Читать книгу Минуты будничного несчастья - Франческо Пикколо - Страница 6

Когда девушка, открыв калитку, остановилась, подождала меня и, пропуская, сказала: пожалуйста.

Если я должен представить себе минуту, когда моя жизнь покатилась под откос, то вот она, эта минута.

Когда мне говорят: «Ты мог бы одеться получше». А я и так оделся получше.

Я засыпаю в поезде или в самолете, пусть совсем ненадолго. Открыв глаза, вижу перед соседом недопитый стакан апельсинового сока и пакетик с печеньем.

Тележка уже успела проехать, и неизвестно, вернется ли.

Минута, когда певец в конце концерта начинает одного за другим представлять музыкантов, и ты знаешь, что каждый из них собирается играть соло.

Друг говорит тебе: «Ты все равно идешь вниз, – торопливо завязывает пакет с мусором и вручает тебе. – Сделай одолжение, выброси в контейнер».

Ты должен сказать: «С удовольствием».

И спускаешься по лестнице с чужим мусором в протекающем, возможно, пакете.

Ты подходишь к стоянке такси. Собираешься сесть в первую машину, но непонятно почему каждый раз оказывается, что очередь не ее: таксист, стоящий первым, отрицательно качает головой и знаком показывает тебе на другую машину, не обязательно стоящую сразу за ним. При этом на его недовольном лице написано удивление: дескать, неужели трудно было понять, что не его очередь?

Заглавные титры спустя кучу времени после начала фильма.

Читаешь и думаешь: «А что же я смотрел до этого?»

Когда оказываешься перед дверью с табличкой Staff only («Только для персонала»), означающей, что простым смертным вход воспрещен.

Когда сдачу тебе дают монетами в пять центов, в два цента, в один цент…

Безусловно – цирк.

Достаточно проходить мимо (о том, чтобы переступить его порог, для меня не может быть и речи). Достаточно случайно увидеть афишу, свидетельствующую о том, что он в городе.

Я хороший отец: я провожаю детей в школу, перекидываюсь несколькими словами с мамами других ребят, говорю им, что у них красивые и милые дети. В один прекрасный день среди мам я отличаю одну: она хороша собой, она веселая и, надо сказать, соблазнительная. После этого мало-помалу я отдаляюсь от роли общительного родителя, интересующегося проблемами школы, чтобы сосредоточить внимание на этой маме, которая начинает нравиться мне, и я догадываюсь – чем черт не шутит? – что тоже ей нравлюсь. Я начинаю говорить тише и подхожу к ней ближе, иначе она не слышит, что я ей говорю, ведь я нарочно понизил голос. Я острю, стараюсь рассмешить ее, и она смеется, запрокинув голову. Несколько следующих дней я перед зеркалом проверяю утром, в форме ли я (то есть виден ли у меня живот), и, попрощавшись у школы с детьми, замечаю, что она стала одеваться наряднее и больше, чем раньше, пользуется макияжем. Я приглашаю ее выпить кофе, дальше мы начинаем обмениваться эсэмэсками – одна, другая, откровенничаем, смелеем. Потом, на некотором расстоянии от школы, – впрочем, не таком уж и большом – я ее целую. И то, что наши дети учатся в одной школе, не мешает нам сделаться любовниками.

Мы трахаемся по утрам. Проводим детей в школу – и удираем. Потрахались – и, как это обычно бывает с подобными парочками, болтаем голые в постели, хотя времени у нас немного: наступает минута, когда мы спохватываемся, что обоих ждет работа. С первого же раза мне становится понятно (нам становится понятно), что мы совсем не знаем друг друга, и единственная общая тема для разговора – школа: класс, учителя, оценки, домашние задания, школьные товарищи наших детей. И хотя поначалу мы избегаем этой темы, совсем обойтись без нее нам не удается.

Не самое возбуждающее на свете занятие – трахаться с утра пораньше и потом болтать об учителях вообще или об учительнице математики в частности, если к тому же через несколько секунд после криков «Да! Да! Да!» любовница спрашивает, должны ли мы брать репетиторов по английскому или в какой бассейн я вожу сына.

Однажды утром она говорит мне, что не помнит, сдал ли я деньги на подарок Элизабетте – девочке, у которой в субботу день рождения, и я признаюсь, что хотел сдать, но забыл. Я знаю, что не должен делать того, что собираюсь сделать, но пользуюсь представившейся возможностью, тем более что не знаю, удастся ли нам увидеться до субботы. И я поднимаюсь с постели, где мы лежим голые, и, голый, иду к своим брюкам, достаю из бумажника десять евро и даю ей. Она берет деньги, но не знает, куда их деть, потому что она тоже голая, и пока держит их в руке, а потом, когда наконец поднимается, кладет в сумку и, по-прежнему совершенно голая, вычеркивает имя моего сына из списка тех, кто должен внести деньги на подарок.

На этом темы разговоров были исчерпаны. Больше мы не виделись.

Год пролетел незаметно.

Так мы говорим в конце каждого года.

Спрашивается: а что сказать о медленных годах, которые никогда не проходят? Впрочем, на моем веку таких не было.

Ты должен кому-то позвонить. Звонишь, но оказывается, что его мобильник выключен. Ты раз за разом повторяешь попытку, после чего, отчаявшись, посылаешь эсэмэски – все более встревоженные. Наконец, далеко не сразу, приходит ответ. Ты читаешь его с радостным нетерпением.

Увы, это всего лишь: «Вызываемый абонент снова доступен».

Короче говоря, все это время ты топтался на месте.

Когда уборщица звонит сказать, что сегодня она не может прийти.

Ветровое стекло покрыто слоем грязи. Инстинкт подсказывает решение: включить стеклоомыватель и дворники.

С этой минуты видимость становится в сто раз хуже.

Когда в голову приходит идея, которая кажется мне прекрасной, настолько прекрасной, что забыть ее, я уверен, невозможно. Вскоре, однако, все попытки вспомнить ее остаются втуне. Помню только, что это была прекрасная идея, но к чему она относилась, хоть убей, не знаю.

Растения в доме.

Они занимают место.

Когда девочка в школьном дворе, по-моему понятия не имеющая о сложности жизни, спросила мою дочку, показывая на меня: «Это твой дедушка?»

И даже не столько это, сколько безудержно-веселая реакция моей дочери.