Читать книгу Атомка - Франк Тилье - Страница 10

Нескончаемый поток машин на магистрали А86 пока не давал сыпавшему без передышки снегу возможности покрыть асфальт, но чертовски затруднял движение, поэтому Шарко потратил на несчастные пятнадцать километров, которые отделяли центр Парижа от межмуниципальной больницы в Кретее, целый час с четвертью. С дороги он связался со старшим инспектором полиции Мезон-Альфора и узнал, что тот тоже собирается прийти в педиатрическое отделение, поскольку взлом квартиры одной из четырех Валери Дюпре числился и в его реестре.

Встретились они в холле больницы. Патрик Тремор, как и Шарко, был в штатском, но одевался куда как более свободно: джинсы, горчичного цвета свитер с высоким воротником, кожаная куртка. Голос у него был низкий, кулаки крепкие. Парижанину показалось, что они ровесники, – Патрику тоже где-то в районе пятидесяти. Познакомившись и обменявшись обычными приветствиями, полицейские стали подниматься на второй этаж, и Шарко решил не тянуть резину:

– Что-нибудь уже удалось выяснить?

– Пока ничего особенно интересного… Мы обошли все дома по соседству с тем, в подвале которого был найден мальчик, – никто ребенка этого не знает. Та же картина в приютах и других заведениях, которые занимаются социальной помощью. На одежде найденыша нет этикеток. Ни одного заявления о пропаже детей никуда не поступило. Мы сейчас разошлем его фотографию во все местные комиссариаты и жандармерии, а если понадобится, то и в более отдаленные. По словам врачей, на правом запястье пациента есть характерные следы – такие оставляет тесный стальной браслет, если пытаешься от него освободиться.

– Думаете, мальчик был прикован?

– Очень может быть.

Шарко старался выглядеть невозмутимым, бесстрастным, но на душе его было тревожно. Дело о похищении ребенка или о жестоком обращении… Вернейший способ растравить раны Люси… Как он станет рассказывать ей о своей поездке в больницу – она же обязательно спросит об этом вечером… Стоп, нельзя отвлекаться на посторонние мысли! Комиссар вернулся к разговору с коллегой:

– Нам нужен клочок бумаги, который вы нашли в кармане мальчика. Нужен для графологической экспертизы. Очень может случиться, что слова были написаны самой Дюпре.

– Разумеется, но… Прямо перед тем, как с вами встретиться, я узнал, что следователь по вашему делу уже связался с прокурором Кретея. Мне показалось или Уголовная полиция действительно хочет забрать у нас это дело?

– Я не в курсе, и мне совершенно неизвестны желания следователей, как, впрочем, и моих собственных начальников. К тому же сами мы завалены работой, так что помощь извне была бы очень кстати, – ну и зачем им, в таком случае, это делать?

– Пресса, да и все СМИ… Уголовка предпочитает оставлять за собой громкие дела…

– Лично мне наплевать на прессу и на СМИ! И я здесь не для того, чтобы обсуждать клановые войны, а для того, чтобы попытаться понять, что произошло. Надеюсь, и у вас та же задача.

Старшему инспектору, казалось, такой ответ очень понравился. Он кивнул, достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его Шарко:

– Пока нет под рукой оригинала – вот копия…

Франк взял у коллеги листок, остановился и развернул: «Валери Дюпре, 75, Франция». Почерк неровный, буквы словно дрожат. Явно человек писал наспех, в плохих условиях. А зачем тут слово «Франция»? Допустим, написала это Дюпре, так значит, они с ребенком были тогда за границей? Шарко показал на скопировавшиеся вместе с записью пятна:

– Черные следы – это…

– Какая-то грязь, то ли земля, то ли пыль, смешанная с кровью, – так считают в нашей лаборатории. Пока еще нельзя сказать, мальчика ли это кровь, но, скорее всего, нет. Там на обороте есть нечто вроде отпечатка окровавленного пальца, и для детского пальца этот отпечаток слишком велик. Надо бы проверить, не принадлежит ли он вашей Валери Дюпре.

Шарко попытался вообразить, какие события могли привести к такому результату. Возможно, в ходе расследования журналистка помогла ребенку сбежать оттуда, где его держали насильно, была при этом ранена, а когда ей пришлось с мальчиком расстаться, сунула ему в карман бумажку. Но удалось ли бежать ей самой? Если да, то где она сейчас и почему не объявляется?

Он молча рассматривал черные пятна, и ему представлялся худший из вариантов эпилога. Криминалисты быстро разберутся, принадлежат ли кровавые следы Валери Дюпре: клетки биоматериала, взятого из ее квартиры, – волос на расческе, слюны на зубной щетке, чешуек кожи на одежде – сравнят с клетками крови, которые специалист осторожненько снимет с бумаги, и если ДНК в обоих случаях окажется одна и та же, вот и ответ…

– Теперь ваша очередь делиться информацией, – нарушил ход размышлений спутника Тремор.

Они снова стали медленно подниматься по лестнице. Шарко рассказал все, что было ему известно: о журналисте, найденном мертвым в морозильной камере, а перед тем подвергнутом пыткам. О поисках в архиве редакции «Высокой трибуны». О том, что в связи с исчезновением коллеги жертвы, Валери Дюпре, был произведен обыск в ее квартире и оказалось, что квартира была взломана. Тремор внимательно слушал, ему нравились бесхитростность и добросовестность собеседника.

– А что вы вообще думаете о деле, с которым мы столкнулись?

– У меня впечатление, что оно будет долгим и очень сложным…

В отделении, где лежал безымянный пациент, они нашли его лечащего врача, доктора Тренти, и тот проводил полицейских в отдельную палату, куда поместили маленького пациента. Тот спал – с иглой капельницы в руке, присоединенный трубками и проводками к каким-то приборам с мониторами. Волосы у мальчика были светлые, скулы высокие и выдающиеся, весил он явно немного.

– Нам пришлось дать ребенку снотворное, – объяснил доктор, – потому что он не давал поставить капельницу с глюкозой, он вообще не выносит вида иглы. Мальчик сильно запуган, любое незнакомое лицо вызывает у него ужас. Он обезвожен, истощен, у него гипогликемия, восстановлением баланса мы сейчас и занимаемся.

Шарко подошел. Малыш, похоже, мирно спал.

– Что показали анализы?

– Пока мы сделали только стандартный набор: клинический анализ крови с формулой и подсчетом кровяных телец, ионограмму, то есть исследование крови на содержание в ней калия, магния, кальция, фосфора, хлора и железа, общий – мочи… На первый взгляд ничего особенного, разве что альбумины[16] выше нормы, что говорит о дисфункции почек, да и все. Ребенка не подвергали сексуальному насилию, и, если бы не этот странный след на запястье, никаких признаков жестокого обращения. А вот не связанные с возможным преступлением вещи настораживают: проблемы со здоровьем явно не соответствуют возрасту нашего пациента. У него, как только что сказано, повышенное содержание альбуминов, очень высокое давление и сердечная аритмия. Сейчас на мониторе все в порядке, около шестидесяти ударов в минуту, но…

Врач достал из пластикового конверта, подвешенного к спинке кровати, кардиограмму и показал ее полицейским:

– Вот посмотрите: здесь частота сердечных сокращений без видимых причин то резко возрастает, то снижается. Был бы парнишка лет на сорок постарше – сказал бы, что лучшего кандидата на сердечный приступ не найти!

Шарко взглянул на кардиограмму, потом снова на ребенка. Такой красивый мальчик, ему всего-то лет десять, никак не больше, и уже настолько больное сердце.

– А вы раньше встречались с подобной патологией?

– Конечно такое случается, и тому может быть много причин: врожденная кардиопатия, аномалия коронарных артерий, стеноз аорты… наверное, хватит перечислять? Нам придется с ним повозиться… Да, вот еще что необычно: у этого ребенка – признаки начинающейся катаракты, хрусталик слегка помутнел.

– Катаракты? А разве это не стариковская болезнь?

– Не всегда стариковская. Есть несколько причин, в связи с которыми катаракту можно наблюдать даже у совсем маленьких детей; одна из таких причин – наследственность. Думаю, здесь именно тот случай, и операция достаточно проста.

– Но при этом ребенка не прооперировали… Сердечная аритмия, катаракта, дисфункция почек – как по-вашему, чем все это может быть вызвано?

– Пока трудно сказать: еще и четырех часов не прошло с тех пор, как мальчика доставили в наше отделение. Одно ясно: ребенок далеко не здоров. Как только он проснется, надеюсь провести ряд дополнительных исследований, в том числе сканирование мозга. Мы покажем мальчика кардиологу, гастроэнтерологу, офтальмологу: специалисты уточнят диагноз и разберутся в причинах патологии – каждый в своей области. А что касается крови, то кровь мы собираемся дать на проверку токсикологам: нет ли в ней, случайно, каких-то токсинов?

– Вы пытались разговорить вашего пациента?

– Да, наш больничный психолог пытался, но малыш так испуган и так устал, что попытка не увенчалась успехом. Сначала надо его успокоить, убедить, что теперь с ним не случится ничего плохого… Правда, и тут есть проблема: мы совсем не уверены, что он нас понимает.

Сунув руки в карманы халата, врач обошел кровать и, встав с другой стороны, предложил полицейским подойти ближе.

– Я связался с социальными службами, – добавил он к сказанному. – Специалист из отдела помощи детям придет завтра. Им в любом случае надо будет заняться ребенком, как только мы его выпишем.

Тренти приподнял одеяло, и открылась грудь мальчика – со странной татуировкой, шириной сантиметра три-четыре, на уровне сердца: нечто вроде дерева с шестью извилистыми ветвями, исходящими от вершины кривого ствола наподобие лучей. Ниже, под «деревом», подпись – совсем мелко: «1400». Только цифра, больше ничего. Сама татуировка – монохромная, черная на бледной коже – свидетельствовала об отсутствии у художника какого бы то ни было таланта и больше всего напоминала грубые рисунки, выполненные арестантами с помощью иглы, кончик которой окунают в чернила: здесь тоже явно использовались подручные средства.

– Это о чем-то вам говорит? – спросил врач.

Шарко обменялся с коллегой тревожными взглядами, наклонился и всмотрелся в татуировку. Чего он только не видывал за то время, что работает, но сейчас даже и не пытался представить себе чудовище, способное сделать подобное с ребенком! Просто он знал, что такие чудовища на свете существуют и надо их отлавливать, чтобы не вредили людям.

– Нет… Это похоже на что-то… что-то вроде символа, условного знака.

Тренти кончиком указательного пальца провел по краям рисунка[17]:

– Посмотрите сюда. Тут, в некоторых местах, следы заживших шрамов, едва заметные, но разглядеть можно. Похоже, татуировку сделали недавно, я бы сказал, неделю или две назад.

Капитан Тремор нервно крутил на пальце обручальное кольцо, по дороге в больницу он продрог, и лицо его на холоде стало более жестким.

– Можете прислать мне фотографию этой татуировки?

Врач еще не успел ответить, а Шарко уже достал мобильник и сделал камерой крупный план символа вместе с цифрами подписи. Из какого же ада вырвался этот измученный ребенок, заклейменный, как животное?

Тремор поглядел парижанину в глаза и растянул губы в подобии улыбки:

– Вы правы. Станем действовать самым простым и эффективным способом.

Он тоже достал сотовый и сфотографировал грудь ребенка. В ту минуту, как комиссар убирал телефон, тот завибрировал. Никола Белланже…

– Простите, – сказал Шарко, вышел в коридор и, оставшись в одиночестве, откликнулся на вызов: – Франк Шарко, слушаю.

– Это Никола. Ну что там с мальчонкой?

Полицейский вкратце рассказал обо всем, что удалось узнать в больнице, они еще немножко поговорили о деле, потом Белланже, откашлявшись, произнес:

– Знаешь… Вообще-то, я звоню по другому поводу… Тебе надо как можно скорее вернуться на Орфевр…

Шарко показалось, что тон у начальника преувеличенно серьезен и что этой преувеличенной серьезностью Никола прикрывает смущение. Он встал перед окном и уставился на огни города.

– Мне отсюда ближе домой, чем на работу, метеоусловия, сам видишь, хуже некуда, и я рассчитывал из больницы вернуться прямо к себе. Дороги сегодня такие – не проедешь… Что у вас там случилось-то?

– Не телефонный разговор.

– И все-таки попробуй. Я добирался с работы в Мезон-Альфоре больше часа и не хочу еще одного такого же путешествия.

– Ладно, скажу. Со мной связалась жандармерия какой-то бретонской дыры, в пятистах километрах отсюда. Дескать, неделю назад посреди ночи была взломана дверь местного зала торжеств, и взломщик написал там на стене следующее: «Бессмертных не бывает. Душа – это навсегда. Она ждет тебя там». Надпись сделана кровью с помощью то ли щепки, то ли чего-то в этом роде.

– А какое отношение это все имеет к нашему делу?

– Текст, на первый взгляд, никакого. Зато сама надпись точно имеет отношение к тебе.

Шарко закрыл глаза, пощипал себя за нос, лицо его отяжелело.

– Никола, я повешу трубку, если ты в течение пяти секунд не объяснишь мне, о чем речь! При чем тут я?

– Как раз к этому перехожу. Жандармы весьма серьезно отнеслись к этому событию – настолько, что взяли со стены образец крови и отослали его в лабораторию. Были сделаны анализы, включая анализ ДНК. Кровь оказалась человеческой. Тогда они отправили генетический отпечаток в НАКГО[18], предположив, что преступник мог оказаться достаточно глупым для того, чтобы сделать надпись собственной кровью. Отпечаток совпал с одним из зарегистрированных в картотеке.

Белланже замолчал. Шарко ощутил, что сердце забилось сильнее, словно уже догадавшись, что сейчас скажет руководитель группы.

– Это твоя кровь, Франк.