Читать книгу Глядя на море - Француаза Бурден, Франсуаза Бурден - Страница 3

Эта парочка уже несколько раз проходила мимо его дома. Шли они медленно, держась под ручку, на вид самые обычные прохожие, которые любуются живописными постройками городка. Однако все их внимание было сосредоточено на доме Сезара, который далеко не был таким уж примечательным.

– Ты хорошо его запомнила? – спросил Альбер у сестры.

– Да не так чтобы очень… теперь дом выглядит совсем ветхим.

– Да, Сезар, наверное, плохо приглядывал за ним, раз позволил дому дойти до такого состояния.

– Сезар был просто старым безумцем, – ответила Люси с презрительной миной. – Подумай только, сколько денег он просаживал на выпивку и оставлял в казино? Разбазаривал направо и налево все свое имущество, вместо того чтобы подумать о семье!

Они остановились на тротуаре напротив дома, чтобы получше разглядеть фасад.

– Разбазаривал, это ты хорошо сказала, – одобрил Альбер. – Спустил сперва лавку, потом дом, и, якобы по чистой случайности, одному и тому же покупателю! Не сомневаюсь, что этот типчик, Матье Каррер, его облапошил. Вряд ли здесь все было безупречно с точки зрения закона. Наверняка есть какая-то лазейка, что-то, за что можно зацепиться…

– Мы сумеем это найти.

Альбер перевел взгляд на сестру и улыбнулся.

– Правильно говоришь. Найдем или придумаем, но я обещаю, что эта халупа будет нашей. Стоит приложить к ней руки, отделать со вкусом, и выйдет картинка… да притом еще и дорогущая. Оглянись вокруг, видела ты, чтобы хоть где-нибудь продавали участки? Эти места в большой цене. Да и всегда так было! Местечко для богатеньких, а они очень любят жить уединенно.

Услышав, как открывается окно, они отступили на шаг, но потом снова прошли вперед, бросив беглые взгляды на чей-то силуэт, появившийся на террасе.

– Думаешь, это он? – прошептала Люси.

– Говори нормально, он слишком далеко, чтобы нас услышать. А кто еще, кроме него? Однако я не знал, что он здесь живет, нотариус дал мне другой адрес.

Дойдя до конца улицы, которая затем резко обрывалась вниз, они в последний раз обернулись на дом.

– Издалека у домика еще вид ничего себе, правда? Ну а сад каков! Ничего, что он такой неухоженный, зато громадный, а здесь это большая редкость.

Альбер сжал кулаки, его черты исказила злобная гримаса.

– Он будет моим, – пробормотал он. – Когда я был еще ребенком, я здесь играл, он мне принадлежит!

Люси кивнула, хотя прекрасно знала, что они приезжали сюда всего два-три раза. Родители считали Сезара едва ли не дурачком и не строили насчет него никаких планов. Приезды их сюда были очень беглыми, они слишком быстро от него уставали. Позже они вообще переехали в Южную Африку и никогда не старались поддерживать связь с Сезаром. Гораздо позже, когда родители Альбера и Люси давно умерли, они были удивлены доставшейся им небольшой суммой наследства, вырученной от продажи движимого имущества. Сумма была жалкой, однако она пробудила в них воспоминания, равно как и охотничий азарт. Тем более что они готовились к переезду во Францию и нуждались в деньгах.

Живя в Йоханнесбурге, в молодости они недурно провели время, ничего не делая, но со временем появились денежные проблемы. Браки обоих распались, волей-неволей это их сблизило, и они даже затеяли что-то вроде семейного бизнеса, но и тут ничего путного у них не вышло. Тогда оба пришли к выводу, что лучше всего было бы вернуться в Нормандию, где для них могли открыться новые горизонты, в особенности если бы удалось наложить лапу на виллу в Сент-Адрессе. Не имея в Южной Африке никаких душевных привязанностей, оба распродали жалкие остатки своего имущества и взяли билеты на самолет до Парижа.

Люси верила в брата, как в свое время она доверяла родителям или мужу в период их совместной жизни. Она не представляла себе иной жизни, кроме как под защитой и покровительством мужчины, и это несмотря на то, что она была старше брата на три года, да к тому же прекрасно знала о его недостатках.

Альбер был слишком импульсивен и мог очертя голову ринуться неизвестно куда, однако она никогда его не пыталась остановить, поскольку сама не обладала подобной решимостью. Знала она и то, что он упрям до одержимости и способен на отвратительные поступки. Когда приходили черные времена, что случалось довольно часто, у него всегда находились отговорки, которым она якобы верила. Благодаря этим неписаным соглашениям они неплохо ладили.

– Пойдем-ка сначала к нотариусу, – заявил он, увлекая сестру за собой.

Внизу холма Сент-Адресс под зимним солнцем море так жизнерадостно мерцало, что, казалось, вот-вот наступит весна. Но холод был настолько колюч, что они ускорили шаг, спускаясь по крутым змеевидным улочкам.

* * *

Матье злился, что согласился на встречу, но Тесс с Анжеликой решили бороться с ним не на жизнь, а на смерть, так что он в конце концов сдался, во-первых, чтобы их успокоить, а во-вторых, чтобы окончательно с ними не рассориться.

Но психиатр, перед которым он теперь сидел, отчего-то не вызывал у него ни малейшего желания ему исповедоваться.

– Значит, вы слишком много работали все эти последние годы?

– Да, я очень много работал и находил в этом удовольствие. Затеять какое-нибудь новое дело было для меня своего рода планкой, которую я перед собой ставил и которую преодолевал с энтузиазмом.

– Планка? Что же вас подталкивало ее ставить?

– Ничего. Я сам ее ставил.

– И вы считаете, что добились желаемого?

– Вполне. Пройдите как-нибудь мимо витрины моего книжного магазина, и вы поймете.

– Да, я знаю ваш магазин, – спокойно сказал психиатр. – Да и кто же в Гавре не знает его? Итак, когда ваша цель была достигнута, у вас возникло желание… пустить все к черту?

– Ну уж нет! Я столько в него вложил, так самоотверженно трудился! А потом в один прекрасный день вдруг от этого ничего не осталось. Пружина лопнула без всякой причины. Так вот, однажды утром я встал с мыслью, что лучше всего было бы сейчас добраться до моря и утопиться.

– Неужели?

– Клянусь, такая мысль пронеслась в моей голове. Меня охватила такая усталость, что захотелось умереть.

– Вы что-нибудь пытались предпринять?

– Конечно. То возбуждающие средства, то, наоборот, снотворные. Но кончилось тем, что я выбросил все рецепты. Дошел однажды до своего магазина, посмотрел на витрину, развернулся и отправился обратно. Одна мысль, чтобы войти туда, вызывала у меня тошноту. Я вернулся домой, но и там было то же самое, мне и дома не хотелось находиться. Меня очень испугало это ощущение отвращения ко всему, неприятие всего на свете. И тогда я потащился в другое место, добрался до дома Сезара… вернее, моего дома в Сент-Адрессе. Он почти все время пустовал, я там не жил, не считая двух-трех выходных, что провел в нем. Но, странное дело, там я сразу успокоился. Точно кролик, нашедший наконец свою клетку. И мне никуда больше не захотелось оттуда выходить.

Матье прервал свою речь, скрестив руки на груди. Несмотря на все его сомнения, этому типу все же удалось его разговорить. У Матье сложилось впечатление, что Тесс рекомендовала его с излишней настойчивостью. «Это очень, очень хороший специалист, – говорила она, – просто потрясающий парень, психиатр от Бога, замечательный человек». Неужели и правда он был настолько исключителен? Не был ли он ей ближе, чем просто друг? Разглядев его получше, Матье пришел к выводу, что он действительно привлекателен, к тому же моложе, чем он сам. Звали его Бенуа Левек, и, похоже, практика его шла успешно, судя по изящной меблировке кабинета.

– Иными словами, этим вы сейчас и занимаетесь, то есть носа оттуда не показываете?

Голос у него был мелодичный, хотя он старался придерживаться нейтрального тона.

– Так и есть.

– Вас устраивает постоянное пребывание в этом месте?

– Да не сказал бы. Мне не стало ни хуже, ни лучше, все та же страшная усталость.

– Расскажите-ка мне о вашей усталости. Какого она рода? Физическая? Моральная?

– И то и другое.

Почему он задавал ему все эти вопросы? Разве не достаточно было просто выслушивать пациента? Или его дружеские связи с Тесс давали ему возможность выдать ей профессиональную тайну, открыв молодой женщине, что на деле их любовные отношения с Матье страдали ущербностью и натянутостью?

– Послушайте, – сказал Матье, – не очень-то я верю, что все это способно мне помочь.

– Что «все это»?

– То, что я сижу у вас в кресле и рассказываю о своих душевных состояниях. Если я и согласился на прием, то только чтобы доставить удовольствие моим… близким.

– Семье?

– Главным образом дочери. Мать – в доме престарелых и потихоньку теряет связь с реальным миром. Есть, правда, еще три брата, но они далеко отсюда.

– В географическом смысле?

– Не слишком, однако, все же далеко. Я – последний сын, и…

Он снова осекся. Какого черта он заговорил о братьях! Они были не виноваты в его депрессии.

– Значит, «Большое братство»? – спросил Левек.

– Четыре парня и ни одной дочери, к огромному огорчению нашей матери.

– Рождение внучки должно было ее утешить.

Разумеется, нет. Ведь Анжелика воспитывалась вдали от бабушки.

– Не думаю, – признался Матье. – Все, что исходило от меня…

Снова прервав себя, он негромко рассмеялся.

– Вы, должно быть, сделаете далеко идущие выводы из моих последних слов!

– А должен? Похоже, вы не готовы говорить со мной на эту тему. Вы, кажется, не склонны довериться мне.

– Это не имеет никакого значения ни для меня, ни для кого бы то ни было.

– Тогда я не понимаю, зачем вы здесь? Только чтобы доставить удовольствие людям, которые вас окружают?

– Не только. Еще и потому, что хотел бы снова стать самим собой.

– Вы думаете, что я могу вам в этом помочь?

– Не знаю.

– Тем не менее вы собираетесь тратить деньги на наши сеансы.

– Да. И притом без гарантии конечного результата.

– Разговор всегда высвобождает ненужные эмоции.

Возможно, вам просто не с кем поговорить?

– Что я мог бы сказать? Что в одно прекрасное утро я очутился в шкуре незнакомого парня и хочу из нее выбраться? Кто сможет это переварить? Мы же не в романе Кафки.

– Намекаете на «Превращение»?

Бенуа демонстративно взглянул на часы и сообщил, что сеанс окончен. Сначала засомневавшись, Матье был вынужден убедиться, что проболтали они три четверти часа. А ведь ему казалось, что пришел он сюда десять минут назад.

– На какое число вам будет удобно назначить следующую встречу?

– Не важно. Я свободен, как ветер.

С непринужденной улыбкой Бенуа заметил, не боится ли Матье впасть в противоречие, утверждая, что он свободен, и в то же время желая найти освобождение.

Возвращаясь к машине, Матье не чувствовал себя ни лучше, ни хуже, чем прежде. Конечно, было слишком рано приходить к каким-либо выводам, поможет ли Бенуа Левек ему выйти из его состояния, но, по крайней мере, Тесс и Анжелика будут за него спокойны, так что имело смысл проявить некоторое усердие.

– Попробуем, – пробормотал он, выжимая сцепление.

При условии, что он будет преодолевать усталость и находить в себе мужество дважды в неделю спускаться из своего «орлиного гнезда». Час назад он старался объехать улицу Фоша, а сейчас и сам не заметил, как вдруг оказался перед собственным книжным магазином. Поток машин не позволял отъехать от него быстрее, и ему волей-неволей пришлось скосить взгляд к витрине. Да, она могла бы выглядеть и более привлекательной, что-то явно было не в порядке. Уж не Надя ли над ней поработала? Он безнадежно посмотрел на стоявшую перед ним машину, которая не трогалась с места, хотя уже горел нужный свет. Ему тут же захотелось выскочить наружу и попробовать самому устранить все неправильности в витрине, и он не на шутку испугался, что так и сделает. Какое тщеславие! Тем не менее ему показалось, что Надя все сделала кое-как, наспех, стремясь к одному – расположить на самом видном месте только бестселлеры. Ну и где они, книжные принадлежности, над расположением которых он столько работал, чтобы заинтересовать тех, кто не любит читать книги? Вдобавок освещение было слишком тусклым, ни одна из книг не была выделена должным образом, не привлекала внимания. Да к тому же и мойщики оставили неприятно заметное пятно на одной из частей витрины.

Матье решил припарковаться и почти включил поворотник, но тут же спохватился. Этот внезапный импульс, возникший в силу привычки, был, по меньшей мере, смешон. Переступи он сейчас порог магазина, он точно знал, что произойдет. На него ринется толпа сотрудников, счастливых, что он наконец-то избавит их от ответственности; Корантен погребет его под счетами, балансами, квитанциями, не давая отдышаться; Надя задурит ему голову обзорами последних недель. Но главное, при всем том придется улыбаться, подбадривать, принимать решения. Переделывать витрину, составлять годовой план, погружаться в ад налоговых деклараций, наверстывать упущенное, проглядывая все последние вышедшие книги, высказывать свое мнение, находить решение возникших за его отсутствие проблем и, уж разумеется, отыскивать способы и уловки, чтобы все больше продавать, продавать, продавать…

Услышав короткий гудок, он вздрогнул. Поток машин перед ним наконец тронулся с места, и он последовал за этим потоком. Нет, ни за что на свете он не переступит порог этого чертова книжного магазина! Матье хотелось только одного: навсегда забыть о нем, и даже больше – не видеть его до конца жизни.

* * *

Понукаемый братьями, убеждавшими, что Руан, где он живет, не так уж далеко от Гавра, Фабрис в итоге согласился поехать и встретиться с Матье. В конце концов, ведь он был старшим из братьев, кому, как не ему, и было урезонивать младшего братишку? Само собой, Фабрис мало что понимал в этой его «депрессии». Из весьма пессимистичных прогнозов Анжелики, выслушанных по телефону, он пришел к одному-единственному выводу, что Матье упивался собой в некоем экзистенциальном кризисе. «Кризис безделья!» – попробовал он пошутить, что привело племянницу в ярость. Да, в конце концов, она была права: уж если в чем и можно было упрекнуть Матье, то никак не в безделье. Ну, так вот: этот невероятно активный человек, все эти годы стремившийся к успеху, оказался в паре шагов от того, чтобы все послать к черту. Почему? Что с ним стряслось? Анжелика позвонила всем троим дядюшкам по очереди, но Жан не мог оторваться от своих хлопот с недвижимостью и прочно застрял в Лондоне, а Сильвен был не в состоянии уехать из Парижа, осаждаемый огромным количеством пациентов медицинского кабинета физиотерапии и лечебной физкультуры. Как только речь начинала заходить об их матери, они принимались извиняться и оправдываться. В том, что именно Матье нашел для нее дом престарелых и помогал ей туда переехать, они видели причину, почему обязанность по уходу за матерью возлагалась на него, тем более что находилось ее новое жилище неподалеку от Гавра. Фабрис прекрасно отдавал себе отчет в том, что он повел себя непочтительно по отношению к матери, но ведь у него было пятеро взрослых парней, которым еще предстояла долгая учеба, не говоря уже об их эмоциональном состоянии в годы взросления и первой любви. Так что душевное состояние Матье… вы уж простите!

Работая на крупную страховую компанию, Фабрис прекрасно знал ценность книжного магазина Матье, поскольку все его братья были его клиентами. Прекрасное коммерческое предприятие, и надо быть последним дураком, чтобы бросить его без присмотра. Только с наивностью двадцатилетней Анжелики можно было думать, что от ее ежедневного «хозяйского глаза» был какой-то толк. Это выражение племянницы привело его в восторг, он расхохотался и после этого решил обязательно приехать и поговорить с младшим братишкой. Между тем они вовсе не были так уж близки с Матье, ни когда были детьми, ни позже, в подростковом возрасте. Насколько Фабрис любил веселиться в компании Жана и Сильвена, настолько же неинтересен ему был этот мальчишка, вечно уткнувшийся носом в книжку. Благодаря непрестанным насмешкам братьев Матье проявил упорство и записался на курсы дзюдо, где, кстати, добился значительных успехов. К восьми годам у него уже был желтый пояс, а потом он последовательно заполучил и остальные: зеленый, синий, коричневый, а в пятнадцать лет – черный, возраст редкий для такой квалификации. На этом он решил остановиться. Братья к тому времени уже разъехались. Потом и он тоже уехал, когда пришло его время, перебрался в Париж, окончив трехгодичный лицей по специальности «Издательство, библиотечное дело и маркетинг». Лично он, Фабрис, предупреждал, что все это пустое дело, у которого нет будущего, мать помогать им не могла, но он как-то выпутался. Затем он устроился работать продавцом в огромный книжный магазин в Латинском квартале. К этому моменту сам Фабрис был уже женат и принялся строгать детей, пока еще не предполагая, что его жена собирается дойти до пяти. Пять, подумать только! Со всей этой их учебой, спортом, одеждой, каникулами, «поездками по обмену» и карманными деньгами. К счастью, тогда Фабрис уже неплохо зарабатывал, но, имея такую финансовую нагрузку, с золотых тарелок они не питались, само собой.

Побродив по крутым улочкам Сент-Адресса, в конце концов он нашел дом, который по́ходя приобрел Матье и где теперь нашел себе место для уединения. Ну и удача, да он просто везунчик, надо же, всего через год бывший владелец дома коньки отбросил! Матье говорил, что он был очень огорчен смертью лучшего друга, однако Фабрис предполагал, что брат, наоборот, потирал руки от счастья.

Выйдя из машины, он постоял немного, разглядывая виллу. Две островерхие башенки, огромное окно на манер эркера, каменные колонны, обступавшие террасу, во всем этом было что-то необычное, особенное, однако в целом от ансамбля за версту несло ветхостью, почти «мерзостью запустения», особенно от заброшенного сада и поросших мхом крыш. Не обнаружив звонка, Фабрис толкнул проржавевшую калитку. В соответствии с рекомендациями Анжелики он не стал предупреждать брата о визите. «Ты найдешь его там, он почти никогда не выходит», – уверяла его племянница. Неужели Матье стал отшельником? Впрочем, здесь не было ничего удивительного, ведь и в детстве он предпочитал одиночество, и брак его, пожалуй, так быстро распался, потому что он просто не перенес жизни вдвоем.

– Ку-ку! – воскликнул Фабрис, входя в прихожую. – Сюрприз!

Только теперь он осознал, что не догадался что-нибудь с собой принести, хотя бы бутылку хорошего вина.

– Фабрис? Как ты здесь оказался?

Оцепенение Матье не скрасила даже улыбка.

– Я уполномочен нашим семейством навестить и немного встряхнуть тебя, – объявил Фабрис.

– Надеюсь, ты шутишь? Потому что если ты лжешь, то можешь немедленно убираться вон.

– Что-то не так, братишка? Мне говорили, что ты в депрессии, но я не ожидал от тебя такой слабости, ты стал таким сварливым.

– Кто это тебе «говорил»? Чтобы выйти из депрессии, я даже встречаюсь с психиатром и считаю, что этого достаточно, чтобы всех успокоить. Если честно, Фабрис, ты мне здесь совсем ни к чему.

– Ты действительно вообразил, что тебе никто не нужен и что ты выберешься из этого самостоятельно?

– Почему бы и нет?

– Как бы не так! Твоя дочь вне себя от беспокойства.

– Знаю.

– Итак, по праву старшего брата я обязан…

– Только не заводи эту песенку, пожалуйста: старший брат, глава клана, ответственный… Расскажи все это кому-нибудь другому, только не мне. С каких это пор ты интересуешься моими проблемами? И что дает тебе право думать, будто ты способен мне чем-то помочь? Это будет великая премьера! Ведь ты ничем подобным никогда не занимался. Слушай, если ты проездом в Гавре по делам страхования, я охотно выпью с тобой стаканчик. Но если ты собрался поучать меня с вершин своего старшинства, как мне жить дальше, – немедленно убирайся!

Фабрис счел за благоразумие промолчать. Брат казался настолько напряженным, что, вероятно, лучше было не подталкивать его к решительным действиям. Внимательнее оглядев Матье, Фабрис только что заметил, как сильно его брат исхудал: черты его лица заострились, глаза ввалились, лицо было очень бледным.

– Ты плохо выглядишь, – как можно мягче постарался сказать Фабрис. – А не напиться ли нам как следует, что скажешь? Я приглашаю!

– Последнее, чего я сейчас хочу, – это напиться. Вместо этого я могу предложить тебе кофе.

– Я бы предпочел что-нибудь позабористее. Ты что, больше ничего не пьешь, кроме воды?

– Почему? Я по-прежнему ценю хорошие вина, однако стараюсь не перебарщивать, поскольку вином ничего не решишь.

Матье направился в кухню, сделав брату знак следовать за ним. Достав из холодильника бутылку шабли, он открыл ее и взял два бокала.

– Ты поклонник минимализма в меблировке, – сыронизировал Фабрис, указывая на пустой стол и пару скамеек из светлого дерева. – Здесь хватит места, чтобы устроить целый рок-концерт. Ты решил не обставлять этот дом?

– Да я впервые живу здесь так долго, раньше лишь изредка приезжал.

– У этой виллы огромный потенциал. Видел бы ее Жан, он сразу подкинул бы тебе кучу идей.

Упоминание о Жане, который работал в Лондоне в области недвижимости, не вызвало оживления на лице Матье.

– Жан не в состоянии пересечь Ла-Манш, можно подумать, у него морская болезнь.

Фабрису вдруг надоело играть в хорошего парня, и он раздраженно буркнул:

– По-моему, ты не любишь Жана, как, впрочем, и никого из нас троих. Ты всегда старался держаться особняком.

Матье невесело рассмеялся, пожал плечами.

– Ты говоришь бог знает что, Фабрис, и прекрасно это знаешь. Это как раз вы всегда держались в стороне, потому что я казался вам слишком маленьким да к тому же не бегал за вами, как преданная собачонка за хозяевами. И не старался заслужить капельку внимания вашей неразлучной троицы! Но ве́рхом моего несчастья, пожалуй, было то, что я не родился девчонкой, ибо мама уже озверела от мальчишек и не любила меня даже больше, чем остальных. Итак, прежде чем обвинять меня в том, что я держался особняком, тебе не помешало бы освежить память, она у тебя оказалась слишком короткой.

Слегка смущенный от нахлынувших воспоминаний, Фабрис некоторое время молчал.

– Но ведь все это было так давно! Мне очень жаль, что твое детство выдалось таким несчастным. И все же попробуем подойти ко всему взвешенно, более спокойно. Мне ведь и правда очень хотелось помочь тебе выйти из тво… твоей неприятности. Теперь, кажется, я понимаю, что у тебя возникли серьезные проблемы. Денежные? Или сердечного плана?

– Все, с меня довольно! – выпалил Матье, которого этот разговор окончательно вымотал.

Для него было верхом унижения показаться в глазах брата таким бессильным, но ведь он и был таким. Как бы ему хотелось сейчас заверить его, что все это полная ерунда и он готов взять в руки и свою жизнь, и свои дела, но у него абсолютно не было на это энергии, как бы он того ни хотел. А поскольку признаваться в собственной слабости было для него абсолютно невозможно, он удовольствовался тем, что прошептал:

– Фабрис, прости, мне нужно побыть одному.

– Чтобы и дальше заниматься пустыми размышлениями? Тебе это ничего не даст. Ну же, братишка, не напрасно же я приехал к тебе, давай присядем и поговорим обо всем хорошенько.

– Да пошел ты ко всем чертям! – взорвался Матье. – Он, видите ли, «приехал»! Просто подвиг совершил! Да от Руана отсюда нет и ста километров! И потом, я просто не желаю разговаривать с тобой ни о чем, не хватало только, чтобы ты, выйдя из моего дома, хвастался направо и налево в своей любимой манере страхового агента, как ты отлично все уладил. А уж если ты снова ощутишь жажду к долгим путешествиям, навести лучше маму, которая месяцами ждет не дождется, когда ты к ней приедешь.

– Не руби сплеча. Ты и понятия не имеешь, что такое моя жизнь. У меня пятеро сыновей, если ты, конечно, помнишь.

– Они уже взрослые.

– Большие детки, большие бедки. И каждому из них всегда чего-нибудь да нужно. Короче, я пашу как проклятый.

– Будь с этим осторожней, – усмехнулся Матье.

– Чтобы не кончить «выгоранием»?

– Ненавижу это модное словцо. И особенно… особенно, Фабрис, я не хочу, чтобы меня принимали за больного.

– Ну и за лодыря, конечно, тоже?

– У тебя редкий дар неправильно подбирать слова. Будь я настоящим лодырем, у меня было бы вышестоящее начальство, пособие по безработице или же справка, дающая освобождение от работы. В данный же момент я просто-напросто уничтожаю свой собственный книжный магазин и, как следствие, свои деньги. И главное, что мое полное осознание того, что это происходит, ничего не меняет. Мотор заглох, и я не только не знаю, как его починить, но даже не уверен, что хочу этого. Понимаешь?

– Не совсем, – признался Фабрис, покачав головой.

Он чувствовал себя подавленным, потому что перед ним был Матье, которого он не узнавал. Где был тот разъяренный борец, любыми путями стремившийся доказать во всем свою правоту? Где он, тот мальчишка, которого они в десять лет дразнили «телком», но который в двадцать превратился в несокрушимую скалу? Он испарился. Теперь перед ним находился раздавленный жизнью человек, безвольный, ни на что не способный. Интересно, читал ли он сейчас что-то вообще или же вместе с остальным утратил и страсть к книгам? Приехав сюда, Фабрис был уверен, что стоило ему затронуть гордость Матье или урезонить его, и тот немедленно отреагирует. Однако все оказалось совсем не так.

– Ладно, пожалуй, я действительно пойду, вижу, что толку от меня никакого…

Откровенное облегчение, отразившееся на лице брата, было лучшим доказательством того, что он собирался поступить правильно.

– По крайней мере, я хоть попытался что-то сделать! – бросил он, скорее чтобы подбодрить самого себя.

Матье смотрел, как он уходил, не двигаясь с места, потом пошел и закрыл дверь на ключ. Обернувшись, он окинул взглядом кухню, где стол и скамейки из светлого дерева, единственная мебель, тоже, казалось, имели потерянный вид.

– Как и я… – проговорил он сквозь зубы.

Фабрису удалось его разозлить, но этого было недостаточно, чтобы разорвать адский круг, словно влекущий его к полному отречению от всего мира.

– Сезар, если ты слышишь меня оттуда, где ты есть, помоги мне…

Вероятно, это был не лучший способ призвать кого-нибудь на помощь, но ведь именно Сезар, проживший далеко не легкую жизнь, никогда не терял чувство юмора и не казался сломленным. С Матье их связывала настоящая дружба, нечто вроде неразрывной связи, наполненной теплотой и благожелательностью, чего ему не смогли дать братья.

– Так вот в чем суть проблемы: я больше ничего не могу ни с кем разделить! Ни с Тесс, которая намного моложе меня и хотела бы иметь детей, чего я никогда ей не дам, ни с Анж, видящей во мне героя, которым я больше не могу быть.

Он загубил свой брак с матерью Анжелики… Со своей матерью он в те времена встречался только из чувства долга и безо всякой любви, потому что она так и не смогла принять его жену. И вот, в сорок шесть лет, ему вдруг захотелось пойти на берег, спуститься по галечной кромке и броситься в море, чтобы найти в нем покой, как он и признался тогда психиатру. Боже! Как он мог до такого дойти? Неужели он действительно должен найти ответ на этот вопрос в глубинах своего «бессознательного»? Тогда разве не следует ему продолжить сеансы с Бенуа Левеком, до тех пор пока он не поймёт причины несчастья, которое создал для себя сам?

Ощущая тошноту, он вылил содержимое бокала в раковину, надел куртку и снова вышел на террасу. Там, по крайней мере когда он наблюдал за движением судов и контейнеровозов, ему удавалось ни о чем не думать.

* * *

Тесс была поглощена созерцанием «Вулкана», довольно странного гигантского монумента из белого бетона – создания Оскара Нимейера[4], включавшего часть пространства культурного центра, который жители Гавра фамильярно называли «перевернутой баночкой из-под йогурта». Тесс, которая приехала сюда почти случайно, глубокая привязанность гаврцев к своему городу сначала показалась труднообъяснимой. Но постепенно она тоже полюбила его архитектуру, ее современные формы и прямые линии, образующие своеобразное и вместе с тем органичное целое. Здесь, на обломках центра города, почти целиком опустошенного за годы войны, сотня архитекторов во главе со знаменитым Огюстом Перре многие годы работала над тем, чтобы Гавр вновь обрел воздух, солнце и простор. Большая редкость для современных городов, благодаря чему в довершение всей этой работы он вошел в список объектов Всемирного наследия.

Встретив Матье, Тесс нашла в нем идеального гида, благодаря которому смогла лучше узнать и оценить сокровища города, который он обожал, знал каждый его закоулок. Чтобы полюбоваться видом на морской простор, она вместе с ним облазила все высоченные лестницы, вплоть до улицы Фора и «Висячих садов»[5]. Они пили с ним вино в открытом всем ветрам пляжном баре «На краю света», наблюдая, как океанские лайнеры покидают порт. Матье объяснил ей значение странного красного почтового ящика – свидетельства того, что именно в Сент-Адрессе находилось бельгийское правительство в изгнании во время войны. На примере собора Сен-Жозеф, настолько непохожего на остальные, с его креслами, больше подходящими для кинотеатра, она увидела, каким образом Огюст Перре, этот гениальный зодчий, опередивший свое время, сумел сделать железобетон архитектурным материалом, чтобы потом подарить гаврцам современные, солнечные квартиры в прекрасных домах из этого некогда презренного материала.

Намеренно выбрав для встречи с Бенуа столик возле самой длинной витрины Арт-салон-отеля, Тесс умирала от нетерпения. Зная, что он ничего не расскажет ей о содержании их встречи с Матье, она все же попросила его о свидании, надеясь получить обнадеживающее мнение на этот счет.

– Только не говори, что я опоздал, еще без пяти! – объявил Бенуа, неожиданно возникший у нее за спиной.

– Я тебя подстерегала, однако ты сумел меня удивить…

– Ничего подобного, ты предавалась мечтаниям, не сводя глаз с «перевернутой баночки из-под йогурта», я тоже за тобой наблюдал.

Она поцеловала его, прежде чем внимательно рассмотреть с ног до головы, потом улыбнулась, счастливая от того, что он нисколько не переменился.

– Ты отлично выглядишь, и это меня радует.

– Мне удалось прийти в себя после нашего разрыва, и я очень горжусь собой!

– Бенуа, не поверю, что после ничтожной интрижки ты мог настолько серьезно страдать.

– Ты в этом уверена?

– Вот только не надо пытать меня серией своих вопросов спеца по психологии, как это уже было со мной! – усмехнулась она.

– Профессиональная деформация. Чтобы расшевелить пациента, всегда следует заканчивать вопросительным знаком! Но могу я хотя бы спросить, что ты будешь пить?

– Спритц[6].

– Ты – жертва моды. Во времена нашей «ничтожной интрижки» ты потягивала мохито.

– А ты стаканами глотал белое вино.

– Я остался верен этому… как и многим другим вещам.

Он кивнул официанту, сделал заказ и снова переключил внимание на Тесс.

– Волосы у тебя все так же хороши, – вздохнул он, не скрывая восхищения. – Ну просто Златовласка из детской сказки.

– Жаль только, что я не хожу к Медведям, чтобы похлебать из их мисок и поспать на их кроватях.

– Досадно, я сразу нарядился бы в гризли… Ладно, хватит об этом. Ведь ты встретилась со мной, чтобы поговорить о своем друге Матье, верно?

– Да. Я знаю, что ты ни за что не раскроешь профессиональной тайны, но я не могу перестать за него беспокоиться. Он стал неузнаваем.

– Думаю, он и сам себя не узнает.

– Он справится с этим? Станет таким, как раньше?

– Сначала нужно, чтобы он этого захотел. Может, он больше всего на свете и не хочет стать «таким, как раньше»?

– Так ведь его проблема в том, что он слишком перенапрягся в работе!

– Не своди проблему к очевидности. Когда так внезапно отключаются, речь может идти о куда более скрытых и глубинных причинах.

– Но ведь до сих пор он казался вполне счастливым…

– А ты можешь с уверенностью сказать, в чем заключалась его концепция счастья?

– Ну да, ты прав, не могу.

Разочарованная, Тесс поняла, что, как она и думала, почти ничего не сможет вытянуть из психиатра. Глядя на волны, она допила коктейль. Сколько еще времени продлится эта жуткая неопределенность? Любить человека, который, казалось, совершенно утратил вкус к жизни, представлялось ей невозможным.

– Ты до такой степени к нему привязана? – внезапно спросил Бенуа ласковым тоном.

– В нормальном состоянии, такой, каким он был, когда мы с ним встретились, Матье был самым замечательным человеком на свете.

– Чем именно «замечательным»?

– Он обладает безумным обаянием, даже не отдавая себе в этом отчета, что делает его еще привлекательнее. Он скромен, умеет слушать другого, и при этом его переполняет энергия. И с женщинами он ведет себя особенно: очень деликатен и в то же время настоящий рыцарь. Это честный, прямой человек, полный альтруизма. Ценит свободу других и при этом готов выложиться до конца, чтобы сделать приятное близким. Он обожает литературу, прекрасно говорит, готов поделиться всем, что у него на сердце. И никогда не ведет себя высокомерно. Все сотрудники магазина его боготворят. Он стремится преуспеть, но деньги на самом деле для него не имеют решающего значения.

– Каков портрет! Так это само совершенство, а не человек, – с иронией произнес Бенуа.

– Так и было. А сейчас он отказался от всего на свете, в том числе и от меня. А между тем я была уверена, что мы любим друг друга и нам удастся с ним что-то построить…

Она подняла голову, посмотрела на Бенуа, который на этот раз промолчал, словно забыв поддержать диалог очередью заученных вопросов.

– Прости, пожалуйста, – сказала она. – Тебе наверняка неприятно это слушать.

– Да нет, что ты. Какая разница! Ты имеешь полное право любить кого хочешь.

– Наверное, ты считаешь меня глупой, раз я вот так его жду и все еще надеюсь?

– Любовь не глупа и не умна. Позволь только напомнить, что тебе уже тридцать семь, Тесс. На любое созидание требуется время, и тебе лучше знать, есть ли оно у тебя.

– Надеялась, что ты мне об этом скажешь.

– Я не прорицатель. И потом, я еще продолжаю себя считать слишком причастным, если так можно выразиться, чтобы демонстрировать полную беспристрастность. Что касается меня, то во времена нашей «ничтожной интрижки» я мечтал построить это «что-то» с тобой… хотя и не считал тебя идеальной женщиной!

Тесс почувствовала себя неловко. Пригласить на свидание Бенуа, чтобы разузнать у него о Матье, было далеко не лучшей затеей. И не только потому, что он не мог ей ничего сказать с этической точки зрения, а прежде всего потому, что он продолжал считать его своим соперником. Она знала, что Бенуа тяжело переживал их разрыв, случившийся три года назад, но вот уж чего она не могла ожидать, так это того, что он еще сохранил надежду на возобновление их отношений, ибо он выдал себя своими сентенциями.

– Матье тебе не слишком симпатичен, – заметила она, – не правда ли? Я очень жалею, что направила его к тебе, и прошу за это прощения. Может быть, ему лучше проконсультироваться у какого-нибудь другого психиатра?

Бенуа покачал головой.

– Не волнуйся, я справлюсь. И я не настолько ограничен, чтобы его винить. Так же, как и тебя, разумеется. У меня есть личная жизнь, которая меня вполне устраивает, и я не привык зацикливаться на сожалениях, которые давным-давно утихли. Если я смогу, помогая Матье, преодолеть его нынешние трудности, сделать тебя счастливой, я буду только рад.

Его обезоруживающая искренность до того растрогала Тесс, что она почувствовала ком в горле. Заметив ее смущение, он пошутил:

– Так что знай, что твой парень – не единственный альтруист на свете! И я даже не требую с тебя ужина в благодарность за мое бескорыстие, потому что у меня назначена встреча на вечер. Но зато я позволю тебе заплатить за вино…

Сдержав готовые пролиться слезы, Тесс улыбнулась ему доброй, лучистой улыбкой.

* * *

Анжелика с ужасом смотрела на листок, которым Корантен помахал у нее перед носом.

– Докатились! – пробурчал он. – Взгляните на цифры, это было предсказуемо. Мы тут стараемся, как можем, из сил выбиваемся, но никто нам не заменит Матье. Магазин лишился души.

– Вы преувеличиваете. Прежде всего, сейчас кризис, и везде продажи книг заметно упали.

– Кризис, кризис, все на него можно свалить! Матье всегда плевал на кризисы. Он говорил, что, пока у тебя есть новые идеи и желание их осуществить…

– Вы говорите о нем в прошедшем времени, будто он умер! – яростно запротестовала девушка.

– Простите. Но хотелось бы знать дату, когда он собирается возвращаться, он сейчас здесь очень нужен. Никто не понимает, в чем дело, и сотрудники задают все больше вопросов.

– Отвечайте, что вы ничего не знаете.

Стараясь сохранять хладнокровие, Анжелика держалась с достоинством, хотя чувствовала себя испуганной и беспомощной.

– При таких темпах у нас есть всего лишь два месяца на выживание, – настаивал Корантен. – А потом я не представляю, как мне удастся уладить дело с зарплатами.

Он взял листок и бросил его на стол. Подняв глаза, Корантен какое-то время молча смотрел на Анжелику, прежде чем выражение его лица изменилось.

– Я не должен был на вас набрасываться, вы-то здесь при чем? Но все это произошло так… неожиданно. Да я бы поставил последнюю рубашку на таланты Матье! Его работоспособность меня всегда поражала. До него мне не приходилось встречать человека, настолько увлеченного своим делом. За все эти годы, что я проработал бухгалтером в малом бизнесе, могу сказать, что никогда не имел дела с таким образцовым предприятием, до этой чертовой депрессии Матье, у которой нет ни объяснения, ни предела!

– Да, отцу неприятно было бы вас сейчас слышать.

– А мне неприятно знаете что? То, что он болен и никто не знает, чем именно! Будь он на больничной койке, я охотно приносил бы ему шоколадки и таблетки по предписанию врача. А здесь – какая-то муть, и это приводит меня в бешенство.

Анжелика бросила взгляд в окно – штору она отодвинула сразу, как только вошла в кабинет. На этот раз магазин показался ей уже куда менее оживленным, чем обычно, но не было ли это ложное впечатление, вызванное пессимизмом Корантена? Возможно, ситуация вовсе не была настолько катастрофичной, ведь отца не было в магазине всего несколько недель.

– Ровно два месяца Матье не ступал сюда ногой, – отозвался Корантен, словно точно знал, о чем она думала в этот момент. – Пока еще наше положение только шатко, но мы в двух шагах от настоящих сложностей.

– Почему, вместо того чтобы предаваться скорби, вы не попытались стать ему эффективной заменой? Надя знает процесс работы до мелочей, как, кстати, и вы!

– Ну как вы не понимаете, Анжелика, – вздохнул Корантен, сбавив тон. – Ваш отец никого из нас не подпускал и близко к руководству процессом. Мы не просто не привыкли его подменять, но буквально не имели права это делать. Знаете ли вы, сколько разных представителей издательств каждый месяц приходили сюда со своими новинками? До пятидесяти человек в месяц. И Матье их всех знал поименно, все обсуждал с ними, спорил, отбирал нужное. В данный момент эту функцию взял на себя один из продавцов, однако у него нет ни опыта, ни взвешенности суждений Матье. Никто из наших не рискнет взять на себя инициативу без совета с ним. Не поставит подписи, не организует авторской конференции или тематического вечера, не придумает ничего оригинального, что могло бы вытащить нас из рутины обыденности. А если цифры продаж снижаются, доходы наши тоже падают, и это неизбежно, потому что они все время пересматриваются. Двумя процентами больше или меньше – на деле это выливается в огромные суммы! Клянусь вам, тут есть о чем серьезно беспокоиться.

– Да, я вижу, что вы боитесь всего на свете!

Он выпрямился, вонзив в нее полный упрека взгляд.

– Вы заходите слишком далеко. Я очень привязан к этому магазину, но если в итоге он закроется, я легко найду работу в другом месте. Я просто хочу вас об этом предупредить, поскольку отношусь к вам с большой симпатией и считаю себя другом Матье. Не сваливайте на меня ответственность за управление магазином, у меня здесь другие функции.

Огорченная тем, что она так расстроила Корантена, Анжелика хотела его удержать, положив руку ему на плечо, но он оттолкнул ее резким движением.

– Бухгалтерия требует обновления, – сказал он, захлопывая свой ноутбук.

– Корантен! Неужели вы меня подведете? События, которые сейчас происходят, выше моего понимания, и предполагаю, что это каждому ясно. Сначала я думала, что речь идет о нескольких днях, что я стану лишь папиным связным в этой ситуации. И поскольку у меня не было ни претензий, ни намерений его заменить, я во всем положилась на вас, опытных сотрудников; я думала, что вам удастся выйти из кризиса без его помощи, не подозревая, что это настолько затянется; да еще и вы с Надей бросаете меня на произвол судьбы…

Не закончив фразы, она закусила губу. Демонстрировать слабость и беспомощность перед Корантеном был не лучший способ его воодушевить, это уж точно. Но разве не он только что заявил ей, что легко найдет себе работу в другом месте? Правда ли, что он так уж радел за будущее магазина? И что скажет отец, если она станет виновной в уходе Корантена, его бесценного главного бухгалтера?

– Обо мне можете не беспокоиться, Анжелика. Я останусь. Во всяком случае, до возвращения Матье, если он соизволит однажды вернуться!

Он едва заметно кивнул, покидая кабинет и оставив Анжелику совершенно обескураженной. Да черт побери, она окончательно забросила все: учебу, друзей, у нее была куча дел, а она попусту тратила здесь время! И, несмотря на все ее желание помочь отцу, она ничего так и не смогла сделать.

Анжелика вновь окинула взглядом зал магазина. Возле двери стоял Корантен и с озабоченным лицом о чем-то говорил с Надей. Передавал ли он ей слова, которые Анжелика недавно ему бросила, что, дескать, он всего боится? Не стоило этого говорить, какой бездумный поступок! И почему это у нее в голове сформировался образ вечно испуганного и невзрачного бухгалтера? Корантен таким не был, он довольно мужественно выглядел и был хорош собой. Интересно, сколько ему лет? Больше тридцати? Она невольно проводила его глазами, пока тот выходил из магазина, но скоро ее внимание переключил на себя телефонный звонок.

– Привет, это Фабрис. Как ты там, моя прекрасная племянница?

– Спасибо, все отлично. Итак, ты встретился с папой?

– Без особого успеха, должен признаться. Ему весьма комфортно в его депрессии, и он буквально выставил меня за дверь. Мне жаль, но я возвращаюсь домой.

Очень огорченная, Анжелика обменялась с дядюшкой еще несколькими ничего не значащими фразами, но тем не менее поблагодарила его за то, что он приехал из Руана.

– Да, ведь это совсем недалеко, как заметил твой папаша, – ответил он не без ехидства. – Я воспользуюсь случаем, чтобы встретиться с моим школьным приятелем, иначе я обязательно пригласил бы тебя поужинать. Послушай, не знаю даже, что тебе сказать по поводу Матье… Можно ли здесь вообще что-либо сделать? Не поможет ли твоя мать? Ведь они до сих пор сохранили хорошие отношения, или я не прав?

– Мама живет в Париже, и потом, напоминаю, что в ее жизни есть другой мужчина.

– И что из того? У Матье тоже есть любовница. Кстати, почему она не с ним?

– Потому что он не хочет никого видеть. Зато она добилась того, что он встретился с психиатром.

– Ясно. Не очень-то у психиатра получилось!

Веселый смешок дядюшки настолько ее покоробил, что, пожелав ему хорошего вечера, она поспешила повесить трубку. Она и на него-то не возлагала особых надежд, а его предложение привлечь к этому мать показалось ей абсурдным. Да, ее родителям удалось сохранить мирные и даже дружелюбные отношения, но они их сохраняли, находясь вдали друг от друга, без малейшего желания сблизиться. На миг она вспомнила о бабушке, и это вызвало у нее горькую улыбку, так как Мишлин уже вряд ли была способна кому-нибудь помочь, тем более Матье. Нет, она оставалась единственной, кто еще мог попытаться что-то предпринять, вот только что? И сколько она ни думала на эту тему, ничего стоящего в голову не приходило. А ведь она отдала бы сейчас все на свете, только бы помочь отцу выбраться из черной дыры, в которую он угодил. Он всегда для нее оставался близким человеком, был так внимателен к ней как в детстве, так и в подростковом возрасте. Несмотря на развод родителей и разделявшее их расстояние, он всегда повторял, что любит ее и что она всегда может на него рассчитывать. Она поймала его на слове, приехав учиться в Гавр, и не была разочарована. Теперь, в свою очередь, она хотела доказать ему, что стала взрослой и сильной, что на нее он всегда сможет опереться, пока не почувствует себя лучше. Если, конечно, ему когда-нибудь станет лучше…

Она села во главе стола, на то место, где прежде обычно сидел отец, а в последнее время Корантен или Надя. Неужели действительно существует опасность, что через несколько месяцев магазин будет закрыт? Его попросту продадут, открыв на его месте бутик или ресторан?

Внезапно дверь открылась, и в кабинет вошла разгневанная Надя.

– Вам обязательно надо было ссориться с Корантеном? Будто и без этого сейчас нет других забот? Вы же унизили его, дав ему понять, что он ни с чем не справляется! Зачем вы сказали, что он всего боится? Уже несколько дней он вынужден принимать решения, не связанные с его должностными обязанностями.

Ее тон был настолько резок, что Анжелика почувствовала в нем скрытую неприязнь к себе.

– Вот уж много шума из ничего! – ответила она. – Я и не знала, что Корантен настолько обидчив!

– Он не ожидал услышать такое от вас.

– То, что говорю я, не имеет большого значения ни для кого.

– Для него имеет. Вы что, ничего не видите?

Красная от гнева, она стремительно вышла, оставив дверь открытой. Да что с ними всеми сегодня? Неужели они ополчились на нее только потому, что считают ее некомпетентной?! И наверняка она их раздражает своими бесконечными визитами, от которых толку – как от козла молока, не говоря уже о том, что она не приносит даже новостей о Матье.

– Ох, папа, папа, – простонала Анжелика.

Она положила локти на стол, уткнулась подбородком в ладони. Ей было не по себе в этом кресле. Первым делом, решила она, надо прекратить постоянно сюда таскаться, появляться лишь по необходимости, в строго определенные сроки. Учеба в инженерной школе проводилась на очень высоком уровне и требовала большой сосредоточенности. И если у Анжелики будет диплом инженера – если еще ей удастся его получить, – она мечтала посвятить себя международной логистике, тому, что позволило бы ей много путешествовать по разным странам. Принимая это во внимание, ей стоило бы еще подтянуть английский, и она планировала следующее лето провести у дяди Жана. Согласится ли он принять ее у себя или на крайний случай подыскать ей маленькую квартирку в Лондоне? В обычное время отец бы все это устроил, но с учетом его нынешнего состояния…

Обескураженная Анжелика вышла из кабинета, машинально захватив листок, которым Корантен недавно махал у нее перед носом. Кто знает, вдруг отец, увидев его, как-нибудь отреагирует? Она спустилась на нижний этаж, пересекла зал и вышла, ни на кого не глядя.

* * *

Когда постучали в окно, Матье был до крайности возмущен. Он намеренно не стал чинить звонок, чтобы продолжать жить в покое, поскольку терпеть не мог неожиданных визитов, как он только что объяснял своему брату Фабрису. Сквозь стекло он разглядел незнакомую пару, и это сразу показалось ему тревожным и дурным знаком. Тем не менее он открыл им, ощущая смутное беспокойство.

– Вы будете Матье Каррер? – спросил мужчина с улыбкой, которую трудно было назвать любезной. – Разрешите представиться: меня зовут Альбер Дельво, а это моя сестра Люси. Мы двоюродные брат и сестра Сезара.

– Те самые, что из Йоханнесбурга? – удивился Матье.

– Именно. Но, как видите, теперь мы во Франции.

Повисло недолгое молчание, достаточное, чтобы Матье успел пригласить их войти, однако он этого не сделал.

– Чем могу быть полезен? – ограничился он вопросом.

– Мы хотели бы поговорить с вами об этом доме…

Люси выглядела смущенной, она стояла, опустив глаза, в то время как вид у Альбера был вызывающий.

– А в чем дело? – выпалил Матье, которому не терпелось, чтобы они поскорее исчезли.

Испытывая явную неловкость от того, что вынужден стоять на пороге, Альбер сделал красноречивый жест рукой в сторону фасада.

– Вы приобрели этот дом на сомнительных условиях. По словам нотариуса, с которым мы связались, речь шла всего лишь о пожизненной ренте и продаже дома в рассрочку, которая заключалась в весьма условных суммах. К тому же произведено было всего девять ежемесячных выплат, так как Сезар умер в том же году.

– Что крайне меня огорчило, поскольку Сезар был моим близким другом.

– Правда? Вы признаёте, что, с нашей точки зрения, эта сделка выглядит довольно подозрительно?

– Подозрительно? – не веря своим ушам, повторил Матье.

– Да вы просто заплатили ему за кусок хлеба, вот что! К тому же мы вправе предположить, что вы знали кое-что о состоянии его здоровья. Например, что он уже был очень плох в момент заключения договора купли-продажи. Вы только что сказали, что были его другом, а между тем…

– Не заходите слишком далеко, – предупредил Матье, – вы рискуете впасть в заблуждение. Дом был приобретен мной в присутствии нотариуса, самым наизаконнейшим образом на свете. Ну а рента придавала Сезару уверенность в том, что его дальнейшая жизнь будет обеспечена.

– Так он не получил ни ренты, ни будущего! Да, приобретение является законным, так нас и заверили, но вместе с тем оно до крайности безнравственно, признайтесь хотя бы в этом! Вы уже выкупили однажды его бизнес, и мы понятия не имеем, не по той же ли дружеской стоимости, так что вы должны понимать наши сомнения.

– Сомнения? Что ж, давайте и остановимся на уровне сомнений, господин Дельво.

Матье повернулся к нему спиной, однако Альбер удержал его за рукав.

– Послушайте! Если вы уклоняетесь от обсуждения, не означает ли это, что вам не очень-то по себе, не так ли?

Матье овладела вспышка ярости, и он бесцеремонно оттолкнул Альбера.

– Оставьте меня в покое, и я советую вам держаться отсюда подальше.

– Уж простите, но вы даже не пригласили меня в дом, а разговаривать на пороге не слишком приятно!

– Мне нечего с вами обсуждать. Вы стучитесь ко мне, намекаете, что я вор, и еще ждете приветствий? Да на что вы рассчитывали?

– Не стоит так сердиться, – пробормотала Люси, по-прежнему стоя с опущенными глазами.

Матье показалось, что она похожа на маленькую испуганную мышь. Разумеется, она слепо поддерживала брата, но не была уверена в безупречности его доводов. Игнорируя ее, он продолжал обращаться к Альберу.

– Ради бога, открывайте судебное дело, если хотите. Но прежде наведите справки, чтобы зря не потерять деньги. По французским законам, даже если получатель пожизненной ренты и умрет спустя несколько дней после продажи недвижимости, это нисколько не повлияет на законность уже совершенной сделки.

– Мы такие же французы, как и вы, и знаем законы! – возмутился Альбер. – Законный срок – двадцать суток, что, на наш взгляд, абсурдно. Сезар был пьянчужкой и не мог нести ответственность за такую сделку.

– Да, нельзя сказать, что вы относились к нему с большим уважением.

– Вы просто рассчитывали на его скорую смерть, учитывая его состояние, – упрямо повторил Альбер. – Итак, само ваше соглашение изначально выглядело нелепым, ведь не собирались же вы выплачивать ему ренту в течение тридцати лет! По мне, так вы просто позорно воспользовались вашей так называемой дружбой.

Матье шагнул вперед, заставив Альбера отступить.

– Убирайся, – произнес он глухим голосом.

– Я еще не закончил! Что произошло с мебелью, которая находилась в доме?

– Вы получили все, что сохранилось, этим занимался мой нотариус.

– А инвентарный список имеется? Или вы успели вовремя спустить все, что там оставалось?

Охваченный гневом, Матье поскорее убрал руки в карманы, чтобы у него не возник соблазн схватить Альбера за шкирку. Он не дрался уже много лет, но на этот раз его нестерпимо тянуло пустить в ход кулаки.

– Господин Дельво, вы ведете себя недопустимо, и мне приходится сдерживаться из уважения к вашей сестре, чтобы не двинуть вам кулаком по физиономии. Теперь я пойду к себе, а вы отправляйтесь восвояси и больше никогда сюда не являйтесь, нам нечего с вами обсуждать.

– Да как вы не понимаете! – воскликнул Альбер. – Сезар – член моей семьи, и, хотя мои родители считали его безнадежно испорченным субъектом, они постоянно его здесь навещали. В этом саду я играл в детстве, на этой кухне завтракал, когда был мальчишкой. Здесь мои корни, а уж никак не ваши. Вы просто мерзкий узурпатор и вор!

Разъярившись, он поступил глупо, попытавшись наброситься на Матье. Тот ловко избежал удара, схватил его и приемом дзюдо бросил на землю, крайне неудачно для агрессора.

– Да вы с ума сошли! – воскликнула Люси, бросаясь к брату.

Альбер держался за левое плечо, но оттолкнул сестру и поднялся, очевидно, больше униженный, чем пострадавший. Разумеется, правильно падать он не умел, но Матье обеспечил ему поражение по всем правилам, словно они сражались на ковре.

– Вы еще обо мне услышите, поверьте! – заявил Альбер напоследок не очень-то уверенным тоном.

Поддерживаемый Люси, он удалился с высоко поднятой головой. Матье провожал их глазами, пока они не исчезли в конце улицы. Он никак не мог прийти в себя от собственной реакции: ведь он отнюдь не был драчуном, больше того, еще час назад он готов был поклясться, что ничто не могло вывести его из состояния безразличия ко всему на свете.

Подадут ли они жалобу? Вот этого как раз Матье опасался меньше всего. Если что и вывело его из себя, так это очевидное презрение, которое Альбер проявлял к Сезару. Надо же было Сезару иметь таких родственничков!

«Тебе будет очень хорошо в моем доме, когда я уже стану воспоминанием». Сезар утверждал это с довольной улыбкой в день, когда они подписывали договор. Он говорил, что Матье будет наслаждаться морским воздухом, находясь почти на вершине холма. Говорил он еще, что родился в этом доме и хотел бы умереть, стоя на террасе и любуясь движением судов по морю. Матье не очень много знал о его прошлом, потому что Сезар никогда о нем не рассказывал и не любил расспросов. Что он любил, так это смотреть на жизнь с несерьезной, забавной и ироничной стороны, или наоборот – бунтовать против новой эпохи, которой он уже не понимал.

– Как я скучаю по тебе, старина… а насчет твоего придурка-братца мог бы меня и предупредить!

Разговаривать вслух становилось для Матье привычкой. Стоило за собой следить, если он не хотел кончить жизнь сварливым отшельником. «Сварливым». Фабрис выбрал для него именно это слово.

Интересно, а в глазах Анжелики каким он был сейчас? Какими словами могла бы она его описать? Постоянно дрейфовавшим? Неспособным преодолеть препятствие? Растекшимся, трусливым, безвольным?

Едва волоча ноги, он пошел приготовить себе кофе. Адреналин, бурливший в его крови во время стычки с Альбером Дельво, перестал действовать, и вернулось обычное ощущение усталости. Он ненавидел это унизительное состояние, грызущее его мысли, как смертельная болезнь грызет тело. Надавать себе пощечин? Он был очень даже не против, но все закончилось тем, что его щеки стали пунцового цвета, и разболелись зубы. Наверное, стоило бы ему почаще бывать у Бенуа Левека. Как ни странно, сидя напротив него, Матье испытывал что-то вроде облегчения. Возможно, если он приложит чуть больше усердия, это позволит ему наконец увидеть свет в конце туннеля. Он все время возвращался к одной и той же мысли: что все-таки было последней каплей, переполнившей чашу? Он любил свою работу, обожал дочь, он был все так же влюблен в Тесс, так в чем же тогда коренилась эта чертова неопределимая проблема? У него не было никакого начальника-притеснителя, не было упадка профессиональных навыков, не было никаких проблем, просто чаша переполнилась последней каплей.

«Я больше не ценю существование, любой интерес к жизни и людям у меня испарился, я стал часто думать о смерти». Вот что он сказал психиатру в завершение их последней встречи. Он был абсолютно искренен, и это больше всего приводило его в отчаяние. Как и Сезар, он уже не понимал свою эпоху, считал, что она зиждется на ложных ценностях и сплошных подделках. Прагматичность, благоразумие нейтрализовали свободное суждение, а чувство вины стало новым постоянным кредо. Ничего не менялось, планета по-прежнему пылала в огне религиозных войн и утопала в крови, она самоуничтожалась, продолжая это отрицать, сознательно закрывая на все глаза. Матье не видел ни единой причины для возрождения надежды на что-то другое. «Если бы парни всей Земли…» – оказалась лживой песенкой, никто никому не собирался подавать рук.

Он вылил кофе в раковину и растянулся на одной из скамеек светлого дерева, изнемогая от усталости и отвращения к своему существованию.