Читать книгу Бумажный домик - Франсуаза Малле-Жорис - Страница 24

Однажды в приливе острой тоски – дело было в Нормандии, в нашем загородном доме, самый факт существования которого придает нам респектабельности (согласитесь, это звучит так солидно: «мой загородный дом» или «наше маленькое поместье в Нормандии»), – я вынуждена была признать, что, несмотря на наше достойное волхвов ожидание чуда, занавесок на окнах как не было, так и нет. А ведь я так живо их представляла – в красную и белую клетку, как подобает на ферме; Жаку они виделись скорее в белую и зеленую полоску; сколько было обсуждений, обстоятельных и горячих, словно у молодоженов, как охотно в них принимали участие дети (они предпочитали в цветочек); одним словом, все было очень мило, в духе американских фильмов, где дружная семья счастливо улыбается на фоне разноцветных миксеров. Но несмотря на нашу беззаветную веру, занавески не появлялись. В Париже мы почти потеряли надежду: годы шли, и становилось все более очевидно, что они вообще не появятся. Соседи привыкли, что наши дети натягивают трусики у них на глазах, а нам – на случай приступа стыдливости – оставалась прихожая без окон. Но за городом, под бодрящим воздействием зеленых лужаек, яблонь в цвету или увешанных спелыми плодами, надежда вновь возвращалась. Занавески прямо просились к нам на окна, это было несомненно. Мы бы не удивились, если бы в один прекрасный солнечный день они влетели к нам в окна, как ласточки.

– Все-таки странно, что здесь нет занавесок, – говорил время от времени Жак, и раздражение боролось в его голосе с природным оптимизмом.

Я была того же мнения. Мы отправлялись в церковь или на рынок. Уезжали, возвращались; машина битком набита: капуста, конфеты, иллюстрированные журналы (слава богу, не забыли комиксы для Долорес), сигареты – настоящий галеон конкистадора, отваливающий от берегов Перу, – нет только занавесок. Отсутствие занавесок угнетало меня все больше и больше. В моей душе плакал кровавыми слезами фландрский дух домашнего очага. И однажды истина открылась мне и ослепила, как Павла из Тарса свет с неба, я была сражена, но готова склонить голову перед судьбой: занавесок у нас не будет никогда.

Есть люди, которых занавески знать не желают. Есть люди, у которых вся посуда разномастная. Есть люди, у которых дымят печки и которых преследуют своей ненавистью буфеты. Есть люди, у которых волосы не покоряются расческе и не поддаются самой искусной завивке («Что поделаешь, – сокрушаются очаровательная мадам Элиан или милейший мсье Жан-Пьер, которые время от времени пытаются привести в порядок мою прическу. – Стоит коснуться ваших волос щеткой, и все идет коту под хвост»). У детей таких вот людей зубы растут вкривь и вкось, шнурки на ботинках развязаны, на нарядном свитере – чернильное пятно, пуговицы вечно оторваны, а в портфеле рядом с раздавленной жевательной резинкой и связкой ключей валяются «Три мушкетера». Что тут можно поделать? О моя златая Фландрия! О хрупкая фаянсовая мечта! О добрый дух домашнего очага, начищенных сверкающих кувшинов, сияющих паркетов, воскресных платьев! В вазе – одинокий тюльпан, книга лежит на столе, там же, где ты оставила ее вчера. О бельевые шкафы!

Я плакала. Я молилась. Я написала стихи. Но занавесок у нас нет до сих пор.

* * *

Один приятель подарил мне книжку для записи расходов. Потом чудовищную скрепку для писем с такой (весьма грозной) надписью: «Не забывай». Потом хорошенькую голубую птичку для хранения булавок, которые ведут себя в нашем доме точно угри в океане: мигрируют, размножаются. Это становилось опасным. Приятель явно пошел на компромисс. Наконец, он подарил мне бумажный цветок, уже совершенно бесполезный. Нет, ему с нами не справиться. Увы, он тоже пал жертвой заразы.