Читать книгу Три креста - Фредериго Тоцци - Страница 6

Кавалер Горацио Никкьоли, городской асессор и глава нескольких благотворительных учреждений, по обыкновению появлялся в лавке с добродушным видом, ожидая найти неизменно теплый прием. Он чувствовал себя здесь хозяином, однако старался этого не показывать, так как действительно хорошо относился к братьям Гамби.

Никкьоли имел привычку глядеть из-под очков, слегка наклонив голову и как-то по-детски сложив губы в трубочку.

Он заглянул на следующий день после ссоры и потихоньку поинтересовался у Джулио:

– Как идут дела?

Джулио покраснел и ответил:

– По-прежнему.

– Надеюсь, ничего плохого?

– Нет, что вы!

Никколо, видя, как они шепчутся, спросил униженно:

– А со мной почему не изволите разговаривать?

– Да я с обоими рад поговорить. Просто вы вечно сидите там, на стуле… Бедный синьор Никколо!

– Здесь мне удобнее!

Никколо хотел было отпустить в адрес Никкьоли какую-нибудь колкость, но улыбнулся и промолчал. Джулио был как на иголках, ему стоило огромных усилий скрывать свое волнение. Он охотно уклонился бы от беседы, придумав, что ему нужно за марками, и задержался бы дольше положенного. Вот Энрико всегда делал вид, что очень занят, и сразу улепетывал, провожаемый гневными взглядами Никколо.

Иной раз Никкьоли ставил братьев в тупик своим раду– шием.

– Джулио, дай ему стул! – сказал Никколо.

– Сейчас принесу свой.

– Сиди! Уж лучше я встану…

Но даже не пошевелился и продолжал:

– Вы всегда желанный гость в нашей лавке, и мы будем рады, если вы задержитесь подольше.

Кавалер был, очевидно, растроган, братья же продолжали умасливать его вопросами:

– Как поживает ваша жена?

– Прекрасно, спасибо.

– А ребенок?

– Не поверите, растет на глазах!

– Что за славный малыш!

Кавалер так восхищался своим маленьким наследником, что не мог подобрать нужных слов:

– Чудо, а не ребенок! Красивый… сильный… то есть как бы это сказать… крепкий! Прекрасно сложен – такие ножки, а ручки… И развит не по годам! Умнее нас с вами! Только скажешь ему – агу… агу – сразу отвечает! Третьего дня четырнадцать месяцев исполнилось! Папина гордость!

Никколо сделал вид, что чихнул, стараясь скрыть ухмылку.

Кавалер продолжал, ничего не заметив:

– Джулио, я собирался пройтись, не хотите ли составить мне компанию? Расскажу вам про своего мальчугана!

Джулио посчитал, что невежливо отказываться, и надел цилиндр:

– Я сейчас.

– О нем я могу говорить часами. Он – самое дорогое, что у меня есть!

Никколо кивнул головой в знак одобрения.

Джулио и Никкьоли прошли через Порта Камоллия и направились по Страда Ди Пескайа, чтобы затем вернуться в город со стороны Порта Фонтебранда. Дорога спускалась вниз, исчезая за покрытыми высоким кустарником холмами, которые служили Сиене укрытием и защитой. Справа в долине, за длинным склоном, покрытом виноградниками, раскинулась деревня. Возле Мадоннино Скапато открывался вид на базилику Сан Доменико, величественная громада которой алела на холме. В розовой дымке неба монастырь св. Катерины, расположенный несколько поодаль, казался пурпурным в обрамлении двух темных кипарисов с острыми верхушками. Поток воды, разбиваясь на маленькие ручейки и лужи, шумно стекал с холма на улицу под дружный шелест кривых тополей, усеянных молодыми побегами. Под ними расстилалась такая сочная зеленая трава, что Никкьоли на мгновение остановился и воскликнул:

– С удовольствием променял бы свои поля в Монтериджони на эту красоту!

И тут же вновь пустился в разговоры о ребенке. Он уже в который раз подробно описывал роды своей жены – сколько вызвали врачей, какие возникли осложнения и какие были приняты меры. А сколько кормилиц они перепробовали, пока не нашли ту, у которой хватало молока! Затем Никкьоли перешел к воспалению десен: у малыша резались зубки. Он вытащил из кармана записную книжку в белой картонной обложке с позолоченными краями и показал ее Джулио:

– Вот, видите – все записываю, чтобы ничего не забыть. Наш мальчик никогда не плачет, даже ночью – так представьте себе, как перепугалась моя жена, когда он вдруг заплакал… она ведь у меня женщина чувствительная, нервная… Нам даже в голову не пришло, что это зубки… Мы тут же послали за нашим семейным доктором, который, надо отдать ему должное, приехал незамедлительно… На редкость добросовестный и надежный врач. Мы к другим уже давно не обращаемся. Ах да – ведь у малыша к тому же еще поднялась температура! Мы просто места себе не находили, свекровь даже предлагала поставить ему пиявки… Я был против, хотя вообще-то считаю это неплохим средством… Жена рыдала… В общем, шуму было!

Никкьоли старался ни на минуту не терять взгляд собеседника, чтобы тот не отвлекся и не пропустил чего важного.

Когда они вернулись в лавку, Джулио был совсем измучен. Кавалер же радостно сообщил Никколо:

– Эх, славно же мы прогулялись! Спросите у брата.

– Охотно верю.

– В следующий раз и вас с собой возьмем, даю слово!

– Да у меня ноги болят…

– Ноги болят? Даже я, в моем-то возрасте…

– Мы все трое страдаем подагрой. Это у нас семейное… – вмешался Джулио.

– Простите за откровенность, но это, по-моему, просто стыдно… Вот если бы у меня была подагра…

Кавалер осекся и не знал, что добавить. Минут пять он сидел хмурый и задумчивый, потом сказал:

– Если бы у меня была подагра… я бы все сделал, чтобы выздороветь! Я не стал бы сидеть сложа руки!

При этом он так уставился на братьев, что тем оставалось только кивнуть в знак согласия.

Джулио не покидало странное ощущение, что кавалер нарочно пытается их разговорить, чтобы проникнуть к ним в душу. Во всех бедах он винил себя, и ему постоянно казалось, что Никкьоли что-то подозревает. Поэтому при каждом его появлении Джулио закрывал глаза и думал, что это конец. Никколо тоже робел, но пытался отвлечься, впадал в апатию, отвечал невпопад, словно был глуховат или просто не понимал, о чем речь. Кровь ударяла ему в голову, и он потом целый день не мог прийти в себя, особенно если кавалер засиживался у них.

От постоянного напряжения Джулио в конце концов стал слаб здоровьем, осунулся; но прошлого не вернешь! Да, когда-то он отличался изысканными, даже благородными манерами, а теперь вот приходилось носить один и тот же лоснящийся синий костюм, весь в заплатах.

Никкьоли, наконец, заговорил, стараясь казаться деликатнее:

– Наверное, излишне напоминать вам, но если вдруг дела в лавке пойдут не очень хорошо, то я желал бы первым знать об этом. Вполне уместно с моей стороны требовать от вас подобной искренности в обмен на услугу, которую я вам оказал… Сами понимаете, хоть я в некотором роде… человек обеспеченный, но все же деньги любят счет…

Никколо молча взял в руки стопку книг и смахнул с них пыль. Джулио тоже молчал. Кавалер очень удивился и, приняв их молчание за обиду, поспешил оправдаться:

– Поймите, я с вами как друг говорю, и надеюсь, что у вас нет оснований сомневаться в моей искренности… Только не подумайте, будто я раскаиваюсь в том, что подписал вексель… И, конечно, с моей стороны нет никакой спешки. Я готов полностью положиться на вашу порядочность… У меня и в мыслях не было вас в чем-то подозревать!

Джулио готов был броситься перед Никкьоли на колени – лишь бы тот не продолжал. Никколо тем временем тщетно пытался засунуть книги в шкаф, где очевидно было слишком мало места.

В это время с улицы послышался ритмичный шаг – мимо проходил полк солдат. Все трое невольно начали разглядывать идущих сквозь стеклянную дверь лавки; каждый погрузился в свои мысли, которые становились все тягостнее. Вдруг оркестр заиграл марш. Задрожали стекла, заставив всех присутствующих встрепенуться. Они слушали в оцепенении, и праздничная музыка оркестра звучала каким-то нелепым диссонансом с переполнявшими их чувствами.

Когда музыка затихла, в воздухе повисла прежняя неловкость: нужно было закончить неприятный разговор.

– Зря вы так, право, я совершенно спокоен… Я это не для красного словца говорю… – начал было Никкьоли.

– Если нужно, мы вернем вам все деньги через два месяца! – перебил его Никколо. Его слова прозвучали столь решительно, что трудно было им не поверить.

Никкьоли чувствовал, что задел чужое самолюбие, и оттого был несколько раздосадован:

– Вы меня, как всегда, неправильно поняли!

– Кавалер никого не хотел обижать! – вмешался Джулио. – Тебе и слова сказать нельзя… Простите его ради Бога – сам не знает, что говорит. Он у нас такой вспыльчивый… – В голосе Джулио звучала приторная мягкость, так что ему самому сделалось противно, однако кавалер, напротив, остался весьма доволен:

– Мы ведь с вами знакомы с детства, и я глубоко вас уважаю и ценю вашу порядочность, как никто другой. Да что уж там, ради вас я даже от куска хлеба готов отказаться… если бы не нужно было кормить семью! И мне ничего не надо взамен – ничего, кроме вашей искренней дружбы! Надеюсь, я этого заслуживаю.

Никколо попытался обратить все в шутку:

– Да вы не слушайте меня, глупого!-

Но кавалер не унимался, и еще добрые полчаса мучил братьев своими излияниями. Когда он, наконец, захлопнул за собой дверь, Джулио вздохнул с облегчением:

– Слава Богу!

– А что если рассказать кавалеру про поддельный вексель? – предложил вдруг Никколо. – Готов поспорить, он бы его оплатил. Ты разве не слышал? Он считает себя нашим благодетелем!

– Какая разница, кем он себя считает! Нельзя этим пользоваться, да и кто сказал, что ему можно верить?

– Но почему бы не попробовать?

– Да потому что я прекрасно знаю, чем это может закончиться!

– Джулио, милый, послушайся меня хоть раз в жизни! Он оплатит вексель, я уверен, что оплатит!

– А кто возьмет на себя ответственность все ему рассказать, может быть, ты?

– Я? Пока он сам что-то не заподозрит, я – могила!

Тут вошел Энрико, прихрамывая.

– Дайте мне двадцать лир на рыбу! Там на рынке продают живых угрей и превосходную акулу – мясо просто белоснежное!

– Ты как раз вовремя! Еще раз оставишь нас наедине с кавалером, клянусь – ноги твоей больше не будет в нашем доме!

Увидев, что Джулио смеется, Энрико понял, что ссоры на этот раз удастся избежать.

– И о чем же вы с ним беседовали? Не понимаю его – что ни день, тащится сюда, как в исповедальню. Какая чудовищная бестактность! Заняться ему нечем – вот и проводит время в пустой болтовне. А теперь, если изволите дать денег, я отправлюсь за рыбой. Хочу сам выбрать. Да, придется попотеть, чтобы дотащить ее до дома!

– Сказал бы лавочнику – пусть принесет.

– Ну уж нет, этому типу я не доверяю. Разве не помнишь, какую он нам в тот раз подсунул тухлятину! А ведь я на рынке специально отбирал по одной, самые свежие! Никому нельзя верить! Давайте скорее, а то еще чего доброго меня опередит какой-нибудь знатный синьор или трактирщик…