Читать книгу Романтический эгоист - Фредерик Бегбедер - Страница 3

понедельник

Думаешь, мне есть что сказать? Что со мной что-то такое происходит? Вряд ли, вряд ли. Я просто человек. И у меня есть своя история, как у всех. Пока я битый час бегу на месте, упражняясь на тренажерной дорожке, мне кажется, что я – метафора.

вторник

Достали меня выплески злости в авторских колонках. Что может быть безнадежнее хроникеров, этих стахановцев зубовного скрежета! Им платят за ворчание, и журналы пестрят заметками более или менее известных писак-внештатников, которые привыкли раздражаться по команде. Их фотки помещены слева вверху. Они хмурят брови, чтобы подчеркнуть свою досаду. Они делятся своим особым мнением решительно обо всем, под якобы оригинальным углом зрения (на самом-то деле все сдувают у собратьев по перу), они за словом в карман не лезут, ой-ой-ой, мало не покажется.

Вот и мой черед настал. Мне придется еженедельно ненавидеть и ныть в “ВСД” по пятницам-субботам-воскресеньям[2]. Всю неделю буду искать повод для ворчания. В 34 года превращусь в старого брюзгу на окладе. В молодого Жана Дютура[3] (без трубки). Все, хватит: не хочу, не буду, лучше публиковать дневник, записки на нервах.

среда

Все-таки есть на свете справедливость: женщины кончают с большим кайфом, чем мы, зато реже.

четверг

Чем лучше с бабками, тем хуже со вкусом, не так ли? Большие деньги – это горы шмоток и брюликов, уродские яхты и ванны с кранами из литого золота. Бедняки теперь элегантнее богачей. Благодаря новым маркам вроде “Зары” или “H&M”, блонды без гроша в кармане выглядят гораздо сексуальнее, чем навороченные телки при деньгах. Бабки – это верх пошлости, потому что их хотят все. Моя консьержка будет пошикарнее Иваны Трамп. Что мне омерзительнее всего на свете? Запах кожи в крутых английских тачках. Что может быть тошнотворнее “роллса”, “бентли” или “ягуара”? В конце книги объясню почему.

пятница

Было бы неплохо для развития киноискусства снять порнофильм, где актеры занимались бы любовью, повторяя друг другу “я тебя люблю” вместо “что, потекла, сучка поганая?”. Говорят, в жизни такое бывает.

суббота

Кризис пятидесятилетних у меня случился за двадцать лет до срока.

воскресенье

Я на Форментере, у Эдуара Баэра[4], единственного известного мне живого гения, – он снял виллу прямо на пляже. Раннее утро, солнце обжигает подбородок. Купаться нельзя: слишком много водорослей. А тут еще медуза ужалила меня в ногу. Мы накачиваемся джин-касом и “Маркес де Касересом”[5]. Встречаем Эллен фон Унверт, Анисе Альвина, Майвенн Ле Беско с дочерью Шаной Бессон[6], Бернара Зекри и Кристофа Тизона с Канала+, а также актрисулек, которые меняют койку каждую ночь, продюсеров, которые водят нас за нос на грязевые ванны, и, наконец, – на вечеринке, где Боб Фаррелл (исполнитель “Кровяных колбасок”[7]) ставит десять раз подряд свой последний диск: “Как прошлым летом среди скал/я имел с тобой анал”, – высокомерную красотку по имени Франсуаза, в лиловом платье, с золотистой, как пляж, и обнаженной а-ля Мирей Дарк спиной. Удар – или дар? – под дых. Она мне слова не сказала; и тем не менее каникулы мои удались именно благодаря ей.

понедельник

Интересно, какую рожу скорчила бы Бриджит Джонс, если бы ее содомизировал Филипп Соллерс? Я пишу это, потому что перебрался на остров Ре, где вот-вот наткнусь на автора “Мании страсти”. Погода замечательная. Я один-одинешенек и пойду, пожалуй, кадрить сосок в “Букингем”, местную дискотеку. В просторечии – “Бук”, ведь это у нас литературный остров.

вторник

Жители острова Ре оттягиваются по полной, глаза б мои не смотрели. Всё-то им подносят на блюдечке: стаканчик “Розе де дюн”[8], дюжину летних устриц с молокой, яхты и виллы из восьми комнат, где все детки одеты от “Сириллюса”[9], – вот оно счастье. Остров Ре – это плоский валун, усиженный многодетными семьями с ослепительными улыбками на устах. Надо бы придумать для них новую телеигру: “Кто хочет перестать быть миллионером?”

Тут всех зовут Жоффруа. Очень удобно. Крикните на пляже “Жоффруа”, и все обернутся, за исключением Оливье Коэна и Женевьевы Бризак[10], что позволит с ними мимоходом поздороваться. Всем привет! Я Оскар Дюфрен, модный писатель, романтический эгоист, милый неврастеник. Изучаю блондинок на велосипедах. Люблю омаров на гриле, травку-отравку, пирожки с пляжным песком, абрикосовые сиськи[11] и людское горе. Вчера вечером мы играли в игру: у кого самые позорные музыкальные вкусы.

Я (потупившись): Меня, случается, втыкает от “Флитвуд Мак”.

Людо (пряча глаза): Ммм… иногда балдею от Кабреля.

Его жена (смущенно): У Ленни Кравица попадаются красивые мелодии… в тачке неплохо идет, да?

В эту минуту в комнату вошла племянница Людо и разом примирила нас всех:

– Куда делся мой диск Лори?!

среда

После виановского “Я приду плюнуть на ваши могилы” я бы написал, пожалуй: “Я приду трахнуть ваших баб”.

четверг

Похмелье. Остров Ре, что за дурацкое название! Ре – фальшивая нота. Дети здесь все время повторяют “супер”, чтобы убедить самих себя в том, что жизнь удалась. Не случайно в бедных семьях дети говорят не “супер”, а “кончиться можно”. У них более реалистический взгляд на вещи. Я живу у друзей леваков-“лепешечников”[12]. С самого приезда так ни с кем и не переспал. Кстати, здешнее заведение называется “Бук”, потому что там козлом воняет[13].

Как же мне одиноко в этой семье, которая каждую минуту напоминает мне о том, что я не создал своей.

пятница

Море, солнце, ветер – все в одном флаконе. У меня шелушится нос и кудрявятся волосы. Отдых изматывает. Очень хочется отдохнуть от такого отдыха. Вчера вечером увидел наконец издалека Соллерса и Кристеву, они ужинали в “Синем ките”, модном здесь ресторанчике. Я расцеловался с Филиппом, а Юлии пожал руку. Может, я становлюсь педиком?

суббота

Вместо того чтобы заниматься сексом, читаю переписку Флобера. “Созерцание такой массы обывателей подавляет меня. Я уже не так молод и не так здоров, чтобы выносить подобные зрелища” (письмо Амели Боске, 26 октября 1863 года). В поисках душевного покоя остановился в тихой рыбацкой деревушке Арс-ан-Ре. Не учел только Лионеля Жоспена (премьер-министра Франции), который прибыл сюда позавчера со своей супругой Сильвианой. Они ходят по рынку в сопровождении фотографов из “Пари-матч”, но раздражение мое быстро рассеивается: мой-то дневник напечатает “ВСД”. Я им даже не завидую.

воскресенье

Вчера утром пришла открытка от Клер: “Дорогой Оскар, я тебя не люблю. Не люблю. Не люблю. Не люблю. Не люблю”. Самое прекрасное любовное письмо из всех, что я получал.

понедельник

Лионель Жоспен ужинает на террасе “Кафе дю коммерс” в Арс-ан-Ре. На плечи у него накинут свитер. Полуостров Ре (напомню, что с тех пор, как пала Берлинская стена, его связывает с Ла-Рошелью мост) – это царство свитеров, накинутых на плечи. Странное его народонаселение боится сквозняков. У мужиков короткие волосы и мокасины от “Себаго”, которые, наверное, вошли в моду в тот год, когда они приобрели свои яхты. У толстожопых девиц сквозь темно-синие штаны просвечивают трусики. Что делает социалистический премьер-министр на таком эсэфдэшном[14] острове?

вторник

Вот уже несколько недель тереблю в кармане коробочку с презервативами. Ее целлофановая обертка в целости и сохранности. Мои гондоны сами в презервативе! Под утро засыпаю в одиночестве, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не послать эсэмэску Клер.

среда

Вот ужас! Я-то думал, что отделался от него, а он тут как тут: жуткий мим с бульвара Сен-Жермен, переодетый в Тутанхамона, переехал в порт Сен-Мартен! Его единственный подвиг заключается в том, что он стоит весь день не шелохнувшись. И смотрит в одну точку, словно лондонский конногвардеец (сошедший, правда, со страниц Кристиана Жака[15]). Прохожие кидают ему монетки. В нашем скоростном мире люди готовы платить за созерцание неподвижности. Вообще-то я восхищаюсь этим типом в египетском облачении, который согласился мумифицировать себя заживо, под палящим солнцем, и все ради того, чтобы сказать туристам: слишком уж вы мельтешите!

четверг

Вчера вечером, в “Бастионе”, целовался взасос с туристками, у которых ощущалась напряженка с дезодорантами, но не с волосами под мышками. Они целовались между собой и страшно потели. Это была вечеринка “промокших футболок”. Я пропускал руку под влажные сиськи, потом заставлял их ласкать друг дружке грудь языком. У меня встало, и так, что мне показалось, будто у меня огромный член (на самом деле это джинсы сели при стирке). Надо было бы их проводить, но я застеснялся своей слишком крутой тачки. А жаль, наверняка они у себя в палатке такую групповуху устраивают, от которой даже мажоры отлынивают. Кадрёж – это продолжение классовой борьбы другими средствами. Мы с Уэльбеком – сексуальные марксисты. В здешнем Нёйи-сюр-Атлантик[16] происходит настоящее социальное братание, главное – надеть майку с “квинами” и дергаться под “Lucky Star” Суперфанка. (Сколько же сил я трачу на то, чтобы казаться моложе!)

пятница

На пляже Конш, пока Венсан Лендон играет в футбол с пятилетними детьми (и проигрывает), таращусь на большие белые сиськи Сандрин Киберлен[17].

У нее очень бледная кожа и цвет лица как у англичанки. А может, они правы? Все у них с виду так гармонично. “Семьи, я вас не ненавижу”[18], – могла бы ответить Химена Андре Жиду. На этом пляже мужья смотрят на кого угодно, только не на своих жен. Черт возьми, я снова думаю о Клер, матери семейства. Которого я не захотел. Несчастная мать-одиночка с двумя детьми, рыжими волосами, большими белыми сиськами (отсюда и ассоциация), пестрыми сумками, жуткими башмаками и визгливым голосом – моя личная Эрин Брокович[19]. Матери с двумя детьми, брошенные мужьями, становятся все моложе и моложе. Мне кажется, я еще не выздоровел. Семьи, я вас не вижу.

суббота

Караул! Нашествие медуз в Трус-Шмиз (пляж с говорящим названием и горькой реальностью[20]). На Форментере их тоже хватало. Это лето медуз без Каприски[21]. Все, хватит, возвращаюсь в Париж. Прощай, остров Тройняшек. Перед отъездом стою босиком на песке и смотрю на падающие звезды. Я беззвучен, измучен, космичен.

Жизнь – это долгий уикенд с бокалами бурбон-колы и песнями Барри Уайта.

воскресенье

Вести дневник – это значит постановить, что жизнь твоя страшно увлекательна. Все, что со мной происходит, касается всего мира. А мода? Я тут как тут.

понедельник

Париж пуст, как голова Жан-Люка Нарси[22], когда выключен его суфлер.

вторник

Позвонил Ардиссон[23]. Он вернулся из Греции, где провел десять дней с женой и детьми. Я сказал, что ненавижу Грецию – там 50 градусов по Цельсию и омерзительная жратва с нагрузкой в виде ос. Он возразил: “Да, но зато там меня никто не знает!” И вдруг меня осенило: Тьерри – молодец, он проводит отпуск за границей, чтобы стать на время нормальным обывателем. Каждое лето пробуется на роль человека из толпы. Стоит в очереди в ресторан, теряет чемоданы в аэропорту, то есть вновь открывает для себя, что значит жить говенной жизнью. Жизнью телезрителя.

среда

Говорят, где-то собираются 1,5 миллиона молодых людей со всего мира, в том числе 80 000 французов от 16 до 35 лет, и общаются на 32 языках в 130 точках. Это называется ВДМ[24], имеет место в Риме и напоминает гигантский версальский раут для аристократических отпрысков. Съезжу посмотрю. Натягиваю шерстяные шорты, привет Баден-Пауэллу[25]. Я красив как черт – пора нанести визит Папе Римскому.

четверг

Рим, пустынный город. Все его обитатели сбежали, уступив место паломникам. Сладкая жизнь сменилась римскими каникулами. Оранжевые улицы увешаны плакатами с оскалившимся Берлускони. В 714-м автобусе все вроде идет нормально, пока пассажиры не затягивают песнопения, хлопая в ладоши наподобие Патрика Бушите в фильме “Жизнь – это долгая спокойная река”. Всемирный день молодежи проходит на берегах Тибра в атмосфере добродушного религиозного фанатизма, со знаменами и рюкзаками. Следуя за толпой, я оказываюсь на бесплатном концерте Анджело Брандуарди на площади Сан-Джованни-ин-Латерано. Это наверняка испытание, ниспосланное мне Всевышним. Заговариваю с парочкой резвящихся крестоносок:

– Не желаете ли паксануться[26]?

Черт! Мимо кассы.

– Ну, я хочу сказать, не желаете ли выйти за меня замуж и нарожать мне штук восемь детей?

Нет ответа. Я упорствую:

– Тогда я вам покажу свою коллекцию шотландских юбок и устрою скидку на платки от “Гермеса” тридцать процентов гарантирую.

Полный облом. Заканчиваю вечер, смотря “Инспектора Деррика” по-итальянски у себя в номере. Может, я заблудшая овца?

пятница

Какое горе: на ВДМ крайне мало прыщавых очкариков в сандалетах. Их прикид состоит в основном из соломенных шляп и желтых бандан. Само собой, мне попался один монах во вьетнамках, исполнявший дьявольский (если можно так выразиться) рок, но и только. Гораздо удивительнее были близняшки Моники Беллуччи, распевающие: “Благодати полная и любви-и-и”, наверняка эти создания посланы сюда самим сатаной, дабы посеять вечернюю смуту. (К счастью, 300 передвижных исповедален предусмотрены на случай появления грешников.) Их зовут Мартина и София. Я забил им стрелку на крестном пути для сеанса евхаристического бичевания:

– Благословенны будете среди жен, сие есть тело мое, которое вам отдается и многим. Истинно говорю вам, берите мой сэндвич и ядите его все…

И вот тут произошло что-то странное. От такого жалкого богохульства у меня закружилась голова. Зрение затуманилось, я услышал звон колоколов и подумал: что это – долгожданное откровение или просто я в стельку пьян?

суббота

Пока что вместо гласа божьего раздается звонок мобильника. Спросонья еле ворочаю языком. Отправлюсь сейчас с инспекцией французских владений – в полностью отреставрированный дворец Фарнезе и на виллу Медичи цвета слоновой кости. Вот бы мне свой фасад подремонтировать. Может, Блез Паскаль выиграл свое пари?[27] Я так хотел бы во что-нибудь верить. Я наплевал на ночные бдения ВДМ и зажигал в римских клубах: в “Уэйв” (виа Лабикана), в “Радио Лондра” (на Монте-Тестаччо), но главное, в “Алиби” (адрес тот же), где тусуются нехристи-гомики, – мне пришлось здорово потрудиться, чтобы наставить их на путь истинный. Я даже прокричал клеившей меня драг-квин:

– Vade retro Satanas![28] Нечестивица! Преклони колени перед Господом твоим!

Но она попыталась расстегнуть мне ширинку, и я отправился спать.

воскресенье

Бог есть любовь. Он простит мне прегрешения мои. Дни, проведенные в Риме, помогли мне понять истинный смысл выражения “Бродит как неприкаянный”. Восхищаюсь руинами, мне подобными.

понедельник

Шляюсь в лиловых вельветовых штанах. В один прекрасный день все наденут лиловые вельветовые штаны. Так мне заявил Людо, мой здравомыслящий друг (жена, дочь, “рено-эспас”). Мы часто вместе надираемся: я – чтобы забыть, что у меня нет ребенка, он – что он у него есть. (И оба – чтобы забыть, что носим вельветовые штаны в разгар лета.)

вторник

Говорят, в Сен-Тропе Режина влепила пощечину Эмманюэлю де Бранту[29]. Отличное посвящение в рыцари. Пощечина Режины – это все равно что медаль, диплом, гарантийное свидетельство о чувстве юмора. В конце августа завсегдатаи возвращаются в кафе “Флор”: Кьяра Мастроянни улыбается зеркалу, Рафаэль Энтовен[30] поглаживает подбородок Карлы Бруни, Джереми Айронс тискает жену, Андре Тешине молчит, Каролин Селье смотрит на меня. Я тоже скоро стану знаменитым и надеюсь, что придет мой черед схлопотать от Режины пощечину.

среда

Ужинаю с мамой. Рассказываю ей об острове Ре.

– Представляешь, на пляже вместо “пора полдничать” мамашки кричат: “Ланцелот! Элуа! It’s ням-ням time!”

Смеемся. Потом она затрагивает тему, которой я пытаюсь избежать:

– Ты что, по-прежнему встречаешься с этой Клер?

– Нет. Мы все время ругались. Бросали друг друга. Поговорим о чем-нибудь другом. У нее крыша поехала. Неинтересно. И вообще мне плевать. Между нами все кончено.

– А… ты, значит, так сильно в нее влюблен…

четверг

Пенелопа в Каннах. Она звонит, чтобы сказать, что скучает по мне на разноцветном пляже. Она валяется между двумя жирными телами с золотыми цепочками на шее. Тела едят чичи[31]. Пенелопа объясняет, что в Каннах детей зовут не Жоффруа и Ланцелот, а Шеннон и Мэдисон и что они очень рано начинают пить пиво. (Пенелопа, как и пристало девушке с таким именем, – манекенщица и пьет только колу-лайт.) Я сообщаю ей, что веду дневник. Она советует мне прочесть “Бриджит Джонс”, а я отвечаю, что ей следует проштудировать “Дневник обольстителя”[32]. И обещаю по ее возвращении вступить с ней в ПСБП (половые сношения без предохранения).

пятница

Слоняюсь по опустевшему Парижу. Жена Людо уже вернулась, поэтому он больше не может следовать за мной в мерцающую ночь. Он живет чересчур просто, я – слишком сложно. Как я ни выжимаю свою записную книжку, посылая мейлы во все концы города, как ни опускаюсь до звонков разным мокрощелкам, память о которых сохранил только мой “Нокиа”, ничего не помогает. Брожу один как перст в толпе туристов и с позором приземляюсь наконец в каком-то продезинфицированном пип-шоу на улице Жавель[33], чтобы подрочить в бумажный платочек. Людо еще смеет завидовать моей свободе! Все мои друзья жалуются на жизнь – и холостяки, и женатые. Но в одном пункте мы с Людо сходимся. Я говорю:

– Всякая женщина лучше одиночества.

А он вторит:

– Всякая женщина лучше моей жены.

Во всем виноват Руссо: “Люди счастливы бывают только в преддверии счастья”[34]. Я вычитал эту фразу в “Новой Элоизе”. Обожаю непонятные фразы.

суббота

Принято думать, что с годами черствеешь, но это не так: я влюбляюсь сплошь и рядом, достаточно мимолетного взгляда, хрустального смеха – и сердце запоминает его. Приходится наступать на горло собственной песне, потому что мы знаем, чем это чревато. Впрочем, мысль Руссо я понимаю: представьте себе, что в конце “Английского пациента” Кристин Скотт-Томас не умирает от голода в своей пещере и красавчик Ральф Файнс спасает ее. Что бы они стали делать дальше? Устроили бы пикник в пустыне? Высокогорный переход по дюнам? В куличики бы поиграли невзначай в Сахаре[35]? Счастлив бываешь только в преддверии счастья; потом выливается бурный поток говна.

воскресенье

Я слишком часто вступаю в ПСБП с самим собой.

понедельник

Долгое время я ложился спать радостный[36]. Теперь у меня нет времени даже на депрессию. Кто я? Некоторые утверждают, что меня зовут Оскар Дюфрен; прочие полагают, что мое настоящее имя – Фредерик Бегбедер. Иногда я сам теряюсь. Просто я считаю, что Фредерик Бегбедер не прочь бы стать Оскаром Дюфреном, да кишка тонка. Оскар Дюфрен – это он сам, только хуже, иначе зачем бы его придумывать?

вторник

Я дал отбой Пенелопе. ПСБП не будет. У меня что ни день, то вечеринка. Решил позажигать в Институте арабского мира на презентации “Зурбана”, нового журнала, бумажного и сетевого, и на празднике Amazon.fr, устроенном на корабликах, стоящих у причала под Библиотекой Франсуа Миттерана. На обеих интернет-тусовках обстановочка была вполне виртуальная. Я повстречал там интернетчиков вроде меня, которые так привыкли сидеть дома в одиночестве, уткнувшись в экран компьютера, что и в толпе держатся особняком, с пустым бокалом в руке. У них остановившийся взгляд, никто им не нужен, они уже привыкли к состоянию современных зомби в прозрачных зданиях. Они не в силах кем-либо заинтересоваться. Одиночество – логическое следствие индивидуализма. Наш экономический эгоизм стал образом жизни. Как блеснуть в живом разговоре, лицом к лицу с собеседником, если привык тратить минут пятнадцать на письменный ответ? Виртуальность – наше спасение от правды.

среда

Все дни и ночи напролет я забываю Клер. По полной программе. Утром, просыпаясь, я знаю, что буду этим заниматься до вечера. У меня теперь новая профессия: забыватель Клер. На днях Жан-Мари Перье[37] выдал мне:

– Если ты знаешь, почему ты кого-то любишь, это значит, что ты его не любишь.

Я записываю эту фразу зажмурившись, чтобы сдержать слезы.

четверг

Безумная ночь в кафе “Латина” на Елисейских Полях, где целые стаи секретарш, косящих под Дженнифер Лопес, выливают “Мохито” себе на грудь, в то время как отморозки с золотыми цепочками хвастаются под Тито Пуэнте своими “адидасами”. Это не танц-бар, а танц-сауна. Девица с видом целки, цапнув меня за руку, принимается сосать мне два пальца, что-то шепча мне на ухо по-испански. Я моментально деревенею. Эта тусовка вроде “Баунти” – райское наслаждение. Что мне кажется самым сексуальным в женщине? Ее возраст, если ей 18 лет. Потом начинается оргия с выгнутыми спинами, но подробности опускаю, потому что пишу для семейного чтения.

пятница

Я знаю человек триста, которые только что вернулись с Бали: Элизабет Кин, Жан-Люк Деларю, Юбер Букобза, Этьен Мужотт[38], Жан-Люк Деларю, Элизабет Кин, Юбер Букобза… Чем уж там так намазано? Галлюциногенные грибы, громадные особняки с бассейнами, вечеринки на пляже, Жан-Люк Деларю, Элизабет Кин, Юбер Букобза… “Ты не представляешь, какая там красота! Обжигающий песок, живые тигровые креветки жарятся на гриле, а бои наводят порядок, пока ты пьянствуешь, развалившись в шезлонге…” Ну-ну. Если там так здорово, чего ж они вернулись?

суббота

Мне нравится, когда фразы, начинаются со слов “Мне нравится…” (и доказываю это).

воскресенье

Чтобы быть субверсивным, надо быть субъективным.

понедельник

Тренируюсь перед зеркалом, принимая медийно-смиренный вид (тут главное – опустить глаза и одновременно вскинуть брови).

вторник

Телефонный звонок в сумерках. Людо хандрит в обществе жены и дочери:

– И так мне в лом трахать все время одну и ту же бабу, так тут еще ребенок вопит в соседней комнате, как мне с этим жить, по-твоему?

– Ты не можешь упрекать дочку в том, что она плачет. Человеческое существо начинает рыдать, как только появляется на свет.

– Бог все очень плохо устроил. Бебики должны смеяться, приходя в этот мир.

– С чего бы это? Они предпочли бы вернуться в лоно матери, совсем как мы с тобой. – Он вздыхает. Каково депрессивному отцу слушать вечный рев своего ребенка! Но я все-таки пытаюсь его утешить: – С другой стороны, если б мы умерли, нам не удалось бы пожаловаться на жизнь.

среда

В подвале “Танжии”, чем дальше в лес, тем выше градус. Когда-то мужеско-женские отношения выражались следующим образом: “Добрый вечер, барышня, как поживаете, я нахожу, что вы потрясающе выглядите, не могу ли я вам предложить чего-нибудь игристого?” А теперь: “Встань, сучка, покажи свой стринг, задери майку, чтоб я тебе соски пососал”.

четверг

Кинофестиваль в Довиле = чемпионат по одиночеству в толпе. Лангустины утопают в майонезе на террасе отеля “Норманди”, и никто не приходит им на помощь. Сижу между Кристин Орбан и Филиппом Буваром[39]. Жаль, не за соседним столиком, а то я мог бы очутиться между Брайаном Де Пальма и Элли Медейрос[40]. Сегодня утром я посмотрел “Невидимку” Пола Верхувена, римейк “Человека-невидимки”, – сценарий, надо отметить, под стать человеку из названия.

Я усердно нюхаю наркотики. Это, может, и вредно для здоровья, но я не знаю, какие другие вещества могли бы помочь мне считать свою смерть второстепенным событием.

пятница

Вчера вечером столкнулся с Клинтом Иствудом в “Ферме Сен-Симеон”[41]. Он слямзил для своего нового фильма название моего любимого хита Джамироквая: “The Return of the Space Cowboy”[42]. Тут полно американских звезд: Дональд Сазерленд, Морган Фримэн, Томми Ли Джонс, Андре Алими. На довильском пляже я встретил даже Режину, но она так и не дала мне пощечины. Все всех снимают своими “Сони DV”. У кого, интересно, хватит времени пересмотреть такое количество кассет? Вдруг мне показалось, что прошел Аль Пачино. Но когда я надел очки, выяснилось, что это Лоран Жерра[43] в черном костюме. Нет, я все-таки ужасно близорук.

суббота

Проблема в том, что в Довиле простужаешься даже при хорошей погоде. Из-за вечного ветра, чаек и владельцев джипов так и тянет почихать. У некоторых начинается сенная лихорадка, у меня – пляжная. Местные блонды путают солнечные очки с обручем для волос. По словам Элизабет Кин, тут перебор ШВШ (Шлюшек в Шлёпках). Но я не плюю в колодец – они помогают развеяться и делают вид, в ожидании кадра покруче, что понимают мои шутки. Американцы называют шлёпки “Fuck Me Shoes”. Мой же лозунг – “Suck My Dick”. Я тут знаком со всеми, кроме известных людей – Клотильды Куро с пугливым взглядом, величественной Моники Беллуччи в джинсовой куртке и тощей Сандрин Киберлен, которая явно преследует меня: только что видел ее на острове Ре, как вот она, тут как тут, выкатывает из “Норманди” коляску с Сюзанной внутри. Ее сопровождает обалденная бебиситтерша, по имени, говорят, Мари-Дус. Когда я стану знаменитым, они со мной поздороваются, а я им не отвечу, таковы правила игры.

воскресенье

На обеде у Анны д’Орнано, мэра Довиля, подавали дыню с мухами. Я думал о Клер, бывшей моей подружке, и о Пенелопе, будущей. Мужики всегда находятся между бывшей и будущей, настоящее их не занимает. Им лучше сновать от ностальгии к надежде, от утраты к мечте. Мы вечно зажаты между двумя отсутствующими дамами.