Читать книгу Врата. За синим горизонтом событий - Фредерик Пол - Страница 12

Я лежу на матраце, и мне не очень удобно. Я имею в виду физически. Недавно мне сделали операцию, и, вероятно, швы еще как следует не зажили.

– Мы говорим о вашей работе, Боб, – прервал мои мрачные мысли Зигфрид фон Психоаналитик. Скучная тема, но вполне безопасная для моих уставших мозгов.

– Мне ненавистна была моя работа, – лениво ответил я. – Да я и не встречал такого человека, которому нравилось бы горбатиться в пищевых шахтах.

– Но вы продолжали работать, Боб. Вы же не пытались перейти куда-то еще. А вполне могли бы трудиться, например, на морских фермах. Кстати, вы не окончили школу.

– Хочешь сказать, что я застрял в черной дыре?

– Я ничего не хочу сказать, Боб. Я спрашиваю, что вы об этом думаете? – продолжал меня пытать Зигфрид.

– Ну, наверно, ты прав. Я думал о переменах. Много думал, – говорю я, вспоминая, как это было в самом начале с Сильвией. Я помню, как мы с ней сидели январским вечером в кокпите планера – нам просто некуда больше было деться – и говорили о будущем. Что мы будем делать. Как победим обстоятельства. Но, насколько я могу судить, в этом нет ничего интересного для Зигфрида. Я уже все рассказал Зигфриду о Сильвии, которая в конечном счете вышла замуж за акционера. Правда, мы расстались задолго до этого. – Вероятно, – задумчиво произношу я, пытаясь получить от сеанса хоть какую-нибудь пользу за свои деньги, – у меня что-то вроде стремления к смерти.

– Я бы предпочел, чтобы вы не использовали психоаналитические термины, Боб.

– Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Я знал, что время проходит стремительно и безвозвратно. И чем дольше я остаюсь в шахтах, тем труднее оттуда выбраться. Но все остальное выглядело не лучше. Хотя и в этой фатальной беспроглядности были свои светлые моменты. Моя девушка Сильвия, например. Моя мать, пока она была жива. Было даже иногда забавно, и я чувствовал себя почти счастливым. Помню полеты на планерах над холмами. Прекрасно, с высоты даже Вайоминг выглядит не так уж плохо, а запах нефти почти не чувствуется.

– Вы упомянули свою подругу Сильвию. Вы с ней ладили?

Вопрос застал меня врасплох, и, потирая живот, я задумался. У меня в животе почти полметра новых внутренностей. Стоят такие штуки ужасно дорого, и иногда мне кажется, что прежний владелец требует их обратно. Интересно, кем он был? А может, это была она? Как умер или умерла? И умер ли? Может, донор до сих пор жив. Я слышал, что бедняки нередко продают части своего тела. Хорошенькая девушка, например, может продать грудь или ухо.

– Вы легко сближаетесь с девушками, Боб? – не дождавшись ответа, поинтересовался Зигфрид.

– Теперь да.

– Я имею в виду не теперь, Боб, а вообще. Мне кажется, вы говорили, что в детстве легко сходились со сверстниками.

– Разве так бывает?

– Если я правильно понял ваш вопрос, Робби, вы спрашиваете, вспоминает ли кто-нибудь детство как абсолютно счастливое время. Конечно, ответ – нет. Но у некоторых людей впечатления детства отражаются на жизни сильнее, чем у остальных.

– Да. Оглядываясь назад, я думаю, что немного боялся своей возрастной группы, Зигфрид. Я имел в виду других детей. Хотя у меня было очень много знакомых. У детей всегда есть что сказать друг другу. Тайны, игры, общие дела, какие-то интересы. Но я был одиноким ребенком.

– Вы были единственным ребенком, Робби?

– Ты это и так знаешь. Да, единственным. Может, в этом все и дело. Мои родители работали и не хотели, чтобы я играл возле шахт. Это было опасно. Там действительно детям нечего делать. Можно было пораниться у машин. Иногда отходы обваливались и вполне могли завалить насмерть. Случались и выбросы газа. Я оставался дома, смотрел телевизор, слушал кассеты. Ел. Я был толстым ребенком, Зигфрид. Любил все калорийное, с крахмалом и сахаром. Меня баловали, покупали больше еды, чем мне было нужно.

Честно говоря, мне и сейчас нравится ощущать себя избалованным. Теперь у меня диета высшего класса – не по питательности, конечно, просто в тысячу раз дороже. Я часто ем настоящую икру. Мне ее привозят из аквариума в Галвестоне. У меня настоящее шампанское и сливочное масло…

– Я помню, как лежал в кровати, – продолжал исповедоваться я. – Кажется, мне было года три, не больше. У меня тогда был говорящий медведь. Я взял его с собой в постель, и он рассказывал мне сказки, а я совал ему в уши карандаш. Я его любил, Зигфрид.

Я замолк, и Зигфрид тут же ухватился за приманку:

– Почему вы плачете, Робби?

– Не знаю! – закричал я. Слезы текли у меня по щекам, я посмотрел на часы и увидел, как сквозь влагу дрожат зеленые цифры. – Ох! – обычным тоном проговорил я и сел на кушетке. Слезы по-прежнему текли по лицу, но фонтан уже иссяк. – Мне пора, Зигфрид. У меня свидание. Ее зовут Таня. Красивая девушка. Хьюстонский симфонический. Она любит Мендельсона и розы, и я хочу подобрать несколько этих темно-синих гибридов, которые подойдут к ее глазам.

– Боб, у нас осталось почти десять минут.

– В другой раз поговорим подольше. – Я знаю, что он этого не может сделать, и торопливо добавляю: – Можно мне воспользоваться твоей ванной? Мне очень нужно.

– Вы хотите заглушить свои чувства, облегчив желудок, Боб?

– О, не будь так сообразителен. Я знаю, что говорю. Я понимаю, это напоминает типичный заместительный механизм…

– Боб.

– …ну ладно, позже, а пока я сбегаю. Мне, честное слово, нужно идти. В ванную, я хочу сказать. И в цветочный магазин. Таня особенная девушка. Красивая. Я не о сексе говорю, хотя это тоже здорово. Она может с… она может…

– Боб, что вы пытаетесь объяснить?

Я перевожу дыхание и умудряюсь выговорить:

– У нее прекрасно получается оральный секс.

– Боб?

Я узнаю этот тон. У Зигфрида большой набор интонаций, и с некоторыми я уже знаком. Он считает, что напал на какой-то след.

– Что? – как можно равнодушнее спрашиваю я.

– Боб, как вы это называете между собой, когда женщина занимается с вами оральным сексом?

– Боже, Зигфрид, что за глупость?

– Как вы называете, Боб?

– Ты сам знаешь.

– Как называете, Боб? – продолжает настаивать Зигфрид.

– Ну, говорят, например, «она меня ест».

– А другие выражения, Боб?

– Да их множество! «Давать головку», например. Я думаю, что за свою жизнь слышал тысячу названий.

– А какие еще, Боб?

Все это время я настраивал себя на гнев и боль, и они неожиданно прорвались:

– Не играй со мной в эти проклятые игры, Зигфрид! – истошно заорал я и почувствовал, как у меня переворачиваются внутренности. Я даже испугался, что испачкаю брюки, будто снова стал маленьким мальчиком. – Боже, Зигфрид! Ребенком я разговаривал со своим медведем. Теперь мне сорок пять лет, но я по-прежнему делюсь своими мыслями с глупой машиной, будто она живая!

– Но ведь есть и другие названия, правда, Боб?

– Их тысячи! Какое тебе нужно?

– Я хочу, чтобы вы использовали выражение, которое хотели произнести и не смогли. Боб, пожалуйста, скажите его. Это выражение имеет для вас особый смысл, поэтому вы и не можете просто так выговорить его.

Я съеживаюсь на матраце и плачу, но на этот раз по-настоящему.

– Пожалуйста, скажите, Боб. Что это за слово?

– Будь ты проклят, Зигфрид! – вырывается у меня. – Спуститься! Вот оно. Спуститься, спуститься, спуститься!