Читать книгу Зеленый мозг. Долина Сантарога. Термитник Хеллстрома - Фрэнк Герберт - Страница 8

– Вы же говорили, что аэрокар не полетит! – сказал мозг с упреком.

Его сенсоры считывали с потолка схему танца курьеров, в поисках дополнительной информации вслушивались в издаваемый ими легкий гул. Но конфигурация танцевальных па, исполняемых светящимися фосфористым блеском насекомыми, была ясной и однозначной, как картина звездного неба за входом в пещеру.

Мозг пульсировал, требуя химической подпитки, и слуги оживленно суетились, исполняя его желания. Таких ощущений, столь близких к ужасу, мозг еще не испытывал. Опираясь на сложную систему логических умозаключений, он определил это ощущение как эмоцию и принялся анализировать поступающие от курьеров сведения, искать ему параллели.

Аэрокар пролетел совсем небольшое расстояние и приземлился на водную гладь, где его двигатели стихли.

Но он летел! Он может летать!

Система обработки информации, которой пользовался мозг, впервые была поражена сомнениями в собственных возможностях. Опыт, оказывается, может существовать отдельно от сознания.

«Предположение, что аэрокар не сможет оторваться от земли, исходило от самих людей, – выводили курьеры на потолке. – Мы использовали их результаты оценки состояния машины».

Неплохая формулировка. Мозгу трудно будет в чем-то обвинить курьеров, и так они смогут избежать наказания.

Этот факт нужно было внести в исходное сообщение. И вообще, следует сделать кое-какие изменения в программе подготовки курьеров, подумал мозг. Необходимо, чтобы они, не вмешиваясь в содержание самого сообщения, указывали и источник информации, и степень его надежности. Как этого достичь? Его нынешние курьеры руководствуются четкими рефлексами и привязаны к системе, основанной на принципе самоограничения. Вероятно, нужно выводить и воспитывать новых курьеров.

Следуя за этой мыслью, мозг ушел еще дальше от созданий, спровоцировавших ее появление. Теперь он понимал, как сам был порожден актом мимикрии, который по природе своей являлся чистым рефлексом. Но, будучи продуктом рефлекса, мозг овладел инструментами обратной связи, что и изменило суть рефлексов, его породивших.

«Что мы должны сделать с машиной, плывущей по реке?» – спросили курьеры.

Обретя это новое, глубинное понимание своей сути, мозг увидел, что` лежало в основании этого вопроса – рефлекс выживания.

А выживание нужно обеспечивать.

– Машине разрешено некоторое время плыть беспрепятственно, – заявил мозг. – Запрещаю любые формы агрессии. Вместе с тем нужно быть готовым к любому развитию событий, а потому на аэрокар, под покровом ночи, приказываю доставить наших новых микро-киллеров, несущих смертельные для человеческих существ яды. Им предписывается инфильтрироваться во все, самые мельчайшие отверстия и щели машины и ждать, не предпринимая без моего приказа никаких действий, но быть готовым уничтожить пассажиров аэрокара при первой необходимости.

Мозг замолчал, уверенный в том, что все его приказы будут выполнены. И, исполненный нового понимания своей сущности, принялся исследовать свое сознание так, словно это был совершенно автономный, отдельный от него самого феномен. Начатый им исследовательский эксперимент был одновременно и неимоверно привлекательным, и пугающим, поскольку теперь в мозге как единой сущности появилось второе «я», способное спорить с первым и совершать независимые поступки.

Бремя решений – обдуманных решений – вот наказание, которое сознание налагает на наше единое существо. Обдуманные решения могут разрушить это единство, раздробить его на фрагменты. И как только люди способны нести этот груз – груз необходимости ежесекундно и ежечасно принимать решения?

Откинув голову назад, к переборке, Чен-Лу смотрел на пористый бок луны цвета расплавленной меди, висевшей над горизонтом.

Вытравленная кислотой полоса по диагонали пересекала стекло окна и по внешней обшивке тянулась куда-то вниз, к нижним изгибам корпуса. Китаец проследил направление полосы и вдруг в том самом месте, где заканчивалось окно, увидел цепочку крохотных черных точек, словно маленькие букашки маршировали по стеклу.

Он моргнул, и они исчезли. Неужели они были плодом его воображения? Чен-Лу подумал, а не предупредить ли остальных? Но Жуан был занят своей боевой колесницей, а Рин, шокированная гибелью лагеря, уже более часа пребывала в состоянии, близком к истерике, и ее нужно будет как-то возвращать в рабочее состояние.

Наверное, мне это просто привиделось, решил Чен-Лу. Пятна перед глазами – такое бывает, если из источников света – одна луна.

Река сузилась до размеров лишь раз в пять или шесть больших, чем размах крыльев аэрокара. Кроны высоченных деревьев свисали над потоком.

– Джонни! Зажгите на минуту фонари на крыльях, – попросил Чен-Лу.

– Зачем?

– Не нужно! Они нас увидят! – возразила Рин.

Она вслушалась в собственный голос и испытала недоумение – как я могла дойти до такого? Я же энтомолог. И, с чем бы мы ни столкнулись, это нечто есть вариация уже существующего. Однако рассудок был неспособен успокоить ее. В глубине души Рин поселился некий первобытный страх, с которым не могли справиться ни факты, ни логика.

– Включите рассудок, – сказал Чен-Лу, стараясь говорить помягче. – Что бы ни напало на наш лагерь, это «нечто» знает, где мы находимся. А мне нужно просто проверить, насколько основательны мои подозрения.

– Вы думаете, за нами следят? – спросил Жуан.

Он включил огни, и в их ярких лучах заплясали, заклубились крохотные точки – целая толпа белокрылых существ.

Течение вынесло аэрокар к изгибу реки. Свет от его крыльев коснулся берега, и в поле обзора выползли переплетающиеся корни, цепляющиеся за глинистый откос. Вскоре из темноты явился узкий остров, по его берегам рос тростник, сгибающийся под напором воды, а выше, над тростником и травой, горели отраженным светом чьи-то налитые кровью глаза.

Жуан выключил свет.

В наступившей темноте пассажиры аэрокара слышали лишь жалобное жужжание насекомых, да металлическое кваканье тропических лягушек, на которое, пусть и с небольшим запозданием, своим комментарием ответили толпы красных обезьян, оглашающих джунгли кашляющим лаем.

Присутствие лягушек и обезьян было фактом значимым. Правда, этот факт следовало оценить, подумал Жуан. Перед аэрокаром мельтешили стаи летучих мышей, проносясь над поверхностью реки, они на лету пили из нее воду.

– Они следуют за нами, – бормотала Рин. – И следят, следят…

Летучие мыши, обезьяны, лягушки – все они живут на реке и от нее зависят. Но ведь Рин сказала, что вода в реке отравлена, подумал Жуан. Зачем лгать по такому поводу? Он попытался рассмотреть в темноте ее лицо, но увидел лишь изможденную, отрешенную от всего и всех тень.

– Надеюсь, мы в безопасности, – произнес Чен-Лу, – пока кабина закрыта, а воздух поступает через фильтры.

– А открывать будем лишь днем, – кивнул Жуан, – когда все видно, и, если нужно, можно использовать эжекторы.

Рин крепко сжала зубы, чтобы унять дрожь. Откинувшись на спинку кресла, она посмотрела на небо сквозь прозрачную полосу, тянувшуюся вдоль крыши кабины. Мириады звезд наполняли небосклон, и, когда Рин опустила голову, она увидела их мерцающее отражение на маслянистой глади воды. Внезапно на нее нахлынуло чувство полного одиночества, тягостное, стократ усиленное ощущением тесноты, в которую загнали их аэрокар стены джунглей, зажавшие реку с обеих сторон.

Ночь была напоена тяжелыми дразнящими запахами, с которыми не справились бы никакие фильтры. И Рин показалось, будто джунгли живут вполне осознанной жизнью, она распознала в ночи некую враждебную мыслящую субстанцию, которая могла запросто поглотить ее без каких бы то ни было колебаний. Ощущение реальности этой субстанции, созданной ее воображением, наполнило ее. Единственным атрибутом, который Рин была способна ей приписать, была ее безмерность – и больше ничего… Но она была, реально существовала.

– Джонни, какова здесь скорость течения? – спросил китаец.

Хороший вопрос, подумал Жуан.

Он склонился, чтобы взглянуть на высотомер.

– Высота здесь восемьсот тридцать метров, – произнес он. – Если я произвел локацию корректно, то уровень реки на расстоянии в триста километров опустится на семьдесят метров.

Он мысленно построил уравнение и добавил:

– Конечно, я могу утверждать только приблизительно, но скорость течения здесь – от шести до восьми узлов.

– А нас не могут искать? – спросила Рин. – Я просто подумала…

– А вы не думайте, – отозвался Чен-Лу. – Единственное, кого могут искать, так это меня. Я знал, где искать вас… – Он колебался, боясь сказать слишком много. – Только несколько моих помощников знали, куда я еду и зачем, – закончил он.

Китаец надеялся, что, услышав нотку предостережения в его голосе, Рин не будет настаивать на продолжении разговора; этому бразильцу совсем не обязательно знать все.

– Вам же известно, как я сюда попал, – произнес Жуан. – Если кто-нибудь захочет найти меня, где он станет искать?

– Но все равно есть шанс, верно? – спросила Рин, и по ее тону можно было понять, как отчаянно она верит в это.

– Шансы всегда есть, – усмехнулся Чен-Лу.

И подумал: Вы должны успокоиться, красотка Рин. Когда мне понадобится ваша помощь, времени для страхов и истерики не будет.

И он принялся размышлять, что нужно будет сделать, если они все-таки доберутся до цивилизации, чтобы дискредитировать Жуана Мартино, возглавляющего команду бразильских бандейрантов. Рин придется ему помочь, естественно. Жуан – отличный кандидат на роль козла отпущения, если, конечно, Рин согласится помочь. Разумеется, если она начнет упрямиться, придется ее уничтожить.

В пещеру над речной тесниной уже пришла ночь, когда мозг получил очередное сообщение о людях, плывущих на аэрокаре. Большинство из тех разговоров, что вели человеческие существа, касались их собственных напряженных отношений, а также ситуации, в какой они оказались. Им было ясно, что они находятся в капкане, а он, по неведомым им причинам, пока не захлопывается. Большинство этих разговоров можно было проанализировать позднее, но один пункт в них требовал немедленной реакции. Мозг почувствовал нечто, напоминающее огорчение, оттого, что, основываясь исключительно на собственной логике, не предусмотрел надвигающуюся проблему.

– Необходимо отправить достаточное количество боевых групп, – приказал мозг. – Они должны сопровождать аэрокар, пребывая в невидимости и прячась в прибрежной растительности, но обязаны быть готовы вылететь над рекой и спрятать аэрокар от любого специального поискового или случайно пролетающего воздушного средства.

Одно из крыльев аэрокара стало тереться о свисающие в воду корни мангровых зарослей, и этот звук вывел Жуана из состояния дремоты. Он оглянулся и сквозь темноту увидел Чен-Лу. Тот не спал.

– Пора вам вставать, Джонни, и заступать на пост, – произнес китаец. – Рин спит.

– Мы часто таким образом касались берега? – прошептал Жуан.

– Не очень, – отозвался Чен-Лу.

– Мне следует установить подводный парус, который сделал Виеро.

– Парус не предотвратит касаний берега, – возразил китаец. – К тому же он зацепится за что-нибудь в воде и нас затормозит.

– Падре заизолировал крюки на грейферах, – объяснил Жуан. – Вряд ли зацепятся. А сейчас ветер дует против течения и будет дуть так до утра. Парус прибавил бы нам скорости.

– Но как вы его установите?

Жуан посмотрел в окно, подумал и кивнул:

– Вы правы. Нужно подождать до утра.

Рин беспокойно зашевелилась.

Жуан включил огни на крыльях. Лучи света ударили в плывущие по бокам аэрокара стены джунглей, выхватив из темноты стволы пальм саго, белеющие на фоне зарослей бамбука. Одновременно в лучах света проявились и два клубившихся столба мелких крылатых тварей.

– Наши маленькие друзья по-прежнему с нами, – вздохнул Чен-Лу.

Жуан выключил фонари.

Дыхание Рин вдруг стало прерывистым, словно ей не хватало воздуха. Жуан взял ее за руку и тихо спросил:

– С вами все в порядке?

Рин почувствовала его присутствие и испытала древнее как мир желание женщины ощущать рядом мужское плечо. Она устроилась поудобнее рядом с Жуаном и пробормотала в полусне:

– Как жарко! Здесь когда-нибудь бывает прохладнее?

– Она спит и видит сны, – прошептал Чен-Лу.

– Но тут действительно жарко, – произнес Жуан.

Его смутило, что Рин показала, что он ей нужен. Жуан понимал: Чен-Лу это изрядно позабавило.

– Ближе к утру мы сможем немного отдохнуть от жары, – проговорил Жуан. – Почему бы вам не поспать, Трэвис?

– Так я и поступлю, – кивнул китаец и вытянулся на узком ящике для инструментов, думая: Неужели мне придется убить их обоих? Какие идиоты, эти Рин и Джонни! Их тянет друг к другу, и они отчаянно борются с этим!

Ночной бриз раскачивал аэрокар. Рин, дыша глубоко и мирно, устроилась поближе к Жуану. Тот смотрел в окно.

Луна спряталась за холмами, и теперь только звезды высвечивали темные тени деревьев по краям потока. Гипнотическое движение неясных силуэтов убаюкивало Жуана, но он, напрягаясь изо всех сил, вглядывался в темноту за бортом. И лишь неспешное течение реки и ленивые дуновения ночного ветра нарушали вселенский покой, окружавший аэрокар с тремя пассажирами.

Ночь пробудила в душе Жуана мистическое ощущение тайны. Эта река была населена призраками людей, когда-то плывших по ней. Но жили в ней и другие, новые призраки, и их присутствие Жуан так явственно ощущал! Сама ночь была наполнена ими, и даже лягушки, чувствуя их, молчали в поросших водорослями плавнях.

Слева от них, в джунглях, какое-то существо издало лающий звук. И Жуану неожиданно почудилось, будто он слышит бой барабана. Далеко… очень далеко – вибрация, которую скорее ощущаешь кончиками нервов, чем слышишь ушами. Прозвучала – и затихла.

Индейцев вывели из Красной зоны, и он это знал хорошо. А кто тогда бил в барабан? Наверное, это игра воображения или просто биение пульса. Жуан замер, вслушиваясь, но уловил лишь мерное дыхание Чен-Лу и легкие вздохи Рин.

Река расширилась, а течение ее стало спокойным.

Прошел час, потом другой. Время будто замедлило свой ход, подчинившись плавному течению реки. Одиночество заполнило душу Жуана. Аэрокар, в котором они нашли убежище, казался ему хрупким и ненадежным. Как он ухитрялся доверять свою жизнь этой уязвимой игрушке, когда летал в ней над джунглями?

Нет, у нас не получится то, что мы задумали, подумал Жуан.

Тишину прервал низкий рокочущий голос Чен-Лу:

– А это точно Итакоаса? Вы уверены, Джонни?

– Да, – шепотом отозвался Жуан. И, в свою очередь, спросил: – Где здесь ближайший пункт цивилизации?

– Форпост бандейрантов в Санта-Мария де Грао-Куяба.

– Километров семьсот-восемьсот?

– Примерно.

Рин потянулась во сне, и Жуан почувствовал, что его мужское начало реагирует на ее женственность. Он заставил себя отвлечься от этих ощущений и сосредоточился на реке, извилистом коварном потоке с множеством порогов и глухих рукавов. На этой водной дороге их подстерегают опасности, и среди них существует еще одна, о которой он не сообщил своим спутникам – эти воды населены кровожадными пираньями.

– Сколько порогов впереди нас? – спросил Чен-Лу.

– Восемь или девять, – ответил Жуан. – Это зависит от сезона и уровня воды.

– Нам придется использовать ракетные двигатели, чтобы перелететь пороги?

– Боюсь, машина не выдержит столько взлетов и приземлений. Правый поплавок шасси…

– Виеро отлично поработал. Он выдержит.

– Будем надеяться.

– У вас слишком печальные мысли. С такими нельзя отправляться в столь рискованное путешествие, – заметил китаец. – Сколько нам плыть до Санта-Мария?

– Если повезет, то недель шесть. Вы хотите пить?

– Да. А сколько там у нас воды?

– Литров десять. И у нас еще есть ведерко, чтобы черпать из реки.

Китаец протянул Жуану фляжку, и тот глотнул из нее. Вода была теплая и отдавала затхлостью. Он вернул фляжку.

Вдалеке прокричала птица: «Тута… тута».

– Что это? – удивился Чен-Лу.

– Всего лишь птица.

Жуан вздохнул. Птичий крик наполнил его душу дурными предчувствиями – он был подобен знамениям, которым так верили в прошлом, когда еще были живы языческие предрассудки. Виски его пульсировали, словно реагируя на ночные звуки. Жуан пристально вглядывался в темноту; в игре светляков, скрывающихся в прибрежной растительности, он видел глаза дьявола, а в густом воздухе джунглей ощущал его дыхание.

Почти полная безнадежность их положения тяжелым грузом давила на Жуана. Наступал сезон дождей, и от них до ближайшего убежища было несколько сотен километров, на которых их подстерегали водовороты и водопады. Кроме того, их преследовал чей-то враждебный интеллект, чьим оружием являлись сами джунгли.

Жуан потянул носом воздух, уловив легкий аромат мускуса, исходящий от Рин, и вдруг осознал, насколько желанной для него была эта женщина.

Река негромко билась в днище аэрокара. Жуан почувствовал тайную связь с этим черным потоком, который, извиваясь, нес их на себе к океану.

Прошел час… И еще один.

Вскоре на небе справа Жуан увидел бордовые тона приближающегося рассвета. Обезьяны-ревуны приветствовали наступающее утро радостным уханьем и воем. Производимый ими шум разбудил птиц, они начали галдеть в тенистых джунглях – трещать, чирикать и пищать во всех тональностях и на все лады.

Жемчужный блеск окрасил небо и превратился в молочно-серебряный свет, придавший определенности очертаниям мира, окружающего мирно плывущий по фарватеру аэрокар. Жуан посмотрел на запад, увидел холмы, которые волнами громоздились друг на друга и тянулись вверх, к нижним отрогам Анд, и понял, что они вышли на высокое плато в среднем течении реки.

Аэрокар, словно гигантский водяной жук, плыл по большой воде на фоне плотного ряда деревьев, украшенных яркими пятнами тропических цветов. По берегам медленное течение, наталкиваясь на препятствия, нехотя свивалось в ленивые водовороты. Клубы тумана свисали над поверхностью воды, как складки кисеи.

Рин проснулась, выпрямилась и взглянула в окно. Река, обрамленная двумя рядами склонившихся друг к другу деревьев, была похожа на неф готического собора.

Жуан потер плечо, на котором лежала голова Рин, и внимательно посмотрел на женщину. На лице ее застыло детское, вполне невинное выражение, а рыжие волосы растрепались. Она зевнула, улыбнулась Жуану и сразу нахмурилась, вспомнив, где и с кем находится. Покачав головой, Рин повернулась к Чен-Лу.

Китаец спал, отвернувшись к задней переборке, головой в угол. Неожиданно Рин осознала, что Чен-Лу являет собой воплощенное былое величие, словно он был древним идолом из прошлого своей страны. Он дышал с легкими, едва слышными хрипами. Кожа его была усеяна глубокими порами, а черты лица обрели жесткость, которой Рин раньше не замечала. Седая щетина выросла вдоль верхней губы, и Рин поняла, что китаец красит свои волосы – признак тщеславия

– Жарко? – произнес Жуан.

– Нет. Стало прохладнее, – отозвалась Рин.

Она взглянула в боковое окно и увидела плети водных растений, извивавшихся в толще воды. Аэрокар, испытывая давление разнонаправленных струй потока, словно танцевал, подчиняясь ритмам реки, и было в этом танце некое скрытое изящество.

– Чем это пахнет? – спросила Рин.

Жуан втянул воздух. Слабо пахло ракетным топливом, немного – по`том, плесенью. Именно последнее, как понял Жуан, заинтересовало Рин.

– Это плесень, – ответил он.

Она осмотрела интерьер кабины, увидела коричневые тона потолочного покрытия, хром приборной доски, после чего положила ладонь на ручку управления и слегка подвигала ею.

Плесень, подумала она.

Итак, джунгли проникли к ним внутрь и основали здесь свой плацдарм.

– Скоро начнется сезон дождей, – произнесла она. – Чем это грозит?

– Проблемами. Высокой водой, порогами.

В разговор вмешался проснувшийся Чен-Лу:

– Зачем все видеть в дурном свете?

– Лучше уж так, – усмехнулась Рин.

Неожиданно Жуан ощутил голод. Его руки задрожали, а рот пересох от жажды.

– Дайте воды, – попросил он китайца.

Чен-Лу протянул ему фляжку. Вода булькала в ее глубине. Жуан предложил воды Рин, но та покачала головой, почувствовав странный приступ тошноты.

Яд, который был в воде, заставляет меня отказываться от еды и питья, подумала она. От звука, с каким Жуан поглощал воду, ей едва не стало плохо. Как жадно он это делает, подумала Рин и отвернулась.

Жуан вернул фляжку Чен-Лу. А этот китаец умеет притворяться! Сначала вы слышите его голос, ясный и трезвый. Он наверняка лишь притворялся, будто спит, а сам лежал и подслушивал.

– Я хочу есть, – сказала Рин.

Чен-Лу достал еду, и они принялись молча жевать. Рин захотелось пить, и, не успела она объявить об этом, как Чен-Лу протянул ей фляжку. Он заранее предугадал ее желание! Следил за Рин, анализировал ее эмоции и мысли. Это было не очень приятное открытие. Она отпила из фляжки и молча вернула ее китайцу.

Тот улыбнулся.

– Похоже, наши маленькие друзья нас оставили, – произнес Жуан. – Если, конечно, они не спрятались на крыше или под крыльями.

– Я тоже заметил, – кивнул Чен-Лу.

Жуан принялся изучать берега – насколько позволяла линия обзора. Никакого проявления жизни! Ни звука! Солнце поднялось достаточно высоко, чтобы прогнать с реки остатки тумана.

– Будет чертовски жарко, – предположила Рин.

Жуан кивнул.

Жара буквально падает на вас, подумал он. Только сейчас было прохладно, а в следующий момент зной бьет вас по голове, как горячая сковородка. Жуан расстегнул ремни безопасности, отодвинул кресло вбок и соскользнул в узкий проход между передними креслами, после чего добрался до задней переборки и, взявшись за задрайки, открыл задний люк.

– Вы куда? – спросила Рин и тут же вспыхнула, услышав собственный вопрос.

Чен-Лу ухмыльнулся.

Как ее возмутило бессердечие Чен-Лу – несмотря на то, что он попытался смягчить эффект от ее реакции фразой:

– Нам придется заполнить слепые зоны системы западных условностей, Рин.

Издевка по-прежнему звучала в его словах, и она отвернулась.

Открыв люк, Жуан внимательно исследовал его края: никаких следов насекомых. Осмотрел поплавки, двигатели и поверхность крыльев. Насекомых не было. Жуан закрыл люк снаружи.

Как только они остались одни, Рин повернулась к Чен-Лу.

– Вы невыносимы! – воскликнула она.

– Ну, прошу вас, доктор Келли!

– Не пудрите мне мозги этими разговорами – дескать, мы профессионалы, и это превыше всего! Вы по-прежнему невыносимы!

Китаец понизил голос и произнес:

– Пока его нет, мы должны кое-что обсудить. Оставим в покое личности. Это проблема МЭО.

– Единственная проблема, которая касается МЭО, это как доставить в ее головную контору те сведения, что мы получили.

Китаец уставился на нее. Он предполагал именно такую реакцию, но нужно было найти способ сдвинуть Рин с этой точки зрения. Есть у бразильцев одна пословица, подумал он и произнес вслух:

– Говоришь об обязанностях, говори и об оплате.

– Я по своим счетам уже заплатила, – заявила Рин.

– Я и не предлагал вам платить.

– Значит, вы собираетесь меня купить?

– Другие собираются.

Рин внимательно посмотрела на китайца. Он намерен рассказать Жуану о ее прошлом в отделе расследований МЭО? Ну и пусть! Но она не зря подвизалась на шпионском поприще и кое-чему научилась. Что, интересно, на уме у этого китайца?

– Хотите услышать больше? – спросил Чен-Лу.

Рин молчала.

– Пока вы должны заловить Жуана Мартино в свои сети и сделать рабом любви. Пусть его единственным желанием станет служить вам и только вам. Вам это будет нетрудно.

Я делала это и раньше.

Рин отвернулась. Да, делала. Помнила о своих обязанностях, только и всего.

Сидя за ее спиной, Чен-Лу кивнул. Все в жизни осталось, как прежде, ничто не поменялось. Она выполнит все, как нужно, просто повинуясь отлаженному ритуалу. Люк открылся, и в кабине появился Жуан.

– Никого и ничего, – сообщил он и опустился в кресло. – Люк я захлопнул, но не запер, на тот случай, если кому-нибудь нужно выйти.

– Рин? – спросил Чен-Лу.

– Нет! – дрожащим тоном произнесла она.

– Тогда я сам воспользуюсь счастливой возможностью, – усмехнулся китаец. Он встал, открыл люк и спустился на поплавки.

Даже не оборачиваясь, Рин была уверена, что люк только выглядит закрытым. На самом деле Чен-Лу оставил узкую щель и приник к ней ухом. Она принялась рассматривать напоминавшую ртуть поверхность реки. Аэрокар, казалось, завис в недвижном голубом воздухе, который медленно наполнялся жаром. Как только жар достигнет предельных величин, воздух запылает и взорвется.

Жуан посмотрел на нее:

– С вами все в порядке?

Странный человек, подумала Рин.

– Что-то у нас не так, – заметил Жуан. – Вы с Трэвисом шептались, пока меня не было. Не знаю, о чем вы говорили, но вы были явно не в себе.

Рин попыталась сглотнуть, но горло пересохло. Чен-Лу, естественно, стоит за люком и слушает.

– Да он… просто дразнил меня, – сказала она.

– Дразнил?

– Ну да!

– По поводу чего?

Рин отвернулась и стала изучать возвышавшиеся справа пушистые холмы, за которыми увидела белую вершину с тонзурой вулканического пепла на макушке. Безмятежность горного пейзажа вдруг передалась и ей.

– По поводу вас, – ответила она.

Жуан посмотрел на свои руки, недоумевая, с какой стати ее признание так озадачило его и смутило. Неожиданно Рин принялась напевать какую-то песенку. У нее был красивый голос – глубокий, с интимными обертонами.

Но Жуан узнал песню и удивился сделанному Рин выбору. Даже после того, как она замолчала, мелодия все еще буквально витала вокруг него, как туман. Это была грустная народная песня, обработанная Лоркой для исполнения в сопровождении гитары:

Рин всего лишь напевала эту песню, но слова-то в песне были, и Жуан их знал!

Он взглянул на левый берег.

Берег зарос манговыми деревьями, чья густая темно-зеленая листва местами разнообразилась более светлыми листьями тропической омелы и пушистыми кронами пальм чонта. Прямо над кронами деревьев парили два черно-белых стервятника. Они медленно передвигались в выжженном, стального цвета небе, словно нарисованные.

Кажущаяся безмятежность сцены не могла обмануть Жуана. Не об этой ли обманчивой безмятежности поется в той песне?

Стайка райских танагр, сверкнув бирюзовым оперением, пролетела над рекой и, нырнув в джунгли, исчезла, будто их и не было.

Заросли манговых деревьев на левом берегу разошлись, и перед Жуаном открылась прогалина, поросшая травой, красно-бурая земля под которой была изрыта неширокими ямами.

Люк открылся, и Жуан услышал, как вошел Чен-Лу. Он захлопнул и задраил люк.

– Джонни! Там что-то двигается в деревьях за этой полосой травы, – сказал он. – Видите?

Жуан посмотрел туда, куда указывал китаец. Да, действительно, нечто передвигалось в тени деревьев – множество фигур, которые поддерживали темп, чтобы не отставать от аэрокара.

Жуан поднял эжектор.

– Далековато будет, – заметила Рин.

– Да, – кивнул Жуан. – Я просто хочу, чтобы они держались на расстоянии.

Он принялся возиться с задвижкой орудийного порта, но не успел открыть порт, как фигуры вышли из тени на солнце.

Жуан замер.

– Матерь Божия, матерь Божия, – шептала Рин.

Фигуры стояли группой на открытой местности, будто специально решили показать себя.

В большинстве своем они были антропоморфны, хотя среди них находились и гигантские копии насекомых – богомолов, жуков, а также некие незнакомые науке формы с хлыстоподобными хоботками. Антропоморфные существа были как две капли воды похожи на индейцев, похитивших Жуана и его отца.

Но среди этой толпы идентичных друг другу фигур стояли и существа, резко отличающиеся от всех прочих особой индивидуальной формой. Одно из них напоминало префекта, отца Жуана, а рядом с ним стоял… Виеро! А дальше – те, кто остался в лагере, и из группы Жуана, и люди из МЭО.

Жуан протолкнул жерло эжектора сквозь орудийный порт.

– Нет! – воскликнула Рин. – Подождите! Посмотрите на их глаза. У них остекленевший взгляд. Это могут быть наши друзья, только под наркотиком!

Или еще хуже, подумал Жуан.

– Не исключено, что они – заложники, – предположил Чен-Лу. – Есть верный способ проверить – кого-нибудь из них подстрелить.

Он встал и выдвинул инструментальный ящик.

– Вот, возьмите карабин…

– Заткнитесь! – рявкнул Жуан, вытащив из порта эжектор и закрыв порт.

Чен-Лу молча покусывал губы. Эти латиноамериканцы так далеки от реальности! Положив карабин обратно в ящик, китаец уселся на свое место. А что? Вполне можно было выбрать в качестве мишени какого-нибудь наименее важного субъекта. Сразу получили бы ценную информацию. А если сидеть сложа руки и ничего не делать, то не получишь ничего.

– Не знаю, как вас, – проговорила Рин, обращаясь сразу к обоим мужчинам, – но меня в школе учили по друзьям не стрелять.

– Понимаю, Рин, – кивнул китаец. – Но разве это наши друзья?

– Пока неизвестно наверняка.

– Вот именно! И как же нам выяснить это?

Он указал в сторону фигур, которые остались за спиной, на прогалине, а течение понесло аэрокар вдоль джунглей дальше.

– Здесь ведь тоже нечто вроде школы, Рин, – усмехнулся Чен-Лу. – Тут нам тоже преподают урок.

Опять двусмысленность, подумала она.

– Джунгли – школа прагматизма, – сказал китаец. – Она учит безальтернативности. Спросите у джунглей, что такое хорошо и что такое плохо? У них есть лишь один ответ: выжил – хорошо. А погиб – и говорить не о чем.

И он продолжает настаивать, чтобы я соблазнила синьора Джонни Мартино, в то время как тот еще не оправился от шока, подумала она. И это действительно так – опасность, шок и ужас. А бесследно это не проходит.

Рин вздохнула. Но что будет с ней?

– Если бы это были индейцы, – произнес Жуан, – я бы знал, зачем они затеяли подобное представление. Но это не индейцы. Мы даже не можем понять, как думают эти создания. Индейцы бы устроили спектакль, чтобы поиздеваться и сказать: «Ты будешь следующим». Но эти твари… – Он покачал головой.

Аэрокар погрузился в тишину, и в нем воцарилось давящее на нервы одиночество, стократ усиленное жарой и монотонным движением джунглей за бортом.

Чен-Лу задремал, думая: Пусть жара и ничегонеделание выполнят за меня мою работу.

Жуан рассматривал свои руки.

Прежде он не попадал в ситуацию, где страх и отсутствие дела заставляли его заглянуть себе в душу. Этот новый опыт одновременно и испугал, и удивил его.

Страх – наказание, которое наше сознание налагает на самое себя за грех самонаблюдения, подумал он. Я должен себя чем-то занять. Но чем? Сном?

Жуан боялся спать, поскольку не хотел видеть плохие сны.

Пустота… Хороший будет приз…

Когда-то в прошлом он достиг сияющей вершины, где все, что он делал, было свободно от любых осложнений, как предшествующих, так и последующих. Никаких сомнений. Только действие, чистое, рефлекторное действие… Это и есть то, что называется жизнью. Теперь же все, что с ним когда-либо происходило, стало объектом интроспекции, изучения и переоценки. Одновременно с этим Жуан понимал, что интроспекция запросто даст слабину, потому что есть в его душе воспоминания, которые могут легко вырваться из-под власти разума и поработить сознание.

Откинув голову на спинку кресла, Рин смотрела в небо. Кто-то должен начать нас искать. Должен… должен…

И Жуан, сидящий слева… Он тоже должен…

Рин сглотнула, удивившись, откуда вдруг явилась к ней эта мысль. Усилием воли она переключила свое внимание на небо, такое голубое – чистая поверхность, на которой может быть изображено что угодно.

Спасатели могут появиться с минуты на минуту. Рин перевела взгляд на горы, возвышавшиеся на западе. Они то вырастали, то уменьшались в размерах по мере того, как река влекла аэрокар вперед. Об этом нельзя думать, иначе эмоции захватят нас и лишат стойкости. Эмоции – непосильное бремя.

Рин потянулась и вложила свою руку в ладонь Жуана. Он даже не посмотрел на нее, но его пожатие было чем-то большим, чем просто дружеское. Чен-Лу заметил это и улыбнулся. Жуан внимательно изучал проплывающий мимо берег. Аэрокар медленно двигался между занавесями густых лиан, обрамляющих зачарованный поток реки, который выносил их за очередной поворот, где их взору предстали во всей своей красоте три высоченных дерева, чьи листья своим ярким красным тоном контрастировали с окружающей зеленью. Жуан перевел взгляд на поверхность воды, совершавшую свою привычную работу, подрывая корни, цепляющиеся за глинистый берег.

Ее рука в моей руке, думал он. В моей руке. Ладонь ее была слегка влажной, нежной, но властной. Жар пронизывал неподвижный воздух и волнами накатывал на аэрокар. Словно движущийся вход в ад, солнце медленно плыло над их головами, спускаясь к заснеженным вершинам гор.

Рука в моей руке…

Пора было готовиться к ночи.

Вечерние тени, легшие по берегам реки, вытянулись и направились к сияющим на горизонте горам, постепенно поднимаясь все выше по их склонам.

Как только солнце нырнуло за горный хребет, Чен-Лу сел на своем инструментальном ящике.

Рожденный закатом аметистовый туман окрасил реку впереди рубиновым цветом, будто не вода, а кровь текла вокруг аэрокара. В наступающей темноте замерло все. Мгновение – и все вокруг поглотила влажная ночь.

Ночь – время боязливых и кровожадных, подумал Чен-Лу. Ночь – мое время, но я совсем не боязлив. И он улыбнулся, увидев, как две тени на передних сиденьях слились в одну. Зверь о двух спинах, вспомнил китаец цитату и едва не рассмеялся – такой забавной она показалась сегодня ночью.

Вслух же он произнес:

– Сейчас я буду спать, Джонни, а в полночь вы меня разбудите. Наступит моя смена.

Негромкие ритмические звуки, доносившиеся с переднего кресла, приостановились, а затем возобновились вновь.

– Хорошо, – хрипло отозвался Жуан.

Ох уж эта Рин, подумал Чен-Лу. Отличный инструмент, даже когда не хочет исполнять свои обязанности.