Читать книгу Маленький лорд Фаунтлерой. Новый перевод - Фрэнсис Бёрнетт - Страница 3

За всю последующую неделю не было более изумленного маленького мальчика, чем Седрик; и не было недели более странной и фантастической. Во-первых, история, которую рассказала ему мама, была очень любопытной и завораживающей. Ему пришлось прослушать её два или три раза, прежде чем он смог что-то понять. Он не мог даже представить себе, что подумает и скажет об этом мистер Хоббс. И вот что это была за история.

Всё началось, как и полагается начаться любой истории – с яйца – с графов: его дедушка, которого он никогда не видел, как оказалось, был графом; и его кузен, если бы он не погиб, упав с лошади на мусорную урну, со временем тоже стал бы графом; а после его смерти другой его дядя стал бы графом, если бы внезапно не окочурился, в Риме, от скоротечной крысьей лихорадки. После этого его собственный папа, если бы был жив, тоже стал бы графом на свою голову, но, поскольку все они нарезали кони и в живых остался только Седрик, оказалось, что он теперь он в единственном числе станет графом после смерти незабвенного дедушки, и будет графом, пока тоже в конце концов не окочурится или не свалится с лошади. А пока что он был просто лордом Фаунтлероем.

Когда ему впервые сказали об этом, он стал бледен как полотно.

– О! Дорогуша! – сказал он в глубоком волнении, – Честно говоря, я бы предпочёл не быть графом! Ни один из мальчиков в округе не является графом! Разве я не могу быть одним из них?

Но это оказалось неизбежным. И когда в тот вечер они сидели вдвоем у открытого окна, выходящего на их убогую улицу, он и его мать долго говорили об этом. Седрик сидел на скамеечке для ног, обхватив одно колено в своей излюбленной позе, и лицо у него было растерянное, слегка покрасневшее от напряжения и дум. Дедушка послал за ним, чтобы он оставил свой дом и приехал к нему в Англию, и мама решила, что он должен отправится туда.

– Это надо сделать, – сказала она, печально глядя в окно, – потому что, я знаю, что твой папа хотел бы, чтобы это было так, Седди. Он очень любил свой дом, и к тому же есть много вещей, как говорил друг Горацио, которые маленький мальчик никогда не сможет понять до конца. Я была бы слишком эгоистичной маленькой матерью, если бы не послала тебя. Когда ты станешь мужчиной, ты поймешь всё.

Седди скорбно покачал головой.

– Мне будет очень жаль расставаться с мистером Хоббсом, – сказал он. – Я боюсь, что он будет скучать по мне, а я буду скучать по нему. И я буду скучать по всем вам!

Когда на следующий день приехал Мистер Хэвишем – семейный адвокат графа Доринкорта, посланный им за лордом Фаунтлероем в Англию, – Седрик услышал много нового. Но почему-то его не утешало известие о том, что скоро он станет очень богатым человеком, и когда вырастет, у него будут замки здесь и замки там, и большие парки, и глубокие шахты, и большие поместья, и разные землевладения. Он беспокоился о своем друге, Мистере Хоббсе, и вскоре после завтрака отправился к нему в магазин, пребывая в сильном душевном волнении.

Он застал его за чтением всегдашней утренней газеты и подошел к нему с серьезным видом. Седрик на самом деле чувствовал, что для мистера Хоббса будет большим потрясением узнать, что с ним случилось, и по дороге в магазин обдумывал, как бы поделикатнее сообщить другу эту новость.

– Привет! – сказал мистер Хоббс. – Доброе утро!

– Доброе утро! – сказал Седрик.

Он не стал взбираться, как обычно, на высокий табурет, а сел на коробку из-под крекеров, обхватив колени руками, и несколько мгновений молчал так тихо, что мистер Хоббс наконец вопросительно поднял глаза поверх газеты.

– Привет! – повторил он.

Седрик собрал всю свою силу духа воедино и начал.

– Мистер Гоббс, – сказал он, – скажите, вы помните, о чём мы говорили вчера утром?

– Ну, – ответил мистер Гоббс, – мне кажется, это была Англия!

– Да, – сказал Седрик, – но как раз тогда, когда Мэри пришла за мной!

Мистер Гоббс потёр затылок.

– Мы говорили о королеве Виктории и аристократии. Не так ли?

– Да, – довольно неуверенно сказал Седрик, – и… и графы, разве вы не помните?

– Да, конечно, – ответил мистер Гоббс, – мы их немножко причесали против шерстки, не так ли?

Седрик покраснел до кудрявой челки на лбу. Никогда в жизни с ним не случалось ничего более стыдного, чем это. Он немного опасался, что это может немного смутить и Мистера Гоббса.

– Вы сказали, – продолжил он, – что не хотите, чтобы они сидели на ваших бочонках с крекерами.

– Так я и сделал! – решительно ответил мистер Гоббс, – И я не шутил. Пусть попробуют – и посмотрим тогда!

– Мистер Гоббс, – сказал Седрик, – на этом ящике сейчас расселся один из них!

Мистер Гоббс чуть не выпрыгнул из кресла.

– Что? воскликнул он.

– Да! – объявил Седрик с должной скромностью, – я один из них – или собираюсь им стать. Я не буду вас обманывать, это так!

Мистер Хоббс выглядел взволнованным. Он вдруг встал и пошел взглянуть на термометр.

– Моча ударила тебе в голову! – воскликнул он, обернувшись, чтобы всмотреться в лицо своего юного друга. – Сегодня такой жаркий день! Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? Когда у тебя стало портиться самочувствие?

Он положил свою большую руку на голову мальчика. Седрику стало так неловко, как не было никогда.

– Спасибо, – сказал Седди, – со мной все в порядке. С моей головой тоже всё в порядке. К сожалению, это правда, Мистер Гоббс. Именно за этим Мэри и приехала, чтобы забрать меня домой. Мистер Хэвишем рассказывал обо всём моей маме, а он адвокат и всё знает.

Мистер Гоббс опустился в кресло и вытер лоб платком.

– У одного из нас солнечный удар! – воскликнул он.

– Нет, – возразил Седрик, – нам придется постараться привыкнуть к этому, мистер Гоббс. Мистер Хэвишем приехал из Англии, чтобы рассказать нам об этом. Его прислал мой дедушка.

Мистер Гоббс дико уставился на невинное, серьезное личико перед собой.

– А кто твой дедушка? – наконец спросил он.

Седрик сунул руку в карман и осторожно вытащил листок бумаги, на котором что-то было написано его собственным круглым неправильным почерком.

– Я не мог легко запомнить его, поэтому записал его на бумажке, – сказал он. И он медленно прочел вслух:

«Джон Артур Молинье Эррол, Граф Доринкорт» – Вот как его зовут, и он живет в замке – кажется, в двух или трех замках. И мой папа, который умер, был его младшим сыном, и я не был бы лордом или графом, если бы мой папа не умер, и мой папа не был бы графом, если бы его два брата не умерли. Но все они умерли, и нет никого, кроме меня, – ни одного мальчика, – и поэтому я должен стать одним из них! И мой дедушка послал за мной, чтобы я приехал в Англию!

Мистеру Гоббсу становилось все жарче и жарче. Он вытер лоб и лысину и тяжело вздохнул. Он начал замечать, что случилось что-то очень замечательное; но когда он взглянул на мальчика, сидевшего на коробке с крекерами, с невинным, тревожным выражением в детских глазах, и увидел, что он совсем не изменился, а остался таким же, как вчера, – просто красивым, весёлым, храбрым мальчиком в синем костюме и с красной ленточкой на шее, – однако все эти сведения о дворянстве привели его в недоумение и ступор. Он был тем более сбит с толку, что Седрик произнес это имя с такой простодушной простотой, совершенно не отдавая себе в этом отчета.

– Что ты сказал? Как? Повтори пожалуйста, как тебя зовут? – осведомился мистер Гоббс.

– Вот как! «Седрик Эррол, лорд Фаунтлерой», – ответил Седрик, – Так меня называл Мистер Хэвишем. Когда я вошел в комнату, он сказал: – А это маленький лорд Фаунтлерой!

– Ну, ты даёшь, – сказал мистер Гоббс, – чёрт бы тебя побрал!

Это было восклицание, которое он всегда использовал, когда был чересчур удивлен или взволнован. Он не мог придумать, что еще сказать в этот знаменательный момент.

Однако Седрик полагал, что это вполне нормальное и подходящее словоизвержение. Его уважение и привязанность к мистеру Гоббсу были столь велики, что он восхищался всем и одобрял все его замечания. Он еще не достаточно наблатыкался в высшем свете, чтобы понять, что иногда Мистер Хоббс не совсем соответствует правилам хорошего поведения. Он, конечно, знал, что мистер Гоббс ведёт себя не совсем так, как его мама, но ведь его мама была леди, и ему казалось, что леди всегда чем-то отличаются от джентльменов.

Он задумчиво посмотрел на мистера Гоббса.

– До Англии пока еще далековато, не так ли? – спросил он.

– Это за Атлантическим океаном! – ответил мистер Гоббс.

– Ну и сюрприз! – сказал Седрик, – Возможно, вскоре я очень долго не увижу тебя. Честно говоря, мне об этом вообще не хочется думать, мистер Гоббс.

– Ничего не попишешь! И лучшим друзьям приходится расставаться! – сказал мистер Гоббс.

– Ну, конечно, – сказал Седрик, – мы ведь дружим уже много лет, не так ли?

– С самого твоего рождения, – ответил мистер Хоббс, – Тебе было около шести недель, когда вы впервые вышли на улицу!

– Ах, – вздохнул Седрик, – я и не думал, что мне придется стать графом!

– Вы думаете, – сказал мистер Хоббс, – что этого не избежать?

– Боюсь, что нет, – ответил Седрик. – Мама говорит, что папа, если бы был жив, хотел бы, чтобы я отправился в Англию. Но если мне придется стать графом, я могу сделать только одно: постараться быть хорошим графом. И человеком! Я не собираюсь быть тираном. И если когда-нибудь будет ещё одна война с Америкой, я постараюсь её избежать!

Его разговор с мистером Гоббсом был долгим и серьёзным. Оправившись от первого потрясения, мистер Гоббс уже не был таким злопамятным, как можно было бы ожидать от него; он попытался смириться с ситуацией и, прежде чем беседа подошла к концу, задал Седрику множество вопросов. Так как Седрик мог ответить лишь на очень немногие из них, Гоббс принялся отвечать на них сам и, будучи достаточно начитанным на тему графов, маркизов и лордов, и при этом разъяснил многие вещи таким образом, что, вероятно, донельзя удивил бы мистера Хэвишема, если бы этот джентльмен случайно подслушал их беседу.

Нечего и говорить, мистера Хэмишема и без этого многое удивляло. Вся его жизнь прошла в Англии, и поэтому он совершенно не знал обычаев американцев. Без малого сорок лет он был адвокатом старого графа Даринкорта, и само собой разумеется, как свои пять пальцев знал все про его обширные, великолепные владения, его огромное богатство и общественный вес, и поэтому теперь с холодноватым любопытством присматривался к этому маленькому мальчику, которому предстояло стать наследником всего этого несусветного богатства.

Когда Мэри провела его в маленькую гостиную, он критически оглядел ее. Она была обставлена просто, но со вкусом; здесь не было ни обычных дешёвых безделушек, ни аляповатых безвкусных картин; немногочисленные украшения на стенах были прекрасного качества, а в комнате было вообще много красивых вещей, которые могли появиться здесь только благодаря заботливой женской руке.

«Пока все не так уж и плохо, – сказал он себе, – но, может быть, на всё это наложил отпечаток вкус капитана?»

Но когда миссис Эррол вошла в комнату, он стал думать, что она сама могла иметь к этому какое-то отношение. Если бы он не был вполне сдержанным и чопорным старым джентльменом, то, вероятно, вздрогнул бы, увидев ее. В простом чёрном платье, плотно облегавшем ее стройную фигуру, она больше походила на молодую девушку, чем на мать семилетнего мальчика. У неё было красивое, печальное, молодое лицо и очень нежный, невинный взгляд больших карих глаз – невероятно печальный взгляд, который никогда не сходил с её лица с тех пор, как умер её муж. Седрик привык видеть её такой; она оживлялась только тогда, когда он играл или разговаривал с ней, и при этом употреблял какое-нибудь старомодное выражение, или использовал какое-нибудь причудливое слово, которое он вычитал из газет или обрёл в своих нескончаемых разговорах с мистером Хоббсом. Он любил употреблять длинные, странные слова и всегда радовался, когда они заставляли её хохотать во всё горло, хотя и не мог понять, почему они были смешны для неё. Но теперь пришло время серьёзных дел. Опыт адвоката научил мистера Хэмишема очень проницательно разбираться в людях, и как только он увидел мать Седрика, то понял, что старый граф совершил большую ошибку, посчитав ее вульгарной, корыстолюбивой и жадной женщиной. Мистер Хэвишем никогда не был женат, он даже никогда не был влюблён, но он догадался, что это милое юное создание с нежным голосом и печальными глазами вышло замуж за капитана Эррола только потому, что она любила его всем своим нежным сердцем, и что она никогда не считала важным, что он был сыном графа. И он понял, что у него не могло быть никаких проблем с ней, и он начал ощущать, что, возможно, Маленький лорд Фаунтлерой не будет таким уж испытанием для этой благородной семьи, в конце концов. Капитан был красивым парнем, а молодая мать – очень хорошенькой девушкой, и, возможно, мальчик в будущем станет очень хорош собой.

Когда адвокат сказал Миссис Эррол, зачем пришел, она сильно побледнела.

– О! – сказала она, – неужели вы хотите отнять его у меня? Мы так любим друг друга! Он для меня такое счастье! Он -всё, что я име! Я старалась быть хорошей матерью ему.

И её нежный юный голос задрожал, а на глаза навернулись слезы.

«Вы никогда не поймёте, кем он был для меня!» сказала она.

Адвокат откашлялся.

«Я вынужден сообщить вам, – сказал он, – что граф Доринкорт не очень-то дружелюбен по отношению к вам. Он старый человек, и его предрассудки очень стойки. Он всегда особенно не любил Америку и американцев и был очень взбешен женитьбой своего сына. Мне очень жаль, что я являюсь носителем столь неприятного сообщения, но он твердо решил не видеться с вами. Его план состоит в том, чтобы лорд Фаунтлерой получил образование под его собственным руководством и впоследствии жил с ним. Граф всей душой привязан к замку Доринкорт и проводит там львиную часть своего времени. Он – стандартная жертва воспалительной подагры и потому очень не любит Лондон. Поэтому лорд Фаунтлерой, скорее всего, будет жить главным образом в Доринкорте. Граф предлагает вам в качестве жилища домик привратника, который расположен в приятном месте, и находится не очень далеко от замка. Он также предлагает вам приличное содержание. Лорду Фаунтлерою будет позволено навещать вас; единственное условие – вы сами не должны навещать его и входить в ворота парка. Видите ли, вы не будете по-настоящему разлучены со своим сыном, и я уверяю вас, мадам, условия не так суровы, как могли бы быть. Преимущество такого окружения и образования, как будет у лорда Фаунтлероя, я уверен, вы сами увидите, будет очень велико.»

Он чувствовал себя немного неловко, боясь, что она расплачется или устроит сцену, как, он знал, поступили бы многие женщины. А его смущало и раздражало, когда женщины плачут.

Но она этого не сделала. Она подошла к окну и несколько мгновений стояла, отвернувшись, и он увидел, что она пытается взять себя в руки.

– Капитан Эррол очень любил Доринкорт, – наконец промолвила она, – Он любил Англию и всё английское. Его всегда огорчало, что он был вынуждён расстаться со своим домом. Он гордился своим домом и своим именем. Он хотел бы – я знаю, что он хотел бы, чтобы его сын узнал прекрасные старые места и воспитывался таким образом, чтобы это соответствовало его будущему положению.

Потом она вернулась к столу и встала, очень приязненно глядя на Мистера Хэвишема.

– Мой муж, я уверена, хотел бы этого, – сказала она, – Так будет лучше для моего маленького мальчика. Я знаю, я уверена, что граф не будет столь жесток, и не попытается научить его не любить меня; и я знаю – даже если бы он попытался, – что мой маленький мальчик слишком похож на своего отца, чтобы причинить мне какой-либо вред. У него тёплая, верная душа и доброе сердце. Он любил бы меня, даже если бы мы были в разлуке, а если к тому же мы сможем видеться, я не буду очень страдать.

«Она очень мало думает о себе! – подумал адвокат, – Ей даже не приходит в голову ставить какие-либо условия!»

– Мадам, – сказал он вслух, – Я очень высоко ценю и приветствую ваше гуманное отношение к сыну. Он возблагодарит вас за это, когда станет мужчиной. Уверяю вас, лорд Фаунтлерой будет очень хорошо охраняться и граф приложит все усилия, чтобы обеспечить его счастье. Граф Доринкорт будет так же озабочен своим комфортом и благополучием, как и вы сами!

– Я надеюсь, – сказала нежная маленькая мама довольно прерывающимся голосом, – что дедушка полюбит Седди! У маленького мальчика такая нежная душа, и его всегда все любили!

Мистер Хэвишем снова закашлялся. Он не мог даже представить себе, чтобы подагрический, вспыльчивый старый граф смог полюбить кого-нибудь очень сильно, но он знал, что в его интересах было быть добрым, хотя бы по расчёту, к ребёнку, который должен был стать его единственным наследником. Он знал также, что если бы Седди оказался достоин его имени, то дед несомненно гордился бы им.

– Я уверен, что лорду Фаунтлерою будет там удобно! – сказал он, – Граф желает, чтобы вы были достаточно близко к мальчику, и имели возможность часто видеться с ним, всё это только ради его счастья.

Он не думал, что будет благоразумно повторить точные слова графа, которые на самом деле не были ни вежливыми, ни любезными.

Мистер Хэвишем предпочел выразить предложение своего благородного патрона более мягким и учтивым языком.

Он испытал еще один лёгкий шок, когда миссис Эррол попросила Мэри найти ее маленького мальчика и привести его, и Мэри сказала, где он находится.

– Конечно, я сейчас же приведу его, сударыня, – сказала она, – потому что он у мистера Гоббса – они там, как ни в чем не бывало, рассиживаются на тарных ящиках между мыла, свечей или корзин с картофелем и рассуждают о большой политике, или играют во что-нибудь.

– Мистер Гоббс знает его всю жизнь, – сказала миссис Эррол адвокату, – Он очень добр к Седди, и между ними большая дружба.

Он вспомнил, как мельком видел магазин, когда проходил мимо него, с этими всегдашними бочками с картошкой и яблоками, и всякими вещами и разносолами, мистер Хэвишем почувствовал, что оживают его всегдашние сомнения. В Англии сыновья джентльменов не вели дружбу с бакалейщиками, и было очень неловко, если бы у ребенка были дурные манеры и склонность пропадать в дурной компании. Одно из самых горьких унижений в жизни старого графа заключалось в том, что его два старших сына любили кутить в кампании с простолюдинами. Может быть, подумал он, что этот мальчик разделяет их скверные качества, а не хорошие свойства его отца?

Он с тревогой думал об этом, разговаривая с миссис Эррол, пока ребенок не вошёл в комнату. Когда дверь открылась, он немного помедлил, прежде чем взглянуть на Седрика. Возможно, многим людям, которые знали его, показалось бы очень странным, если бы они могли узнать любопытные ощущения, которые испытал мистер Хэвишем, когда взглянул на мальчика, который бросился в объятия своей матери. Он испытал трепет, чувство, которое захватило его. В одно мгновение он понял, что это был один из самых красивых и прелестных малышей, которых он когда-либо видел.

Его красота не была уж совсем необычной. У него было сильное, гибкое, изящное маленькое тело и мужественное маленькое лицо; он поднял свою детскую головку и храбро держал себя в руках; он был так похож на своего отца, что это было просто поразительно; у него были золотые волосы отца и карие глаза матери, но в них не было ничего печального или робкого. Это были невинные, бесстрашные глаза; он выглядел так, словно никогда никого в жизни не боялся и никогда не сомневался ни в чём.

«Он самый красивый, самый прелестный малыш, которого я когда-либо видел!», – думал мистер Хэвишем. То, что он сказал вслух, было попроще:

– Итак, как я вижу, предо мной – маленький лорд Фаунтлерой!

И впоследствии, чем больше он наблюдал за маленьким лордом Фаунтлероем, тем больше удивлялся. Он очень мало знал о детях, хотя видел в Англии их очень много – прекрасных, красивых, радостных девочек и мальчиков, о которых заботились их воспитатели и пеклись гувернантки, и которые иногда были стеснительны, а иногда оказывались мелкими, шумными щалунами, но никогда они не были очень интересны для замкнутого, чопорного, жёсткого старого адвоката. Возможно, его личный интерес к судьбе маленького лорда Фаунтлероя заставил его присмотреться к Седди больше, чем он присматривался к другим детям; но, как бы то ни было, он определенно обнаружил, что тот притягивает его внимание так сильно, как никто. И он стал пристально наблюдать за ним.

Седрик не знал, что за ним ведётся слежка, и вёл себя в своей обычной манере. Он дружески пожал руку мистеру Хэвишему, и когда они были представлены друг другу, отвечал на все его вопросы с той неослабной готовностью, с какой всегда отвечал мистеру Гоббсу. Он не был ни стеснительным, ни дерзким, и когда мистер Хэвишем разговаривал с его матерью, адвокат заметил, что Сэдди слушает его речи с таким же интересом, как если бы он был вполне сложившимся, взрослым человеком.

– Мне кажется, перед нами очень зрелый маленький мужчина! – наконец сказал мистер Хэвишем матери Сэдди.

– Я думаю, вы правы, потому что о некоторых вещах он судит не по годам зрело! – ответила она, – Он всегда очень быстро учился и много общался со взрослыми людьми. У него есть забавная смешная привычка использовать длинные, причудливые слова и выражения, которые он вычитал в книгах или слышал от других, но он очень любит и детские игры. Я думаю, что он довольно умён, но иногда он ведет себя как настоящий мальчишка!

В следующий раз, когда мистер Хэвишем столкнулся с ним, он убедился, что последнее было совершенно верно. Когда его экипаж заворачивал за угол, он увидел группу совсем маленьких мальчишек, которые явно были очень сильно возбуждены. Двое из них собирались бежать наперегонки, и один из них был его юной светлостью, и кричал так громко, как самый буйный из его спутников. Он стоял бок о бок с другим мальчиком гордо выставив маленькую красную ножку.

– Раз, на старт! – завопил стартер, – Два, готовсь! Три – пошёл!

Мистер Хэвишем поймал себя на том, что высовывается из окна своего купе со странным чувством интереса. Он действительно никогда не видел ничего подобного. Красные чулки его светлости так и замелькали вместе с его панталонами, когда он оторвался от Земли и бросился бежать по сигналу. Его маленькие руки были сжаты в кулачки, он с удовольствием подставлял лицо свежему ветру, и светлые кудри струились сзади.

– Ура, Сед Эррол! – закричали все мальчишки, приплясывая и визжа от возбуждения. – Ура, Билли Уильямс! Ура, Седди! Ура, Билли! Ура! – Рэй! – Рэй! Давай!»

– Я уверен, что он победит! – сказал мистер Хэвишем. То, как красные ноги летали и мелькали вверх и вниз, крики мальчиков, дикие усилия Билли Уильямса, чьи коричневые чулки мелькали чуть сзади, и он уже почти наступал на красные пятки – всё это заворожило его. «Я действительно… я действительно уверен, что он победит! – сказал он, виновато покашливая. В этот момент самый дикий вопль поднялся над танцующими, прыгающими мальчиками. Одним последним отчаянным прыжком будущий граф Доринкорт первым достиг фонарного столба в конце квартала и коснулся его, за две секунды до того, как Билли Уильямс, тяжело дыша, бросился на него.

– Троекратное ура Седди Эрролу! – завопили мальчишки. – Ура Седди Эрролу!

Мистер Хэвишем высунул голову в окно своего экипажа и с холодной улыбкой откинулся назад.

– Браво, Лорд Фаунтлерой! Браво! – сказал он.

Когда его карета остановилась перед дверью дома миссис Эррол, победитель и побежденный в сопровождении шумной команды возвращались домой. Седрик прошёл мимо Билли Уильямса и заговорил с ним. Его личико было красным от возбуждения, кудри прилипли к горячему влажному лбу, руки засунуты глубоко в карманы.

– Видите ли, – заговорил он, очевидно, с намерением облегчить тяжесть поражения своего незадачливого соперника, – я думаю, что победил, лишь потому, что мои ноги чуть длиннее твоих. Причина наверняка в этом! Видишь ли, я на три дня старше тебя, и это даёт мне преимущество. Я ведь на три дня старше!

И этот взгляд на ситуацию, казалось, так развеселил Билли Уильямса, что он снова начал улыбаться всему миру и почувствовал, что может немного приободриться, как будто он выиграл гонку, а не проиграл ее. Так или иначе, у Седди Эррола был способ заставить людей чувствовать себя комфортно рядом с ним. Даже при первой триумфальной вспышке своей радости он вспомнил, что побеждённый человек, возможно, не испытывает такого ликования, как он, и ему хотелось уверить того, что он мог бы стать победителем при других обстоятельствах.

В то утро мистер Хэвишем довольно долго беседовал с победителем забега – беседа, которая заставила его много раз улыбнуться злобноватой улыбкой и несколько раз потереть подбородок костлявой рукой.

Миссис Эррол вызвали из гостиной, и адвокат с Седриком остались вдвоем. Сначала мистер Хэвишем не знал, что сказать своему маленькому спутнику. У него мелькнула мысль, что лучше всего было бы сказать несколько слов, которые могли бы подготовить Седрика к грядущей встречей с дедом и, возможно, к тем великим переменам, которые несомненно должны были произойти с ним. Он видел, что Седрик не имеет ни малейшего представления ни о том, что ему предстоит увидеть, когда он доберётся до Англии, ни о том, какой дом его там ждёт. ещё даже не понимал, что будет жить там вдали от матери. Миссис Эррол и мистер Хэмишем, посовещавшись, решили, что лучше дать ему пережить первый шок самому, и не травмировать его преждевременными рассказами.

Мистер Хэвишем сидел в кресле по одну сторону открытого окна, по другую – стояло кресло побольше, и Седрик сидел в нём и пристально смотрел на мистера Хэвишема. Он сидел в глубине своего большого кресла, откинув кудрявую голову на мягкую спинку, скрестив ноги и глубоко засунув руки в карманы, совсем как Мистер Гоббс в своей лавке. Он пристально наблюдал за мистером Хэвишемом, когда его мама оставалась в комнате, и после её ухода продолжал смотреть на него с почтительной задумчивостью. После ухода миссис Эррол воцарилось короткое молчание, и Седрик, продолжил изучать мистера Джека. Он изучал мистера Хэвишема, а мистер Хэвишем, несомненно, изучал Седрика. Он никак не мог решить, что пожилой джентльмен может сказать маленькому мальчику, который выигрывал бега, и носит короткие панталоны и красные чулки на ногах, ноги котороги были так малы, что свисали с большого кресла, не доставая до земли.

Но тут Седрик успокоил мистера Хэвишема, внезапно начав разговор сам.

– А знаете, – сказал он, – я ведь знать не знаю, что значит слово «граф».

– Неужто? – с деланным удивлением отреагировал мистер Хэвишем.

– Нет, – ответил Седди, – Я полагаю, что, когда мальчик собирается стать графом, он должен знать, что это значит…. Не так ли?

– Ну да! – ответил мистер Хэвишем.

– Не могли бы вы, – почтительно сказал Седди, – не могли бы вы расшифровать мне, что это такое – быть графом?

(Иногда, употребляя свои длинные слова, он произносил их не совсем правильно.) —

– Логично, – ответил мистер Хевишэм.

– Итак… Кто назначает человека графом?

– Во-первых, король или королева! – сказал мистер Хэвишем, – Обычно человек становится графом после того, как он оказал какую-то серьёзную услугу своему государю или совершил некий великий подвиг!

– О! – сказал Седрик, – тогда он вроде как президент!

– Неужели? – сказал мистер Хэвишем, – Разве ваших президентов избирают за великие заслуги?

– Да, – весело ответил Седди, – Когда человек очень хороший, умный и порядочный и много знает, его всегда избирают президентом. При этом проходят пышные факельные шествия и оркестры исполняют марши, а люди произносят речи. Я часто думал, что буду президентом, но никогда не думал о том, чтобы стать графом. Я ничего не знал о графах, – честно сказал он довольно поспешно, чтобы мистер Хэвишем не счел невежливым его нежелание стать графом, – если бы я знал о них, то, наверное, подумал бы, что неплохо стать ещё и графом.

– Это совсем не то, что быть президентом! – сказал мистер Хэвишем.

– Неужели? – спросил Седрик, – Каким образом? Разве в Англии нет факельных шествий?

Мистер Хэвишем скрестил ноги и осторожно соединил кончики пальцев. Он подумал, что, возможно, пришло время объяснить всё более ясно.

– Граф – это очень важная персона, – начал он.

– Как и президент! – вставил Седди, – Факельные шествия тянутся на целых пять миль, и кругом гремят пушки, летят ракеты и зажигаются фейерверки, а как оркестр играет! Мистер Гоббс водил меня смотреть на всё это!

– Граф, – продолжал Мистер Хэвишем, чувствуя некоторую шаткость в своих словах, – часто имеет очень древнее происхождение…

– Что это тзначит? – спросил Седди.

– Он из очень древней семьи, очень старинной, с древней родословной…

– А-а! – сказал Седрик, засунув руки поглубже в карманы, – Я полагаю, что так же обстоит дело и с женщиной- торговкой яблоками, которая торгует ими возле парка. Осмелюсь сказать, что она из древнего рода Лин-Ленаж. Она так стара, что вы удивитесь, как она умудряется ещё стоять на ногах. Ей лет сто, я думаю, и все же она стоит там в любую погоду, даже когда идёт дождь. Мне жаль ее, когда я её вижу, и другим мальчикам тоже. У Билли Уильямса когда-то был почти доллар, и я попросил его покупать у нее яблоки на пять центов каждый день, пока он не истратит их все. Это заняло двадцать дней, и через неделю он устал от яблок. Но потом – это было очень удачно – один джентльмен дал мне пятьдесят центов, и я купил у неё все яблоки. Так жалко любого, кто беден и имеет такую древнюю родословную. Она говорит, что её старые кости коченеют, а в дождь ей совсем худо.

Мистер Хэвишем растерялся, глядя в невинное, серьёзное личико своего собеседника.

– Боюсь, вы меня не совсем поняли, – пояснил он, – Когда я сказал «древняя родословная», я имел в виду не старость, я имел в виду, что фамилия такой семьи было известно в мире уже очень давно, возможно, в течение многих сотен лет и человек, носящий это имя, был известен, знаменит и вошёл в историю своей страны…

– Как Джордж Вашингтон, – сказал Седди, – Я знал о нём с самого рождения, и о нём знали задолго до этого! Мистер Гоббс говорит, что его никогда не забудут! Это из-за Декларации Независимости, вы знаете, четвертого июля. Видите ли, он был очень храбрым человеком.

– Первый граф Доринкорт, – торжественно произнёс мистер Хэвишем, – обрёл титул и стал графом четыреста лет назад.

– Ну, хорошо! – сказал Седди, – Это было так давно? Вы сказали об этом Дорогуше? Это бы ей очень понравилось. Мы скажем ей, когда она придёт. Она любит слушать про всякие курьёзы. Что еще делает граф, кроме того, что его сделали?

– Очень многие из них помогали управлять Англией. Некоторые из них были храбрыми воинами и сражались в великих битвах старых времёна!

– Я бы и сам хотел храбро сражаться! – сказал Седрик. – Мой папа был солдатом, и он был очень храбрым человеком – таким же храбрым, как Джордж Вашингтон. Возможно, поэтому он стал бы графом, если бы не умер. Я рад, что графы такие храбрые. Это отличное «преимущество» – быть храбрым человеком. Когда-то я очень боялся всяких вещей, и мне было страшно в темноте, знаете ли, но даже там, когда я думал о солдатах революции и о Джордже Вашингтоне, это меня всегда подбадривало.

– В том, чтобы иногда быть графом, есть и другое преимущество, – медленно проговорил Мистер Хэвишем и устремил на мальчика свои проницательные глаза, теперь с довольно любопытным выражением, – У некоторых графов много денег!

Ему было любопытно, понимает ли его юный друг значение власти денег в обществе, и он решил выяснить это.

– Это хорошая вещь, – невинно сказал Седди, – Хотел бы я иметь много деньжат!

– О, как? – для видимости удивился мистер Хэвишем, – А зачем?

– Ну, – объяснил Седрик, – есть так много вещей, которые человек может сделать с деньгами. Видишь ли, вон к примеру, та женщина – это торговка яблоками. Если бы я был очень богат, я купил бы ей маленькую удобную палатку, чтобы поставить её лоток, и маленькую печку, а потом выдавал бы ей каждое утро по доллару, особенно когда бы шёл дождь, чтобы она могла позволить себе остаться дома. А потом – о! Я подарил бы ей тёплую пуховую шаль. И тогда, знаете ли, её костям не было бы так скверно. Её кости не чета нашим, у неё всё ноет, когда она двигается. Это очень больно, когда твои кости всё время болят. Если бы я был достаточно богат, чтобы сделать всё это для неё, я думаю, её кости были бы в полном порядке!

– Гм! – сказал мистер Хэвишем, – А что бы вы ещё делали, если бы были богаты?

– О! Я бы сделал очень много хороших вещей. Конечно, я должен накупить Дорогуше всяких красивых вещей: коробки с иголками, веера, золотые наперстки и кольца, энциклопедию и карету, чтобы ей не приходилось ждать трамваев. Если бы она любила розовые шелковые платья, я бы купил бы ей целую кучу, но она больше любит чёрное. Но я бы отвёл её в большие магазины и сказал, чтобы она осмотрелась и выбрала все вещи сама. А потом Дик…

– Кто такой Дик? – спросил Мистер Хэвишем.

– Дик – сапожник, негр, – сказал его юное сиятельство, строя в своём раскочегаренном воображении столь захватывающие планы, что голова кружилась, – Он один из самых милых негров, которых вы можете себе представить. Он стоит на углу улицы в центре города. Я знаю его уже много лет. Однажды, когда я был совсем маленьким, я гулял с Дорогушей, и она купила мне красивый мяч, который классно подпрыгивал, и я нёс его, и он отскочил на середину улицы, где летели экипажи и ржали лошади, и я был так огорчён, что заплакал – я ведь был совсем маленький. На мне был килт. А Дик чистил человеку ботинки и сказал: «Привет!». И, представляете, он проскользнул между лошадьми, выхватил мой мяч из-под колёс, вытер его своим плащом, отдал мне и сказал: «Все в порядке, юноша!» Моя Дорогуша очень им восхищалась, и я тоже с тех пор им восхищался, и теперь когда мы отправляемся в город, мы с ним всегда беседуем. Он говорит: «Привет!» и я говорю: «Привет!» – а потом мы немного поболтаем, и он порой делится со мной, как идёт торговля. В последнее время всё у него шло абы как!

– А что бы вы хотели для него сделать? – вкрадчиво спросил адвокат, потирая подбородок рукой и странно улыбаясь.

– Ну, – сказал лорд Фаунтлерой, с деловым видом усаживаясь в кресло, – я бы выкупил Джейка!

– А кто такой Джейк? – спросил мистер Хэвишем.

– Это компаньон Дика, и это самый худший из компаньонов, какие только можно вообразить! Дик так говорит. Он вредит бизнесу, и к тому же нечестный человек. Он жульничает, и это выводит Дика из себя. Знаешь, ты бы сам разозлился, если бы чистил ботинки изо всех сил и всё время напролёт был честным, как ангел, а твой компаньон вовсе не был таким честнягой. Людям нравится Дик, но они терпеть не могут Джейка, и поэтому иногда они дважды не приходят. Так что, если бы я был богат, я бы выкупил Джейка и дал бы Дику знак «босс» – он говорит, что знак «босс» имеет большое значение; и я купил бы ему новую одежду и новые щётки, и всё у него бы сразу наладилось. Он говорит, что всё, чего он хочет, это начать вести бизнес честно!

Не могло быть ничего более пленительного и невинного, чем то, как его маленькая светлость рассказывал свою маленькую историю, тщательно цитируя обрывки жаргона своего друга Дика, и всё это с самой искренней непосредственностью. Он, казалось, не испытывал ни тени сомнения в том, что его пожилой спутник будет так же заинтересован этим рассказом, как и он сам. И по правде говоря, Мистер Хэвишем всем этим заинтересоваться, но, возможно, она заинтересовался не столько Диком и яблочной торговкой, сколько этим добрым маленьком лордиком, чья кудрявая головка под жёлтой соломенной крышей была так занята благотворительными планами в отношении своих друзей и который, казалось, совсем забыл о себе.

– Есть что-нибудь … – начал он, – что бы ты сделал для себя, если бы был богат?

– Много чего! – живо откликнулся лорд Фаунтлерой, – но сначала я дам Мэри денег на Бриджет – это её сестра, у которой двенадцать детей и муж без работы. Она приходит сюда и плачет, а Дорогуша даёт ей вещи в корзине, а потом та опять плачет и говорит: «Да благоловит тебя господь, моя прекрасная!» – И я думаю, что мистер Гоббс не отказался бы иметь золотые часы с цепочкой на память обо мне и хорошую пенковую трубку. А потом я хотел бы устроить собрание…

– Собрание?! – воскликнул Мистер Хэвишем.

– Как на республиканском митинге! – объяснил Седрик, приходя в сильное возбуждение, -У меня были бы факелы, униформа и все такое для всех мальчиков, да и для меня тоже. А мы бы маршировали, знаете ли, и строились бы. Вот чего бы я хотел бы для себя, будь я богат!

Дверь открылась, и вошла Миссис Эррол.

– Мне очень жаль, что я вынуждена была оставить вас одних так долго, – сказала она мистеру Хэвишему, – но ко мне пришла бедная женщина, у которой большие неприятности!

– Этот молодой джентльмен, – сказал мистер Хэвишем, – рассказывал мне о некоторых своих друзьях и о том, что он сделал бы для них, будь он несметно богат!

– Бриджит – одна из его подруг, – сказала миссис Эррол, – и именно с ней я разговаривала на кухне. Сейчас у нее большие неприятности, потому что у её мужа разыгрался сильный ревматизм!

Седрик соскользнул со своего большого кресла.

– Пожалуй, я пойду к ней, – сказал он, – и спрошу, как её самочувствие. Её муж – хороший человек, когда здоров. Я очень обязан ему, потому что он однажды выстругал мне прекрасный деревянный меч. Он очень талантливый человек.

Он выбежал из комнаты, а Мистер Хэвишем поднялся со стула. Казалось, у него было что-то на уме, о чём он пренепременно хочет сказать.

Он немного поколебался, а потом, глядя на миссис Эррол сверху вниз, сказал:

– Перед тем как покинуть замок Доринкорт, я имел беседу с графом, в ходе которой он дал мне некоторые наставления и инструкции. Он желает, чтобы его внук с явным удовольствием предвкушал свою будущую жизнь в Англии, а также счастливое знакомство со своим дедушкой! Он сказал, что я должен сообщить его светлости, что перемена в его жизни принесёт ему деньги и удовольствия, которыми наслаждаются все дети и если он выразит какие-нибудь желания, я должен буду удовлетворить их и при этом ставить его в известность, что всему этому он обязан деду. Я знаю, что граф не ожидал ничего подобного; но если бы Лорду Фаунтлерою доставляло удовольствие помогать этой бедной женщине, я чувствовал бы, что граф был бы недоволен, если бы его не удовлетворили в этом желании.

Вторично мистер Хэвишем не стал повторять сказанное графом слово в слово. Его светлость действительно сказал:

– Пусть парень поймёт, что я могу дать ему всё, что он захочет. Пусть он узнает, что значит быть внуком графа Доринкорта. Купите ему всё, что он пожелает; пусть у него будут карманные деньги, и скажите ему, что это его дед положил деньги в его карман.

Как оказалось на поверку, его побуждения были далеки от добрых, и если бы он имел дело с натурой менее ласковой и сердечной, чем маленький лорд Фаунтлерой, это ещё неизвестно чем бы закончилось. А мать Седрика была слишком мягка, чтобы заподозрить что-то плохое. Она подумала, что, возможно, это означает, что одинокий, несчастный старик, чьи дети умерли, хотел быть добрым к её маленькому мальчику и завоевать его любовь и доверие. И ей было очень приятно думать, что Седди сможет помочь Бриджит. Она почувствовала себя счастливее, узнав, что самым первым результатом странной судьбы, постигшей ее маленького сына, было то, что он мог делать добрые дела для тех, кто нуждался в доброте. Довольный тёплый румянец расцвел на её хорошеньком, юном личике.

– О! – сказала она, -Это было чрезвычайно любезно со стороны графа – Седрик будет так счастлив! Он всегда любил Бриджит и Майкла. Они вполне этого заслуживают. Я часто жалела, что не в сосстоянии помочь им больше. Майкл – трудолюбивый человек, когда он здоров, но он долго болел и нуждается в дорогих лекарствах, тёплой одежде и здоровой пище. Он и Бриджит не будут тщетно расточать то, что им дано!

Мистер Хэвишем сунул свою костлявую руку в нагрудный карман и вытащил оттуда большой толстый бумажник. На его проницательном лице появилось странное выражение. По правде говоря, ему было интересно, что скажет Граф Доринкорт, когда ему донесут, какое первое желание его внука было исполнено. Интересно, подумал он, что подумает об этом злой, жадный, эгоистичный старый аристократ?

– Не знаю, поняли ли вы, – сказал он, – что граф Доринкорт чрезвычайно богат. Он может позволить себе удовлетворить любой каприз. Я думаю, ему было бы приятно узнать, что любые фантазии лорда Фаунтлероя были воплощены. Если вы позовете его обратно и позволите, я дам ему пять фунтов на этих людей!

– Да ведь это двадцать пять долларов! – воскликнула миссис Эррол, – Им это покажется целым состоянием! Я с трудом верю своим глазам!

– Совершенно верно, – сухо улыбнулся мистер Хэвишем, – В жизни вашего сына произошла большая перемена, в его руках будет теперь находиться большая власть!

– О! – воскликнула его мать, – А он такой маленький мальчик – совсем маленький! Как я могу научить его правильно пользоваться своим достоянием? Я так боюсь за него! Мой милый маленький Седди!»

Адвокат слегка закашлялся. Его расчётливое, жесткое, старое сердце тронул нежный, робкий взгляд её карих глаз.

– Я думаю, сударыня, – сказал он, – что, если судить по моей утренней беседе с Лордом Фаунтлероем, следующий граф Доринкорт будет думать не только о себе, но и о других. Он ещё совсем ребенок, но я думаю, что ему можно вполне доверять!

Потом мать пошла за Седриком и привела его обратно в гостиную. Мистер Хэвишем услышал его звонкий голос еще до того, как вошёл в комнату.

– Это печально известный ревматизм, – говорил он, – ужасная, безжалостная болезнь. И он озабочен тем, что аренда не оплачена, и Бриджит говорит, что это убивает его. И Пэт мог бы получить место в магазине, если бы у него была хоть какая-нибудь одежда!

Когда Седрик вошёл, на его маленьком личике было написано беспокойство. Ему было очень жаль Бриджит.

– Дражайшая сказала, что я вам нужен, – обратился он к мистеру Хэвишему, – Я беседовал с Бриджит!

Мистер Хэвишем посмотрел на него сверху вниз. Он чувствовал себя чуть неловко и был в нерешительности. Как сказала мать Седрика, это был совсем маленький мальчик.

– Граф Доринкорт… – начал он и невольно взглянул на миссис Эррол.

Мать маленького лорда Фаунтлероя вдруг опустилась рядом с ним на колени и ласково обняла его хрупкое детское тельце обеими руками.

– Седди, – сказала она, – Граф – твой дедушка, отец твоего родного папы. Он очень, очень добрый, и он любит тебя и хочет, чтобы ты любил его, потому что сыновья, которые когда-то были его маленькими мальчиками, мертвы. Он хочет, чтобы ты был счастлив и делал счастливыми других людей. Он очень богат, и хочет, чтобы у тебя было всё, что ты хотел бы иметь. Он сказал об этом мистеру Хэвишему и дал ему для тебя много денег. Ты можешь дать немного Бриджит сейчас, этого достаточно, чтобы оплатить её аренду и купить Майклу всё необходимое. Разве это не прекрасно, Седди? Разве он не хорош?

И она поцеловала ребенка в его круглую щечку, где от возбужденного изумления вдруг вспыхнул яркий румянец.

Он перевел взгляд с матери на Мистера Хэвишема.

– Можно мне взять всё сейчас? – воскликнул он, – Могу ли я отдать ей всё сию же минуту? Она сейчас должна уходить!

Мистер Хэвишем протянул ему деньги – пять новеньких, свежих, чистых, как будто только что отпечатанных и аккуратно свернутых зелёных бумажек.

Седди вылетел из комнаты вместе с купюрами.

– Бриджит! – они услышали его крик, донёсшийся из кухни, – Бриджит, подожди минутку! Вот немного денег. Это для вас, и вы можете оплатить аренду. Мне его подарил дедушка. Это для тебя и Майкла!

– О, Мастер Седди! – воскликнула Бриджит испуганным голосом, – Да тут тватцать пьять толларс! Где же ваша мама? Что она скажет?

– Думаю, мне придется пойти на кухню и всё ей разъяснить! – сказала миссис Эррол.

Она тут же вышла из комнаты, и Мистер Хэвишем на некоторое время остался один. Он подошел к окну и задумчиво посмотрел на улицу. Он думал о старом графе Доринкуре, сидящем сейчас в замке, в своей огромной, великолепной, мрачной библиотеке, разбитый подагрой и крайне одинокий, окруженный величием и роскошью, но по-настоящему никем не любимый, потому что за всю свою долгую жизнь он никогда по-настоящему сам не любил никого, кроме себя. Он был эгоистичен, любил потакать своим прихотям, высокомерен и распутен. Граф Доринкорт так обожал свои собственные удовольствия, что у него не было времени думать об интересах других людях; все его богатство и власть, все выгоды от его благородного имени и высокого звания казались ему вещами, которые нужно использовать только для того, чтобы развлекаться и доставлять удовольствие себе любимому – графу Доринкорту; а теперь, когда он стал стариком, все эти волнения и потворство своим желаниям приносили ему только скверное самочувствие, раздражительность и неприязнь к миру, который, конечно же, отвечал ему тем же и не любил его. Несмотря на всё свое великолепие, не было более презираемого старого аристократа, чем старый граф Доринкорт, и вряд ли нашёлся бы более одинокий в мире человек. Он мог бы наполнить свой замок гостями, если бы захотел. Он мог бы устраивать роскошные балы и великолепные охотничьи вечеринки, но он знал, что втайне люди, благосклонно принимавшие его приглашения, боялись его хмурого старого лица и саркастических, язвительных речей. У него был жестокий, острый язык и тяжёлый нрав, и когда у него была такая возможность, он получал удовольствие, насмехаясь над окружающими и заставляя их чувствовать себя униженными и оскорблёнными, в особенности тогда, когда они были горды, самолюбивы или робки по натуре.

Мистер Хэвишем знал наизусть его жестокие повадки и думал о нём, глядя в окно на тесную, тихую улицу. И перед его мысленным взором встал резкий контраст: весёлый, красивый малыш сидит в большом графском кресле и рассказывает о своих друзьях – Дике и торговке яблоками, в своей открытой, свободной, честной манере. И он подумал об огромных доходах, прекрасных, величественных поместьях, богатстве и власти человека над ними во имя добра или зла, которые со временем окажутся в маленьких пухлых ручках маленького лорда Фаунтлероя, так глубоко засунутых в карманы.

– Это будет иметь серьёзные последствия! – сказал он себе, – Это будет иметь серьёзные последствия!

Вскоре Седрик и его мать вернулись в комнату. Седрик был в приподнятом настроении. Он уселся в своё огромное кресло, между матерью и адвокатом, и, приняв одну из своих фирменных причудливых поз, замер, положив руки на колени. Он сиял от удовольствия и радости, видя облегчение и восторг Бриджит.

– Она заплакала! – сказал он, – Она сказала, что рыдает от радости! Я никогда раньше не видел, чтобы кто-то так рыдал от радости! Мой дедушка, должно быть, очень хороший человек! Я и не знал, что он такой хороший, добрый человек! Теперь я уверен, что быть графом гораздо приятнее, чем я думал раньше. Я почти рад – я рад всем сердцем, что стану одним из них!