Читать книгу Идентичность - Фрэнсис Фукуяма, Арнольд Джозеф Тойнби - Страница 3

Не конец, но венец

Как живется интеллектуалу, который сам превратился в бренд, а его идея – в броский лозунг на глобальной авансцене? Надо полагать, нелегко. Остаться автором одного-единственного хита, вспоминая потом всю жизнь свои «15 минут славы», как-то обидно. Это, в конце концов, история не шоу-бизнеса, но мировой политической мысли. Удержаться же в потоке, особенно тогда, когда планета пребывает в фазе кардинальных перемен и многие концепты не переживают даже полного электорального цикла в ведущих странах, очень трудно.

Фрэнсису Фукуяме это удалось. С момента, когда летом 1989 г. в журнале The National Interest появилась знаменитая статья «Конец истории?» (через три года разросшаяся до книги), и до сих пор любое его выступление вызывает повышенный интерес, порождает споры. Конечно, вершиной навсегда останется именно та публикация. Но все его творчество любопытно как хроника трансформации – от эйфории нежданной победы Запада в холодной войне с появившимся чувством исторической правоты через осознание собственной мощи к ее кризису и отрезвлению.

Надо отдать должное Фукуяме – он адаптировал свои взгляды к меняющейся реальности, не цеплялся за мантры, если видел, что они не срабатывают. Так произошел его разрыв с неоконсерватизмом, одним из основателей современной версии которого он был в 1980-е и 1990-е гг. Автор не настаивал и на своей неоспоримой правоте насчет пресловутого «конца истории». Он, правда, не раз сетовал, что в широком обиходе идею вульгаризировали, превратив философические размышления о логике развития в прикладную агитку. Впрочем, это неизбежное следствие интеллектуального попадания в нерв – всякая идея, овладевшая массами и взятая на вооружение вождями, способна ужаснуть ее отца.

Издание, которое вы держите в руках, многие истолковали как окончательный отход Фукуямы от мировоззренческих позиций, изложенных в трудах конца 1980-х – начала 1990-х. Сам автор предуведомляет, что книга не была бы написана, не победи Дональд Трамп на президентских выборах 2016 г. в США и не проголосуй британцы за несколько месяцев до того в пользу выхода из Евросоюза. Эти два события повсеместно расценивались как знаковые – после триумфа либеральной идеи в мировом масштабе она трещала и кренилась в странах, которые ее всегда олицетворяли. Политика идентичности, которой и посвящена новая книга Фукуямы, выглядит антиподом всем универсалистским общегуманитарным подходам, которые легли в основу «либерального порядка» с конца 80-х годов прошлого века. И, объясняя, насколько сложна окружающая нас социально-политическая и ценностно-идейная среда, политический мыслитель, казалось бы, отрекается от собственных представлений тридцатилетней давности.

На деле, однако, это не так. «Идентичность» логически вытекает из «Конца истории и последнего человека», является второй частью дилогии (пока) о непрерывности бытия, которое в итоге все равно движется в предопределенном направлении.

«Конец истории» был книгой о цельности. Истории, идеологии, политико-экономического развития. Говоря более пафосно – о цельности помыслов и устремлений вопреки препонам и обстоятельствам. «Идентичность» – книга о раздробленности и фрагментации. Точнее – о тех самых препонах, которые норовят разрушить цельность. Но и в этом описании многообразия обстоятельств Фукуяма верен себе. Он пытается собрать в единую мозаику все разрозненные камушки, доказывая, что сама по себе либеральная идея – не плоская догма, а объемное и живое руководство к действию, инструкция по преодолению трудностей на пути к светлому будущему.

Отсюда отличительные особенности этой книги. Во-первых, ее вывод намного менее оригинален, чем само повествование. Фукуяма подробно и обстоятельно разбирает, почему прекрасные намерения построить либеральный мир не осуществились. А потом заключает, что ничего, кроме либерального мира, прогресс человечества все равно не обеспечит, так что необходимо учесть ошибки и продолжить двигаться вперед. Во-вторых, автор стремится подтвердить мысль о том, что ход истории все же линеен и имеет если не финальную точку назначения, то как минимум направление. И для этого он собирает воедино очень много очень разных аргументов из различных школ мысли. Сократ и Платон, Мартин Лютер и Мартин Лютер Кинг, Руссо, Гегель, Гоббс и Ницше, Маркс и современные адепты психотерапии – далеко не полный список интеллектуальных гуру, призванных Фукуямой для того, чтобы объяснить сегодняшние проблемы западного мира. Это зачастую сбивает с толку некоторой избыточностью и невыстроенностью, но автор, видимо, идет на такое сознательно – чем мельче элементы мозаики, тем красочнее и реалистичнее должно получиться итоговое изображение. В-третьих, Фукуяма остается предельно западноцентричным. Книга изобилует примерами из самых разных культур и форм государственного устройства. Но задача одна – оттенить и объяснить развитие именно Запада как венца общественно-политического творения.

Главная мысль «Идентичности» кажется вполне очевидной, но знаменует собой революционное мировоззренческое изменение по сравнению с «Концом истории» – экономический детерминизм, заложенный в основу либеральной глобализации конца ХХ в., не в состоянии охватить всю сложность человеческой натуры и, как следствие, социального устройства. Достоинство и тяга людей к признанию являются факторами если и не материальными, то решающими для эффективной работы общественного механизма, будь то в странах арабского Востока и Юго-Восточной Азии или в Соединенных Штатах и Скандинавии. Неолиберальные ожидания того, что сама по себе возможность обогащаться и удовлетворять свои потребности сведет на нет все внутренние терзания человека, не оправдались. И дело не столько в порождаемом капитализмом неравенстве, сколько в отвержении технократического эконометрического подхода как такового. Фукуяма вообще, надо отметить, очень сильно полевел со времени «Конца истории». Не в классическом марксистском одобрении перераспределения, а в плане необходимости «работать» с человеком и учитывать его желания помимо стремления к личному благосостоянию.

Фрэнсис Фукуяма ставит перед собой гигантскую задачу: доказать, что права личности, лежащие в основе либеральной идеи, могут не только вести к индивидуалистическому дроблению обществ, но и, напротив, создавать основу для социальной консолидации. Просто из истории становления либеральной демократии нужно извлечь и другие компоненты, обогатить ее менее догматическим пониманием, которое, признает Фукуяма, очень навредило на последнем этапе. Некоторым образом «Идентичность» – это современный либеральный вариант известной работы Ленина «Три источника, три составные части марксизма». Фукуяма призывает видеть в либеральной демократии намного более сложный синтез идей, чем принято. Подобное, с одной стороны, объясняет сложности, с которыми сталкивается либерально-демократический проект при его практической реализации. С другой – позволяет эти самые сложности преодолеть.

Для отечественного читателя, который привык к критике либерализма в его международно-политическом проявлении («либеральный мировой порядок», на деле представляющий собой доминирование Соединенных Штатов), в книге явно не хватает этого аспекта. Призывы Фукуямы учитывать многообразие обществ, различие культур и чутко относиться к достоинству тех, кто считает его уязвленным, можно было бы легко экстраполировать на «глобальное общество». Однако так далеко автор не идет, поскольку основная идея «Конца истории» о том, что западная либеральная демократия все равно является светлым будущим человечества, спустя 30 лет по-прежнему для него актуальна. Правда, перспективы наступления этого будущего несколько откладываются, но это задержка рейса, а не его отмена. «Политический порядок как внутри страны, так и на международном уровне будет зависеть от сохранения либеральных демократий, обеспечивающих “правильный” тип инклюзивной национальной идентичности».

Фукуяма – один из наиболее часто поминаемых в России представителей западного интеллектуального сообщества. Мало кто читал «Конец истории?», но сама метафора и здесь прочно прилепилась к публичным дискуссиям. Тридцать лет после «Конца истории?» Россия прожила по-своему. Для Запада все начиналось с триумфа, а заканчивается растерянностью. У нас в начале был обвал, потом попытка встроиться в тот самый либеральный порядок «как внутри страны, так и на международном уровне», затем наступил период его решительного, как казалось, отвержения; наконец, по мере его общего кризиса, пришло время для раздумий. Показательно, что тема либерализма внезапно вышла в России на самый верхний политический уровень – свои оценки этой философии высказал сам президент. Либеральная идея в российском дискурсе еще более инструментальна, чем в остальном мире, – это ярлык, щедро навешиваемый во внутренних разбирательствах стиля «ты меня уважаешь?» или «а ты кто такой?». По степени интеллектуальной поляризации Россия, пожалуй, пока что сильно уступает Америке при Трампе, однако приметы этого явления множатся.

Сильная сторона российской идейно-политической действительности – отсутствие зацикленности и догматизма, которые свойственны нынешним западным обществам, особенно их правящим группам. Но здесь же коренится и проблема – поверхностность всякой идеологический дискуссии, которая неизменно преследует какие-то очень конкретные прикладные цели, но не призвана что-то понять о будущем развитии страны. В итоге под шелест меняющихся смысловых «оберток» проводится все более технократическая линия, зачастую просто в форме текущего кризис-менеджмента. Кстати, нашему управленческому классу, особенно той его части, которая отвечает за макроэкономическую стабильность и размышляет о реформах, было бы очень полезно прочитать эту книгу, в которой самый видный представитель либеральной мысли страстно призывает видеть за цифрами человека. У нас получается не всегда. И это тоже следствие сугубой реактивности курса, фиксированности на сиюминутных показателях.

Отчасти это неизбежно в условиях постоянных «качелей», всеобщего смятения и смены вех. Однако последняя по времени книга Фрэнсиса Фукуямы важна как раз тем, что заставляет задуматься об изъянах схематической политики, попыток свести многогранную реальность к неизменному шаблону. Вне зависимости от того, какой именно это шаблон – марксистский, либеральный, консервативный или какой-либо еще.

Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»