Читать книгу Остров Чаек - Фрэнсис Хардинг - Страница 12

Маленькие часы отмеряли время, а Хатин дрожащими пальцами привязала к грубой кукле щепку из очага и принялась за игру, повторяя ее снова и снова, просто чтобы занять себя чем-нибудь.

Зато Арилоу в новом доме как будто излечилась от дурного настроения. Время от времени она взмахивала рукой и стучала по графину с лимонным соком, требуя добавки. Выпивала новую порцию и, довольная, снова обмякала, высовывая наружу кончик языка.

Когда в дверь постучали, сердце Хатин чуть не выскочило из груди. Она кое-как открыла и увидела на пороге Лоана.

– Я сказал, что госпоже Скиталице понадобится еще один помощник, посыльный, – объяснил он, боком протискиваясь в дом. Хатин от нахлынувшей благодарности чуть дурно не сделалось. – Ну и?.. – Он развел руками и чуть пожал плечами, как бы интересуясь, есть ли у Ха-тин план.

– Возможно… – еле слышно проговорила Хатин. – Возможно, придется объяснить, что леди Арилоу, в таком непривычном месте… не может отыскать пути к сорочьим хижинам и прочесть новости. Но если сказать так горожанам, они… не обрадуются.

– Им хватит, – ответил Лоан. – Пока пыль не уляжется. А леди Арилоу, – он красноречиво кивнул в ее сторону, – напомнит им, что она теперь тут главная госпожа Скиталица, а если им не по нраву, что она говорит, пусть идут и чистят рыбу. Может, если их припугнуть, они отстанут?

Больше он не позволил Хатин говорить о сорочьих хижинах. Вместо этого принялся травить неимоверно смешные рыбацкие байки, и оба даже не заметили, как на полу между ними выросла горка персиковых косточек.

Когда на небе замерцали первые звезды, к дому подтянулась свита новой госпожи Скиталицы. Времени больше не осталось, и трое хитроплетов выступили вместе с небольшой толпой горожан по тропе вверх, к сорочьей хижине.

На вершине скалы стоял каменный домик, увенчанный куполом пальмовой крыши. Обычно он темнел одиноким силуэтом на фоне неба, однако сегодня вокруг кипела толпа, необычайно большая даже для ночи новостей.

Хатин за свои годы довелось-таки посмотреть, как через танец общаются меж собой пчелы. Сегодняшней ночью фонари, висящие вокруг хижины, казалось, делали то же самое. «Мед здесь», – как будто сообщали одни, возбужденно покачиваясь на ветру; однако большинство выплясывало: «Беда, беда, сбивайтесь в рой…» Тот же самый пчелиный страх окутывал собравшихся, омываемых волнами шепота.

Наконец белую льняную накидку Арилоу заметили, и толпа подалась вперед. Хатин почувствовала, что ее рукава касаются с почтением и отвращением, жадно и осторожно; давняя нужда в услугах Скитальцев боролась в людях с недоверием к хитроплетам.

– Леди Арилоу, найдите нам убийц миледи Пейдж, отыщите бандитов в холмах…

– Леди Арилоу, скажите, вдруг инспекторов унесли орлы…

– Леди Арилоу, посмотрите, вдруг остались еще живые Скитальцы…

– Кто здесь? – раздалось из домика.

– Юная госпожа Скиталица из окрестной деревни, миледи фонарщица, – прокричала толпа.

В каждой сорочьей хижине обитал хранитель. Он менял объявления и поддерживал огонь в фонарях, чтобы любой Скиталец мог прочесть послания. Также фонарщики вслух читали объявления, по кругу, потому что среди Скитальцев было мало тех, кто понимал как символы языка знати, так и прочие пиктограммы.

– У вас новая юная Скиталица? И почему же, во имя всего святого, мне никто ничего не сказал? Ну что же, пусть войдет!

Толпа расступилась, и Хатин повела Арилоу вверх по ступеням, в хижину – мимо согбенной фигуры фонарщицы, вставшей в дверях. Старая хранительница стояла неподвижно, хмуро вглядываясь в темноту. Казалось, она к чему-то прислушивается. Вокруг нее висели деревянные таблички, квадратики оленьей кожи, покрытые грубыми письменами, и кусочки крашеной коры. Среди посланий на языке знати нашлись и те, которые были составлены древними затейливыми пиктограммами, странными и похожими на образы из сновидений: птицы с виноградными гроздьями вместо голов, змеи, обвивающие переломленные луны…

Здесь были новости со всего города и окрестных деревень и – что важнее всего – сообщение о гибели миледи Пейдж и исчезновении инспекторов Скитальцев. Все ждали, что Арилоу вот-вот отправит разум в полет к остальным сорочьим хижинам, чтобы принести оттуда вести из Верхогляда, да и со всего Острова Чаек…

– Наша госпожа Скиталица очень устала… – Возвращаться к людям Хатин не спешила.

– Тогда пусть отдохнет, а то еще захворает, – прошептала старушка. – Думаю, слухи правдивы, и Скитальцев поразил бич. Сегодня та ночь, когда в этой хижине должен побывать разум каждого Скитальца на острове, но ни один не прибыл.

– Доктор хранительница… откуда вы знаете?

– Чувствую, – запросто ответила старушка. – Каждый умеет ощутить взгляд затылком. Разве есть разница, даже если глаза эти смотрят на тебя за много миль? Я приучилась ловить на себе взгляды Скитальцев, но сегодня ночью ни один из них тут не побывал.

Хатин так и уставилась на нее. Она ни разу не слышала, чтобы кто-то ощущал присутствие Скитальца, и подумала: не сказалась ли на разуме старушки одинокая жизнь на вершине скалы? И все же… эта женщина может оказаться неожиданным союзником. Вдруг у них вместе получится убедить людей, что Арилоу больна, что ей нужен отдых, больше времени…

– Пара глаз, давно закрывшихся, – прошептала старуха, возвращаясь на место, где сидела. – Серебристых, устремленных к звездам глаз. – Она провела по рукам кончиками пальцев, словно прогоняя мурашки. – Когда-то я заглядывала в них, – пробормотала она, и Хатин заметила в ее собственных бледных глазах слезы. – Когда-то, когда была очень молода. Он был Скитальцем, и хотя он не смотрел прямо на меня, я чувствовала дрожь, если его взгляд змеей скользил по мне. И весь остаток дня ощущала, как он следит за мной.

За обвисшей кожей и раздутым животом Хатин тщетно пыталась разглядеть молодую, стройную девушку.

– Мне пришлось в туман возвращаться в нашу деревню, и он, должно быть, потерял мой след. Долгие месяцы, когда мне доводилось стоять на пронзительном ветру или подставлять лицо волнам, я ощущала холод и думала о нем, и на мгновение мне верилось, что он отыскал путь ко мне. Но, увы…

– А он… потом все же отыскал вас? – Несмотря на волнение, Хатин слушала завороженно.

– Да уж, я позаботилась об этом единственным доступным способом. Разогнав прочих женихов, подалась в хранительницы. В первый день я запалила фитиль одного из фонарей и снова ощутила это – как будто меня нежно погладили перьями холода. Я научилась ощущать и взгляды других, но те были торопливые – словно по щеке трепали. Этот же – единственный задерживался.

«Ты променяла жизнь на взгляд», – в недоумении подумала Хатин.

– Сегодня он впервые не явился на встречу, – сообщила хранительница, потирая руки, как делают бабушки на похоронах. – Он не пропустил бы встречу, если бы его глаза были открыты. А они закрылись, теперь уже навсегда.

От двери вдруг потянуло ветром. Один фонарик погас, выпустив струйку дыма. На глазах у Хатин старуха принялась переходить от одного фонаря к другому, поднося к ним ладонь, пока не нашла погасший. И только наблюдая, как она возится с фитилем, Хатин поняла, отчего старуха двигается столь медленно, на ощупь. Она была слепа.

Хатин поспешила помочь, поправила фитиль. Хранительница улыбнулась и тепло взяла ее за руку кончиками морщинистых пальцев. Коснулась плетеных травяных колец, ракушечных браслетов на запястьях. Утопленные в тенях складки на ее лице задрожали. Старуха оттолкнула руку Хатин.

– Прочь от меня! Грязная маленькая хитроплетунья! – Ее слепые глаза напоминали мраморные шары.

– Хатин… – в дверях возник встревоженный Лоан. Все еще потрясенная порывистой, как море, сменой настроения старухи, Хатин вдруг осознала, что толпа снаружи ропщет. – Ты должна с ними поговорить. Оттягивать больше нельзя.

Дрожа, Хатин вывела Арилоу на улицу. Шум моментально смолк – все приготовились услышать тихие, расплавленные слова прорицания.

– Жители Погожего, – голос Хатин надломился, – я отсылала разум вдаль, и теперь встревожена. Мой дух устал, и я не могу разглядеть огни прочих хижин. Возможно, их еще не осветили…

Голоса забурлили в толпе: взволнованные, возмущенные, недоверчивые.

– Зачем впустили ко мне хитроплетунью? – опаляя ночную тьму, раздался голос старой фонарщицы. – Почему не сказали, что в хижине у меня раковинозубая хитроплетунья? Кто дал ей право касаться грязными руками моих фонарей?

Ж-ж-ж, ж-ж-ж. Пчелы что-то заподозрили, пчелы гневаются.

– Что ты сделала с фонарями? – выкрикнул кто-то.

– Что вы сделали с фонарями в остальных хижинах? – выпалил еще кто-то.

– Почему не говорите нам, что творится в других частях острова?

– Ой, да перестаньте уже, детишки! И так ясно, почему нас держат в неведении. – Этот громкий и насмешливый голос Хатин узнала бы где угодно, даже если бы его исказил новый прикус. Где-то в разгоряченной толпе стояла Джимболи, обнажив в улыбке сверкающие зубы; птичка скакала у нее над головой, точно неспокойная мысль. – Подумайте! Во всех хижинах темно, кроме этой? Все Скитальцы, кроме хитроплетуньи, мертвы? Что же они, по-вашему, сделали? Что, по-вашему, говорил в письме инспектор Скейн? Вы сами все слышали! Он знал, что умрет, что его убьют хитроплеты. Его и прочих Скитальцев на острове! Наверное, так он и записал в дневнике – на страницах, которые хитроплеты потом вырвали!

Джимболи знает. Откуда?!

– Вот! – Хатин наконец разглядела ее угловатую фигуру в толпе: она размахивала листком пергамента над головой. – Вот вам и доказательство! Письмо, записанное у кровати господина Минхарда Прокса, которого море выбросило на берег у Сапфировой Крепости! Он сказал, что сидел в лодке, а веревку перерезали, что его отправили дрейфовать в море! Скейна с ним не было! Они солгали! В чем еще они лгали?

«Возможно ли такое? Минхард Прокс выжил?! И если да, то как его письмо попало в руки к Джимболи, а не в карман губернатора?»

Ж-ж-ж, ж-ж-ж, рев. Хатин ощутила ненависть горожан, как волну жара.

– Я ваша госпожа Скиталица! – закричала она, пытаясь заглушить вал, который готовился накрыть ее. – Я ваша госпожа Скиталица и требую…

Арилоу внезапно взвыла и выгнулась назад. Хатин обернулась посмотреть и увидела, как сестра облизывает разбитую губу: кто-то бросил в нее чем-то. Стон Арилоу превратился в грубый, истошный вопль – она взмахнула руками и угодила ребром ладони в лицо мужчине, который пытался ухватить ее за накидку.

– Мой глаз! – Он тут же согнулся пополам и скорчился на земле. – Она мне глаз прокляла!

Хатин отчаянно пыталась отпихивать протянутые к сестре руки. Из темноты выскочила молодая женщина в траурном чепце и схватила Арилоу за плечи.

– Верни душу моей малышки! – закричала она. – Это ты украла ее и выпила ради силы – я вижу, как она смотрит сквозь твои глаза!

Это уже были не люди. Их лица пучились и выгибались, принимая новое выражение, пока не стали похожими на сжатые кулаки. Приливом рук Хатин и Арилоу мотало из стороны в сторону.

– Оставьте меня! – завопила Хатин, когда ее ухватили за волосы. – Я ваша госпожа Скиталица! Вы еще не знаете, на что я способна… если не уберете руки, я…

И, словно в ответ на повеление, несколько человек вскрикнули. Толпа расступилась, и стало видно золотое сияние. Дверную раму сорочьей хижины лизало пламя.

Раздались еще крики; люди кинулись забрасывать огонь землей, сбивать его фартуками и голыми руками. Болезненная хватка на волосах Хатин наконец разжалась, и она взяла Арилоу за дрожащие руки. Пройдет мгновение-другое, и люди вспомнят о госпоже Скиталице, увидят, как помощница отчаянно увлекает ее за собой по темной тропинке…