Читать книгу Три часа между рейсами (сборник) - Френсис Скотт Фицджеральд - Страница 9

Какие-то дурные шутники отметили Хеллоуин, расколов боковые окна автобуса, – те покрылись сеткой трещин и в любой момент могли осыпаться внутрь; посему она перебралась в самый конец салона, на места для негров. У нее имелся чек от пациента, но в такой поздний час его негде было обналичить; после оплаты проезда в кошельке остались только четвертак и цент.

В приемной агентства миссис Хиксон она застала двух знакомых медсестер.

– Кто у тебя сейчас? – спросила одна из них.

– Алкоголик, – сказала она.

– Ах да, Грета Хоукс говорила – тебе достался тот карикатурист в отеле «Форест-парк».

– Он самый.

– Я слышала, он руки распускает.

– Со мной он вел себя прилично, – соврала она. – Если не обращаться с ними как с осужденными преступниками, то…

– Не сердись, я просто повторяю слухи, а болтают всякое про этих алкашей – будто они и под юбку сиделке залезть не прочь…

– Да замолчи ты! – воскликнула она, сама удивившись своей горячности.

Минуту спустя из кабинета вышла миссис Хиксон и, попросив остальных продолжать, жестом пригласила ее к себе.

– Обычно я не направляю молодых сиделок к подобным пациентам, – начала она. – Мне сообщили о вашем звонке из отеля.

– На самом деле все было не так уж плохо, миссис Хиксон. Просто он сам не понимал, что делает, но мне никакого вреда не причинил. Я больше волновалась за свою репутацию в агентстве. А вчера весь день он вел себя безупречно. Даже нарисовал для меня…

– Я не хотела посылать вас к этому пациенту, но так уж вышло, – сказала миссис Хиксон, перебирая учетные карточки. – Вы ведь работали с туберкулезниками? Ага, вот вижу, что работали. Тут как раз есть…

Их разговор прервала череда телефонных звонков, и сиделка слышала, как миссис Хиксон отвечает кому-то быстро и четко:

– Сделаю что смогу, но решение в таких случаях принимает врач… Нет, это вне моей компетенции… Привет, Хэтти… Нет, сейчас никак не получится… Слушай, у тебя найдется кто-нибудь опытный для работы с алкоголиком? Есть клиент по этой части в «Форест-парке»… Перезвони мне, хорошо?

Она положила трубку.

– Подождите немного в приемной. Да, кстати, что он за тип? Позволяет себе лишнее?

– Хватал меня за руку, не давая сделать укол, – сказала она.

– Еще один инвалидный герой, – проворчала миссис Хиксон. – По таким клиника плачет… Через пару минут я оформлю вам направление к пациентке, с которой хлопот почти не будет, так что сможете отдохнуть. Это пожилая женщина…

Снова раздался телефонный звонок.

– Слушаю… А, это ты, Хэтти… Понятно, а как насчет этой здоровячки Свенсен? Она, если что, любого пьянчугу скрутит… А Джозефина Маркхэм? Она живет в твоем доме, верно? Позови ее к телефону… – Недолгая пауза. – Джо, ты не возьмешь одного известного рисовальщика – или художника, уж не знаю, как там они себя называют… Сейчас он в «Форест-парке»… Нет, я не в курсе, надо будет спросить доктора Картера, он объявится часам к десяти…

Далее последовала затяжная пауза, изредка прерываемая репликами миссис Хиксон:

– Так, так… Да, я тебя отлично понимаю… Но этот случай не опасный – просто довольно-таки трудный. Я вообще не люблю направлять девушек в отель, зная тамошнюю публику… Ладно, я найду кого-нибудь еще, пусть даже время не самое подходящее… Извини за беспокойство… Да, передай Хэтти – надеюсь, та шляпка подошла в тон платью…

Положив трубку, миссис Хиксон сделала пометки в своем блокноте. Эта на редкость энергичная деловая женщина когда-то сама была молоденькой медсестрой и гордой идеалисткой, пройдя через все тяжкие: ее нещадно эксплуатировало начальство, оскорбляли почем зря всезнайки-интерны, мучили привередливые пациенты, в чьих глазах она была безропотной жертвой, отданной на заклание их почтенной старости. Покончив с записями, она резко поднялась из-за стола:

– Каких пациентов вы предпочитаете? Как я уже сказала, есть одна милая старушка…

В карих глазах сиделки промелькнул огонек – вспомнился недавно виденный фильм о Пастере[44], а также книга о Флоренс Найтингейл[45], которую они читали на курсах медсестер. Как же они в ту пору гордились своей новенькой формой и даже в холодную погоду не надевали поверх нее пальто, перебегая через улицу между корпусами филадельфийского больничного комплекса, – гордились ничуть не меньше, чем гордятся своими меховыми манто великосветские дебютантки, отправляясь на бал в роскошном отеле.

– Я… Пожалуй, я еще поработаю с этим пациентом, – сказала она, едва перекрывая голосом какофонию телефонных звонков. – Я готова вернуться туда прямо сейчас, раз уж нет никого на замену.

– Ну вот, только что говорили, что больше не хотите иметь дела с алкоголиками, а теперь уже готовы вернуться к одному из них.

– Быть может, я несколько сгустила краски. Думается, я смогу ему помочь.

– Что ж, как хотите. А если он станет выкручивать вам руки?

– Ничего у него не выйдет, – уверенно сказала сиделка. – Взгляните на мои запястья: я два года играла за баскетбольную команду Уэйнборской школы. Я сумею с ним справиться.

Миссис Хиксон с минуту молча глядела на нее.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Но имейте в виду: любые пьяные обещания этих людей утратят силу сразу после того, как они протрезвеют. Я через все это уже проходила и знаю. Заранее договоритесь с кем-нибудь из прислуги отеля, чтобы вам пришли на помощь, если потребуется. С этими алкоголиками ни в чем нельзя быть уверенным – иные вроде безобидны, другие нет, но на внезапные выходки способен любой из них.

– Я это запомню, – сказала сиделка.

Она вышла на улицу; ночь была на удивление светлой для этого времени года; сыпала снежная крупа, штрихами забеливая черно-синее небо. Обратный автобус оказался тем же самым, что привез ее сюда, только разбитых окон в нем стало больше; водитель злился и грозил ужасными карами озорникам, попадись они ему под руку. Она понимала, что водитель не столько злится на конкретных людей, сколько дает выход накопившемуся раздражению в целом. Точно так же у нее вызывала раздражение мысль об алкоголиках как таковых. Скоро уже она доберется до гостиничного номера и при виде конкретного алкоголика, жалкого и беспомощного, будет испытывать к нему смесь презрения и сочувствия.

Сойдя на нужной остановке, она по длинным ступеням спустилась к отелю; холодный воздух подействовал бодряще. Она будет ухаживать за этим пациентом хотя бы потому, что не нашлось никого другого, и еще потому, что лучшие представители ее профессии всегда берутся за самые трудные случаи, которые не по плечу остальным.

Она постучалась в дверь, заранее приготовив вступительную фразу.

Он открыл сам, одетый как на званый обед – в смокинге и даже с котелком на голове; недоставало только бабочки и запонок.

– А, привет, – произнес он небрежно. – Рад, что вы вернулись. Я уже давно проснулся и вот собираюсь на прием. Что там с ночной сиделкой?

– Я буду дежурить и ночью, – сказала она. – Согласилась поработать круглые сутки.

Он ответил на это приветливо-безразличной улыбкой:

– Проснувшись, я не застал вас в номере, но что-то подсказывало мне, что вы еще появитесь. Пожалуйста, найдите мои запонки. Они либо в черепаховой шкатулке, либо…

Оглядев свой наряд, он поправил лацканы и втянул манжеты поглубже в рукава.

– А сперва я подумал, что вы меня бросили, – заметил он как бы между прочим.

– Я тоже так думала.

– Там на столе новая серия рисунков, – сказал он. – Сделал специально для вас.

– К кому вы идете на прием? – спросила она.

– К секретарю президента. Уже замучился со сборами и хотел вообще отказаться от этой затеи, но тут пришли вы. Не освежите меня порцией хереса?

– Только один бокал, – устало согласилась она.

Чуть погодя он позвал из ванной:

– Сестра, сестра, свет очей моих, где же вторая запонка?

– Уже несу.

В ванной она отметила бледность его лица и лихорадочный блеск в глазах, одновременно уловив запах мятных лепешек и джина у него изо рта.

– Надеюсь, вы уходите ненадолго? – сказала она. – В десять часов придет доктор Картер.

– Что значит «я ухожу»? Мы идем вместе.

– Что? – воскликнула она. – В этом свитере и юбке? Еще чего не хватало!

– Тогда и я не пойду.

– Вот и прекрасно, отправляйтесь в постель – там вам сейчас самое место. Разве нельзя повидать этих людей завтра днем?

– Конечно же нет.

– А, ну конечно же!

Она потянулась вверх над его плечами, завязывая бабочку. Манжеты рубашки сильно измялись после его возни с запонками, и она предложила:

– Неплохо бы вам переодеть рубашку, раз уж идете на светский прием.

– Ладно, только я сделаю это сам.

– Почему вы отказываетесь от моей помощи? – возмутилась она. – Почему бы мне не помочь вам одеться? Для чего тогда нужна сиделка? Или вы думаете, я никогда не помогала мужчинам одеваться?

Внезапно он присел на крышку унитаза.

– Хорошо, помогайте.

– Эй, только за руки не хвататься! – сказала она строго, а когда он дернулся снова, извинилась.

– Ничего, это не больно, – сказал он. – Сейчас увидите.

Она сняла с него смокинг, жилет, рубашку и собралась стянуть через голову майку, но он помешал ей, затягиваясь сигаретой.

– А теперь смотрите, – сказал он. – Раз, два, три!

Она потянула вверх майку, и в тот же момент он, точно кинжал, вонзил себе в область сердца багрово-пепельный кончик сигареты, раздавив окурок о медную пластинку размером с долларовую монету на своем левом ребре и ойкнув, когда одна искра слетела на живот.

«Вот и повод проявить выдержку», – сказала она себе. В его шкатулке она видела три военные медали, но и самой ей не раз приходилось рисковать, ухаживая за инфекционными больными, – бывали у нее туберкулезники, а однажды попалось кое-что пострашнее, хотя она тогда этого не знала и до сих пор не простила врача, утаившего от нее диагноз.

– Должно быть, вам нелегко приходится с этой штукой, – сказала она с нарочитой бодростью, обтирая его тело губкой. – Она когда-нибудь затянется?

– Никогда. Это же медяшка.

– И все равно это не оправдывает ваше издевательство над собой.

Его большие карие глаза посмотрели на нее в упор – пронзительно, отчужденно, потерянно. И в этом недолгом, почти мимолетном взгляде ей вдруг открылось желание смерти; и стало ясно, что все ее знания и навыки в данном случае бесполезны, – помочь ему она не в состоянии. Он поднялся, опираясь на раковину, и устремил взгляд на что-то перед собой.

– Нет уж, пока я здесь, никой выпивки вы не получите, – сказала она.

В следующий миг она поняла, что взгляд этот не имеет касательства к выпивке, хотя и нацелен в тот угол, где она ранее разбила бутылку джина. Она смотрела на его красивое лицо, выражавшее растерянность и вызов одновременно, и боялась даже искоса проследить направление его взгляда, ибо знала, что там, в углу, он видит смерть. Вообще-то, смерть была ей не в новинку – доводилось слышать ее приближение, чуять ее характерный запах, – но никогда прежде она не видела смерть до того, как та завладеет своей жертвой, а этот человек сейчас видел ее в углу комнаты; и смерть оттуда глядела на него, пока он откашливался, а затем, сплюнув себе на ладонь, вытер ее о штанину. Секунду-другую плевок, пузырясь, блестел на ткани как свидетельство его последнего жеста…

На другой день она попыталась описать свои ощущения миссис Хиксон:

– С этим просто нельзя совладать, как сильно ты ни старайся. Пусть бы он выкручивал мне руки вплоть до разрыва связок, оно б и вполовину не было так больно. Тяжелее всего понимать, что ты бессилен хоть как-то помочь, – все напрасно.