Читать книгу Успешное покорение мира (сборник) - Френсис Скотт Фицджеральд - Страница 16

Доктор Бейкон, угадав пиковое положение Бэзила, а возможно, и глубину его страданий, все же организовал для него поездку в Нью-Йорк. Сопровождающим был назначен мистер Руни, футбольный тренер и по совместительству преподаватель истории. В свои двадцать лет мистер Руни разрывался между карьерой полицейского и поступлением в один из небольших, но дорогих колледжей Новой Англии; вообще говоря, это был неудобный кадр, и доктор Бейкон рассчитывал к Рождеству от него избавиться. Тренер глубоко презирал Бэзила – в минувшем сезоне тот проявил себя как ненадежный игрок, ни рыба ни мясо, – но для поездки в Нью-Йорк у мистера Руни нашлись собственные мотивы.

В поезде Бэзил смиренно сидел рядом с ним и смотрел через массивное тренерское плечо на пролив Лонг-Айленд и вспаханные поля округа Уэстчестер. Дочитав и свернув газету, мистер Руни погрузился в недовольное молчание. После плотного завтрака он не успел утрамбовать пищу физическими упражнениями. Ему вспомнилось, что Бэзил – заносчивый парень: пусть бы сморозил какую-нибудь наглость, а уж он бы прижал его к ногтю. Сил не было терпеть это безропотное молчание.

– Ли, – без предисловий начал он, неубедительно изображая дружеское участие, – может, перестанешь валять дурака?

– Что вы сказали, сэр? – После утренних волнений Бэзил до сих пор пребывал в трансе.

– Я спрашиваю: ты когда-нибудь возьмешься за ум? – В голосе мистера Руни зазвучала угроза. – Или собираешься всю жизнь быть козлом отпущения?

– Нет, не собираюсь.

Бэзил похолодел. Неужели даже на один день нельзя об этом забыть?

– Ты, главное, не заносись. На уроках истории я тебе пару раз чуть шею не свернул. – (Бэзил не нашелся с ответом.) – А на футбольном поле, – продолжал мистер Руни, – наоборот, хвост поджимаешь. Мог бы играть лучше всех, если б захотел – как тогда, против второй команды Помфрета, но кураж потерял.

– Напрасно я перешел во вторую команду, – сказал Бэзил. – У меня веса не хватает. Лучше бы в третьей остался.

– Да ты просто дрейфишь, вот и все. Пора взяться за ум. И на уроках вечно ворон считаешь. Если и дальше так пойдет, не видать тебе колледжа как своих ушей.

– Но я в пятом классе самый младший, – неосторожно возразил Бэзил.

– Думаешь, ты самый умный, да? – Он свирепо уставился на Бэзила.

Внезапно в нем произошла какая-то перемена, и на некоторое время оба опять умолкли. Когда за окном потянулись скученные предместья Нью-Йорка, тренер заговорил намного мягче, как будто одумался:

– Ли, хочу оказать тебе доверие.

– Да, сэр.

– Пойди где-нибудь перекуси, а потом отправляйся на спектакль. У меня тут дело есть; успею – присоединюсь к тебе в театре. Не успею – встретимся у выхода.

У Бэзила екнуло сердце.

– Да, сэр.

– Надеюсь, ты в школе не проболтаешься – ну, о том, что я ездил по делам.

– Нет, сэр.

– Вот и проверим, сможешь ли ты хоть раз прикусить язык, – сказал тренер, обращая разговор в шутку, а потом назидательно добавил: – И чтобы ни капли алкоголя, понял?

– Что вы, сэр!

Бэзила покоробило это предположение. Он никогда не пробовал спиртного, даже не допускал такой возможности, разве что в мечтах пригубил неосязаемое и непьянящее шампанское.

По совету мистера Руни он решил пообедать у вокзала, в отеле «Манхэттен», где заказал клубный сэндвич, картофель фри и шоколадное парфе. Краем глаза он разглядывал беззаботных, жизнерадостных, вальяжных посетителей за соседними столиками, наделяя их романтическим ореолом, от которого эти его возможные сограждане по Среднему Западу ничуть не проигрывали. Школа свалилась с плеч, как ненужная ноша; она отзывалась лишь досадной суетой, и то где-то вдалеке. Он даже не сразу вскрыл засунутое в карман письмо, доставленное утренней почтой, поскольку оно пришло не куда-нибудь, а в школу.

Неплохо было бы заказать добавку парфе, но Бэзил не решился лишний раз беспокоить сбившегося с ног официанта и развернул перед собой листок. Письмо было от матери.

ДОРОГОЙ БЭЗИЛ!

Пишу в страшной спешке – не хотела тревожить тебя телеграммой. Дедушка уезжает за границу, на воды, и хочет, чтобы мы поехали вместе с ним. Ты сможешь закончить этот учебный год в Гренобле или в Монтре, выучишь язык, да и мы будем поблизости. Если, конечно, у тебя будет такое желание. Я знаю, как ты полюбил Сент-Реджис; там у тебя и футбол, и бейсбол – в Европе такого, конечно, не будет, но, с другой стороны, перемена обстановки тоже не помешает, если даже придется на год отложить поступление в Йель. Как обычно, даю тебе возможность выбора. Когда ты получишь это письмо, нам почти сразу придет время возвращаться домой; в Нью-Йорке мы остановимся в отеле «Уолдорф», можешь заехать к нам на пару дней, даже если решишь не бросать школу. Обдумай все хорошенько, сынок.

С любовью к моему дорогому мальчику,

МАМА

Бэзил вскочил со смутным намерением тут же отправиться в «Уолдорф» и забиться в какой-нибудь чулан до приезда матери. Потом, решив напоследок сделать красивый жест, он повысил голос, добавив в него своих первых басовых нот, и без стеснения подозвал официанта. Прощай, Сент-Реджис! Прощай, Сент-Реджис! Он задыхался от счастья.

«Господи! – безмолвно восклицал он. – Господи! Господи! Господи! Пропадите вы пропадом, доктор Бейкон, и мистер Руни, и Брик Уэйлз, и Толстый Гаспар. Пропадите вы пропадом, Багз Браун, и домашний арест, и кличка Пузырь». Они даже не стоили ненависти, потому что превратились в бессильные тени из застывшего мира, откуда он теперь ускользал, улетал и на прощанье помахивал рукой. «Счастливо оставаться! – снизошел он до них. – Счастливо оставаться!»

Его сентиментальную радость охладил только грохот Сорок второй улицы. Придерживая рукой бумажник, чтобы не стать жертвой вездесущих карманников, он осторожно двинулся в сторону Бродвея. Ну и денек! Надо будет сказать мистеру Руни… Можно туда не возвращаться! А может, лучше вернуться – пусть знают, чем он будет заниматься, оставив их прозябать в школе.

Дойдя до театра, он вошел в вестибюль и попал в женственную, припудренную атмосферу дневного спектакля. Вытаскивая из кармана свой билет, он обратил внимание на точеный профиль в каких-то пяти шагах. Он принадлежал хорошо сложенному, светловолосому молодому человеку лет двадцати, с волевым подбородком и внимательными серыми глазами. Бэзил изо всех сил напряг извилины и вспомнил имя – более чем имя – легенду, знак небес. Ну и денек! Он никогда в жизни не встречал этого человека, но по тысяче виденных фотографий безошибочно определил, что это Тед Фэй, капитан футбольной команды Йеля, который минувшей осенью практически в одиночку порвал и Гарвард, и Принстон. Бэзила пронзила сладостная мука. Профиль отвернулся; толпа кишела; герой исчез. Но Бэзила не покидало чувство единения с Тедом Фэем, которое обещало остаться с ним до конца спектакля.

В шелестящем, шепчущем, сладко пахнущем полумраке зрительного зала он читал программку. Это был всем спектаклям спектакль, давняя его мечта; пока не подняли занавес, даже эта программка приобрела ореол святости, как предвестница настоящего зрелища. Но когда занавес поплыл вверх, она превратилась в ненужную бумажку, которую Бэзил небрежно уронил на пол.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. Лужайка в предместье Нью-Йорка.

Зрелище оказалось чересчур ярким и блескучим, чтобы воспринять его целиком; действие развивалось так стремительно, что Бэзил многого не уловил; пусть бы мама по приезде сводила его сюда еще разок… на следующей неделе… завтра…

Прошел час. На сцене теперь происходили очень грустные события; хоть и с юмором, но грустные. Девушка… мужчина. Что разлучало их даже сейчас? Ох уж эти трагические ошибки и недоразумения. Как печально. Неужели нельзя посмотреть друг другу в глаза и все понять?

В вихре света и звука, решимости, ожиданий и неминуемых бед первое действие завершилось.

Он вышел из зала. Поискал Теда Фэя и, кажется, заметил его у плюшевой торцевой стены, но не точно. Купил пачку сигарет, закурил и приготовился насладиться первой затяжкой, но тут загремела музыка, и он опрометью бросился обратно в зал.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. Вестибюль отеля «Астор».

Она и впрямь была, как пелось в арии, Прекрасной Розой Ночи. Вальс поднял ее над сценой, придал ей нестерпимой красоты и с последними аккордами плавно вернул, как невесомый листок, с небес на землю. Высший свет Нью-Йорка! У кого повернется язык осуждать, если ее закружил этот блеск и она исчезала в спелом утреннем янтаре оконных рам или растворялась в далекой чарующей музыке, когда открывалась и закрывалась дверь бального зала? Хвала сверкающему городу.

Прошло полчаса. Ее истинный возлюбленный подарил ей розы, похожие на нее, а она с презрением швырнула их к его ногам. Смеясь, она повернулась к другому и закружилась в танце – в безумном, неудержимом танце. Стойте! Это нежное сопрано тонких духовых, эта низкая, волнистая нота великолепных струнных. Проникновенный и щемящий, стремительный, как порыв чувства, летящий над сценой мотив снова подхватил ее, как беспомощный листок, покорный ветру:

Через несколько минут толпа подхватила Бэзила, до странности потрясенного и взволнованного, и вынесла в фойе. Взгляд его тут же упал на почти забытый, претерпевший удивительную метаморфозу призрак мистера Руни.

По правде говоря, мистер Руни явился в несколько разобранном виде. Во-первых, на нем была совсем другая шляпа – куда меньшего размера, нежели та, что днем. Во-вторых, лицо его утратило былую топорность и сделалось безмятежным и нежно-бледным; галстук, а отчасти и рубашка загадочным образом оказались поверх мокрого насквозь пальто. Как мистеру Руни удалось за недолгих четыре часа довести себя до такого состояния – это можно было объяснить разве что освобождением искрометного, вольнолюбивого духа из-под гнета школы для мальчиков. Мистер Руни был рожден для трудов под ясным светом небес и – видимо, полуосознанно – шел навстречу своей неизбежной участи.

– Л-л-ли, – невнятно произнес он, – пора те поумнеть. Я тя н-н-научу, как поумнеть.

Чтобы избежать угрожающей перспективы обучения прямо в фойе, Бэзил неловко сменил тему.

– Не желаете ли посмотреть спектакль? – осведомился он, польстив мистеру Руни предположением, что тот в состоянии смотреть спектакль. – Постановка великолепная.

Мистер Руни снял шляпу, под которой темнел колтун из мокрых волос. На миг у него в мозгу шевельнулось осознание реальности.

– Н-н-нужно ехать в школу, – мрачно и неуверенно выговорил он.

– Но спектакль еще не закончился, – в смятении запротестовал Бэзил. – Мне необходимо досмотреть последний акт.

Покачиваясь, мистер Руни разглядывал Бэзила, смутно понимая, что его судьба теперь в руках этого мальчишки.

– Л-л-ладно, – согласился он. – Возьму че-нибудь пожевать. Я тут рядом.

Сделав крутой разворот, он заковылял вниз и по дуге перебрался в соседнее здание, где находился бар. Бэзил, не чуя под собой ног, вернулся в партер.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ. Сад на крыше дома мистера ван Астора. Ночь.

Прошло полчаса. Все должно было закончиться хорошо. Актер-комик превзошел самого себя, он с одинаковой готовностью то плакал, то смеялся, а в тропическом небе занималось ожидание счастья. Еще один пленительно-грустный дуэт – и долгий миг несравненной красоты внезапно завершился.

Обтекаемый толпой, Бэзил задумчиво стоял в вестибюле. Благодаря маминому письму и этому спектаклю он избавился от обид и от жажды мести – он стал таким, как прежде, и готовился совершить правильный поступок. Он спросил себя: правильно ли будет тащить мистера Руни в школу? Дойдя до питейного заведения, Бэзил осторожно приоткрыл болтающуюся на петлях дверь и заглянул внутрь. Он понял одно: у стойки мистера Руни не было. Тогда он немного побродил по улице и вернулся, чтобы сделать вторую попытку. Эти двери выглядели в его глазах как хищные челюсти; подобно любому несовременному мальчику со Среднего Запада, он испытывал ужас перед злачными местами. Третья попытка увенчалась успехом. За столиком в дальнем конце зала крепко спал мистер Руни.

В раздумье Бэзил опять походил туда-обратно. Что, если дать мистеру Руни полчаса? Если не очухается, придется уезжать без него. В конце-то концов, мистер Руни отравлял ему жизнь в течение всего футбольного сезона; теперь Бэзил мог просто на него забить, а через пару дней – и на всю школу.

Он опять стал мерить шагами улицу и в какой-то миг, окинув взглядом примыкающий к театру проезд, увидел вывеску: «Служебный вход». У него появился шанс поглазеть на выходящих актеров.

Бэзил выжидал. Навстречу ему ручейком текли женщины, но в ту пору Система Звезд еще не достигла своего апогея, а потому он решил, что эти невзрачные создания – в лучшем случае гардеробщицы. Внезапно среди них возникла девушка под руку с молодым человеком, и Бэзил отскочил в сторону, будто испугался, что его узнают, а потом бросился назад, задыхаясь, как от сердечного приступа: это была Она – хрупкая лучезарная красавица девятнадцати лет, а рядом с нею шагал Тед Фэй.

Рука об руку они прошли мимо; Бэзил невольно последовал за ними. Девичья головка склонялась к Теду Фэю, что придавало этой эффектной паре интимный вид. Перейдя на другую сторону Бродвея, они свернули к отелю «Никербокер», и Бэзил, по-прежнему державшийся шагов на двадцать позади, успел заметить, как они вошли в чайный салон, вытянутый вдоль фасада. Официант усадил их за столик для двоих, принял заказ, и они, оставшись наедине, пылко потянулись друг к другу. На глазах у Бэзила Тед Фэй сжал ее пальцы, обтянутые перчаткой.

Чайный салон был отгорожен только шеренгой елочек в кадках. Бэзил прошелся вдоль этого ряда и занял кресло, ближайшее к столику Теда Фэя.

Девушка говорила тихо, с запинкой, совсем не так уверенно, как на сцене, и очень грустно:

– Да, Тед, конечно, да.

На протяжении всего их долгого разговора она не раз повторила: «Да, Тед, конечно, да» и еще «Это не так, Тед». Слов Теда Бэзил не слышал.

– …говорит, через месяц и отсрочек больше не потерпит… В каком-то смысле да, Тед. Это трудно объяснить, но он так много делает для нас с мамой… Зачем себя обманывать?

– …

– …Это беспроигрышная роль, он мог поручить ее любой актрисе и сделать из нее знаменитость… Он необыкновенно заботлив. Я ему многим обязана.

От волнения у Бэзила обострился слух; Тед Фэй произнес:

– А еще говоришь, что любишь меня.

– Пойми, год назад, даже больше, я пообещала выйти за него замуж.

– Так открой ему правду – что полюбила меня. Попроси, чтобы он тебя освободил.

– Это тебе не оперетта, Тед.

– Так нечестно, – горько сказал он.

– Прости, Тед, милый, дорогой, но от таких разговоров я сойду с ума. Ты меня измучил.

– Я в любом случае уеду из Нью-Хейвена[13].

– Никуда ты не уедешь. Ты останешься, а весной начнешь играть в бейсбол. В самом деле, для этих ребят ты кумир! А если вдруг…

Он коротко засмеялся:

– Кто бы говорил о кумирах!

– А что такого? Я связана обязательствами перед Бельцманом; тебе надо принять то, с чем я уже смирилась: нам не суждено быть вместе.

– Джерри! Ты не ведаешь, что творишь! Всю жизнь я буду слышать этот вальс…

Бэзил встал со своего кресла и заспешил к выходу. Его обуревали эмоции. Он слышал немного, а понял еще меньше, но, исподволь заглянув в частную жизнь этих двоих (у чьих ног лежал весь охваченный его скромным опытом мир), он понял, что всем и каждому приходится бороться, и борьба эта, порой грандиозная со стороны, всегда оказывается тяжелой, на удивление примитивной и немного скучной.

Их жизнь на этом не кончалась. Тед Фэй вернется в Йель, поставит на комод ее фотографию в рамочке, а весной начнет бегать между базами, выполнять броски через все поле и набирать очки… в восемь тридцать вечера будет подниматься занавес, но Она лишится чего-то теплого и юного, что было в ее жизни, – вот, к примеру, сейчас.

На улице стемнело, и Бродвей полыхал, как лесной пожар; Бэзил нога за ногу двигался на самый яркий свет. Он смотрел вверх, на пересечения огромных огненных плоскостей, с неизъяснимым ощущением одобрения и владычества. Теперь он мог бы видеть это часто, поверять свое неуемное сердце пульсом еще более неуемной нации… приезжать сюда всякий раз, когда сумеет вырваться из школы.

Но нынче все переменилось – он уезжал в Европу. Бэзил вдруг понял, что никуда не поедет. Он не мог сломать свою судьбу только ради того, чтобы избавить себя от пары месяцев боли. Покорение череды разных миров – школы, колледжа, Нью-Йорка – да, именно это было его мечтой, пронесенной от детства до юности, а он почему-то решил ей изменить в угоду горстке ровесников и позорно спрятаться в темном закоулке. Он задрожал, как выбегающий из воды щенок, и тотчас же вспомнил про мистера Руни!

Через несколько минут он вошел в бар и под любопытным взглядом буфетчика направился туда, где, сидя за столиком, спал мистер Руни. Бэзил потряс его за плечо – сначала осторожно, потом решительно. Мистер Руни зашевелился и начал изучать Бэзила.

– Взяться за ум, – сонно бормотал он. – Взяться за ум, а меня не трогать.

– Я уже, – сказал Бэзил. – Честное слово, я уже взялся за ум, мистер Руни. Пойдемте к умывальнику, почистимся, а в поезде вы сможете еще поспать, мистер Руни. Вставайте, мистер Руни, ну пожалуйста…