Читать книгу Девочки. Дневник матери - Фрида Вигдорова - Страница 5

23 октября 41.

22 июня застало Галю в Выборге, откуда Валентина Николаевна вывезла ее с большим трудом. В Ленинграде ее ожидала я, попавшая в Ленинград случайно, по дороге из Петрозаводска в Москву.

1 июля нам удалось с Галей выехать в Москву, затем мы ненадолго отправили Галю в Солнцево к родным. Там она бегала босиком, в трусиках и панамке – загорелая, румяная, круглолицая. 7 июля беднягу отправили в Васильсурск[1], откуда приходили лучезарные письма, что не помешало ей переболеть скарлатиной. В середине августа я поехала за ней в Васильсурск и нашла ее – худую, бледную, остриженную. Мы молча обнялись, у меня закапали слезы.

– Мама плачет, мама обиделась, – закричали дети. Галя повернулась к ним и серьезно ответила:

– Это от радости.

Потом она стала ходить за мной по пятам, пугаясь, если я на время отлучалась, ночью протягивая руку, чтоб удостовериться – тут ли я.

В Горьком, где Галя заболела свинкой, нам пришлось прожить три дня. Я была вынуждена оставлять Галку на несколько часов одну: я бегала на рынок, на вокзал за билетами. Дочка сидела в кровати – тихая, смирная, играя с куклами.

Буквы – несмотря на то что их с ней никто не повторял, – помнит и читает легкие слова – мама, папа, Шура, суп и т. д.

С грехом пополам добрались мы до Москвы. Тут Галя выдержала карантин и 1 октября отправилась с Зоей[2] в Ташкент к бабушке Соне. Больше ничего пока о ней не знаю.

30 ноября 41. Ташкент.

После Васильсурска изголодавшаяся Галка ела с аппетитом, который ей никогда не был присущ. О еде она говорила почти со страстью, свой день она начинала словами:

– Мама, дай мне кашечку с маслицем, с сахарком.

И в голосе – упоение, восторг, нежность. В Ташкенте, переболев воспалением почечных лоханок, Галя заболела корью. Вызванный на дом врач, выслушав дочку, с удивлением воскликнул: – Ну, и тощáя же она у вас.

И действительно – очень худа стала.

* * *

– Галя, тебе от папы-Шуры письмо!

Галя, радостно: Я так и знала! В чае была чаинка и все сказали: будет письмо! Вот оно и пришло!

На днях спросила задумчиво:

– А папа Шура меня любит?

– Конечно.

– А я думала, он меня забыл…

Все болеет. Совсем ослабела.

Под Галкину диктовку отправлена Шуре открытка следующего содержания:

«Милый папа Шура, я хочу, чтоб ты из армии опять пришел домой. Я по тебе скучаю. Когда ты приедешь, привези мне чего-нибудь».

4 декабря 41.

Перед отъездом в Ташкент вдруг спросила:

– А как родятся дети и откуда они появляются?

– Зачем тебе это знать?

– Как же, я приеду в Ташкент, меня там спросят, а я не сумею ответить.

Потихоньку эту острую тему удалось замять.

* * *

На днях, когда температура отпустила ее немножко, брала по одной свои книжки и читала их все наизусть, без запинки, подряд – Михалкова, Маршака, Чуковского, Барто и другие.

Сегодня очень мучается из-за уха.

5 декабря 41.

Чувствует себя прескверно, болят уши, t° – 39,6, но разговаривает, рассуждает, шутит:

– Гоголевская улица это, наверное, та, на которой продается гоголь-моголь? – И хитро улыбается.

7 декабря 41.

– Я всех люблю. Не люблю только Гитрера и Бармалея!

– Я тебя, мама, люблю, я жить без тебя не могу. И ты без меня не можешь, да?

* * *

Вымыв руки одеколоном:

– Какая я нюхлая, пахлая!

Если б она умела хорошо читать, ее можно было бы заподозрить в плагиате[3].

* * *

– Ты знаешь, мама, почему я положила голову к тебе на колени? Чтоб ты не плакала.

16 декабря 41.

Письмо папе Шуре: «Дорогой папа, ты спрашивал, как я ем. Я ем очень хорошо. Ушки у меня не растут, как они могут расти, когда они так болят. Я поживаю хорошо. (Он ведь спрашивал, как я поживаю.) Может, попадет в чай чаинка, и я еще получу много писем. Ну, чего еще писать? Чтоб привез заводную игрушку».

21 декабря 41.

Началась полоса безудержного кокетства:

– Что это мне надевают черный сарафан, черный галстук, черный передник – тут нет вкуса!

Или, смотря в зеркало, самодовольно заявляет:

– Нос действительно картошкой, зато есть ямочка на щеке и глаза хорошие!

Или:

– Вырасту большая, буду красить губы, как тетя Катя.

– Зачем?

– Чтоб красивее было. И глазки накрашу, и щечки, и спинку, и животик.

– А живот-то зачем? Не видно ведь?

– Разденусь – увидят.

* * *

У тебя глазок ласковый и блестит.

19 февраля 42.

Ни секунды не сидит на месте. Даже сидя на стуле во время еды – все время ерзает, покачивается.

На днях перевязала себе ноги (связала их) и прыгала вокруг стола до тех пор, пока не упала. Заплакала не от боли, а потому что кругом засмеялись.

Шутку понимает, но насмешки не терпит. Упрямая. Плохо слушается домашних. Меня слушает, но, может быть, потому, что я бываю на Паркентской[4] больше в качестве гостьи. Бредит детским садом, мечтает о нем – видимо, очень скучает без сверстников.

* * *

На днях сказала Ивану Федоровичу, соседу, сурово:

– Я не хочу с тобой здороваться, зачем ты на меня кричал?

– Я шутил.

– Не люблю я таких шуток.

* * *

Галя читает в книге «Приключения Нильса»: «Жьил был на свете мальчик Нильс».

– Не «жьил», а «жил», – поправляю я.

– Тогда после «ж» должно стоять «ы», – говорит Галя.

Замечание тонкое, указывающее на наследственную лингвистическую одаренность. Это у нее от отца.

* * *

В Фергану[5] мне писали мама и Шура[6].

Из Шуриного письма от 1 янв.:

«Галка прослышала, что новый год как-то «встречают». Это ее очень заинтересовало.

– А ты будешь встречать? – А как встречают? – и т. д.

Я купил ей елочных игрушек и домашнюю игру, пленившую меня названием «Наши мамы». Игра простая – карточки с мамами: мамы – инженер, учительница, повар и т. д. плюс карточки с орудиями производства: глобус, мясорубка и прочее. Каждой маме надо найти ее орудие. Галка очень увлеклась игрой и быстро ориентировалась. Даже мама-трактористка усвоена. Мы играли весь вечер. Я отучаю ее целоваться, признаваться в страстной любви и брать соль руками. Поражает запас слов. Взрослые обороты речи:

– У тебя новые очки, или это были запасные?

– Я всех люблю, даже тебя (сегодня – себя).

– У меня было осложнение среднего уха.

Играя в «мам», осознала, что у всех людей есть профессии.

Ты – учительница и журналист. Я – литератор (пишу книжки). Мама Соня[7] – фельдшерица. Очень заинтересовалась. Хорошая девочка. Но упряма – дико и целуется, как пулемет».

22 февраля 42.

«Однажды в студеную зимнюю пору», – читает с выражением Галя, выделяет прямую речь – несомненно хорошо понимает читаемое. И вдруг, произнося слова:

«да два человека всего мужиков-то: отец мой да я», объяснила:

– Это лошадь говорит.

Все ужаснулись и наперебой стали толковать, что она ошибается: разве лошадь может разговаривать? Разве лошадь может сказать о себе «мужиков нас двое» – ведь лошадь не человек?

На это Галя нерешительно возразила:

– Но лошадь ведь тоже – мужчина.

16 марта 42.

Галиной маме исполнилось 27 л.

– Мама, кто такой ветеринар?

– Доктор, который лечит животных: телят, поросят, собак…

– И он тоже ходит на четырех лапах?

26 марта 42. Гале исполнилось 5 лет.

В день своего пятилетия встала очень рано и обнаружила рядом с постелью кукольную кроватку с подушками, простыней, одеялом. Выбежав в соседнюю комнату, увидела на столе чайный сервиз и чашку с конфетами и изюмом – подарок Екатерины Семеновны и Ивана Ивановича.

От возбуждения не могла завтракать, разглядывала подарки и ждала меня.

После полудня вышла на крыльцо, села на стул и, положив нога на ногу, задумалась.

В таком именно состоянии застали ее мы. Увидев нас, она вскочила, против обыкновения не улыбнулась, не поздоровалась, а воскликнула каким-то сомнамбулическим голосом: – Я сегодня именинница! – после чего получила грабли, лопату, прыгалку и прочее. Вера принесла пряничного зайца:

– Посмотри, – кричала Галя восторженно. – Заяц с у́сами!

За обедом выпила рюмку вина, разрумянилась и несколько пьяным голосом стала напевать какой-то мотив. Пыталась вновь и вновь рассказывать об игрушках, полученных в подарок, и в заключение угостила всех своим изюмом.

Затем сердечно прощалась с немногочисленными гостями, а целуя меня – расплакалась. Тем день рождения в эвакуации и закончился.

28 марта 42.

Вчера ходили в баню – две мамы и Галка. Все было хорошо. Но вот, перед лицом уходящего трамвая, Галя вдруг повернулась и побежала назад – поцеловать меня на прощание. Трамвай между тем ушел. Никто не оценил Галиного душевного порыва, и обе мамы страшно раскричались.

Следующий трамвай был переполнен, и сесть не удалось. Третий трамвай был переполнен, и сесть не удалось. С четвертым случилось то же самое.

С каждым уходящим трамваем мамы свирепели и кричали на Галю все громче. Галя молчала, ни слова в ответ не выронила и все старалась глядеть в сторону. И только один раз не выдержала и, прижавшись ко мне, всхлипнула разок-другой. И снова умолкла.

29 марта 42.

– Мама, можно я пойду к знакомой девочке?

– Я пришла к тебе, а ты уходишь – как же так?

– А ты вспомни – когда ты была маленькая, тебе разве интересно было все время сидеть со взрослыми?

31 марта 42.

Проходим мимо слепого нищего:

– Что ж ему никто не подает? Даже мы! Мы ведь не жадные? Или денег у тебя нет?

16 апреля 42.

– Почему у тебя толстенький животик?

– Там твой братишка.

Буря восторгов. Никаких дополнительных вопросов, кроме одного:

– Когда он появится?

– Только, – добавляю я, – это наш с тобой секрет. Ни у кого об этом не расспрашивай, никому не рассказывай, где он. Хорошо?

– Хорошо.

В трамвае едет маленький мальчик. Галя смотрит на него задумчиво и говорит:

– И у меня скоро будет маленький братишка.

– А где твоя мама возьмет его? – спрашивает глупая трамвайная пассажирка.

У мамы Сони холодеет сердце, она с ужасом ждет громогласного, на весь вагон, объяснения. Но Галя твердо помнит мою просьбу: отвернувшись, она сухо и строго отвечает:

– Уж где-нибудь достанет. Купит, вероятно.

* * *

– Мама, а ты тут после моего ухода не плачешь?

* * *

– Ты, мама, не только хорошая… Ты моя любимая.

18 апреля 42.

Приходя ко мне в гости, ведет себя заговорщически: лукаво поглядывая, фамильярно, но осторожно похлопывает по животу, словно желая сказать:

– Никто ничего не знает, только мы с тобой, да?

23 апреля 42.

Мечтательно:

– Сливочное масло… которое я так люблю… которое так дорого стоит… которое так редко покупают…

29 апреля 42.

На днях я смастерила Гале тетрадку. Галя уселась и стала по образцу выписывать палочки, кружочки. Писала усердно, высовывая по временам язык, ежеминутно спрашивая:

– Так? Хорошо?

Много бегает. На месте сидит с трудом. Все порывается умчаться, попрыгать, перескочить через какую-нибудь яму, арык.

1 мая 1942.

– А когда родится ребенок – как я узнаю: мальчик он или девочка? По лицу?

* * *

Оказалась очень нерадивой: тетрадку забросила, но не забыла оправдаться:

– Кто же летом занимается? Вот зимой…

* * *

– Галя, кто на свете самый милый?

Не задумываясь:

– Мама Фрида и папа Шура[8].

И, строго глядя на собеседницу, громко и с некоторым раздражением, словно с ней не соглашались, несколько раз добавила:

– И папа Шура. И папа Шура. Самые милые – мама и папа Шура.

4 мая 42.

Генриета Яковлевна установила полную Галину политическую безграмотность.

9 мая 42.

– Мама, а где же щенок?

– Спать лег.

– Ты откуда знаешь?

– Слышала, как хозяева говорили…

– Ты что же, подслушивала? Ты разве не читала в «Почемучке»[9], что подслушивать нехорошо?

12 мая 42.

Мама Соня принесла Гале конфету.

– Галя, чего тебе сейчас хочется больше всего? – спрашивает она, уверенная в том, что желание будет носить ярко-гастрономический характер.

– Чего мне сейчас больше всего хочется? – повторяет Галя задумчиво. – Больше всего мне хочется поехать в Москву и повидать папу Шуру.

29 мая 42. Ташкент.

16 мая у Гали родилась сестричка Сашенька – 49 см, 7 1/₂ фунтов (3 кг). Черноглазая и черноволосая.

Из письма Александра Борисовича в больницу:

«Я на Паркентской. Галя сидит рядом со мной. Уже мы вымыли с ней руки и поговорили о сестричке. Ее очень удивляет, что тебя и Сашу нельзя сейчас же увидеть. Я объяснил, что ты устала, отдыхаешь. Почему она плакала, узнав о Саше, объяснить не может. Несколько раз начинала и… смеется. Я не настаивал. Говорит очень спокойно и доброжелательно. Вообще, настроение самое благодушное. Хочет назвать сестричку Марусей или Катей. Но не настаивает. Суп не хотела есть. Но потом ела «за маму и Сашеньку». Сейчас она настаивает, чтоб этот факт был отмечен в письме. «И за Сашеньку», – говорит она. «Но это имя мне все-таки не нравится. Я буду звать Катей».

25 июня 42.

Галя плачет по каждому поводу и без повода. Уронила хлеб с маслом – плачет. Оступилась – упасть не упала, только оступилась – плачет. Не сразу ответили ей на вопрос – в слезы. Обидчива. Зина сказала ей:

– Осторожнее, Галочка, не замажь мне платье своим пирожком.

Галя пулей вылетела из комнаты и, очутившись у себя, расплакалась.

Нетерпелива. Начала обводить чернилами письмо к папе Шуре[10]. Обвела полторы строчки и капризным тоном:

– Не хочу больше, устала.

К сестричке относится хорошо, с нежностью. Только вчера вечером, выведенная из терпения беспрерывным Сашиным криком, сказала полушутя:

– Оставь-ка эту плаксу, умой меня и уложи спать.

16 июня Саша весила 3.800.

Воспитывают ее плохо: по ночам носят на руках, днем – укачивают.

4 августа 42.

Саша примерно с двух с половиной месяцев спит по ночам. Уснет в 11, просыпается в 6 утра. Перед сном получает разведенный мел – на кончике ножа в ложке теплой воды.

Вскоре после рождения Сашеньки Галя переселилась с Паркентской к нам, в свою новую семью. Здесь ее воспитывают по новой методе. Сущность этой методы заключается в системе замечаний, главную роль в которых играет отрицательная частица «не».

Звучит это примерно так:

– Галя, не садись на постель.

– Галя, не трогай Сашу грязными руками.

– Галя, не кричи, Галя, не капризничай и т. д.

Все справедливо, но, вероятно, утомительно. Иногда вдруг все эти замечания приобретают форму вопросительную. Тогда получается следующее:

– Галя, зачем ты садишься на постель?

– Галя, зачем ты трогаешь Сашу грязными руками, зачем кричишь, зачем капризничаешь?

При ближайшем рассмотрении, вместо довольно покладистой и послушной девочки Галя оказалась упрямицей и скандалисткой.

– Вымой руки!

– Не хочу! – следует угрюмый ответ.

– Не садись на кровать!

– А я хочу! – отвечает девица, правда, несколько нерешительно.

В первое время разговаривала одними повелительными предложениями. Ни к кому не обращаясь, забыв о «пожалуйста», заявляла:

– Воды! или: – Пить! или: – С луком! Без лука! Яб-локо!

Теперь эта безапелляционная форма исчезла, но остались другие, сходные: «Все равно не буду!», «Хочу!» или, напротив того: – «Не хочу!»

За обедом происходят отвратительные сцены, безобразная торговля:

– Дай яблоко, тогда буду есть лапшу.

или:

– Супу все равно есть не стану!

или:

– Убери морковку! Пенку! Помидоры!

Больные нервы? Избалованность? Плохой характер? И то, и другое, и третье?

* * *

– Ты мыла руки мылом?

– Да.

Иду к умывальнику, убеждаюсь, что мыла ей не достать.

– Зачем сказала неправду?

– Я пошутила.

* * *

– Галя, если так будешь себя вести, перестану тебя любить.

Галя, мстительно:

– А я все равно буду тебя любить.

* * *

– Мама, кого ты больше любишь – меня или Сашеньку?

– Мама, с кем тебе интереснее – со мной или с Сашенькой?

* * *

– Люблю больше всех маму, а жалею больше всех Сашеньку.

* * *

Всякие нотации и прочувствованные разговоры выслушивает с равнодушным, отсутствующим выражением лица. После выговора может немедленно спросить:

– А ты дашь мне пряник?

Весьма обидно, написав сотню статей о воспитании ребят, споткнуться на собственном младенце.

* * *

Увидела, как Шура, лаская Сашу, поцеловал ее в ухо. Когда Шура ушел, сказала мне:

– Мам, поцелуй меня в ухо.

5 августа 42.

Растрогать ее нелегко:

– Галя, я очень устала и проголодалась. Пойду поем, а ты побудь с Сашенькой.

– Ну-у-у… Лучше я посижу в тупичке на скамеечке.

Но сама часто подходит к Саше, с нежностью трогает ручки, ножки, целует, разговаривает, а иногда, укачивая, тонким голосом поет колыбельную:

– Придет серенький волчок, тебя схватит за бочок……чем и будит по утрам Шуру…

* * *

– Мама, Саша улыбается вслух…

* * *

– Галя, какую книгу читала вам Ольга Львовна?[11]

– Она нам не читала. Она сама себе читала свою старшую книгу.

* * *

Плакать по пустякам перестала. Особенно после того, как перестали бросаться к ней, сломя голову, при каждом ее вопле.

Кроме того, была ей рассказана история с пастухом и волком.

9 августа 42.

Просьба посидеть с Сашей едва не имела трагических последствий: Галя, укачивая Сашу, перевернула коляску. Испугалась, закричала, заплакала, но как только выяснилось, что Саша цела и невредима, пришла в себя, улеглась спать и больше этим эпизодом не интересовалась.

– Как же тебе не стыдно, даже не спрашиваешь, как себя чувствует Саша?

– А что… Она ведь не расшиблась!

И смеется еще…

* * *

За буйное непослушание было решено Галю наказать. Но как? Не разговаривать с ней? Но это ее не тронет – она почти не бывает дома, прибегает только поесть, ни я, ни кто другой с ней никаких интересных для нее разговоров не ведет. Так что выходит: лишение небольшое. Придумали: будет спать одна, без меня.

Галя выслушала это решение с завидным спокойствием, легла спать, а утром сообщила:

– Очень хорошо спала. Свободно так. А тебе свободно без меня было?

Слушается, однако, лучше.

Старается оттенить свои хорошие поступки и намерения.

– Мама, я съела все корки.

– Мама, дай, пожалуйста, нож, я отрежу от своего яблока половину и дам Лике.

– Мама, я выполоскала Сашенькин подгузник и повесила сушить.

– Мама, тетя Оля дала мне морковку, а я сказала: «Спасибо!»

Но хорошие отношения у нас с ней не налаживаются: она нагрубила Шуре, обещала мне извиниться перед ним и не извиняется. Сначала, было, на мой вопрос – извинилась ли – ответила:

– Да, я сказала: больше не буду…

– А Шура что?

– А Шура сказал: хорошо.

Оказалось: неправда.

– Ты что же врешь? Пойди извинись.

– Я стесняюсь.

И наконец:

– Надо извиниться, ты обещала.

– Ничего я тебе не обещала.

Раньше, совсем недавно, обижалась на каждое резкое слово. А теперь – Шура с ней не разговаривает, я разговариваю сухо, Ольга Львовна – иногда раздражительно, а у Гали в глазах только упрямство, да и насмешка, пожалуй. И ожидание: «Ну, а дальше что будет?»

* * *

– Мама, Лика говорит, что Шура мой папа. Я ей объяснила, что он Шура, а не папа.

11 августа 42.

В целях самооправдания говорит вещи просто чудовищные:

Ольга Львовна:

– Ты понимаешь, что Сашенька из-за тебя могла бы умереть, не было бы Сашеньки – понимаешь?

– Ну, что ж, мне бы тогда достались все ее распашонки… (!!!)

* * *

Я уж рада бы довести Галю до слез. Но – никак не прошибу.

17 августа 42.

Прошибить слезу удалось арбузом.

Принес арбуз Шура. Шура с Галей не разговаривает. Галя извинения у Шуры не просит. А арбуз, опять-таки, принес Шура. Следовательно – арбуза Гале не полагается.

Рыдания. Слезы.

– Дай арбуза! Я давно арбуза не ела! Хочу арбуза!

Извиняться, однако, не стала.

На другой день просила тоном безнадежным, но уже без страдания в голосе:

– Ну, дай мне арбуза, дай…

Почти примирилась с тем, что арбуза не получит. Даже рассказывала какой-то старушке в тупике:

– А у нас арбуз есть…

Новый взрыв отчаяния был вызван приходом мамы Сони. В расчете на ее мягкое сердце Галя кричала, плакала, требовала арбуза. Не получила. Но и не извинилась.

(Господи, какой я была дурой тогда, глухой дурой! Ее надо было только любить и жалеть, а я ее воспитывала. 1 декабря 1955 г.)

* * *

Раньше боялась и дичилась ребят – почти не играла с ними. Потом быстро освоилась, научилась по их способу взбираться на дерево, а оттуда на крышу сарая и даже свела дружбу с тринадцатилетним вором и хулиганом Валькой, отец и мать которого арестованы – один за бандитизм, другая за воровство.

По приглашению Вальки Галя была у него в гостях, где произошел следующий знаменательный разговор:

– Он меня спрашивает – вы богато живете? А я ему:

– Ну, во время войны кто ж богато живет?

Гале запрещено ходить к Вальке. Но она, кажется, не очень-то намерена выполнять приказание.

Много врет. Это – самое отвратительное.

* * *

– Галя, убери, пожалуйста, на место мой зубной порошок.

– Стану я убирать – ведь не я принесла его сюда?

Посылаю ей самый страшный, какой только могу изобразить, взгляд. Она уносит зубной порошок, возвращается и принимается философствовать:

– Ты говоришь – надо за собой убирать. Но ведь не я принесла сюда порошок, а ты – значит, ты и должна убрать.

– Ведь не я, а ты пачкаешь свое платье, а стираю-то все-таки я? Ведь это ты, а не я хочешь есть, а готовлю еду тебе я?

– Это потому, что я маленькая.

* * *

Гале запрещено выходить в тупик, пока не станет слушаться сразу, без длинных рассуждений и бесконечных «А почему?»:

– Галя, убери локти со стола!

– А зачем?

– Галя, не лезь под кровать.

– А почему?

– Галя, помой руки.

– А зачем? – И это во всех случаях, в ответ на самое пустяковое приказание, просьбу.

* * *

Галя, целуя Сашеньку:

– Сашенька, маленькая, какая ты трогательная!

– Галя, а что такое трогательная?

Смутилась, улыбнулась:

– Не знаю… Это, наверное, вот что: Саша спит, но если стукнуть дверью, или закричать, она вздрагивает, трогается.

* * *

– Мама, Лика меня стукнула!

– Ты сама ее ударила…

В глазах слезы: – Ты меня совсем не жалеешь. Одну только Сашку жалеешь, а больше никого.

20 августа 42.

Галя оказалась совсем не такой бесчувственной. Сегодня она с моей помощью извинилась перед Шурой («Шура, Галя хочет извиниться перед тобой». Длинная неловкая пауза. Галя, улыбаясь, несколько бессмысленно: «Я больше не буду»). И сразу потеплела, отогрелась: по дороге на Пастеровскую станцию молча поцеловала мою руку, потом тревожно спросила:

– И спать со мной будешь, да?

Вечером, после прихода Шуры, сказала задумчиво:

– Почему же так получается – я перед Шурой извинилась, а он со мной все-таки не разговаривает?

– Ну, как же – он пришел, поздоровался с тобой.

– Да. Поздоровался и сказал мне пять слов. Я вошла в комнату за марлей, а он спрашивает: – Ты зачем пришла? Я говорю: за марлей – мама велела. А он говорит: ну, правильно. Пять слов выходит – «ты зачем пришла» и «ну, правильно».

* * *

Запрещение ходить в тупик сначала ужасно взбесило Галю («Все равно пойду» и пр.), а теперь покорилась и не ропщет больше.

22 августа 42.

– Что-то я не вижу, чтобы Шура со мной разговаривал…

24 августа 42.

(Сашу укрывают на ночь тонким байковым одеялом, штанами от пижамы и мохнатым полотенцем).

* * *

Шуру Галя иногда называет теперь «Сашин папа…» (в его отсутствие).

31 августа 42.

Никак не могу понять – у Гали подлая душа, что ли, или просто она маленькая девочка и мало чего понимает? Приподнялась на цыпочках и взяла с окна у хозяйки сушеные арбузные семечки. За что и была впервые отлуплена.

10 сентября 42.

Буду считать установленным: никакая не подлая, а просто маленькая.

(Маленькая и несчастная. Как же я этого не понимала? 1 декабря 1955 г.)

23 сентября 42. Ташкент.

Шкловский о Брике сказал: – «Брик такой человек – если ему отрезать ногу, он будет говорить, что так именно и надо».

Этой же страстью утверждать, будто все к лучшему, обуреваема и Галя. Сидим. Читаем. Она машинально теребит подол моего платья и разрывает его по шву.

– Ты что же это наделала?

Галя, не растерявшись, не задумываясь:

– Так даже красивее.

* * *

…Моя мама, моя… И Сашина, и Сашина…

* * *

– Мама, ты меня любишь?

– Люблю.

– А почему же все время смотришь на Сашеньку?

* * *

– Сашенька очень жалкая девочка. Она как-то больше всех жалеется.

* * *

– Вот когда кончится война, мы с тобой с утра до вечера будем есть белую булку с маслом, да, мама?

* * *

Слышу, Галя разговаривает под окном с мальчиком Шурой шести лет.

– Видишь, какая у меня сестричка?

– Вижу. Сашенька, да?

– А знаешь, откуда она появилась?

– Знаю, из живота.

– Правильно! – одобрительно замечает Галя и вдруг с внезапно вспыхнувшим интересом: – А откуда она туда попала? Знаешь?

– Знаю. Твоя мама мясо ест?

– Ест.

– Ну, вот и получается человечек, раз ест.

Галя прибегает проверить эту версию у меня. Я тупо перевожу разговор.

12 ноября 42.

Вчера, т. е. 11 ноября, Саша впервые выкликнула: – Мама! и нечто похожее на «ба-ба». Сегодня отчетливо произнесла: «да».

«Ма-ма» произносит очень выразительно, очень разнообразно по интонации: капризно, просительно, жалобно, безнадежно.

Плохо спит по ночам, просыпается по 5–6 раз. Днем молчит только на руках. Мерзнет понемножку. Меня узнает и всем предпочитает.

* * *

Галя с удовольствием употребляет новые слова: «совершенно», «изумительный», «тем временем», «в общем» и т. д.

Я прочла Гале «Слона» Куприна. Прослушав один раз, Галя подробно и связно рассказала повесть Шуре.[12] Рассказывая, очень близко держалась текста: «Он был такой большой, что девочка даже не решалась говорить ему «ты».

– Мама, прочти мне «Слона» Куплина, «Слоненка-Куплиненка».

2 декабря 42.

Саша испугалась Галиной меховой шубы: посмотрела широко раскрытыми глазами, осторожно дотронулась, пугливо отдернула руку и отвернулась. Через мгновение обернулась вновь – и опять то же. И так несколько раз.

* * *

Галя, иронически:

– Что ж вы с Сашей отняли у меня все одеяло? Я тоже хочу укрыться. Я тоже человек, как говорит Елена Васильевна (квартирная хозяйка).

* * *

Галя рассказывает сама себе сказки:

«В магазин зашел человек и сказал: – Дайте мне 400 гр белой булки с маслом…»

«…Жила-была девочка. Звали ее Ложечка. Ложечка Раскина…»

«…Жила-была царица невиданной красоты. Она обожала свою дочь. А потом у нее родилась падчерица…»

27 декабря 42 года. Гале 5 лет 9 месяцев.

– Мама, почему про плохое часто говорят: «несчастный»? Несчастный Ташкент, несчастная квартира… Несчастный – это искалеченный, без матери, одинокий. А вовсе не плохой.

– Почему ты говоришь: ужасно красивая, страшно красивая. Если (эсли) красивая, значит – не ужасно, а ОЧЕНЬ.

* * *

Знает дни недели. Узнает цифры до 10. Читает. Память хорошая. Знает наизусть «Шарафат» и «Тарелочку» Тараховской, «Стрекозу и муравья», «Бармалея» и т. д.

Глубоко вкоренилась привычка к непослушанию: – Галя, не трогай коляску. Оставляет, но через секунду снова теребит ее.

– Галя, ведь я просила, не трогай коляску. – Оставляет – и тут же, без паузы, тотчас же опирается на коляску, всем телом.

И так во всем.

* * *

Чайную ложку называет «младшая».

На мои слова – «Ну, я удаляюсь» – ответила: «Скорей придаляйся».

Под Новый год получила от Деда Мороза яблоко, орехи и стихи. В стихах (автор – Шура) перечень ее преступлений, предмет ежечасных и ежеминутных замечаний – не сори, не кричи, не трогай коляску и т. д. Получив подарок, была несказанно счастлива, заучила стихи наизусть.

и т. д.

* * *

Постоянная жажда деятельности:

– Мама, я хочу что-нибудь делать.

– Почитай.

– Нет, я хочу руками делать.

* * *

Саше полагается молоко, яблоко, иной раз белая булка и прочие деликатесы. Гале ничего этого не полагается, и она не возражает. Для пяти лет – недурно…

* * *

В политике разбирается. Не любит Гитлера, немцев. С особым выражением почтения и уважения произносит: «наши». Слово «противник» производит от прилагательного «противный».

7 марта 43.

Ровно год со дня гибели Шуры.[13] Вот его последнее письмо (декабрь 41 г.):

«Милая Галка. Как ты живешь? Не разучилась ли ты читать? Напиши мне письмо. Целую тебя. Папа Шура».

* * *

Письмо от Валентины Николаевны (21 декабря 42 г.)

Дорогая моя Галочка! Птичка маленькая, нет больше твоего папочки Шуры. Спит он крепким сном где-то близь деревни Сорокино и никогда больше не приедет, и ты его никогда больше не увидишь, не поцелуешь, не обнимешь за шею и не прижмешься к нему. Злой человек убил твоего папочку в то время, когда он не пускал его к Москве.

Помни о нем, моя девочка, всегда люби его крепко, крепко и храни его песенки, которые он сочинял для тебя.

Помни также, что у тебя есть бабушка Валя, которая очень, очень тебя любит и хочет тебя видеть часто, часто, чтобы вместе вспоминать нашего папочку Шуру.

Будь здорова и счастлива, моя крошка. Люби мамочку и поцелуй ее крепко, крепко.

Целуем тебя крепко я и дедушка Володя[14]. Ждем тебя к себе.

* * *

Галя проявляет большой интерес к слову, к его значению, происхождению, написанию.

– От какого слова – «нищий»? А есть такое слово – «кон»? Как пишется – карандаш или корондаш?

Сама заметила, что «я» – сложный звук и состоит из «й + а».

Неплохо читает, довольно бегло складывает в пределе 10, хорошо пишет цифры, одно время путала написание 6 и 9, но быстро справилась и с этим.

Знает наизусть около 30 стихотворений.

* * *

– Когда приносят газету, я так и жду, что там будет написано: «война кончилась, ехайте домой».

Я ушла, оставив квартиру в беспорядке. Вернулась – посуда вымыта, подметено и даже полведра воды принесено из колонки. Галя очень любит устраивать подобные сюрпризы.

* * *

Очень незлобива, быстро прощает резкое слово, крик, даже если стукнуть. К моему истерически-визгливому тону привыкла, даже, кажется, немножко усмехается иной раз.

11 марта 43.

Галя, в ответ на Шурино замечание:

– Всем известно, как за мачехой-то жить: недовернешься – бита и перевернешься – бита…

19 марта 43.

Раньше Галя отличалась болезненным самолюбием, плакала от каждого резкого слова. Теперь совсем не то – видимо, кожа потолстела. Сегодня получила «уйди, мне противно с тобой разговаривать» – и хоть бы что.

Ведет себя похабно. Вчера, скажем, была оставлена сторожить комнату. Несмотря на это, ушла в тупик, да еще без пальто. Сегодня – насморк.

– Не лезь к Саше, заразишь ее.

– Ну, и пусть заражается.

За каковой ответ, а также и непослушание была оставлена на неделю без сладкого.

Было это утром. А днем вела себя чудесно – в поте лица писала письмо Валентине Николаевне и решала столбики. Три часа подряд.

Сашу очень любит.

(Письмо: ДОРОГАЯ БАБУШКА ВАЛЯ Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ И ЖЕЛЕЮ. У МЕНЯ ЕСТЬ ОЧЕНЬ ХОРОШАЯ СЕСТРИЧКА САШНКА ПРЕВЕТ ТЕБЕ ОД МАМЫ ФРИДЫ ГАЛЯ КУЛАКОВСКАЯ.)

21 июня 43. Ташкент.

Сегодня Сашенька начала ходить. Будучи поставлена на пол, сделала два осторожных неверных шажка, хлопнулась, поднялась сама, шагнула еще три раза, опять упала, опять поднялась и ходила без устали, падая через каждые пять-шесть шагов, отважно минуя пороги. Говорит очень нежно, произнося это слово почему-то с паузой посередине:

– Ма ~ ма… ма ~ ма… ма ~ ма…

Говорит еще: «на!», «д-д-дать!», или: «д-дасть!» И наконец: – «дём!» (идем!)

5 июля 43.

У Гали и Саши коклюш. Саша переносит свою болезнь очень тяжело.

6 июля 43.

Сегодня Галя совершила первую в своей жизни покупку: купила стакан вишен, принесла сдачу. Была очень довольна.

* * *

– Галя, Шура дома?

– Нет, ушел.

– Куда?

– Хлопотать.

9 июля 43.

Из-за коклюша Галя не ходит в детский сад. Ведет себя хорошо, помогает мне по хозяйству, охотно играет с Сашей, к которой по-прежнему относится с большой нежностью. Стала мягче, ровнее.

15 июля 43.

– Сашенька, покажи: зубки, животик, ножку, головку, где папина родинка, где у мамы пуговички. Как Саша плачет? Пойди, принеси мячик, газету, рыбку, камень.

– Сашенька, ложись бай-бай! – Ложится и даже закрывает глаза.

На вопрос – Сашенька, когда кончится война? – разводит руками. Постановщик – папа.

Кашляя, очень мучается. Почти не спит по ночам. Днем капризничает. Одичала. Раньше была чрезвычайно общительной, охотно шла на руки к незнакомым. Теперь от меня не идет почти ни к кому. Плачет, кричит – если берут насильно.

Игрушки: кольцо, рыбка, погремушка – ее не развлекают, повертев в руках, она просто выкидывает их из кроватки. Зато охотно возится с рваным папиным носком, с ложкой, с крышкой от кастрюли. Сама не своя становится, завидев кастрюлю, чайник, ведро – в особенности помойное. Любит возиться с бумагой – рвет, жует.

20 июля 43.

Галя помогала мне стирать белье. Сама выполоскала носки, отжала и повесила. Я подошла к веревке, пощупала:

– Галя, ты плохо отжала: носки совсем мокрые – видишь, вода льется?

– Нет, я отжала хорошо, они просто вспотели – жарко ведь, а носки висят на солнышке.

29 июля 43. Все еще Ташкент.

У Саши множество выразительных горестных жестов: плача, хватает себя за голову, прикладывает руки к щекам, прикрывает руками глаза.

Стала очень капризной – добиваясь, чтоб я взяла ее на руки, рыдая, каталась по земле, дрыгала ногами и даже колотила себя по своей кудрявой голове.

Коклюш внезапно прекратился. Изредка слегка покашливает – главным образом во сне.

При виде незнакомых кидается в поисках защиты – ко мне, к Шуре, даже к Гале.

Просыпаясь ночью, первым долгом говорит: дай!

23 сентября 43.

– Как тебя зовут?

– Тятя.

Изучила вопросительную интонацию, но на все вопросы отвечает утвердительно:

– Хочешь есть, Сашенька?

– Да.

– Не хочешь есть, Сашенька?

– Да.

– Где чулочки?

– Да.

– Ты глупенькая, ты маленькая дурочка?

– Да.

Стала оправляться после болезни, повеселела, потолстела.

Обольстительно улыбается.

27 сентября 43. Ташкент (все еще…)

В гостях Саша впервые увидела кошку. Очень хотела погладить ее и очень боялась – со страхом отдергивала руку, не успев прикоснуться. Но кошка так поразила ее, что она тут же произнесла – кик-ка! (киска).

На каменных львов у подъезда сказала: – Бати… (собачки).

* * *

У Саши есть ровесник и жених Алеша. Ему тоже год и 4 месяца, но он говорит все. Мы сами были свидетелями того, как Алеша на вопрос, чьи это туфельки, внятно ответил: – Сашенькины туфелькины… Мы очень завидуем. У нас есть только одно оправдание: коклюш!

22 октября 43.

– Где папа?

– Ту-ту![15]

Смотрит в зеркало, протягивает своему отражению яблоко и дружелюбно говорит: – На…

2 декабря 1943 года вернулись из эвакуации в Москву.

В квартире собачий холод. Галя тут же простудилась, ее приютили друзья. А Саша, несмотря на свое узбекское происхождение, холод переносит очень бодро и даже научилась согревать ручки своим дыханием.

Дедушку называет «дядя» и «Аба». Говорит «огонь», «мать». По остроумному замечанию Володи Дыховичного, может командовать батареей: – Огонь! А когда снарядов не хватает: – Мать!

Отличается невероятным аппетитом. Зубов – 12.

Очень обидчива.

6 февраля 44. Саше 1 год 9 месяцев.

Саша произносит фразы в три и четыре слова:

– Папа, дай папинчики, папа!

(Папинчик – синоним всего вкусного и сладкого. Произошло от «печеньица».)

Бывают предложения вопросительные:

– Где ани, мама? (Ани – валенки.)

Бывают и отрицательные:

– Не бай, мама! – это обыкновенно кричится дурным голосом – не хочу спать.

По примеру Гали называет бабушку «мама Шоня». К Шуре иногда обращается так: «папа Шуля».

Умеет говорить «дура» (дуля).

Все понимает, обижается на окрики, плачет. Няню свою, семидесятилетнюю Елену Васильевну, не очень жалует.

Няня очень культурная и многоречивая.

Няня говорит так:

– Я слишком долго бравировала своим здоровьем. Катарральное состояние моего желудка не позволяет мне употреблять в пищу мяса. Но масла и молока вашего есть не стану – нет, нет. Я человек глубоко порядочный.

В разговоре с Шурой называет Софью Борисовну «Ваша belle-mére».

К евреям относится благосклонно, считает, что они «гуманнее русских».

* * *

Галя ходит в детский сад. Ею довольны там. Говорят, что она рассказывает детям сказки, а они подолгу и охотно ее слушают. Ходим мы домой из сада вместе с Галиным ровесником Вовой. Перед тем как выйти на улицу, Галя завязывает Вове шарф вокруг шеи, заботливо поднимает воротник, а затем берет за руку. В таком составе мы шествуем до нашего дома – Вова живет тут же.

На днях Галя сказала мне: «Ветер дул так сильно, что я летела как на крыльях, как будто на ногах у меня были волшебные башмаки Мука».

Сегодня ей купили башмаки. Восторг, упоение. Вчера болело ухо. А сегодня, поглощенная радостным событием, она сообщила:

– У меня даже уши перестали болеть – вот какое счастье!

Саша говорит: – Мама, дай хлеба с маслом (хеб мáсим).

Саша ударилась головкой о колонку кровати. Не обратила внимания на это, продолжала играть, но потом, заметив мой тревожный взгляд, быстро перестроилась и жалобным голосом проговорила:

– Головку больно, мама! (гаóку бóня).

Очень любит бабушку, прощает ей и шлепки, и крик; любит Веру Афанасьевну, по целым дням пропадает у нее в комнате; благоволит к Евгению Ивановичу[16].

Бронзового амура зовет «мамуль».

В квартире всех знает и зовет по именам. Свою няню непочтительно обзывает «тётька».

Вчера произнесла свое первое mot – на вопрос, кого ты любишь, лукаво ответила: «Сясю».

* * *

Снова начинаем дружить с Галей.

Сегодня я и Галя с 10 утра до 4 дня провели вместе в редакции[17] – я дежурила. Очень хорошо и весело нам было. Я много читала ей, но кроме этого она, пожалуй, даже бóльшую часть времени играла сама – строила из стульев паровоз, рисовала, бегала по коридору.

Как-то чуднó, совсем не застенчивая. С первого слова готова читать при посторонних стихи, болтает, сама заговаривает. При новых людях немного кривляется, ведет себя излишне возбужденно и крикливо. А один на один – очень славная девочка.

* * *

Запись А. Б.

15 марта 44.

Саша научилась есть самостоятельно. Это – ужасная для постороннего глаза и уха процедура. Ложкой Саша работает очень медленно, а малейшее поползновение помочь ей встречает ревом и визгом. Еда продолжается очень долго. Понимает разницу между черным и белым хлебом, отдавая преимущество белому. Иногда, ночью, мы слышим, как младенец просыпается, ворочается и нерешительно произносит в ночной тиши: – Дай хлеба с маслом! – после чего опять засыпает. Растрогала меня вчера тем, что, зайдя утром в комнату, где я дремал, очень тихо вышла оттуда, закрыла дверь, ушла на кухню. И там кому-то рассказывала: «Папа Суля бай»… Очень упряма, капризна, ревнива… В требовании папинчиков переходит все границы здравого смысла. Но я ее, все равно, люблю. Только что узнал, что Саша сегодня говорила: – Полено хочет бай! – при этом укутывала и баюкала вышеупомянутое полено. Мой ребенок!

(А.Б.)

26 марта – Гале 7 лет. День рождения замотали.

* * *

Наблюдая из окна салют, Саша кричала:

– Ой, салют, мама! Еще салют! О, еще салют!

* * *

28 апреля 44.

Мы с папой Абой спорили о том, кто поведет Галю в первый раз в школу. Галя внесла ясность:

– В первый день поведет меня мама Фрида, во второй – папа Аба. В третий – мама Соня, а в четвертый, если захочет – Шура.

* * *

Запись А. Б.

6 июня 44.

Без мамы.[18]

(Из воспоминаний стриженого младенца).

В первую ночь (под утро) выразила удивление: – Мама Фрида спит? Повторила несколько раз с удивлением. Днем несколько раз вдруг спрашивала:

– Мама Флида плидет? Спрашивала именно вдруг, ни в разговоре, ни в логике событий этой темы не было. Видно, в маленькой головке идет своя работа, мама помнится, и ее возмутительное отсутствие продумывается. Видно, мама снится. Вообще-то Саша привыкла ко мне и по ночам, даже сквозь густой сон, говорит: «Папа», а не «мама». Однако, был случай, когда проснулась с криком: – Мама! – и долго плакала сознательно, с открытыми глазами, звала маму жалобно и горько, вопросительно и беспомощно глядя на меня.

Засыпая днем, рассказывала сама себе:

– Мама Флида на баботе, плинесет Сашеньке булочку беленькую… Этот вариант прочно вошел в сознание, часто повторяется, иногда с вопросительным оттенком. Выдумала про булочку сама.

– Как звать куклу, папа?

Это было спрошено непринужденно, светским тоном, без всяких предпосылок, удивительно похоже на взрослого человечка.

Наблюдал, незамеченный, следующую сцену: кукла сидит на диване, а Саша тычет ей в морду пенал, приговаривая:

– Вкусно? Сладко?

Интонация была такая выразительная, что можно было лопнуть от смеха. Что я и сделал!

(А.Б.)

* * *

В конце апреля должна была занести, но не успела, следующую запись: Саша владеет разными словесными штампами. «Не надо бить по попке», «Буду щипать щечку» (мне, папе, маме Соне и другим), «Дай папинчик, мама», «А ты что делаешь?», «А это чего?» – все это неизменно повторяется по несколько раз в день. Кроме того, спрашивает соседа: – Дядя Федя, много времени? (много лема) и независимо от ответа спешно произносит: пора кормить! кормить, спать пора!

Хорошо играет с мишкой. Заворачивает его в какие-то тряпки и все время разговаривает: – Спи (пспи). Сядь! Не плачь, Мишка. Кушай кашку! (Куси каську!)

Июнь 44 г.

На мою угрозу: «Дам по рукам!» – отвечает с обидой:

– Нельзя бить, моя ручка!

А когда речь идет о задней части тела, высокомерно возражает:

– Я на ней сиду!

На вопрос, как тетя Оля зовет тебя на улице, – быстро выпаливает:

– Сяся, милая, пойдем домой, довольно копать кулитики.

* * *

Галю 13 июня отправили в лесную школу на Клязьму. Очень тоскует там, спрашивает о Саше, но выглядит поздоровевшей, румяной. Перед отъездом у нее нашли слева туберкулезный очаг.

Саша довольно четко произносит письмо Гале: «Дорогая Галочка, как ты живешь, я живу хорошо, только по тебе очень скучаю.»

31 июля 44.

Сегодня я записала Галю в школу. Сначала, было, ее не хотели принять, наш дом входит в другой микрорайон. Но я попросила директора, Веру Федоровну, сделать исключение. В этой школе работал Галин отец, и мне хочется, чтобы Галя училась именно здесь. Вера Федоровна согласилась, как только узнала причину.

Женщина, принимавшая заявление, поздравила меня со взрослой дочерью.

Запись А. Б:

Младенец Саша обнаруживает наследственную склонность к юмору и сатире:

– Папа, купи корову, я буду есть мясо!

Ложась спать (лукаво): – Пойдем гулять?

Ей всегда отвечают: – Что ты, на улице темно.

Недавно она в очередной раз предложила погулять и вдруг я согласился: – Пойдем!

Она изумилась, выдержала паузу, потом: – Там темно…

(А.Б.)

1 сентября. Галя пошла в школу. В 1-й класс «А». Учительницу зовут Елена Петровна.

Гале пока скучновато. С удивлением рассказывает: «Пишем какие-то палочки. Учат считать до десяти. Спрашивают про парту – это что? Или про доску – а это как называется? Зачем это нужно? Не понимаю я».

С собой после школы приводит всякий раз целую кучу девочек, объясняя мимоходом: – Это из нашей группы, из «А».

Пришлось ослабить взрыв гостеприимства: после школы обед и сразу же послеобеденный сон. Таков приказ врача.

* * *

Письмо от Изи[19] с фронта:

«Здравствуй, моя любимая Галочка! Поздравляю тебя с тем, что ты стала школьницей. Учись только отлично. Я постараюсь скоро приехать и посмотреть, как ты учишься. А пока мне надо бить фрицев, чтобы они не мешали тебе учиться. Будь примерной в школе и послушной маме и бабушке. Крепко тебя целую и желаю успеха в учебе. Пиши мне.

Твой дядя Изя».

11 сентября 44. Саше 2 года 3 месяца.

Саша немыслимо, патологически ревнива. Если я, мама Соня или папа Аба обнимаем Галю, она начинает горько плакать и кричать:

– Моя мама! Мой папа!

Нынче я причесывала Галю. Саша терпеть не может этой процедуры, но тут взволновалась, затрепыхалась и завопила: – Меня причеши! Не надо Галю чесать! – и терпеливо вынесла сию процедуру, которую я, испытывая ее, нарочно затянула. Она, видимо, была готова на любые страдания, лишь бы я занималась ею, а не Галей.

В трамвае ведет себя непринужденно, по-светски обращается к пассажирам: – Как тебя зовут? или: – Мама, как зовут эту тетю? Этого дядю? Этого мальчика?

* * *

Вчера получена была из Ленинграда посылка с форменным платьем и фартуком для Гали от Валентины Николаевны. Очень изящно и со вкусом сшито. Галя написала довольно грамотное благодарственное письмо, в котором, впрочем, изобразила слово «вчера» следующим образом: «ФЧИРА».

12 сентября 44.

Я обнимаю Галю. Против обыкновения Саша не кричит, не протестует. Постояв секунду в нерешительности, бежит к папе Абе, смеясь: – А эта папа будет моя!

13 сентября 44.

– Саша, не лезь на стол! Не лезь, слышишь?

Саша, спокойно: – Не слышу.

15 сентября 44. По дороге из школы.

– Знаешь, Галя, Саша заболела.

Галя, тревожно: – Какая у нее температура?

– 37,7.

Галя успокоенно: – Ну, это ничего. Но Шура, вероятно, рвет и мечет! Скольких докторов он уже позвал? Сколько раз звонил по телефону?

15 сентября 44. Вечер.

Читаю Гале «Майскую ночь»: «О, ты мне не надоел», молвила она, усмехнувшись. «Я тебя люблю, чернобровый казак! За то люблю, что у тебя карие очи, и как поглядишь ты ими – у меня как будто на душе усмехается: и весело и хорошо ей». «О, моя милая девушка!» – вскрикнул парубок, целуя и прижимая ее сильнее к груди своей.

Галя в этом месте чтение прерывает.

– Он был ей отец? – спрашивает она.

Запись А. Б.:

20 сентября 44.

Младенец Саша не спал ночь и плакал: «У меня вушко болит!» Температура днем была 38°.

Тогда вызвали ушника. Он очень мучил Сашеньку и зондом прочистил «вушко». Показалась даже кровь. Саша очень плакала, билась, кричала:

– Ой, больно! Ой, не надо! Я боюсь! Я не хочу! Ой, мама Флида! Мама Флида!..

Это было ужасно и невыносимо наблюдать, тем более, что папа очень хорошо помнил проколы собственного среднего уха.

Увидев, что родители не помогают, а, напротив того, ведут себя предательски, держат головку и ручки с ножками, младенец решил защищаться своими слабыми силами. И замахнулся на доктора, норовя заехать почтенному вушнику в морду. Я тоже чуть не заплакал. Когда все кончилось, то Саша быстро успокоилась и на доктора не сердилась. Называла его: дядя Дохра. Спала хорошо. Температура упала. Сегодня Саша впервые гуляла и купалась после болезни.

Много дней спустя после «вушка» Саша помнила, что «папа Шура держал ножки мне». Но не сердилась.

(А.Б.)

1 октября 44.

Пелась Саше колыбельная – нудная, бесконечная, усыпляющая:

И заключительной аккорд:

Раньше Саша слушала безмолвно и, мало чего понимая, действительно засыпала. Теперь при слове «животик» она хлопает себя по животу и сообщает: «Вот он!» Услышав «щечки» – восклицает: «пухленькие!», «носик» – «лепешечкой» и т. д.

3 октября 44.

В школе Галю выбрали санитаром. (Кстати, я в школе тоже была санитаром). Учительница сказала:

– Хорошая девочка. Хорошо ведет себя.

Сегодня Галя рассказала мне такую неправдоподобную историю:

– Мама, сегодня нам в тетрадях ставили отметки. Я заглянула, вижу: стоит пятерка. Потом немного погодя опять поглядела, смотрю, не пятерка, а четверка. Наверное, кто-нибудь зачеркнул и переправил, да?

Маловероятную эту историю рассказывает несколько фальшивым голосом.

Уходя утром в школу, кровать свою не застилает. Места постоянного для занятий у нее нет. Рук перед едой не моет, никак не приучишь. Беспорядочна, но – не виновата. Семь нянек.

* * *

Саша, глядя на фотографию, где она снята вполоборота, спросила:

– А где другое ушко?

13 октября 44.

10-го октября Галя заболела ветрянкой. Начали читать с ней «Робинзона Крузо». Боимся, что и Саша схватит то же (ветрянку, а не Робинзона).

* * *

Саша видит в газете букву «о» и говорит: «Это мячик». (Галя говорила – колобок.)

А про букву «е» сказала:

– Это сломанный мячик.

* * *

На вопрос: «Как тебя зовут?» Саша отвечает:

– Сашенька миленькая.

15 октября 44.

Саша ворчит старушечьим монотонным голосом: «У, тетя Оля – плохая, страшенная, хулиганка, страшенная, страшная, плохая…», т. е. награждает няню всеми эпитетами, которыми та награждала ее.

Запись А. Б.:

18 октября 44.

– Ты работай, а я буду лежать…

* * *

– Это что?

– Мясо.

– Дай мясо!

– Это сырое мясо.

– Дай сырое мясо!!!

* * *

– Папа пришла! (Вообще, все в женском роде.)

* * *

– Мамочка Флидочка и папочка Шурочка!

22 октября 44.

– А где мама?

– В Туле.

– А что она там кушает?

В самом деле!

* * *

На днях проснулась ночью, часа в три. Повертевшись, затеяла следующий разговор со спящим папой:

– Папа, я хочу дивáча! (одеваться).

– Что ты, Сашенька! Ведь ночь, темно, холодно. Все спят и ты спи!

Большая пауза, папа засыпает.

– Папа Шура! Папа Шура!

– Да! Что?

– Я буду спать!

– Вот, молодец, умная девочка…

Опять пауза, опять спит папа. Все сказано и вдруг…

– Папа! Ну, папа!

– А? Что?

– Я сплю!

(А.Б.)

23 октября 44.

С фронта приехал однополчанин Изи. Привез письмо и ребятам сгущенное молоко.

– Должен вам сказать, что ваш брат хоть и еврей, но очень храбрый человек! – сообщил он.

Что было делать? Гость: не выгонишь. Но я ответила резко, и он скоро ушел.

Все это было при Гале. Она смотрела и слушала, но ни о чем не спросила.

17 ноября 44.

Между Галей и Сашей происходит следующий диалог:

– Мама-Фрида моя, а не твоя! – вопит Саша.

– Нет, она и моя! – вопит Галя.

– Мама-Соня моя, а не твоя!

– Нет, мама-Соня моя тоже!

– Папа-Аба моя, а не твоя!

– Нет, папа-Аба мой!

– Папа Шура моя! – вопит Саша напоследок.

– Вот он действительно твой, и бери его себе, пожалуйста, – соглашается Галя.

* * *

Саша рассматривает книгу Брэма:

– Вот медведь, который живет в лесу.

18 декабря 44.

Галя занимается английским. Саша сидит рядом, сидит довольно чинно, только изредка прерывая свое молчание некоторыми деловыми замечаниями:

– Я не буду плеваться.

– Хочу водички попить.

– Покажи колечко.

* * *

Саша на днях вдруг обнаружила свою тень и сильно испугалась. Не хотела слезать с рук, даже плакала и сопровождала плач воплем:

– Боюсь тени, боюсь тени!

27 декабря 44. Саше 2 года 7 месяцев.

Саша рассказывает сказку (лежа в кровати перед дневным сном):

«Ирочка, Ирочка! Я тебя застрелю!» Меняя интонацию: «А за что ты меня застрелишь? Ты меня не любишь? За что же ты меня не любишь?» Опять басом: «Потому что не люблю! Просто – не люблю!»

И он ее съел. Пузо у него стало большое – боль-шо-о-ое. Потом пришла мамочка с ножом и разрезала ему пузо.

* * *

Шура собирается уходить: надевает пальто, шляпу. Саша некоторое время наблюдает за ним и, наконец, произносит следующую фразу – тоном удивления и упрека:

– А сидеть и работать?

* * *

Когда Шура целует Сашу, она всегда спрашивает: «А маму?»

Слыша по радио музыку, кричит мне: «Мамочка, давай тинтовать!»

11 января 45.

Каникулы Галя провела очень весело. Была на елке в Доме Ученых, у Кены[20], в Колонном зале Дома Союзов, в Союзе писателей. Кроме того, была елка у нас. Мы пригласили Эллу, Аленушку, Эдду[21], Вову, Вадика[22]. Пели, танцевали, читали стихи, играли. Галя вела себя очень хорошо, была настоящей хозяйкой – внимательной и гостеприимной. Не кривлялась, читала стихи и пела.

В Доме Ученых читал стихи какой-то противный маленький вундеркинд. Я отвернулась. Галя посмотрела с любопытством и спросила: «Ты от стеснения, да?»

За Аленушкой Галя ухаживала по-сестрински, старалась предупредить каждое ее желание. Очень любит Эдду, с нетерпением ждет встреч с нею. Во время каникул занималась – читала, писала, решала примеры. Мне сказала: «По радио сообщили, чтоб двоечники выделили по два часа в день на занятия. Я хоть и не двоечница, но заниматься все равно буду».

Елена Петровна сказала, что Галя отличница (несмотря на ее грязные домашние тетради): хорошо решает задачи, отвечает толково на вопросы, прекрасно читает. Все это очень приятно.

* * *

Саша говорит:

– Я рассердюсь.

или:

– Мама, папа спит?

– Да.

– Почему же он не храпит?

У Саши приступ навязчивой добродетели. Она с утра до ночи вопит: «Я не плачу, я не плачу!» или: «Я хорошая, я пью лекарство!», «Я не бью Вадика!», «Я не карябаю Гале щечку!» и прочее.

Внешне – день ото дня становится смешнее: настоящая Топси[23].

Выучилась у охальника Вадика разным гнусным словам и охотно употребляет их. Подражает Вадику во всем: читает стихи с его интонацией, даже плакать стала так, что не отличишь: он или она.

* * *

Елена Евгеньевна подарила Гале «Хижину дяди Тома». Сегодня Галя стала читать ее и заявила мне, что «не может оторваться».

* * *

У Саши большой популярностью пользуется сказка-быль об обжоре Алике, который съедал в день по шесть ташкентских бубликов – норму рабочей карточки.

Итак: «Вот садится Алик кушать. Вместе с ним садятся дети. Дети кушают картошку, каждый мальчик по картошке, Алик сразу шесть картошек. Дети кушают хлеб с маслом, каждый мальчик по кусочку, Алик сразу шесть кусочков» – и т. д. до бесконечности. Затем у детей заболевают животы. Приходит доктор, прописывает лекарство – каждому мальчику по лекарству, а Алику – шесть лекарств.

* * *

Саша отчетливо произносит свой адрес. На вопрос «Как твоя фамилия?» отвечает: Вигдорова (Видалава), Раскина и Морис Слободской[24]!

Стала менее жадной: делится мандаринкой, яблочком, конфетой. Со скрипом, конечно.

* * *

Забыла сказать: Саша была на елке у Юры Галлая. Вела себя там очень достойно – не верещала, не ругалась. Облюбовала себе мальчика Мишу: увидев у него на костюме брошку-слона, все приставала к нему с вопросом: а он тебя не кусает? Когда играли в каравай, этот мальчик тоже не подкачал и выбрал Сашу: «Я люблю, признаться, всех, но вот эту больше всех». Шура был польщен.

* * *

Галя на елке получила много сластей. Я сказала:

– Смотри, не ешь все сразу, ты ведь это умеешь.

Она мягко возразила:

– Ты тоже умеешь.

* * *

Шура объявил Сашу больной, и бедная девочка вот уже больше недели ни за что, ни про что сидит на диване без ботинок. Мечтательно глядя на окружающих, она говорит, немножко растягивая слова:

– Когда я вырасту большая, я надену ботиночки и буду ходить по полику…

Папа Аба, войдя в стиль, подхватывает:

– Где это видано, чтоб дети ходили по полу! Детям надо сидеть на диване и кашлять!

* * *

Садясь за стол, Саша говорит деловито:

– Сейчас будем кушать.

В еде стала разборчива. Пшенной каши не любит, требует рисовую. Очень любит мандарины. Однако, на днях проявила широту натуры: вынула изо рта последнюю дольку и протянула мне.

30 января 45 года.

Перед сном Саша долго разговаривает сама с собой. Сама спрашивает, сама отвечает, иногда воспроизводит слышанные за день телефонные разговоры.

– Алло, это магазин? Мясо есть? А водка? Сегодня? А зайчики есть? А синие штанишки?

26 февраля 45.

– Саша, мама идет спать, Вадик идет спать, все идут спать. Иди и ты.

– Нет, я не пойду.

– Что же ты будешь делать?

– Я буду любить Галочку.

6 марта 45.

Саша видит, как папа обнял маму (или наоборот было: точно установить трудно), и говорит: «Я сама его люблю…»

У Саши была повышена температура. Ночью она жалобно плакала, вскрикивала, говорила, что боится звездочки и птички. Папа ее уговаривал, что ни звездочки, ни птички – нет. Тогда она возразила страдальческим голосом:

– Я боюсь кого-нибудь!

31 марта 45. Запись А.Б.

– Папа, дай колбасу-у-у…

– Тебе нельзя.

– Почему?

– Потому, что ты маленькая, будет болеть животик. Вот вырастешь большая, будешь кушать колбасу.

– Папа, купи мне репку, я вырасту большая-преболь-шая и буду кушать колбасу!

Видно, хитрый младенец думает примазаться к репке и расти с ней. И запоминает сказки.

(А.Б.)

* * *

Галя начала по совету бабушки Вали вести дневник. Первая запись от 19 марта гласила: «Сегодня я получила 5 с минусом и 5 с плюсом. 5 с минусом это за арифметику. А 5 с плюсом по чтению. И еще 4 за письмо. Потом я пришла домой и сделала уроки. Уроков нам задали немного. Потом написала письмо Изе. Это мой дядя. (Курсив мой! – Ф.В.)

У меня есть сестренка. Ее звать Саша. И еще мы прозвали ее Топси. Саша очень похожа на негра».

Запись вторая от 22 марта:

«У нас в школе много девочек. Но больше всего я дружу со старостой и ее помощницей. Елене Петровне очень трудно ладить с 55 девочками. 54 ничего ведут. Но 55-я ужасно мешает. Елена Петровна хочет выключить ее из школы. Но не удается. Все учителя ее знают. Она в урок бегает как в перемену. Ну и все. На сегодня хватит».

Фраза-пояснение: «Это мой дядя» напомнила мне вот что: как-то один литературовед, удрученный однообразными и слишком олитературенными рассказами-воспоминаниями о Есенине, решил обратиться к отцу поэта, ожидая от него по-настоящему наивного и непосредственного повествования. И старик начал свой рассказ следующей вполне литературной фразой: «Была темная осенняя ночь. Шел дождь».

Мне казалось, если восьмилетняя Галка примется за дневник, то станет писать без всякого расчета на читателя. Однако – нет.

– Зачем ты пишешь, что Изя твой дядя? Разве ты забываешь об этом? – спросила ее Елена Евгеньевна.

– Нет, это для чужих, – откровенно ответила Галя.

* * *

На днях за столом у меня произошел острый разговор с одним нашим гостем.

– Выпьем, Фрида, – сказал он, – и забудем все!

Я ответила:

– Обиду утопить в вине нельзя.

Галя, присутствовавшая при этом, заметила мечтательно:

– А в шоколаде можно…

* * *

Мама Соня сгоряча сказала Саше:

– Не ломай посуду, а то я тебе голову сломаю!

Саша ответила с большой обидой:

– Если сломаешь мне голову, я тебя любить не буду!

Очевидцы утверждают, будто при этом она еще погрозила кулаком.

Восприняла у Вадика гнусную манеру плеваться и произносить нецензурные слова. И еще одна отвратительная привычка: кто бы ни сидел за столом, что бы ни ел – в любое время дня, даже тотчас после еды, Саша начинает клянчить: «Дай! дай! Картошечку! Колбасу!» А если еще не успела разглядеть, то просто: «Дай это!»

11 апреля 45. Запись А.Б.

Я работаю, Саша лежит, но спать не хочет. Ей скучно. Изобретает разговор:

– Пап, а папа?

– Что тебе?

– Мне не больно.

(А.Б.)

15 апреля 45.

Рассказывать про Галку становится трудно. Тут уж не отделаешься перечнем забавных словечек. Уже совершаются поступки. И довольно сомнительного свойства притом.

Со стола учительницы Галя взяла свою классную тетрадь и вырвала оттуда страницы с отметкой 3.

Когда Елена Петровна спросила, кто это сделал, – она заплакала, но ответила:

– Не знаю.

У меня, когда я стала спрашивать, созналась мгновенно, но тоже кроме слез я из нее ничего не выжала. Из уст вырывались отдельные, довольно бессвязные слова:

– Там было грязно… тройки… кляксы…

Поклялась больше не повторять такого.

Завели новые тетради (домашние), выполняем домашние задания совместно, т. е. я наблюдаю.

22 апреля 45.

Саша угрожает Шуре:

– Если не дашь картошечки, я буду говорить такие слова!

* * *

– Саша, гадкая девчонка, не бей Вадика.

– Я не девчонка, я Сашенька, я хорошая девочка!

4 мая 45.

– Саша, вот банка, тут сгущенное молоко, а вот на банке мальчик нарисован, видишь?

– А мальчик тоже сгущенный? – спрашивает Саша.

* * *

– Галя, какую отметку ты получила сегодня?

– Четыре с минусом за письмо.

– Вот пробка! Вот дура старая! – восклицают одновременно мама Соня и папа Аба по адресу учительницы.

Заметим при этом, что папа Аба кандидат педагогических наук.

Я строго-настрого запретила Гале вырывать из тетради листы. На днях увидела, что из тетради по письму вырван лист. Объяснение последовало неслыханное:

– Это папа Аба вырвал. Я ему сказала, что ты не разрешаешь, но он ответил: ничего, мы потихоньку от мамы Фриды. А то очень уж грязный листок – лучше вырвать!

Папа Аба был допрошен и сознался. Поставлю в соответствующих инстанциях вопрос о снятии с него звания кандидата.

* * *

Галя очень много хнычет, чуть что – начинает разго-варивать плаксивым тоном. Это очень раздражает, но я все вспоминаю рассказ Гарина-Михайловского «Исповедь отца». Если разыщу его, перепишу сюда целиком.

Он говорит: бывает, что у ребенка нервы болят. Надо переждать, пока они переболят. И не сердиться, не кричать… Только это трудно. Особенно, когда у самой нервы болят.

* * *

Шура натренировал Сашу, и она поет:

А если спросить: «Кто разрешил?», Саша отвечает: «Наш славный лепертком»[25].

– А кто будет ставить? – Акимув.[26]

* * *

– Мама, дай я скажу тебе на ушко! – и при этом прикладывает свое ухо к моему.

7 мая 45.

Гале 8 лет 1 месяц. Саше 2 года 11 месяцев 20 дней.

Сегодня делали с Галей уроки. У нее было очень хорошее настроение. Быстро считала, легко решила задачку, написав 30 вместо 32, не захныкала, против обыкновения, а предложила сначала решить пример с цифрой 30, а потом уж дополнительно с 32-мя.

– Ты почему такая веселая сегодня? – спрашиваю.

– Я потому такая веселая, что в школе было очень интересно. Решали интересную задачу, читали интересный рассказ, а потом пели.

Учительница у нее, видимо, хорошая. Только зовет их по фамилиям. А нас Анна Ивановна всегда звала по именам. Потом однажды у них в классе был такой случай: у одной из девочек пропало 10 рублей. И учительница устроила обыск: перерыла у всех портфели, обшарила карманы. Я не знаю, как следует поступать в таких случаях, но твердо знаю, что Анна Ивановна ни при каких обстоятельствах обыска не стала бы делать.

Впрочем, что ж вспоминать Анну Ивановну – таких все равно нет.[27]

ВОЙНА КОНЧИЛАСЬ!

СЕГОДНЯ – 7 МАЯ!

Галино письмо:

«Дорогая моя бабуся! Вот и Шура едет в Ленинград. А меня опять не берут… Я так хотела тебя видеть. Бабуся! Сегодня радостный день! Война кончилась! Теперь кажется мы скоро увидемся. Целуем мы тебя все. Жилаем щастя и здоровя».

На этом месте Галю позвали купаться. Последние строки она дописывала торопясь. Ждем салюта…

Его не последовало. Взяли Бреслау. А салют в честь окончания войны – еще впереди.

8 мая 1945.

Сегодня Шура уехал в Ленинград. На это время Галя переселяется в нашу комнату. Безумный восторг, блестящие глаза и безудержная жажда деятельности: подметает, вытирает пыль, а ко мне обращается не иначе, как «мамочка милая».

Мы с Галей сидим в своей комнате: я пишу, Галя читает. Саша ломится в дверь, мы не открываем. Саша стучит, а потом начинает плакать и лицемерно подвывать:

– Хооочу к мамочке, к моей дорогооой! Мааамочка, открой! Дорогаая, открой! Мамочка, пожааалуйста, открой!

«Пожалуйста» меня добивает, и я прошу Галю открыть дверь.

9 МАЯ – ПОБЕДА!

Весь день ребята провели на улице. Галка – та, вероятно, все запомнит.

13 мая 45.

Галя с презрением рассказывает о каких-то подлых девчонках и кончает так:

– Ну, они татары…

Долго толкую ей, что нельзя дурные поступки объяснять национальностью. Нет плохих народов.

– А немцы?

Стала ей рассказывать о Моцарте, Бетховене, немецких коммунистах и чувствовала себя преглупо.

* * *

Сегодня Саша с плачем повторяла няне:

– Вот приедет мой папа Шура из Ленинграда, я ему скажу, что ты меня обижала.

Сейчас проснулась и сказала совсем Шуриным – встревоженным – тоном:

– Вся потная.

16 мая 45 года. День Сашиного рождения.

Саше – 3 года. Черноглаза, смугла, очень забавна. Смешно разговаривает, но, мне кажется, она не очень счастлива, если это можно применить к трехлетнему ребенку. Она много плачет – воет, совсем, как писал Гарин про своего младенца. Протяжно, монотонно и подолгу. И беспричинно как-то. А когда берешь ее на руки, прижимается к тебе всем телом, щекой к щеке, крепко обнимает руками вокруг шеи и может находиться в таком положении без конца.

На днях мы лежали в постели – я, Галка, Саша. Саша чихнула. Я сказала: «Будь здорова». А Галка сказала: «Болей!»

У меня произошел с ней по этому поводу короткий, но выразительный разговор. Даже шутить так нельзя.

Немного погодя Саша рассказывала маме Соне:

– Мы лежали на кроватке, я кашлянула, мама сказала – будь здорова, а Галочка сказала – болей.

Саша изложила эту историю трижды. Сегодня утром, придя к нам в кровать, притворно кашлянула и обратилась ко мне: «Мама, скажи: будь здорова!» Я сказала: «Будь здорова!»

Тогда Саша повернулась к Гале:

– А ты что скажешь?

* * *

О Шуре не спрашивает больше. Он послезавтра должен приехать. Интересно, как они встретятся.

18 мая 45.

Сегодня Галя принесла табель с отметками: переведена во 2-й класс. Мне бы тут же ее поздравить, а я посмотрела: вместо пятерок – четверки и стала ей выговаривать: почему во второй четверти все было отлично, а теперь только хорошо? и прочие скучные и ненужные вещи. Простить себе не могу! Она пришла радостная, оживленная, директор поздравил их с переходом во второй класс, а я-то…

Она сразу поникла. Я, опомнившись, обняла, поцеловала, поздравила ее, но, боюсь, ничего не исправила.

19 мая 45.

Дедушка, он же папа Аба, – был умнее меня. Он пришел, поздравил с хорошими отметками и переходом во второй класс. Галя ответила металлическим голосом:

– Что ж поздравлять, когда все четверки.

А потом добавила:

– Я все свое старание приберегла для второго класса.

* * *

Саша говорит: «Хочу встречать своего папочку Шурочку!»

* * *

Корней Иванович[28] сказал, что Саша «трагически похожа на Раскина».

20 мая 45.

Шура отметил свой приезд тем, что велел надеть Саше шерстяные рейтузы.

Запись А. Б.:

Да, велел, поскольку ребенок простужен и в доме еще холоднее, чем на улице. Довольно глупо вышучивать правильные поступки. Это я пишу не для себя, не для Фриды и не для третьих лиц, а для самой Саши: когда будет старше, пусть понимает, кто о ней заботился, а кто нет. Папа.

(А.Б.)

16 июня 45. Удельная.

Перед отъездом в Удельную у нас с Галей был деликатный разговор: с нами вместе снимают дачу знакомые, очень гостеприимные люди. Я просила Галю не пропадать у них целыми днями, не мешать им. Она обещала. Она всегда очень легко обещает.

И все же, как только наверху обед, или завтрак – она там. Снова разговаривала, объяснила, что нехорошо это, пыталась призвать на помощь самолюбие. И вот вчера, после того, как мы позавтракали, приходит Берта Львовна и приглашает Галю завтракать к себе. Галя умоляюще смотрит на меня. Я – с удивлением на нее: ведь ты только что ела?

А она в ответ:

– Ну что же я ела… одно яичко…

Берта Львовна:

– Ну, вот и пойдем: у меня рисовая каша, сгущенное молоко (!), пойдем скорее.

Галя опять смотрит на меня, видит, что я рассержена, краснеет, на глазах появляются слезы. Я пожимаю плечами, она некоторое время мнется, а потом идет. Была она сыта, перед приходом Берты Львовны отказалась доедать простоквашу, а яйцо ела без хлеба.

Можно найти всему этому невинное объяснение: там дети и с ними есть веселее. Но у меня из головы не выходят слова: «Ну, что же я ела… одно яичко…»

Очень противно.

* * *

Обе – и Саша, и Галя – выглядят чудесно: Саша смуглая, Галя румяная. Сашу остригли, она подурнела, очень похожа на жука. Галя, напротив, похорошела. Блондинка с карими глазами и очень длинными ресницами. И ямочкой на щеке.

Галя очень гордится мною. Когда я играю с детьми, или читаю им, или бегаю, она на всех смотрит почти победоносно и старается подчеркнуть наши родственные отношения. Ведет себя гораздо лучше, чем в Москве, спокойнее. О лагере и слышать не хочет. Если бы только не эта история с Бертой Львовной…

* * *

Саша:

– Мама, мне немцы всю спину накусали.

Речь идет о комарах. Все неприятное привычно связывается ею с немцами.

Ей тут хорошо. Не плачет.

* * *

От нечего делать я сообщила Саше, что главную роль в пьесе папы и дяди Мориса будет играть Юнгер (чтоб продолжить диалог «Бом, бом, тили-тили, папе пьесу разрешили»). Саша запомнила, и когда ее спрашивали: «Кто будет играть главную роль?», отвечала: «Юнгер».

Прошло несколько дней. Я снова спросила:

– Кто же будет играть главную роль?

Саша подумала с минуту и ответила:

– Кенгуру…

17 июня 45.

Я выгоняю из комнаты кошку. Саша горячо заступается за нее: «Ну, мама, ну, не надо, ведь она совсем маленькая, она ничего не понимает…», т. е. говорит все слова, которые произносят обычно в ее защиту… «Маленькая, ничего не понимает».

23 июня 45.

Берта Львовна созывает своих ребят обедать.

– Галя, хочешь есть? – спрашиваю я.

– Вообще – нет, но с ними – хочу, – отвечает Галя со всей откровенностью, на какую только способна.

* * *

Мы сидим за столом и едим землянику.

– Съедим еще немного, а остальное я оставлю тете Оле, – говорю я.

– А я оставлю папе Шуре, – говорит Саша.

С минуту мы молчим. Сашина тарелка пустеет медленно, но неуклонно.

– А как же папа Шура? – спрашиваю я.

Саша отвечает вопросом на вопрос:

– Ты кому оставишь землянику?

– Тете Оле.

– Ну, а тетя Оля оставит папе Шуре.

* * *

Галя:

– А когда будет затемнение солнца?

* * *

– Ты гадкая и жадная девочка, – говорю я Саше.

– Я не буду с тобой водиться, если ты ругаешься, – отвечает она, плача.

13 июля 45.

Саша ест булку с маслом. Подходит Галя:

– Ты что кушаешь?

Саша делиться не хочет. Поэтому она предусмотрительно отвечает:

– Это гадость. Невкусно.

* * *

Берта Львовна воспитывает двоих чужих детей. Они любят ее, слушаются. Галя постоянно у них и принимает участие во всех делах – дежурит (убирает, моет посуду), играет, занимается.

Сказала мне вчера:

– Почему ты не разрешаешь мне много бывать у тети Берты? Ведь она делает меня хорошей. Даже тетя Оля (няня) говорит, что я стала хорошей.

28 июля 45.

Читаю Саше книжку. Там стихи:

– и нарисован мальчик с яблоком в руках.

– А почему он не дает мне яблочка? – спрашивает Саша, улыбкой намекая на то, что понимает всю вздорность такого вопроса. Но с надеждой в голосе – чем черт не шутит? – вдруг бумажный мальчик раздобрится!

* * *

Галя укладывает Сашу спать, раздевает ее. Сашка пищит, хохочет, бегает от нее по комнате. Самовлюбленно восклицает:

– И что я такая баловница!

Галя при этом проявляет неожиданную для меня начитанность: – Ты, – говорит она, – как в «Обломове»: дрыгаешь ногами, не даешь ботинок снять.

Припоминаю: она зимой читала в какой-то хрестоматии отрывок «Сон Обломова».

* * *

Галя плохо подмела комнату, оставила много сору.

– Будет у тебя жених рябой, – говорю ей то, что говорили мне в таких случаях в детстве.

– А я никогда не женюсь, – отвечает она. – Все мужья злые, мне их не надо.

* * *

Галя: – Мама, в каком классе будут объяснять, как дети родятся?

(Вот ведь какая проклятая проблема!)

31 июля 45.

Саша собирает малину, тщательно разыскивая только красные ягоды. Когда делится со мной (отколупывая какие-то микроскопические дольки), то восклицает со смесью тоски и восхищения:

– Ой, какая я не жадная, какая я не жадная!

Иногда, прежде чем поделиться, спрашивает с надеждой: «Мама, ты ведь не хочешь?»

30 августа 45.

Десять дней назад – 19 августа – Саша упала со второго этажа дачи в пролет лестницы. К счастью, вниз спускался Григорий Давыдович Плинер, на фетровую шляпу которого и обрушилась Саша. Когда я выскочила на шум и крики в коридор, то в темноте нащупала Сашу на полу. Она лежала навзничь, раскинув ручки, и не кричала, а стонала. Я подняла ее, внесла в комнату – правый глазок у нее скосился, а личико было изжелта-бледное. Мы побежали к врачу. Он осмотрел Сашу, заставил ее пройтись, спросил, как все случилось.

– Я шла, – сказала она. – И упала. И было больно.

Глазок у нее стал на место, она перестала стонать, только выглядела очень усталой и хотела спать. Врач велел ждать – сутки решат, не будет ли мозговых явлений.

Мы ждали. Все обошлось.

А упала она потому, что Шура в этот вечер привез ей новые ботиночки – они скользили. (Все это знали, а проводить не могли. А.Б.)

Когда Григорий Давыдович приехал снова, Саша предложила ему:

– Дядя Гриша, надень шляпу и иди по лестнице, а я опять на тебя упаду.

А между прочим, не спускайся дядя Гриша в тот час по лестнице, неизвестно, чем бы все кончилось.

* * *

Шура привез Саше игрушку.

– А Галечке? – спросила она тотчас же.

– Будете играть вместе, – ответил он.

– А Леночке? – спросила она опять.

* * *

– Папа, он не привез мне слона!

– Кто «он»?

– Ты.

2 сентября 45.

Берта Львовна говорит Саше: – Вот и лето кончается… Как же мы будем с тобой друг без дружки?

– А я хочу с дружкой, – отвечает Саша.

* * *

Саша настаивает:

– Лена, давай играть: ты будешь немец, а я русская.

Лена не согласна. Саша возмущенно жалуется мне:

– Мама, ну скажи ей.

– Что же я ей скажу? Не хочет она быть немцем.

– А я хочу драться, я хочу кидать в нее кубики, пусть она будет немцем, а я буду русская!

* * *

Саша так вызывающе черна, что Кена зовет ее не Саша, а САЖА.

8 сентября 1945.

Приехали в гости Рая Облонская и Аня Штрих.

Саша рассказывает им:

– Папа Шура привез котят. Одного мне, а другого – больному мальчику Коле.

– Хороший у тебя папа, – замечают гости.

– Да, не жадный, – солидно соглашается Саша.

* * *

Саша бьет окружающих детей. При этом вопит так, как если бы колотили ее самое.

* * *

Саша говорит Валентине Николаевне:

– Этот медвежонок хочет тебе подариться!

10 октября 45. Ермолаевский, 27, кв. 5.

Галя осталась на Сретенке. Молчит, не протестует.[29]

24 октября 45.

Ата[30] принесла Саше в подарок «Сказку о глупом мышонке» Маршака. Сегодня Саша уселась за книжку и решила читать сама, долго пыталась начать и, наконец, ничего толком не вспомнив, сказала:

– Ну, в общем, кошка съела мышонка…

1 ноября.

Саша зовет частушки свистушками. Поет их охотно, не стесняясь.

* * *

Саша с упоением вещает: – Одевают – не плачу! Раздевают – не плачу! Головку моют – не плачу! Кормят – не плачу! Лекарство дают – не плачу! Банки ставят – не плачу! Вот я какая!

4 ноября 45.

Шура допрашивает Сашу:

– Ты зачем ударила Милу?

– Я ее не ударяла.

– Неправда, ты ее ударила.

– Я нечаянно ее ударила.

– Как это нечаянно?

– Я как дам ей… тихонько…

* * *

Шура ест простоквашу. Саша:

– Папа, помнишь, как ты ел простоквашу и оставлял мне, помнишь?

– Не помню! – угрюмо отвечает папа.

Но все же дает Саше простоквашу.

12 ноября 45.

Изо дня в день я рассказываю Саше, примерно, такую, более или менее, правдивую историю:

– Жила-была мама Ата. Было у нее двое детей: старшего мальчика звали Тюша, а младшего Паша. Жили они на даче, и однажды мама Ата повела своих детей на пруд. Там она их искупала, а потом говорит: – Я сейчас поеду в город, а вы пойдите в сад, играйте там и качайтесь в гамаке. А на пруд без меня ходить не смейте. И вот мама уехала в Москву, а дети пошли в сад. Тюша был послушный и смирно играл с песочком. А Паше захотелось на пруд, он взял да и пошел туда. Прыгал-прыгал на берегу, да вдруг как упадет в воду!

Тут наступает момент, полный драматизма. Саша нервно притоптывает ножкой.

– Стал он барахтаться, плакать и вдруг видит: с одной стороны бежит к нему Бармалей и кричит: – Вот я возьму тебя, непослушного, к себе в мешок, будешь знать, как ходить на пруд без мамы. Паша заплакал, но вдруг услышал:

– Не бойся, не бойся, я тебе помогу.

Смотрит Паша, а с другой стороны бежит ему на помощь Ваничка Розанов.

Все кончается благополучно: Ваничка добежал прежде Бармалея и вытащил Пашу. Но если Ваничка не появляется слишком долго, Саша, торопя меня, спрашивает: – Мама, а кто бежал с другой стороны?

А иногда, желая, чтобы ей в неурочный час рассказали эту историю, Саша начинает допекать меня наводящими вопросами:

– Мама, когда Паша упал, то кто бежал с одной стороны? А кто бежал с другой стороны? А что кричал Ваничка? А Бармалей что кричал?

Слушать может по двести пятьдесят раз на дню.

* * *

Была я сегодня у Гали. Она прочла «Таинственный сад» Бернет – автора «Лорда Фаунтлероя». Я тоже прочла – хорошо, по-моему. Рассказала Гале «Лорда», так, как помнила его. Она слушала, затаив дыхание. Если б нашла – дала бы ей читать «Фаунтлероя», «Маленькую принцессу» той же Бернет и «Маленькие женщины» Луизы Олькот, «Голубую цаплю» – не помню чью[31]. Хорошие были книжки.

Раза три назвала Галю Сашей. Она ничего не сказала, но взгляд у нее был строгий, укоризненный и взрослый. На днях она сказала Изе, приехавшему из армии в отпуск:

– Знаешь, обожди, пока я вырасту, я за тебя замуж пойду.

15 ноября 45.

Саша: – У меня три сестры: Галя на Сретенке, Лена и Мила.

– Мама, ты почему скучная? Вот Леночка, скоро Мила придет из школы…[32]

Запись А. Б.:

19 ноября.

Саша запоминает абсолютно все и все прекрасно понимает. Вчера утром дети шумели и мешали мне спать. Я сказал ей, что она только обещает быть хорошей, но не выполняет обещания.

Сегодня утром я спал спокойно, Сашу не слышал. Когда проснулся, она зашла ко мне:

– Папа, можно?

– Можно.

– Я не кричала?

– Нет, сегодня ты молодец!

– Папа, я тихая?

– Тихая.

– Я хорошая?

– Да, ты очень хорошая.

Но этого ей, все же, было мало.

– Папа, а ты говорил: ты только говоришь – не буду! А сама будешь…

Она решила, видно, получить признание по всем талонам. Я выдал ей таковое. Она была очень горда и довольна. Значит, целые сутки, со вчерашнего утра, она помнила мой упрек.

* * *

Уговариваю Сашу не кричать.

И вдруг: – Если бы ты был Сашей, а я была… нет, был… нет, была папой, ты бы тоже кричал!

И хохочет в восторге от своей мудрости, находчивости и неотразимости. Она права, ничего не скажешь!

(А.Б.)

20 ноября 45.

Саша не любит отступать от традиций. Утром, когда я ее одеваю, она просит рассказать о девочке и мальчике, которые изображены на коврике. Когда ее причесывают, она требует повесть о Паше и Тюше. Во время гуляния я, обычно, по ее просьбе, рассказываю ей о том, как заблудился Севочка Барон. Историю я измыслила, такого на самом деле не было. То есть Севочка-то существует, но он не заблуждался.

21 ноября 45.

Саша не любит острых коллизий. Вот, например, на коврике, что висит над ее кроваткой, изображены плачущая девочка и мальчик, довольно равнодушно на нее смотрящий. Я утверждаю, что это брат и сестра. Мама принесла им яблоко, велела поделиться, а мальчик съел яблоко сам. Вот сестра и плачет.

– Нет! – кричит Саша. – Он спрятал яблочко, он просто пошутил! Он не съел, он спрятал! Зачем она плачет?

Коврик этот был подарен тетей Ниной 26 марта 37 г. в день рождения Галки.

* * *

Саша колотит Лену. Много раз говорили ей: у Лены болит нога, не смей трогать Лену. А она покается, а потом нет-нет, да и хлопнет опять и именно по ноге. И откуда такая подлость?

22 ноября 45.

Я: – Разве это хорошо, что ты ударила Лену?

Саша: – Разве это хорошо, что Вова ударил Вадика?

Я: – Нет, ты скажи, разве хорошо, что ты Лену уда-рила?

Саша: – А разве это не хорошо, что я Галю не ударила?

Так и не дала прямого ответа и все упирала на то, что она не ударила Галю, не ударила Милу и т. д. Подлый младенец, все же.

* * *

– Мама, почему тетя Женя Пастернак и дядя Женя Пастернак[33]? – спрашивает Саша, лежа в постели, после долгого молчания. Видимо, напряженно размышляла об этом.

23 ноября 45. Саше 3 с половиной года.

Знает все буквы, кроме мягкого знака и Э. Знает Е, но Е путает с Ш. Иногда путает И с М и Т с Г. В остальном тверда. Запоминает с первого раза. Почти вундеркинд.

Хорошо строит из кубиков домики. Эти кубики наше спасение – Саша часами возится с ними, напевая убогие Шурины стихи:

Есть еще желтые кубики, но к ним папа рифмы не придумал, сколько ни старался.

* * *

Сегодня я была у Гали. Спросила про отметки.

– Троечки! – ответила она лукаво.

– Это жаль. Покажи тетрадки.

– Сейчас покажу. Вот смотри – одна троечка, другая, третья… – смеется: там не тройки, а четверки.

Была очень довольна. Она. И я.

Скучает без Саши. Когда приходит сюда, бывает с ней очень нежна.

* * *

Забыла рассказать о том, как Галя встретилась с Эддой. Обе летом мечтали об этой встрече. У нас только и разговоров было:

– Мама, когда же мы пойдем к Эдде?

Когда переехали с дачи в Москву, первый визит был к Эдде (которая, кстати, поступила в 1-й класс Галиной школы). Приходим. Мы с Норой ждали, что они кинутся друг другу в объятья. Ничуть не бывало. Остановились. Неловко поздоровались. Сели. Каждая взяла в руки книгу и принялась читать. Так и читали все время, пока мы с Норой разговаривали, исподтишка наблюдая эту странную встречу. Потом так же церемонно простились. «Эстетика сдержанности», как говаривала в своих лекциях Евгения Львовна Гальперина.

25 ноября 45.

Я Гале рассказала, как Саша вместо прямого ответа («почему Лену ударила?») перечисляла всех, кого она не ударила. Галя засмеялась и сказала: «Какая наглая!»

28 ноября 45.

Построив что-нибудь из кубиков, Саша кричит: – Мама, у тебя есть дом! У тебя есть дача! У тебя есть кроватка! – в зависимости от того, что построено.

* * *

Галя сегодня позвонила мне на работу и сказала только:

– Скучно, скучно, скучно без тебя! Скучно, скучно, скучно без Саши! – И положила трубку.

Придя в воскресенье и не застав Саши, сказала строго: – Я прошу тебя очень, по воскресеньям Сашу никуда не отсылать, потому что я могу прийти в любое время…

* * *

Галя читает «Гулливер у лилипутов». Недавно прочла «Записки» Дурова. Читает сама. Читает много и с удовольствием.

* * *

Саша декламирует:

Каюсь, выучила я. Напрасно, конечно, но очень уж забавно.

9 декабря 45.

Саша говорит: – Честное ленинское! (Наверное, переняла у Милы.) Вместо «редакция» – «редацкая».

Галя говорит: – Я прямо изнывала от нетерпения.

Вчера были на дне рождения у Паши. Девочки вели себя более или менее достойно. Но играли все порознь – Галя, Саша, Паша, Тюша – каждый был занят чем-то своим.

Утром первыми словами Саши было:

– Мама, я хочу к Паше!

Саше мальчики понравились, она говорит о них подобострастно.

Галя отнеслась к новым знакомым более критически: – Много кричат, – сказала она. – А до игрушек своих дотронуться не дают.

Однако, вчера долго не хотела уходить оттуда. Значит, тоже понравилось.

10 декабря 45.

За первую четверть у Галки были такие отметки: чтение – 5, арифметика, русский язык – 4, чистописание – 3. На днях, сидя за столом, сказала с улыбкой:

– Я умею учиться на «отлично», только мне неохота.

* * *

Галя: – Мама, твоя Саша довольно скупая дама: делилась со мной шоколадом и дала мне крошечную дольку.

* * *

Мама Соня рассказывает, как у нее едва не стащили сумку. Галя, глубокомысленно:

– Просто тебе попался неопытный вор.

14 декабря 1945.

Саша:

– Папа, как зовут доктора?

– Доктор Гуревич.

– Я лучше буду звать его Гулливер.

* * *

Мы все сидели за столом на Сретенке, и каждый был занят своим делом. Галя перечитывала «Хижину дяди Тома». Вдруг она вскочила и, плача, крикнула:

– Я не могу больше читать!

Все всполошились, стали спрашивать, что случилось. Галя не отвечала и продолжала плакать. Я догадалась заглянуть в книгу: она была открыта на странице, где рассказывалось, как, после смерти Сен-Клера, Том узнает, что его продадут.

Оправившись, она стала мне объяснять, что «это все противная Марья виновата», имея в виду жену Сен-Клера – Мари.

18 декабря 45.

Некто Б., по профессии литературный критик, с профессиональной жестокостью излагал сегодня свою теорию воспитания малолетних.

– Моему сыну 6 с половиной лет, – говорил он. – Это чудесный парень. Однако я практикую регулярно следующие меры воздействия: малая ушедралка, большая ушедралка, порка обыкновенная, порка большая и порка по высшей категории – ремнем. Все это я практикую регулярно по четным и нечетным числам. Иначе погибнет мой сын, моя жена, я сам и все соседи, а дом наш рухнет.

Все это Саша слышала, но притворилась, что не понимает.

Боюсь, что наш дом рухнет.

21 декабря 45.

Серьезно болен папа Аба. Я много времени провожу на Сретенке. И вижу всякое такое, что очень меня огорчает, мучает и пугает. Вот, например, слышу из соседней комнаты:

– Галочка, – говорит папа, – принеси мне, пожалуйста, из кухни мою чашку.

– Я читаю, – отвечает Галя.

Я была готова побить ее за это. Бить не била, однако, сказала все, что думала по этому поводу. Но я никогда не могу понять – дошло ли до нее. Лицо у нее было огорченное. Не оправдывалась.

22 декабря 45.

У Галки в дневнике за поведение – 5 с минусом. Она объясняет с улыбкой – довольно циничной:

– Это потому, что я болтаю…

Вот за это я сердиться на нее не в состоянии. Могу понять.

29 декабря 45.

И мне, и жене, и Тотоше», – декламирует Саша.

– А кто это – жена? – спрашиваю я.

– Это – ты, – отвечает Саша.

– А кто мой муж?

– Папа Шура.

– А кто муж мамы Сони?

– Папа Аба.

– А кто муж тети Берты?

– Дядя Боря.

Все верно. Тогда я спрашиваю:

– А кто муж Кены?[34]

– Тетя Ира! – отвечает Саша.

7 января 1946 г. Москва.

Новый год начался скверно: Галка захворала дифтеритом, и сегодня ее отправили в больницу. Форма, к счастью, легкая. Уезжала она охотно и весело, так как любит все новое. Расспрашивала: какие там девочки, весело ли будет в больнице? Считала минуты, которые оставались до приезда машины.

Вливание перенесла мужественно, даже не вскрикнула, так как мама Соня предупредила ее, что папе Абе вредно волноваться и огорчаться.

Очень боимся за Сашу: 4 января мы с Сашей пошли на Сретенку навестить больного папу Абу. Галя и Саша были очень рады встрече, обнимали друг друга, вместе играли. А вечером оказалось, что температура у Гали повышена.

На обратном пути со Сретенки на Ермолаевский Саша изложила мне свои политические убеждения:

– Когда я пойду в школу, – сказала она, – то буду учить французский, английский и русский. А немецкий не буду. Немцы все очень плохие. Гитлер («Гитрер», иногда «Гитрель») очень плохой, хуже Бармалея. Я его боюсь. Если он будет к нам стучаться, ты ему не открывай. Если будет говорить тоненьким голоском, тоже не открывай. Немцы плохие, страшные и не любят хороших девочек.

* * *

Про себя Саша говорит:

– Я просто хорошая девочка Саша.

* * *

– Мама, ты меня любишь до слез или безумно?

17 января 46.

Галя уже вернулась из больницы. Миновал карантин и для Сашки: она не заболела. Я пока нахожусь на Сретенке, так как ухитрилась заболеть тут воспалением легких. Пришла навестить папу и Галю, помочь маме в уходе за больными и свалилась сама.

Галя веселая, хорошая, каждый день готовит уроки, которые приносит ей школьная подружка.

Галка много читает. Сегодня я услышала из ее комнаты страшный лающий кашель.

– Что с тобой? – спрашиваю я испуганно.

– Тут в книжке сказано, – пояснила она, – что «кашель соседа походил на собачий лай», – вот я и хочу попробовать, как это получается.

* * *

Был у нас еще один любопытный разговор.

– Мама, – сказала она. – Я не могу понять, хороший был Колумб или плохой? И его жена – хорошая или плохая? (Галка прочла О. Гурьян «Христофор Колумб».)

– А почему ты сомневаешься?

– Ну конечно, Колумб храбрый, мужественный, – ответила Галя, – но вот он был очень груб с матросами. Или вот его жена. Когда он ей сказал, что хочет перерезать море Тьмы, она ему запретила. А когда он согласился не ехать, она закричала на него и даже упрекнула в трусости. (!)

Это был сложный разговор. Я довольно коряво объяснила, что это только в сказках одни – очень хорошие, а другие – очень плохие. А в жизни, дескать, не так. И даже у Колумба были свои недостатки. А потом подумала, что не в этом дело. Бедняге приходилось так худо, что в его положении любой бы стал грубить матросам.

* * *

Саша очаровательно разговаривает по телефону. Сегодня подробно доложила мне, как живет без меня, как скучает.

Саша дружит с Леной и замучивает ее до потери сознания своей нудной просьбой:

– Почитай, почитай!..

18 января 46. Ермолаевский.

Сегодня я вернулась на Ермолаевский. Саша встретила меня целой серией молчаливых глубоких вздохов. А Галя провожала плачем. Может быть, это объяснялось тем, что я не успела дочитать ей отрывок из «Странствия во мраке» Мартина Флавина. Я прочла ей главу «Ему было всего 9 лет и ему очень нужны были санки». Она превосходно понимала, слушала с наслаждением. А когда я начала читать о велосипеде, за мной приехал Шура, и пришлось чтение прервать.

Я, было, хотела объяснить ей, что означает слово «шериф», но она торопливо сказала:

– Читай, читай. Я знаю, это милиционер.

24 января 46.

Саша:

– Мама, ведь я не слушаюсь, почему же ты меня целуешь?

– Я знаю, что делают волки с плохими девочками: они их бьют и терзают…

– Суп – изумительный!

* * *

Саше купили воздушный шар. Проснувшись на следующее утро, Саша чуть не расплакалась, потому что большой шар превратился в маленький, с кулак величиной.

– Что ты с ним сделала? – воскликнула она с возмущением.

– Он просто похудел! – ответила я.

На днях Ян Сашин принес Саше шоколадку. Я дала ей кусочек, остальное положила в ящик. Вечером, когда Саша уснула, я несколько раз приложилась к шоколаду сама, да еще угостила Шуру. Утром Саша первым долгом помчалась к ящику. У меня сердце замерло. Но взглянув на шоколад, Саша сказала вполне добродушным тоном:

– Мама, посмотри, шоколадка похудела…

27 января 46.

Галя поет Саше (невероятно перевирая мотив):

– Рыбки уснули в пруду-у-у…

– Почему в пруду? Лучше бы они спали на песочке, – возражает Саша.

* * *

Галя говорит:

– Лену я люблю, она хорошая. А Милу не люблю и играть с ней не буду.

– Почему? Чем же она тебе не нравится?

– Она неправдивая. Подлиза. И надоеда.

Этот разговор мы продолжим. Интересно мне, что она имеет в виду.

18 февраля 46. Саше 3 года 9 месяцев, Галке – 8 лет 11 месяцев.

Саша, оправившись от гриппа, говорит о себе:

– Сейчас я встану на свои слабенькие ножки.

* * *

– Саша, кому идти в аптеку за лекарством: мне или папе?

– Ты иди.

Я уязвлена: – Почему же не папе?

– Он – долго… – отвечает Саша.

Очень наблюдательный ребенок.

* * *

Саша:

– Сейчас я построю домик, мама посмотрит и скажет: «Какая прелесть!»

19 февраля 46.

Мама рассказала мне, что Галя вернулась сегодня из школы заплаканная. Объяснила:

– Мы пели песню «Отцы вернулись к нам домой». А я петь не хотела. Только шевелила губами. Зачем я буду петь «отцы вернулись», если мой папа не вернулся.

Это странно. Мне кажется, она почти не помнит Шуру, почти никогда о нем не расспрашивает, и мне кажется, она не понимает своей потери. Но, видимо, это не так. Я иногда рассказываю ей о том, каким был Шура в детстве. Она слушает жадно. Но сама не расспрашивает. Как-то спросила, правда:

– А папа Шура хорошо учился, когда был маленький?

И еще:

– Папа Шура любил играть со мной?

21 февраля 46.

Вчера, вернувшись с работы, я была ошеломлена известиями о том, как вела себя Саша: она мешала Шуре работать, проткнула карандашом лимон, облила супом телефон (все нарочно), кидала мяч на стол и в зеркало, стучала чем ни попадя по Милиной чернильнице и т. д.

– Я тебя не люблю, – сказала я.

Она покорно удалилась.

– Саша! – крикнула я некоторое время спустя, собравшись укладывать ее спать. Она мигом примчалась:

– Ты меня уже любишь?

22 февраля 46.

Саша сказала только что:

– Мама, если мне позвонят, скажи: «Сашенька устала, она прилегла, позвоните позже». Или: «Она встанет – сама вам позвонит».

23 февраля 46.

Я щекотала Сашку, щипала щечки, дергала за уши. Она все терпела со снисходительной улыбкой, а потом произнесла горделиво:

– Как мама меня любит!

Вчера долго гладила меня обеими ручками по лицу. А потом спросила:

– Приятно?..

* * *

Саша поет:

– Саша, что такое ольбульбели?

– Это такое платьице! (?!)

* * *

Я рассказала Саше своими словами сказку о золотой рыбке («…А старуха говорит: попроси у рыбки отдельную квартиру с газом, новые туфли, шапку-кубанку и много пододеяльников…»). Эффект неожиданный: Саше жалко старуху:

– Зачем у нее все отняли?

– Жадная она, понимаешь – жадная! – говорю я. – Чего же ее жалеть?

– Все равно жалко! – отвечает Саша.

* * *

Саша сказала кому-то:

– Не ври! Ты врешь!

Шура объяснил ей, что надо говорить не «врешь», а «ошибаешься».

Сегодня я сказала Саше:

– Не сбрасывай с себя одеяло. Она ответила: – Я не сбрасываю, не ошибайся, пожалуйста.

При этом вежливое «не ошибайся» звучит у нее совсем так же, как и «не ври».

* * *

Я принесла от дяди Бори Зутта в подарок Саше целлулоидного пупса. Все сказали: – Какой чудесный! Где это Борису Борисовичу удалось поймать такого?