Читать книгу Цены и производство - Фридрих фон Хайек - Страница 2

(1) То, что воздействие денег играет решающую роль при определении и объема и динамики производства, относится к таким истинам, которые, вероятно, знакомы нынешнему поколению в большей мере, чем какому бы то ни было из предшествующих. Период инфляции военных и послевоенных лет, а также опыт возврата к золотому стандарту, в особенности там, где, подобно Великобритании, он сопровождался сжатием [денежного] обращения, дали предостаточно свидетельств зависимости всех отраслей производства от денег. Число дискуссий о целесообразности и осуществимости политики стабилизации ценности денег, ведущихся в последние годы, во многом также является следствием общепризнанности этого факта. В настоящий момент множество лучших умов, полагая, что причиной депрессии, наблюдаемой сегодня во всем мире, является нехватка золота, изыскивают монетарные способы преодоления этого обстоятельства.

И все же, если задаться вопросом, имел ли место в эти годы значительный прогресс в понимании связи между деньгами и ценами, по крайней мере, до самого последнего момента, и стали ли общепринятые теории к этому моменту существенно более продвинутыми, чем сто лет назад, я склонен ответить на эти вопросы отрицательно. Это может показаться парадоксальным, но я думаю, что любой, кто изучил литературу по монетарной экономике первой половины XIX века, согласится с тем, что в современной денежной теории вряд ли найдутся хоть какие-нибудь идеи, которые не были бы известны авторам того периода. Вероятно, большинство современных экономистов заявят, что причина столь незначительного прогресса состоит в том, что денежная теория уже достигла такой степени совершенства и дальнейшее ее развитие по необходимости должно быть весьма медленным. Но мне все же кажется, что некоторые наиболее фундаментальные проблемы в этой области остаются нерешенными, обоснованность некоторых из общепринятых доктрин сомнительна и нам не удалось хотя бы развить предложения по совершенствованию теории, которые могут содержаться в работах ранних авторов.

Если это так, а я надеюсь убедить вас в том, что это так, то есть нечто поистине поразительное в отсутствии плодотворных идей, так и не появившихся за последние пятнадцать лет. В прошлом периоды потрясений в денежной сфере всегда были периодами гигантского прогресса в этой области экономической науки. Италия XVI века считалась страной с наихудшей денежной системой и с наилучшей денежной теорией. И если такого продвижения в теории в последнее время не произошло, то причина этого мне видится в определенном изменении отношения большинства экономистов к методологии экономической науки, изменении, которое во многих научных сообществах расценивается как великий прогресс. Я имею в виду попытку заменить качественные методы исследования количественными. Применительно к денежной теории этот сдвиг произошел даже с теми экономистами, которые, как правило, отвергали «новую» точку зрения – а в действительности, некоторые изменили методологию в указанном направлении даже за несколько лет до того, как мода на количественные методы распространилась на другие разделы науки.

(2) Наиболее известным и наиболее соответствующим тому, о чем идет речь, является попытка Ирвинга Фишера, предпринятая около 20 лет назад, вдохнуть жизнь в наиболее механицистскую форму количественной теории ценности денег, посредством его широко известного «уравнения обмена». Вряд ли можно отрицать тот факт, что эта теория с ее аппаратом в виде математических формул, сконструированных так, чтобы подтвердить статистические наблюдения, будучи типичным примером «количественной» экономической науки, оказала значительное воздействие на методологию сегодняшних представителей этой школы. Я не собираюсь оспаривать позитивное содержание этой теории. Я даже готов признать, что, поскольку речь идет о количественной теории как таковой, она верна и одним из наихудших вариантов для нас стала бы такая ситуация, при которой широкая публика когда-нибудь опять усомнилась бы в ее базовых утверждениях. Меня огорчает и то, что эта теория в различных ее формах узурпировала центральное место в денежной теории, и то, что точка зрения, которая ее порождает, представляет собой препятствие для ее дальнейшего прогресса. Не меньший негативный эффект для ее развития имеет сегодняшняя изоляция теории денег от основного корпуса экономической теории.

Это положение и не может быть иным до тех пор, пока мы предполагаем, что используемые нами различные способы объяснения ценности и цен никак не зависят от влияния денег и от объяснения влияния денег на цены. А мы поступаем именно так, когда стараемся установить непосредственную причинную связь между суммарным количеством денег, общим индексом цен и, быть может, также совокупным объемом производства. Это так, поскольку ни одна из этих величин, взятая сама по себе, не оказывает воздействия на решения индивидов, лежащие в основе основных положений не денежной экономической теории. А ведь именно этому, «индивидуалистскому» методу мы обязаны тем, что вообще понимаем экономические явления, именно в этом состоит главный источник прогресса науки, обеспеченный преимуществом последовательного использования «субъективной» теории по сравнению с учением классической школы.

Таким образом, если денежная теория все еще пытается установить причинную связь между агрегатами или общими средними, это означает, что она отстает от развития экономической науки в целом. В действительности, ни агрегаты, ни средние не воздействуют друг на друга, и необходимые причинно-следственные связи никогда не смогут быть установлены, в отличие от того, как мы можем сделать это в отношении индивидуальных явлений, индивидуальных цен и т. п. Я мог бы сказать даже, что тот факт, что средние величины ни при каких обстоятельствах не могут образовывать логические связи, проистекает из самой природы экономической теории, однако доказательство этого утверждения увело бы нас далеко за пределы предмета настоящей лекции. Я ограничусь здесь попыткой показать применительно к одной конкретной сфере разницу между теми объяснениями, которые основаны на этих концепциях, и теми, которые не основаны на них.

(3) Как я уже сказал, я не хочу критиковать положения этих теорий, взятые сами по себе. Я остановлюсь на их особенностях только для того, чтобы затем иметь возможность показать, как много может дать применение теории иного типа. Центральным вопросом этих теорий является изменение общего уровня цен. Сегодня все согласятся с тем, что изменения цен вообще не будут иметь никаких последствий в том случае, если все цены (понимаемые в максимально широком смысле) будут затронуты ими в одинаковой мере и одновременно. Однако главная проблема в рамках этих теорий, по общему мнению, состоит в предполагаемом наличии «тенденций», которые затрагивают все цены в равной мере или, во всяком случае, воздействуют на цены одинаково – безотносительно к видам благ, в одно и то же время и в одном направлении[5]. И только после того, как будут установлены предполагаемые причинные связи между изменениями количества денег и средних цен, можно будет рассмотреть последствия, которые эти изменения имеют для относительных цен. Но если предположение состоит в том, что изменение количества денег воздействует прежде всего на общий уровень цен и изменения относительных цен являются всего лишь следствием действия «возмущающих факторов» или «трения», то изменения относительных цен не являются компонентом объяснения изменений уровня цен. Это не более чем сопутствующие обстоятельства, наблюдение над которыми говорит нам, что они должны быть неким регулярным образом связаны с изменениями общего уровня цен, но не обязаны быть, как можно было подумать, необходимым следствием тех же самых причин. Это с очевидностью следует из формы объяснения и используемых при этом концепций. Найдены определенные лаги, которые, как утверждается, должны существовать между изменениями различных цен. О ценах на разные блага обычно говорят, что воздействие на них оказывается в определенной последовательности, причем всегда предполагается, что все это не имеет места, если общий уровень цен остается неизменным.

Если мы рассмотрим тот способ, посредством которого, как предполагается в этих теориях, осуществляется влияние цен на производство, то мы обнаружим те же особенности. Считается, что на производство оказывает воздействие, прежде всего, изменение общего уровня цен и рассматриваемые последствия затрагивают не определенные отрасли, а общий объем производства. В большинстве случаев не предпринимается даже попытки доказать, почему это должно быть так, – ссылаются на статистику, которая показывает, что в прошлом существовала высокая корреляция между общим уровнем цен и совокупным объемом производства. Если предпринималась попытка найти какое-то объяснение этой корреляции, все ограничивалось замечанием, что так происходит просто потому, что ожидания продаж по повысившимся ценам, превышающим сегодняшние затраты, заставляют всех расширять производство, тогда как в противоположном случае страх быть вынужденным продавать ниже затрат будет иметь сильный сдерживающий эффект. Иными словами, во внимание принимается только динамика общего уровня цен.

Далее, эта концепция, согласно которой изменения относительных цен и изменения объемов производства следуют за изменением уровня цен, а деньги воздействуют на цены отдельных благ только посредством воздействия на общий уровень цен, как мне представляется, лежит в основе по крайней мере трех в высшей степени ошибочных суждений. Первым таким суждением является тезис о том, что деньги оказывают воздействие на производство и цены, только если изменяется общий уровень цен и, соответственно, цены и производство не зависят от денег, всегда находясь на своих «естественных» уровнях, если цены остаются стабильными. Во-вторых, имеется убеждение в том, что повышение уровня цен всегда ведет к увеличению производства, а его падение – к уменьшению производства. В-третьих, считается, что «денежная теория может быть определена как такая теория, которая занимается лишь установлением того, чем определяется ценность денег»[6]. Как я покажу ниже, именно эти заблуждения позволяют нам полагать, будто мы можем пренебречь воздействием денег, если их ценность предполагается постоянной, используя без всяких дополнительных оговорок аргументацию общей экономической теории, которая обращает внимание только на «реальные причины». Получается, что для того, чтобы получить полное объяснение функционирования современной экономики, нам нужно всего лишь дополнить эту теорию некоей отдельной теорией ценности денег и последствий ее изменения.

Дальнейшее уточнение является излишним. Вы уже достаточно знакомы с этой теорией, чтобы детализировать ее самостоятельно и скорректировать те преувеличения, которые я мог допустить в ходе моего исследования, стремясь противопоставить разные типы теорий как можно более резко. Дальнейшее усиление этого контраста может быть осуществлено, если я продолжу свое изложение, обратившись ко второй стадии развития денежной теории. Перед тем, как начать, я хотел бы лишь подчеркнуть, что, говоря о стадиях развития, я не имею в виду, что эти стадии сменяют одна другую в качестве общепризнанной доктрины. Наоборот, каждая из них представлена у современных авторов по денежной теории, и на самом деле среди них именно первая до сих пор имеет наибольшее число последователей.

(4) Как и следовало ожидать, второй этап в развитии денежной теории стал следствием неудовлетворенности первым этапом. Эта неудовлетворенность проявилась достаточно рано. В конце XVI века Локк и Монтанари в своих работах достаточно ясно сформулировали положения, которые могут быть отнесены к первой стадии в развитии теории. Ричард Кантильон, критические замечания которого по адресу Локка я вынес в качестве эпиграфа к этой лекции, понимает ее неадекватность. В своем знаменитом «Опыте о природе торговли вообще», опубликованном в 1775 году, он предпринимает первую из известных мне попыток проследить за действительной причинно-следственной цепочкой, связывающей количество денег и цены. В блистательной главе, которую Уильям Стэнли Джевонс назвал «одним из самых изумительных моментов книги», Кантильон попытался показать, «каким образом и в какой пропорции увеличение денег повышает цены на товары». Начиная с предположения об открытии новых залежей золота или серебра, он продолжает демонстрацией того, как это дополнительное предложение драгоценных металлов сначала увеличивает доходы всех лиц, связанных с их добычей, как увеличение расходов этих лиц затем увеличивает цены товаров, которые они начинают покупать в больших количествах, как рост цен на эти товары увеличивает доходы продавцов этих товаров, как они, в свою очередь, увеличивают свои расходы и так далее. Он заключает, что только те лица получают выгоду от увеличения количества денег, доходы которых увеличиваются первыми, тогда как для тех, чьи доходы растут позже, увеличение количества денег означает потери.

Известно несколько более краткое изложение этой же идеи, которое чуть позже дал Давид Юм в знаменитом фрагменте своих «Политических рассуждений»[7]. Оно настолько близко к формулировке Кантильона, что трудно поверить в то, что Юм не видел рукописных копий «Опыта», которые, как известно, имели широкое хождение в то время, когда были написаны «Рассуждения». Однако Юм поясняет, что, по его мнению, «только в этом интервале времени или только в этой, промежуточной, ситуации, между получением денег и ростом цен, увеличившееся количество золота и серебра благоприятно для промышленности».

Для классиков этот ход рассуждений не подлежит какому-либо развитию. Юма часто цитируют, однако в течение более чем столетия его подход никак не углубляется. Никакого вклада в анализ проблемы не было сделано вплоть до момента увеличения предложения золота, последовавшего после открытия новых месторождений в Калифорнии и Австралии. Работа Дж. Кэрнса по австралийским месторождениям[8] содержит, пожалуй, наиболее примечательное уточнение аргументации Кантильона и Юма за весь период до того, как эта аргументация была, в конце концов, встроена в современное изложение проблемы в рамках субъективной теории ценности.

Современная теория [денег] неизбежно должна была обратить внимание на точку зрения, которая выводит последствия увеличения предложения денег из воздействия этого процесса на решения индивидов. Однако до первых попыток положить в основание объяснения ценности денег и последствий изменения их количества фундаментальные понятия теории предельной полезности прошло целое поколение. Я не буду углубляться здесь в разнообразие форм, используемых различными современными теориями для того, чтобы показать, как ценность денег основывается на субъективных элементах, определяя спрос на деньги со стороны индивидов. В той формулировке, которую мы получили ее из рук Людвига фон Мизеса, денежная теория относится к третьему или четвертому этапу развития, и у меня будет повод вернуться к этому позже. Необходимо, однако, отметить, что в той мере, в какой эти теории ограничиваются объяснением способа, при помощи которого последствия увеличения количества денег распространяются по различным торговым каналам, они все имеют один немаловажный дефект. Хотя им удалось построить общую логическую схему анализа последствий увеличения и уменьшения количества денег, основанную на предположении о том, что нам известно место попадания денег в обращение, они не помогали сформулировать общее утверждение о последствиях, которые должны иметь любые изменения количества денег. Причиной этого был, как я покажу ниже, тот факт, что вся эта схема привязана к конкретной точке, в которой дополнительное количество денег попадает в обращение (или изымается из него). Поэтому последствия изменения количества денег могли мыслиться как прямо противоположные – в зависимости от того, попадают ли дополнительные деньги вначале в руки торговцев и производителей продукции или непосредственно в руки лиц, живущих на жалование, получаемое от государства.

(5) Весьма рано, на самом начальном этапе [развития денежной теории] почти вне всякой связи с проблемой ценности денег, возникла доктрина, или лучше сказать, ряд очень близких доктрин, важность которых не была должным образом оценена во время их появления, хотя в конце концов именно им суждено было заполнить разрыв, о котором я говорю. Я имею в виду доктрины, в рамках которых изучается воздействие количества денег на процентную ставку и – посредством этого – на относительный спрос, предъявляемый, с одной стороны, на потребительские и, с другой – на производственные, или капитальные, блага. Соответствующие исследования относятся к третьему этапу развития денежной теории. Им нужно было преодолеть необычайные препятствия и предубеждение, и до самого последнего времени они привлекали к себе очень мало внимания. Похоже на то, что, поскольку экономисты потратили столько времени, сражаясь с распространенным смешением ценности денег как таковых и ценой денежной ссуды, они почти утратили способность видеть наличие какой-либо связи между процентной ставкой и ценностью денег. Поэтому стоит проследить развитие теории на этом этапе более подробно.

Хотя наличие некоей связи между количеством денег и процентной ставкой было осознано весьма давно (свидетельства понимания этого могут быть найдены уже у Локка и Дюто[9]), первым известным мне автором, провозгласившим это явным образом, является Генри Торнтон. В своей работе Paper Credit of Great Britain, опубликованной в 1802 году в самом начале дискуссии о приостановлении размена (Bank Restriction)[10]*, дискуссии, являющейся поистине великим событием, настоящее значение которого только начинает осознаваться, он дал одну из первых формулировок новой доктрины. Поводом для его утверждения было исследование вопроса о том, существует ли естественный предел, удерживающий обращение банкнот Банка Англии от опасного обесценения. Торнтон отрицал существование такого предела и утверждал, что, наоборот, обращение может превысить любые устанавливаемые пределы, если Банк Англии ограничится тем, что будет удерживать процентную ставку на достаточно низком уровне. Он основывал свою позицию на предположении, которое настолько важно, что я не могу не привести здесь обширной цитаты.

«Чтобы установить, как далеко может простираться желание получить ссуду в Банке во всякое время, мы должны исследовать значение величины прибыли, ожидаемой от этого заимствования при существующих обстоятельствах. Для этого необходимо вынести суждение о двух вещах: во-первых, о проценте, который должно будет уплатить на позаимствованную сумму, и, во-вторых, о торговой или иной выгоде, которая должна быть получена на заемный капитал. Эта выгода, которая может быть приобретена посредством торговли, обычно является наибольшей из всех, которые могут быть получены, и она определяет, в огромной мере, норму доходности во всех других случаях. Мы можем поэтому рассмотреть этот вопрос как вопрос, сводящийся, главным образом, к сопоставлению ставки процента, взимаемой банком, с текущей нормой торговой прибыли»[11].

Торнтон вновь заявил об этой доктрине в первом из своих двух выступлений перед Комитетом о слитках, которые также опубликованы в его брошюре[12] и также заслуживают того, чтобы извлечь их из забвения. В этом выступлении он пытается привлечь внимание палаты общин к проблеме процентной ставки, полагая ее «важнейшим и поворотным моментом», и, после повторения своей теории в краткой форме, излагает новую теорию, отличную от первой, теорию о связи между ценами и процентом, а именно теорию о влиянии ожиданий роста цен на процентную ставку, теорию, которая позже будет открыта заново Альфредом Маршаллом и Ирвингом Фишером[13].

Кажется, что теория Торнтона в общем и целом была принята среди «буллионистов»[14], хотя со временем почти забылось, что положения этой школы стали объектом атаки банковской школы, атаки, на которую был дан весьма убедительный ответ. В течение следующих двух лет она была вновь выдвинута лордом Кингом[15] и Дж. Л. Фостером[16], и, что гораздо важнее, она была воспринята Давидом Рикардо. В статье 1809 года он придал ей несколько более современное звучание, сказав о ставке процента, падающей ниже естественного уровня на протяжении интервала времени между эмиссией [банкнот] Банком Англии и теми последствиями, которые эта эмиссия имеет для цен[17]. Он также повторил эти положения в своих «Началах», и этого оказалось достаточно, чтобы сделать их широко известными[18]. Эта доктрина нашла свое отражение в докладе Комитета о слитках[19] и оставалась известной экономистам в течение некоторого времени после возобновления обмена банкнот на золото.

В 1823 году Томас Джоплин, первооткрыватель денежной доктрины, сформулировал тот же принцип и развил его в течение нескольких последующих лет в очень необычную, но весьма интересную теорию «давления и сопротивления капитала денежному обращению», которую он представил как совершенно новую[20]. Хотя в эту теорию вплетен ряд откровенно ошибочных положений (что, вероятно, помешало его современникам признать действительный вклад, внесенный его работами), он, тем не менее, все же смог дать самое ясное для того времени объяснение связи между ставкой процента и колебаниями банкнотного обращения. Принцип, который, по мнению Джоплина, не поняли ни Торнтон, ни те, кто принял его концепцию, и который, возможно, определял «все значительные колебания цен, имевшие место с тех пор, как возникла наша банковская система», состоит в том, что, когда предложение капитала превышает спрос, это приводит к сжатию денежного обращения страны, а когда спрос на капитал превышает его предложение, это приводит к его обратному расширению[21]. Он посвящает несколько страниц объяснению того, как процентная ставка приводит к равенству спроса на капитал и его предложения и как всякое изменение этой ставки влияет на активность производителей, и продолжает: «Но в случае нашего денежного обращения или даже для банкнот провинциальных банков последствия совершенно отличны от вышеописанных. Процент на [заемные] деньги тогда, когда они имеются в избытке, не уменьшается, однако обращение [банкнот] сокращается, и наоборот, когда деньги редки, имеет место эмиссия банкнот, а не увеличение процентной ставки. Банкир провинциального банка никогда не изменяет процента по своим ссудам…Он должен, по необходимости, иметь единую фиксированную ставку, какова бы она ни была, поскольку он никогда не знает, какова истинная ставка процента. При металлическом обращении, напротив, банкир всегда знает состояние рынка. Прежде всего, он не может ссужать деньги до тех пор, пока он не сделал сбережений и не имеет их на руках, сосредоточив определенный объем для ссуды. С другой стороны, он имеет большее или меньшее число лиц, желающих сделать заем, и в той мере, в какой спрос больше или меньше того количества, которое он должен ссудить, он будет повышать или понижать свою ставку кредита… Однако, вследствие того, что провинциальные банки являются не только поставщиками начального капитала, но также эмитентами денежных инструментов, спрос на эти инструменты и спрос на капитал оказываются настолько перемешанными между собой, что понимание того и другого полностью запутывается»[22].

В течение последующих семидесяти пяти лет в этом отношении едва ли имел место какой-либо прогресс. Через три года после Джоплина, в 1826 году, Томас Тук (который через восемнадцать лет пришел к выводу об ошибочности того, что тогда он называл общепринятой доктриной, согласно которой низкая ставка процента начисляется для того, чтобы повышать цены, а высокая – для того, чтобы понижать их[23]) воспринял теорию Торнтона и развил ее некоторые частные положения[24]. В 1832 году Дж. X. Палмер воспроизвел ее перед парламентским комитетом по возобновлению чартера Банка Англии[25], и еще в 1840 году учение, согласно которому «спрос на ссуды и учет [векселей] по ставкам ниже обычной ставки невозможно насытить», рассматривалось как вполне обычное Нассау Сениором[26] и даже вошло, хотя и в несколько ослабленной формулировке, в «Основы политической экономии» Дж. С. Милля[27].

(6) Прежде чем обратиться к более современному этапу развития этой теории, я должен проследить происхождение второго направления мысли, которое, в конце концов, смешавшись с только что проанализированным, образовало современное учение в этой области. Если то направление экономической мысли, которое мы только что рассмотрели, обращало внимание лишь на взаимосвязь между процентной ставкой, количеством денег в обращении и, как следствие, общим уровнем цен, то второе направление интересовалось тем влиянием, которое увеличение количества денег оказывает на производство капитальных благ – либо непосредственно, либо посредством ставки процента. Учение, согласно которому увеличение количества денег порождает увеличение капитала и которое в последнее время стало модным под наименованием концепции «вынужденных сбережений», является даже более древним, чем то учение, которое мы рассмотрели выше.

Первым автором, который сформулировал эту доктрину в явном виде и разработал ее более детально, чем все последующие авторы вплоть до самых последних, был Иеремия Бентам. В своем «Учебнике политической экономии», написанном в 1804 году, но до 1843 года остававшемся неопубликованным, он подвергает детальному анализу явление, названное им «вынужденная бережливость» (forced frugality). Этим термином он называет такое увеличение «[потока] прибавлений к массе будущего богатства», которые правительство может направить на производство капитальных благ, используя средства, полученные в виде налогов или посредством эмиссии бумажных денег. Столь же важным и интересным, как и само это изложение Бентама, является тот факт, что эти мысли Бентама были опубликованы только много лет спустя (хотя более чем вероятно, что были известны экономистам его круга). Это снижает их значимость для последующего развития теории[28].

Честь быть первым автором, подробно изложившим это положение в печати, должна принадлежать, по-видимому, Т. Мальтусу, который в 1811 году в анонимной рецензии на первую статью Рикардо[29] заметил с сожалением, что ни один известный ему автор «не обратил заслуживающего того внимания на влияние, которое структура распределения денежных инструментов, находящихся в обращении страны, должна оказывать на накопление благ, предназначенных для обеспечения производства в будущем». Мальтус пишет: «Всегда, когда, при существующем положении вещей, новые выпуски банкнот попадают в руки тех, кто намерен употребить их для ведения и расширения прибыльного дела, имеет место изменение распределения обращающихся средств обмена, подобное тому изменению, которое предлагается. Оно имеет схожие, хотя, конечно, и сравнительно неожиданные последствия, изменяя пропорцию между капиталом и доходом в пользу первого. Новые банкноты попадают на рынок как обильный дополнительный капитал, используясь для приобретения всего того, что необходимо для ведения дел. Однако до того как объем производства в стране увеличится, одно лицо не может иметь больше благ без того, чтобы не сократилась доля всех остальных. Повышение цен, являющееся следствием конкуренции за новые банкноты, и вызывает такое сокращение, не позволяя тем, кто является только покупателем, но не продавцом, покупать столько же [благ] из общего годового производства, сколько раньше. Поэтому промышленные классы, то есть те, кто является и продавцами, и покупателями, в период непрерывного роста цен имеют необычайно высокие прибыли и, даже когда эта непрерывность приостанавливается, оказываются обладателями большей части совокупного годового производства, чем та, которой они располагали до новых выпусков банкнот».

Признание того, что увеличение выпуска банкнот ведет к увеличению национального капитала, не затмило для Мальтуса связанные с этим опасности и явную несправедливость. Он пишет, что просто приводит рациональное объяснение того, почему рост цен обычно считают сочетающимся с общим процветанием.

Это соображение Мальтуса, за одним единственным исключением, не получило признания в его время – даже несмотря на то, что весьма развернутый ответ Рикардо должен был сделать точку зрения Мальтуса знакомой всем экономистам. Этим единственным исключением стала серия записок к отчету Комитета о слитках, подготовленных Дюгальдом Стюартом в 1811 году для лорда Лаудердейла, которые позже были перепечатаны в качестве приложения к его лекциям по политической экономии[30]. Возражая против чрезмерно упрощенной версии количественной теории денег, использовавшейся при обсуждении отчета Комитета о слитках, он попытался объяснить «косвенные связи между высокими ценами и увеличением количества средств обращения». В ходе этого изложения он очень близко подошел к аргументации Мальтуса и в одной из последних записок фактически сослался на ту его статью, которую должен был заметить, поскольку она появилась в это же время (она процитирована абзацем выше).

У других авторов начала XIX столетия имеются и более поздние упоминания этой проблемы, например, у Т. Джоплина и Р. Торренса. Дж. С. Милль в четвертом издании своих Essays on Some Unsettled Questions of Political Economy, а именно «О прибыли и проценте», написанном в 1829 или 1830 году, дошел до того, что написал, что в результате деятельности банкиров, «доход» может «превратиться в капитал и, каким бы странным это ни казалось, обесценение средств обращения, действуя таким образом, ведет к определенному увеличению масштабов вынужденного накопления»[31].

Однако тогда он считал, что это явление принадлежит к числу «таких аномалий ставки процента, которые до сих пор не были, насколько мы знаем, включены в круг предметов, изучаемых наукой в полном смысле слова». Первое издание его «Основ» не содержит ничего по этой проблеме. Но в 1865 году, в шестом издании, он дополнил главу «Кредит как заменитель денег» сноской, которая настолько близка к положениям Мальтуса, что кажется весьма вероятным, что некое событие – возможно, публикация Collected Works Д. Стюарта – привлекло его внимание к раннему изложению этой тематики[32].

(7) В течение длительного периода после публикации «Основ» Дж. С. Милля, внимание экономистов привлекала лишь первая из двух рассмотренных нами идей. Многие годы в этой области какой-либо прогресс отсутствовал вовсе. Эпизодические упоминания взглядов ранних авторов бывали, но они не добавляли ничего нового и не привлекали внимания[33]. Концепции «косвенной причинной цепочки, связывающей деньги и цены», разрабатывавшиеся Сиджвиком, Гиффеном, Николсоном и даже Маршаллом[34], почти ничего не добавили к тому, что было сделано за период от Торнтона до Тука. Более существенными была разработка этой тематики и даже независимое открытие заново явления вынужденных сбережений Леоном Вальрасом в 1879 году[35]. Хотя его вклад практически полностью забыт и лишь недавно извлечен из забвения профессором Маржетом, он представляет предмет специального интереса, поскольку, вероятно, через Вальраса эта доктрина попала к Кнуту Викселлю. Лишь этот великий шведский экономист в конце XIX века смог, наконец, объединить две эти, до той поры различные, идеи. Его успех объясняется тем фактом, что эта попытка базировалась на современной и хорошо разработанной теории процента Бем-Баверка. Однако, по любопытной иронии судьбы, Викселль[36] получил известность не благодаря его действительному вкладу в существенное продвижение и развитие старого учения, а из-за одного из утверждений, сделанных по ходу изложения, которое является очевидно ошибочным. Имеется в виду его попытка установить жесткую связь между ставкой процента и изменением общего уровня цен.

Кратко изложенная, теория Викселля состоит в следующем. Если бы не существовало возмущений, вызванных существованием денег, то процентная ставка определялась бы на таком уровне, который уравновешивает спрос и предложение сбережений. Эту равновесную ставку, как я предпочитаю ее называть, он окрестил естественной ставкой процента[37]. В использующей деньги экономике фактическая ставка процента (Geldzins) может отличаться от равновесной, или естественной ставки, поскольку спрос на капитал и его предложение реализуются не в вещественной форме, а в форме денег, количество которых, доступное для нужд инвестирования (capital purposes), может быть произвольно изменено банками.

Итак, пока денежная ставка процента совпадает с равновесной, она остается «нейтральной» в отношении своего влияния на цены благ, не повышая и не понижая их. Однако, когда банки понижают денежную ставку процента ниже равновесного уровня, что они могут делать, выдавая в качестве ссуд больше того, что было им доверено, то есть увеличивая количество средств обращения, это должно вести к росту цен. Если они повышают денежную ставку выше равновесной (этот случай имеет меньшее практическое значение), они оказывают понижающее воздействие на цены. Из этого верного утверждения, которое не предполагает, что уровень цен останется неизменным, если денежная ставка процента соответствует равновесной, а лишь говорит, что в этих условиях не существует причин изменения уровня цен, лежащих в денежной сфере, Викселль перепрыгивает к выводу, согласно которому, если эти две ставки совпадают, то уровень цен должен оставаться стабильным. Позже об этом будет сказано подробнее. Сейчас стоит обратить особое внимание на дальнейшее развитие теории. Рост уровня цен, который, как предполагается, является необходимым следствием того, что денежная процентная ставка остается ниже равновесной, порождается, прежде всего, предпринимателями, которые тратят на производственные нужды возросшее количество денег, ссужаемых им банками. Этот процесс, как показал еще Мальтус, и влечет за собой то, что Викселль назвал вынужденными, или принудительными, сбережениями (enforced, or compulsory saving)[38].

Это все, что необходимо сказать здесь по поводу теории Викселля. Я не буду обсуждать здесь важный вклад в развитие этой теории, сделанный австрийским экономистом Людвигом фон Мизесом[39]. Изложение сегодняшнего состояния этой теории будет главным предметом двух моих следующих лекций. Здесь необходимо лишь указать, что Мизес усовершенствовал теорию Викселля, добавив к ней анализ различных воздействий, которые денежная процентная ставка, отличающаяся от равновесной, оказывает на цены потребительских благ, с одной стороны, и производственных благ – с другой. Этим он достиг трансформации теории Викселля в теорию кредитного цикла, что представляет собой логически удовлетворительный результат.

(8) Но это заставляет меня перейти к следующей части моей лекции – поскольку мне кажется, что четвертый этап развития денежной теории строится отчасти на основе, заложенной Викселлем, отчасти на базе критики его теории. Я должен предупредить вас, что если вплоть до этого момента я описывал те этапы развития теории, которые уже свершились, то теперь то, что я буду говорить сейчас о четвертом этапе, является, скорее, тем, что я думаю о том, каким он должен быть, чем описанием того, что уже обрело определенную форму.

Если идти хронологически, стараясь проследить, как шаг за шагом теория Викселля постепенно превратилась в нечто новое, то это заняло бы слишком много времени. Вы лучше оцените эти изменения, если я немедленно начну обсуждать те недостатки его доктрины, которые, в конце концов, сделали совершенно необходимым отход от некоторых фундаментальных концепций его теории, унаследованных им от его предшественников.

Я уже упоминал о том, что, согласно Викселлю, равновесная ставка процента есть такая ставка, которая ограничивает спрос на реальный капитал количеством доступных сбережений и одновременно обеспечивает стабильность уровня цен. Его идея, очевидно, одна из тех, которые весьма широко распространены даже сегодня, – поскольку при равновесной ставке процента деньги сохраняют нейтральность в отношении цен, поэтому в этих условиях не может быть никаких причин для изменения уровня цен.

Тем не менее, совершенно ясно, что для того, чтобы предложение и спрос на реальный капитал могли совпасть, банки не должны предоставлять в качестве ссуд не больше и не меньше того, что было помещено в них в качестве сбережений (и того дополнительного количества денег, которое могло быть сбереженным и тезаврированным). А это естественным образом означает, что (за исключением только что оговоренного случая) они не должны допускать никаких изменений фактического количества денег в обращении[40].

В то же время не менее ясно и то, что для того, чтобы уровень цен оставался неизменным, количество денег в обращении должно изменяться, поскольку объемы производства увеличиваются и уменьшаются. Банки могут либо удерживать спрос на реальные капитальные блага в пределах, определяемых предложением сбережений, либо поддерживать стабильность уровня цен, но они не могут выполнять обе эти функции одновременно. Попробуйте сберегать в обществе, в котором нет никаких добавочных ресурсов для сбережений, то есть в стационарном обществе. В таком обществе, для того чтобы поддерживать денежную ставку процента на равновесном уровне, в периоды роста производства уровень цен должен падать. Чтобы уровень цен был стабильным, при этих же условиях ставка ссудного процента должна опуститься ниже равновесного уровня. Последствия будут такими, какими они бывают всегда, когда норма инвестиций превышает норму сбережений.

Можно перечислить и другие случаи, когда последствия изменения денег для цен и производства реализуются независимо от влияния на общий уровень цен. Однако если вдуматься, то представляется очевидным, что практически любое изменение количества денег, вне зависимости от того, влияет оно на общий уровень цен или нет, должно всегда оказывать воздействие на относительные цены. И поскольку не может быть сомнений в том, что именно относительные цены определяют объем и структуру производства, практически любые изменения количества денег будут оказывать воздействие на производство.

Но если мы должны признать, что, с одной стороны, при стабильном уровне цен относительные цены могут изменяться под воздействием денежных факторов, а, с другой стороны, относительные цены могут оставаться неизменными только, когда изменяется общий уровень цен, то мы должны отказаться от общепринятого мнения, согласно которому, если общий уровень цен остается неизменным, то стремление системы к экономическому равновесию не нарушается влиянием денег, и эти возмущающие воздействия денежной сферы не могут осуществляться без того, чтобы изменять общий уровень цен.

Это учение, догматически воспринятое почти всеми теоретиками, специализирующимися на денежной теории, и лежит, как мне кажется, в основании большинства пороков сегодняшней денежной теории и почти полностью закрывает возможность какого бы то ни было прогресса. Однако в данных лекциях нас интересуют скорее теоретические основания соответствующих схем, а не формулирование альтернативных практических предложений. И поэтому, как можно предположить, существует возможность сильнейшим образом недооценить изменения в экономической теории, которые последуют, если мы откажемся от этих неверных предположений. Когда мы приступим к изучению всех видов воздействия денег на относительные цены, совершенно не принимая во внимание, сопровождаются их изменения изменением общего уровня цен или нет, вскоре после этого мы начнем осознавать ненужность понятия общей ценности денег, понимаемого как обратная величина к общему уровню цен. Я действительно считаю, что в ближайшем будущем денежная теория не только откажется от объяснений в терминах прямого соотношения между деньгами и уровнем цен, но мы также выбросим за борт концепцию общего уровня цен, заменив ее изучением причин изменений относительных цен и их влияния на производство. Такая теория денег, которая более не будет теорией ценности денег вообще, но станет теорией влияния денег на обменные соотношения отдельных благ всех видов, и представляется мне четвертым этапом развития денежной теории.

Эта точка зрения на вероятное будущее теории денег покажется не такой пугающе непривычной, если мы примем во внимание, что концепция относительных цен включает в себя цены на блага одного вида в разные моменты времени. Здесь, так же, как и в случае связи между ценами в разных точках пространства, лишь одно соотношение между двумя значениями цен может соответствовать условию «межвременного» равновесия. Таким образом, и здесь нет необходимости априорно считать это отношение постоянным или таким, что оно существует при стабильном уровне цен. (Это имеет особое значение для теории денег, рассматриваемых как стандарт для отсроченных платежей, поскольку в этой своей функции деньги воспринимаются просто как средство межвременного обмена). Если эта точка зрения верна, то вопрос, который, по моему мнению, займет место вопроса о том, увеличивается ценность денег или уменьшается, превратится в вопрос, в пользу каких благ – будущих или теперешних – действуют изменения, которым подвергается состояние равновесия ставок межвременного обмена под воздействием денежных факторов[41].

(9) Задача следующей лекции – показать, каким образом можно решить по крайней мере некоторые из наиболее важных проблем денежной теории без обращения к концепции «ценности денег вообще». На вашу долю останется подумать, а не можем ли мы полностью отказаться от нее. Сейчас я хотел бы только напомнить вам о причине, по которой, как мне кажется, в случае денег, в отличие от других благ, общий вопрос об их ценности не имеет большого значения.

Нас интересуют цены на отдельные блага, поскольку эти цены показывают нам, насколько полно может быть удовлетворен спрос на каждое отдельное благо. Исследование причин, почему определенные потребности или потребности отдельных индивидов могут быть удовлетворены в большей степени, чем другие, является конечной целью экономической науки. Однако в этом смысле у нас не существует потребности в деньгах – абсолютное количество денег не имеет большого значения в смысле, в каком мы говорим об объективной ценности благ. То, что нас интересует, – это лишь то, как деньги воздействуют на относительные цены благ, рассматриваемых как источники дохода или как средство удовлетворения [конечных] желаний.

Проблема никогда не состоит в том, чтобы объяснить какую-то «общую ценность» денег, но только в том, чтобы объяснить, как и когда деньги влияют на относительную ценность благ и при каких условиях они оставляют эти относительные ценности неизменными, или, по удачному выражению Викселля, когда деньги являются нейтральными по отношению к товарам[42]. Таким образом, начальным пунктом теоретического анализа должны быть не стабильные, а нейтральные деньги, а первая задача денежной теории должна состоять в выяснении условий, при которых деньги могут считаться нейтральными в этом смысле. И хотя я надеюсь, что то, о чем я буду говорить в следующих лекциях, немного поможет, я совершенно убежден в том, что все результаты, полученные нами на этой стадии, должны расцениваться только как предварительные. Я считаю, что для последующего метод исследования важнее частных подробностей полученных результатов.