Читать книгу Мировая девчонка - Фридрих Незнанский - Страница 4

«Некрасивая и старая»… Эти слова жены не выходили из головы. Турецкий пробовал их и так, и этак, словно неизвестно зачем облизывал позеленевший советский пятак, но кисловатого, противного привкуса металла не ощущал. Что-то в его воображении все-таки не складывалось.

Ирина с утра пораньше умчалась по своим делам, успокоенная и даже умиротворенная, в определенном смысле, добрым и послушным мужем, вспомнившем, кажется, что он, в конце концов, – муж, а не жилец в собственной квартире. По этой же причине и Александр Борисович никуда не торопился. Срочных дел в агентстве на сегодня не намечалось. Плетневские заботы его не интересовали. Нужны будут советы «старшего товарища» или помощь, позвонят, это у них не задержится. А вот вчерашняя информация, точнее, жалоба Марии Васильевны, никак не выходила из головы. Впрочем, чего тут думать, проще позвонить тетке и выяснить поподробнее, что там и как. А вот номер телефона?… Кажется, он где-то был записан, – Сашкин, разумеется, ее мужа покойного. Когда в моторе покопаться надо было, под рукой находился…

Александр Борисович решил, что пора кончать валяться, поднялся, привел себя в порядок и полез в верхний ящик своего письменного стола, где валялись всякие бумажки, которые сто лет назад еще надо было вымести отсюда, но они продолжали заполнять ящик, и каждый раз находилась причина ничего «лишнего» не выбрасывать. Даже в манию превратилось, – так считала Ирина, издеваясь на «плюшкинскими» повадками мужа.

Самое смешное, что бумажка с домашним телефоном Сашки Глебова – вовремя вспомнилась фамилия – нашлась почти сразу. И Турецкий набрал номер.

– Теть Маш, – бодро начал он, – это Турецкий Саша. Я вспомнил наш вчерашний разговор. Ну, по поводу Франции…

– Да-да, милый, а как же!

– Дина… как ее? Петровна? Она сейчас дома, не знаешь?

– А ты чего, поговорить хочешь? Вот бы молодец-то! Как бы я была рада, если б ты сумел ей помочь! Ой, Сашенька, так сердце болит… – И совсем уже другим голосом – энергичным и деловым – закончила: – Так, запиши-ка номер-то, дома она сейчас. У нее после обеда лекции, а я, стало быть, до обеда свободна. Люсенька-то в школе, звони, милый, а я, со своей стороны, если чего надо… Ну, ты понимаешь, всегда на мою помощь можете с Ирочкой рассчитывать…

Да, она все про одно: нянчить кого… Забыла, поди, что Нинка совсем взрослая, и ей уже не нянька, а скоро жених потребуется. Ох, как быстро растут!..

Или она на что-то другое намекала? Мелькнула вдруг такая вот, шалая, мыслишка. Но на смену ей немедленно всплыла другая, та, что все утро морочила голову: «Старая и некрасивая…».

– А вот мы сейчас и проверим, – неожиданно повеселел Турецкий. – Пойдем и проверим. Чего проще? – И он снова поднял трубку.

После пары долгих гудков отозвался низкий женский голос.

– Здравствуйте, я вас слушаю, кто звонит?

И было в немудреной интонации вопроса столько обертонов, как выражается Ирка, что Александр Борисович непроизвольно довольно громко хмыкнул. И тут же последовал новый вопрос:

– Извините, я не поняла, чем вызвана ваша ирония?

– Да никакая не ирония, Дина Петровна, – засмеялся Турецкий. – Здравствуйте. Сосед ваш беспокоит, меня Александром Борисовичем зовут. А фамилия – Турецкий. Может, приходилось слышать?

– Здравствуйте, ну, как же! – в ее низком голосе, можно сказать, глубоком контральто, появилось тепло. – Не далее, как вчера… да, тетя Маша рассказала о встрече с вами. Вы ведь с ее покойным мужем дружили?

– Увы, я оказался единственным свидетелем Сашиной гибели. Едва и сам не сыграл в тот же ящик… Но дело не в этом.

– А в чем?

Нет, не услышал в вопросе Турецкий явного интереса к своей персоне. Значит, тетя Маша блюла договоренность. И, вообще-то, с какой стати и о каком интересе может идти речь? Но надо ж было протянуть хотя бы тонкие ниточки для пробуждения взаимного интереса.

– Вы удивились, а я не иронизировал. Просто не ожидал услышать такой голос, – он подчеркнул «такой», – низкий, глубокий, почти оперный, хотя, как мне стало известно от тети Маши, вы – педагог в институте, да?

– Да, я преподаю… А вам нужна консультация? Что-нибудь связанное с нашим педагогическим университетом?

– Молодец, теть Маша! Умеет хранить тайны.

– Я не поняла, извините, какие тайны?

– Если разрешите к вам заглянуть, то обязательно узнаете. Вы где живете?

– Вас номер квартиры интересует? Так это над вами. У вас, кажется, сорок восьмая, а у меня – пятьдесят вторая.

– Ага, двушка, отлично представляю. Мы с супругой полтора десятка лет в такой прожили. Напротив нынешней моей. Ну, так я поднимусь?

– Пожалуйста, только не обращайте внимания на некоторый утренний беспорядок.

Александр Борисович осмотрел себя в зеркале и остался доволен. Нормальный для своих паспортных данных мужик, бритый, можно и одеколончику – но самую малость, чтоб не разило, а только навевало. «Старые и некрасивые» женщины особенно ценят в мужчине сдержанность – во всем, кроме… Но об этом будем думать потом, по возвращении, решил Турецкий.

Он не хотел выглядеть запыхавшимся мальчишкой, поэтому поднимался с достоинством, не торопясь. И так же, с достоинством, позвонил у двери – коротко, два раза. Услышал шлепающие шаги и поворот замка. Дверь открылась.

И это у нее называется – старая и некрасивая?! Турецкий первым делом захотел вернуть собственную челюсть на место, полагая, что она у него безвольно отвисла. Ну, Ирка! Это ж надо такое сочинить!..

Женщина с пышным узлом роскошных, пепельного оттенка, волос смотрела на него удивленно, потом словно смутилась, кашлянула и отступила в прихожую.

– Здравствуйте, заходите, Александр Борисович. Что вы так смотрите?

– Как? – «Старая, – мелькнуло в голове, – из-за цвета волос, что ли? Глупости!»

– Странно. Будто видите впервые, а мы ведь когда-то были даже знакомы. Правда, очень давно. Наверное, за гранью… веков? – она улыбнулась, и ее удлиненное, суховатое и несколько аскетическое лицо словно бы расправилось, подобрело и стало как-то необычно привлекательным. – Вы не помните, я вижу. А ведь было время, вы часто встречались с моим бывшим супругом. Володя, художник с Мосфильма, забыли?

– О, Господи! – воскликнул Турецкий. – Ну, конечно! А я смотрю: такое знакомое лицо! Да, время, разумеется, жизнь еще эта… Сплошной сумасшедший дом! Все через, – он взмахнул руками, – извините… Калейдоскоп, будь он неладен! Но как же я не узнал сразу? Поразительно! Значит, не готов был…

– К чему? – она засмеялась.

– А сам не знаю… Надо подумать. Так можно войти?

– Прошу, конечно. Если не возражаете, то, пожалуйста, на кухню. А я вас кофе угощу. Сама собралась, да вы как раз позвонили. Не против?

– Наоборот, с удовольствием!

«Стоп, Турецкий, не гони коней! – остановил он себя. – Ты – по делу, а не флиртовать!..» «Хотя одно другому никогда не мешало», – возразил внутренний голос.

Нет, но как же все-таки годы меняют человека! Была ведь эта Динка тощей и совсем не привлекательной девицей – возможно, с тех лет и запомнила ее Ирка. И на том своем воспоминании зациклилась. А сейчас это была дама с восхитительным голосом, и все необходимое привлекательной женской фигуре у нее тоже находилось на своих местах, вот разве что некоторая сутулость. Но ведь это вполне исправимо. Надо только распрямиться, – и физически, и по жизни – вообще. Турецкий уже размышлял так, будто сам собирался немедленно приступить к необходимым исправлениям.

Прекрасно зная расположение комнат в такой квартире, Турецкий прошел на кухню, повернулся и увидел, как следом за ним вошла Дина Петровна. Вот теперь он сумел разглядеть всю ее фигуру, не то, что в полутемной прихожей. И вовсе она не старая, врала Ирка. Скорее всего, ее ровесница, если не моложе. Володька-художник, кажется, был на целых три года младше Александра, и брать в жены девушку старше себя вряд ли бы захотел. Впрочем, художники – народ странный.

– Садитесь, – Дина улыбнулась, и лицо ее приняло лукавое выражение, – и расскажите мне, отчего все же вы иронически хмыкнули, услышав мой вопрос, и что у вас за тайные такие переговоры с тетей Машей?

– Честно?

– Ну, не знаю, как вы привыкли у себя на службе… Хотелось бы правды. Или не надо?

– Ладно, скажу, только не обижайтесь на меня, обещаете?

Она, по-прежнему стоя у двери, одетая в туго обтягивающий ее халатик, жестом показала, что никаких обид быть не может. Вот же балда – прекрасная фигура! Ну, Ирка!

– Я, правда, после всяких неприятных событий многое позабыл. И когда вчера у меня совершенно случайно возник разговор с теть Машей, то никак поначалу не мог вас вспомнить. С Володькой-то вы у меня не ассоциировались, да и были совершенно другой – худющей и длинной.

– Да, – засмеялась она, – он вешалкой меня обзывал. Были такие – вертикальные, полированные палки на ножках и с крючками поверху – по окружности, помните?

– Ну, как же! И прибавьте еще возрастное смещение. Встречаю старых знакомых, гляжу: Боже, как они постарели! Забывая, что они – это и я тоже.

– Кажется, я поняла, – сказала она мягким и низким голосом, от которого у Александра Борисовича вмиг стало томительно где-то в области живота, и снова засмеялась. – Думали, думали и вспомнили, что вешалка – уже старая и совсем некрасивая… А если чего и осталось?… То ничего не осталось, верно? Одни крючки, – и в упор взглянула с печальной улыбкой.

– Знаете, Дина, – с задумчивым видом покачал головой Турецкий, – самым неумным в моем положении сейчас было бы немедленно пасть на колени и начать бурно протестовать, убеждая вас в том, что вы категорически не правы. Что все как раз с точностью до наоборот! А, впрочем, так оно и есть, можете мне поверить. Но я не стану ни в чем вас убеждать – исключительно из упрямства. Хотя очень хочется, – и он хитрым взглядом уставился на нее.

Она хорошо умела смеяться. И он охотно к ней присоединился.

– Ох, насмешили… – она внешней стороной ладони словно бы промокнула глаза. – Ну, сейчас будет готов кофе… Так какие у вас проблемы, Александр Борисович?

– А давайте, как когда-то? Саша, Дина… Или этого не было?

– А давайте, – легко согласилась она и, обернувшись от плиты, задорно подмигнула.

– Значит, Дина, слушайте. Свою проблему я еще год назад, или чуть больше, благополучно решил. Ну, друзья, приятели, в том числе там, – он махнул рукой в сторону окна. – И Нинка моя уже второй год учится в Кембридже, в колледже. Со всеми дальнейшими, вытекающими из этого обстоятельствами, понимаете?

Он взглянул на Дину и увидел, что та будто застыла у плиты, и лицо ее приняло строгое, даже отчужденное, неприятное выражение. «Вот оно, в чем дело-то! – мелькнуло в голове. – Да, а вот такая женщина уже вряд ли заговорит голосом, волнующим душу. Скорее рубанет топором, причем с размаху и не глядя. Надо и это иметь в виду…»

Но Турецкий сделал вид, что ничего не заметил.

– То, о чем мне вчера рассказала теть Маша, имеет свое название, свою твердую оценку и соответствующую реакцию, но, к сожалению, только в приличном обществе. А в данной ситуации, как говорится, и рад бы, но не могу молчать. Подождите, я не закончил, – жестом остановил он женщину, которая уже готова была что-то вставить в его монолог, и, вероятно, не самое приятное. – А поскольку мы с вами, госпожа Дина, не имеем приличного общества, то нам поневоле приходится приноравливаться к законам того, которое существует. А как вы хотели? С волками жить, мадам… И только поэтому я пришел, точнее, напросился, чтобы посоветоваться с вами. Вот и давайте подумаем сейчас вместе, как нам устроить небольшой взрыв, но направленного действия, чтобы волна выброшенного дерьма не обрушилась на вашу Люську. Людмилу Владимировну, надо понимать. Если она – Володькина дочь.

– А чья же еще?… – печально отозвалась Дина. – Только это не я, как тут некоторые… считают, довела его. Мы расстались задолго… Фактически из-за Люси. Он становился страшным деспотом. При постоянном пьянстве… Это было страшно, Саша, поверьте.

– Я и не собираюсь вам возражать… Ну, ладно, а теперь, надеюсь, вы мне сами подробно расскажете, что там за «мохнатый» всплыл на горизонте, а также посвятите в предысторию вопроса. Честно скажу, я не могу вот тут, прямо сейчас, пообещать, что мы сумеем решить вопрос в свою пользу, есть некоторые… – Турецкий поморщился. – Ну, скажем, обстоятельства, которые не будут помогать, главное, чтоб не мешали. Однако могу обещать лишь одно: что смогу, то сделаю. Мы с Иркой вчера заговорили на эту тему, она со мной полностью согласна, хотя и смотрит скептически. А еще произнесла одну фразу, которую надо обязательно иметь в виду. Париж – действительно слишком жирный кусок, чтобы его отдали без боя. Особенно, когда он еще и халявный, как нынче выражаются. Слышали, небось, такое слово?

– А то!

– Вот поэтому давайте-ка мы с вами некоторое время, пока будем заниматься этим вопросом, помолчим, никому не станем ничего говорить, чтобы не сглазить, к примеру, так? И девочке пока тоже знать необязательно. Не дай, Бог, еще одно разочарование! Зачем, верно? Ну, а… как только, так – сразу. Согласны?

– Вам-то это зачем? – после долгой паузы спросила Дина. – Из спортивного интереса? Вряд ли… Скажите правду, Саша.

– Мне? Ишь, как вы! А вот вчера теть Маша спросила: «А где она, твоя, Сашенька, социальная справедливость?» Знаете, как задело вдруг? Сам от себя не ожидал…

– Да будет вам…

– Нет, серьезно! – он заметил блеснувшие в глазах Дины слезинки и хмыкнул насмешливо. – А я ей отвечаю: «Старых газет, поди, начиталась?» А сам думаю: действительно, а где? Вот и решил. Восстановить! – он расхохотался. – А что еще остается? И потом голос этот грудной, томный такой, из другой эпохи: «Здравствуйте, я вас слушаю, кто звонит?» С ума сойти… Вот и решился. Вы-то возражать не будете?

Дина посмотрела на него, потом мизинцем провела по нижним векам и вздохнула:

– Давайте лучше пить кофе… Саша.

«Господи, а она совсем слабая женщина, хочет казаться сильной, но не получается», – подумал он.

– А можно, я вам еще немного горчички добавлю?

– Если очень хочется… Только зачем? За какие мои грехи?

– Хочется хочется, можете быть уверены. Это иногда просто необходимо. Вот когда мы начали разговор, у вас лицо вдруг стало отчужденным, ужасно неприятным. А потом улыбнулись и – чудо! Просто влюбиться хочется. Вы имейте это в виду, – уже деловым тоном закончил Турецкий. – Женская неприступность, между прочим, может быть и ласковой. И доброй. И даже очень нежной. Обманчиво нежной, заметьте.

– Вы психолог? – Дина усмехнулась.

– Нет, что вы, это Ирка у меня криминальной психологией занимается – на досуге, – так-то она преподает музыку в Гнесинке. Ну, а я всю сознательную жизнь убийц и бандитов ловлю. И сажаю их в тюрьму. А когда выхода уже нет, стреляю. Обычно попадаю. И в меня стреляют, иногда тоже попадают, тогда я лечусь. И этот процесс был бы бесконечным, если бы… а, впрочем, это уже неинтересно.

– Да, я что-то слышала. Но почему же неинтересно?

– Ну, конечно, в нашем дворе уже все давно известно.

– К дворовым сплетням я не прислушиваюсь, а тетя Маша говорила. А потом я и сама видела теленовости. Так что немного в курсе. А потом мы ж – соседи. Слышала даже, что вы ушли из прокуратуры.

– Было дело. Но кое-какие контакты, как вы можете догадываться, остались. И я намерен их всерьез использовать.

– Саша, я хочу повторить свой вопрос: зачем вам эти заморочки? Отложим в сторону социальную справедливость и прочие химеры прошлого. Может быть, у вас другая цель?

– Ну, например? – заинтересовался Турецкий.

– Например?… Ну, может быть, что-нибудь, связанное с моей преподавательской работой в университете? Протекция там, не знаю. Я не представляю, чтобы вас могли привлечь в качестве какой-то благодарности мои чисто женские достоинства.

– Университет не проходит категорически, а вот насчет женских достоинств, этот пассаж лично мне гораздо интереснее…А вы продолжайте, пожалуйста, – он масляно ухмыльнулся, даже губы облизнул, но она не отреагировала. – И поподробнее, если можно.

– Впрочем, если у вас с женой нелады, и такое, возможно, случается, – сказала она совершенно серьезно, без тени иронии.

– Продолжайте, продолжайте! – ухмылялся Турецкий. – Вы чрезвычайно интересную тему подняли. Я с удовольствием вас послушаю и… кто знает? А что, нелады, они в каждой семье бывают. И я, в общем-то, представляю, как обычно от них лечатся. Опять же и опыт какой-никакой, верите?

– Ну и как же, доктор? – она усмехнулась.

– О! Наконец-то я вижу улыбку! И все сразу становится на свои места. А я ведь, когда поднимался к вам, ей-богу, поначалу не собирался флиртовать. Ну, может, самую малость, исключительно для затравки. Все же незнакомая женщина, молодая, то, се, – вы меня прекрасно понимаете. Опять же и обстоятельства вроде бы обязывают. А насчет того, как лечить, скажу откровенно: единственный выход – отчаянно влюбиться!

– В жену?

– Да Бог с вами! – Турецкий в испуге округлил глаза. – И даже не в ее ближайшую подругу, которая, как правило, заранее на все соглашается. Нет! Только в постороннюю женщину! Это для того, чтоб у тебя глаза вдруг вспыхнули, заблестели. Чтоб дыхание неожиданно сбивалось во время разговоров. Суетливость появилась в движениях и… в планах. Чтоб отвечал невпопад. Ну, то есть, чтобы стали заметны даже невооруженному глазу все признаки начинающегося сумасшествия. Только это все должно быть абсолютно искренним, чистой правдой. Тогда и выход из подобной ситуации, и семейное примирение достойны кисти очень большого художника. Но это, повторяю, только мой личный опыт. Пока, правда, он меня не очень подводил. Но и сразу желаемого результата тоже не давал. И тем не менее…

– Вы простите меня, конечно, Саша, но то, что вы говорите, мне представляется не совсем… ну, как бы… приличным. Извините за это «как бы»…

– О, Боже, да ведь рамки приличий устанавливаем мы же сами! В зависимости от уровня собственной честности перед собой – в первую очередь.

– Очень удобная философия! – весело фыркнула она. – И в каком же состоянии сейчас ваши супружеские отношения? Не секрет?

– Полный порядок. И это несколько смущает… Знаете, а вот я скажу сейчас правду, и вы меня прогоните, и кофе больше не нальете – хороший, кстати, я такой варить не умею, хотя знаю много редких рецептов.

– Не прогоню и кофе, если попросите, еще сварю. Мне, правда, интересно с вами, Саша.

Хорошо она это сказала – просто, без какого-либо затаенного, двусмысленного подтекста, – по-дружески. А вот интересно, могут ли быть близкие друзья у такой женщины?…

Проходя на кухню, Александр Борисович бросил мимолетные взгляды в обе комнаты, двери которых были приоткрыты. Богатством здесь – это понятно – никогда не пахло, даже, вероятно, в лучшие Володькины времена. А если судить по той же кухне, то обстановка в квартире слишком проста для каких-то претенциозных семейных замыслов и планов. И одета Дина тоже без претензий, но аккуратно и строго, видимо, в соответствии с собственными взглядами. Интересно было бы взглянуть и на Люсю. Как тут, в доме, – все для дочки, или принципы – общие для всех? А тогда ответ на этот вопрос и станет ключом к пониманию характера Дины. И еще, что гораздо важнее, сразу определит уровень допустимого в отношениях с нею. А что, интересная задачка!..

Впрочем, мужская половина человечества только тем и занимается все века своего существования, что пытается постичь характер женщины. А те из них, которые уверяют, будто уже постигли, безбожно врут. И еще обижаются, когда им не верят! Кто-то из классиков указал на попытку самооправдания идиота, как на одну из самых распространенных форм утверждения собственной никчемной жизненной позиции. Сидит, понимаешь, такой козел и занимается самоедством, ищет для себя всяческие оправдания, вместо того чтобы живым делом заниматься, да хотя б тех же, обиженных им женщин утешать!

Этот, так сказать, экзерсис Александр Борисович в привычном для него легкомысленном тоне и выложил перед Диной. А она смеялась, и он с удовольствием наблюдал за ее мимикой. И, чтоб уже совсем не оставить сомнений на свой счет, сделал решительный вывод:

– А что касается личной жизненной позиции уже известного вам, надо полагать, из разных недостоверных источников, А Бэ Турецкого, то могу вас заверить, что он никакая не загадка, а типичный бабник. И в этом его постоянно убеждают друзья, коллеги и даже родные, как будто у них все-таки еще остаются на этот счет какие-то сомнения. Но он им не верит, и правильно, между прочим, делает. Жизнь гораздо сложнее некоторых примитивных и часто обывательских представлений, которые в конечном счете так же условны, как и сама наша жизнь. Вот!..

И он шумно выдохнул, изложив свое кредо и демонстрируя, что только так его и следует понимать. И принимать, коли есть охота. А в общем, он почувствовал себя на коне.

– Ну, так что вы там преподаете? – небрежно спросил он. – У себя, в вашем педагогическом универе, как нынче выражаются?

– Философию, – она скромно потупилась, хотя было видно, что едва сдерживалась от хохота.

– Да ну?! – шумно обрадовался он. – Тогда мои постулаты, что называется, прямо в яблочко! Считаю, я произвел просто блестящий выстрел! И главное – точно по адресу. А вы разве так не считаете?

Ох, как она смеялась! Как прелестно сверкали ее глаза! И как сама она была хороша, черт побери!..

Жаль, что женщины не видят своих лиц в тот момент, когда они счастливы. Они б никогда больше не сердились…

Ну, посмеялись, и слава Богу. Настроение у Дины явно исправилось. Она промокнула слезы, сварила новую турку действительно превосходного кофе, и они, уже обретя серьезность, заговорили о деле.

Весь предыдущий балаган помог-таки установлению открытых и, кажется, полностью доверительных отношений. Дина выложила перед Сашей всю подноготную историю с приглашением Люси в колледж Сорбонны. А затем рассказала о том, какие мощные силы возникли и объединились вдруг с одной только целью: убрать из-под ног какую-то девчонку, чтобы освободить дорогу сыну нужного человека – ее, кстати, однокласснику. И вот теперь девочка, воспитанная матерью на определенных принципах благородства, честности, искренности, вынуждена, помимо своей воли, участвовать в грязных играх взрослых людей – ее учителей, наставников, которые после всех своих мерзостей еще и требуют к себе почтительного отношения и уважения со стороны учеников!

Ну, не хотят они, чтобы дочь никому неизвестной вузовской преподавательницы пользовалась свалившимся, в буквальном смысле, с неба благодеянием, когда на нем можно сделать для себя хорошие деньги, получить определенные дивиденды, да хотя бы и для той же школы выбить что-нибудь дорогостоящее и полезное – из богатого папаши! Что ж, получается, они по-своему правы. Но зачем же убивать в ребенке веру в совесть и справедливость? А для других учеников это какой ужасный пример? Кого воспитывают?!

Да, вопрос, конечно, риторический. Но ведь и успокоить их невозможно. Они требуют, чтобы девочка сама отказалась от приглашения! Сама! Иначе… Что иначе, и говорить страшно: прямо хоть школу бросай! Люсеньку уже начинают «товарищи» сынка того Базыкина, одноклассника, троечника Платона, давить со всех сторон, вплоть до открытых угроз уже доходит дело. А что такое грамотно организованная детская травля, говорить не приходится. Вот и оказалась маленькая семья Махоткиных перед дилеммой: пытаться продолжать воевать за справедливость или связаться с руководством Сорбоннского колледжа и официально отказаться от их приглашения? То есть послать их всех – и французов, и своих районных чиновников и педагогов к чертовой матери, чтобы сохранить собственное здоровье и, не исключено, даже саму жизнь? Ведь эти мерзавцы, богатенькие папаша с сыном Базыкины, они, оказывается, на все способны! Вон по телевизору изо дня в день показывают одно и то же, в разных вариантах: похищения, избиения, насилия, убийства… Словно учат, заранее предупреждают! Имей в виду, что с тобой может случиться, если ты проявишь строптивость! А ведь впереди еще два года учебы! Как представишь, чем это грозит, страшно становится…

Словом, картина Турецкому была более чем понятна. Ирка тут права, слишком жирный этот пирог, много охотников уже нашлось откусить свою долю. Халява – будь она проклята! Никто не желает упустить упавшей в руки выгоды. И какой же выход?

А что в таких случаях рекомендует обычная человеческая совесть?

Такой вопрос, как увидел Александр Борисович, едва не поставил Дину в тупик. Ну, это уж было слишком! Знать, действительно, достали ее, как говорят.

– Знаете, Дина, чем моя профессия разительно отличается от вашей? – спросил Турецкий.

– Догадываюсь, наверное, – хмуря брови, ответила она неохотно. Собственный рассказ вызвал в ней самой шквал отрицательных эмоций.

– Да тут нечего догадываться. Она у меня никаких иллюзий не оставляет. И не только призывает, но и понуждает к конкретным действиям, а вовсе не к самооправданиям. Да, случаются и неудачи. Но они не останавливают. А потом еще и от компании зависит, в которой ты вращаешься, – в силу разных причин. Иной раз и послал бы, отмахнувшись, а тебе говорят: «Ты чего, парень? Спятил? Испугался?!» И так стыдно становится. Нет, по правде, – не всегда. Когда впереди нет подходящей цели, или там – мельницы ветряные, можно и отмахнуться: хрен с вами! А если есть, то – как же? – Турецкий развел руками.

– Но в данном-то случае, какая у вас может быть цель, если вы все уже про нас с Люсей знаете? И мы с ней ровным счетом ничего ценного ни в общечеловеческом, ни в данном, конкретном случае собой не представляем, увы. Это без всякого кокетства говорю вам. Поэтому, на какой выигрыш вы надеетесь? Или вы – из чистого альтруизма?

– А что альтруизм? Вы хоть иногда в ящик смотрите? – он кивнул на маленький телевизор, установленный на полочке над столом.

– Вот именно, иногда, – хмыкнула она.

– Ну, так вам должно быть известно, каждый из нас по-своему альтруист. Мы теперь дальше пошли, задаемся важными вопросами, – других же проблем у нас в стране нет, – альтруистичны ли животные, зверье разное? Волки там, медведи, скажем. Я не парламентское большинство имею в виду, вы меня понимаете…

– Саша, я прошу вас… – она звонко рассмеялась.

– Вот поэтому и цель у меня тоже, конечно же, есть! – заявил Александр Борисович. – Здесь вы угадали. Хотите знать, какая? – Он сделал паузу и словно нырнул в воду: – Вы!

– Я-а-а?! – изумилась Дина.

– Ну разумеется, а кто же еще? Рядом же с нами больше никого нет. Мне, например, совсем не нравится, когда вы мрачно хмуритесь. Даже повеситься почему-то хочется. И, наоборот, очень понравилось, как улыбаетесь. Разве это недостойная цель? Вот и давайте – для общей ясности – на ней пока и остановимся. На вашей улыбке.

Пауза длилась долго. Бог знает, о чем думала сосредоточенная на своих нелегких, наверное, размышлениях женщина. Но явно не о любовных каких-то вариациях… Потом подняла голову и пытливо посмотрела в глаза улыбающемуся Турецкому:

– Саша, но ведь я догадываюсь, что любые расследования, всякие там ваши действия – они же потребуют больших денег, а у меня – откуда? Ну, что-то я, возможно, и наберу, но…

– Погодите вы о деньгах, – сморщившись, как от горького лекарства, отмахнулся он. – Дойдет до них речь, тогда и поговорим. Контора, в которой я работаю, увы, не благотворительная организация, но на все имеются расценки и они могут, в зависимости от тех или иных обстоятельств, соответственно, и варьироваться… Далее, с основной целью мы с вами тоже, кажется, определились, да? И что осталось? – Он с откровенным ожиданием, чуть прищурившись, уставился на Дину.

Кто знает, что у нее в этот момент завертелось в голове, но… она смутилась. Что ж, и это неплохо. Но Турецкий изобразил «непонимание».

– Дина, что с вами? Нам же надо обязательно закрепить наш с вами договор.

Она молчала, но ее смущение достигло, кажется, уже крайней черты. Дальше гнуть было уже опасно.

– Интересное дело! – он театрально всплеснул руками. – Ну и как же я буду защищать ваши кровные интересы, изучая французские заморочки без всякого на то права? Без официального документа? Да меня первый же школьный охранник пошлет к чертовой матери и будет прав! Вы должны написать заявление, я вам скажу, на чье имя. Вы подробно изложите в нем основные моменты нашей с вами беседы, а затем и суть вашей просьбы: защитить там, то, другое, – это мы еще сформулируем по ходу дела. А потом, собственно, и сам договор надо будет между нами заключить – с одной стороны, с другой стороны. И закрепить вашей подписью. А как же иначе? Так положено, мы ж официальная организация, и нас тоже налоговые органы проверяют. А кстати, не слышали насчет «с одной стороны… с другой стороны…»? Был такой старый анекдот. Некто Цыпервич решил подработать на покраске парохода. Заключил с капитаном договор и приступил к работе. Наконец приходит, говорит: работа, согласно нашему с вами договору, закончена, гоните денежки. Капитан выходит посмотреть и видит, что окрашена только одна сторона парохода, а вторая так и осталась облупленной. «В чем дело? – кричит. – Ты жулик!». «Отнюдь, – отвечает Цыперович, – вот ваш договор». И читает ему вслух: «Договор на покраску парохода. Точка. Капитан – с одной стороны, и Цыперович – с другой стороны, заключили договор на покраску парохода…» Ну, чего нос повесили?

– Господи, вы – жуткий хитрец, но как с вами легко, – отсмеявшись, сказала Дина. – Это ж надо таким редким характером обладать!..

– А эти уверяют, что у меня гадский характер.

– Не верьте этим… – Дина прикрыла глаза ладонью.

– Ладно, – согласился Турецкий и наклонился в ее сторону так близко, что унюхал легкий и очень тонкий аромат духов: – А можно я у вас спрошу, а вы скажете правду?

Она отняла ладонь от лица и внимательно посмотрела ему в глаза.

– Что вы хотите услышать, Саша?

– Чистый пустяк, – он смешно сморщил нос. – О чем вы подумали, когда я предложил вам закрепить наш договор?

– А вам, я вижу, очень нравится ставить женщину в неловкое, двусмысленное положение?

– Очень. Именно в этой ситуации она, чаще всего, и становится самой собой. Истинной женщиной. Без макияжа и прочих дамских обманок. Такая интересная! Будто книга откровений…

– И что же дальше? – тихо спросила она.

– А дальше – тишина… Так у Шекспира сказано, помните? Вот, где страсти-то кипели, не нам чета… Тащите-ка пару листов бумаги и авторучку, буду диктовать вам текст жалобы, которая обязательно достанет до глубины души не только подлых чиновников от образования, но и твердокаменных сыщиков. А уж это я точно умею…