Читать книгу Просроченная виза - Фридрих Незнанский - Страница 4

Кто-то из философов, кажется Григорий Сковорода, велел написать на своем могильном камне: «Мир ловил меня, а я – убежал». Это очень мудрая мысль.

Так размышлял Александр Борисович Турецкий, бреясь в ванной перед зеркалом и внимательно разглядывая свою на удивление свежую, не тронутую никакими пороками физиономию. А все почему? Воздержание – великая вещь! Сбежал ведь! Притворился, обманул, разочаровал, охмурил и бросил… Не словил тебя мир в свои развратные тенета! А может, зря не словил? Нет, было во всем происходящем нечто нарочитое, слишком наигранное, неискреннее, словно какая-то пока неясная подстава.

Но, с другой стороны, с каких это пор он отказался от риска? А с тех пор, как сообразил наконец дурьей своей башкой, что риск риску рознь. Впрочем, если не явился из небытия благоверный, за ночь девушка наверняка остыла и успокоилась. Уходя от нее, Турецкий надеялся, что никакие новые шальные мысли уже не посетят ее взбалмошную головку.

Он, честно говоря, жалел, что вчера предложил Элине съездить к ним на дачу. Сейчас уже ясно, что место его – на Истре, в объятиях семьи. Однако и трепачом тоже быть не хотелось. И он решил посоветоваться со Славкой.

Грязнов долго не брал трубку, наконец пробурчал сонным голосом:

– Это кто?

– Ты разве не собираешься на службу?

– А-а… – узнал Грязнов. – Чего так рано? Только домой заявился?

– Вячеслав! – копируя меркуловскую интонацию, обиженно заявил Турецкий. – За кого ты меня держишь? Всю ночь я провел в собственной постели! Чист, как стеклышко, и трезв, аки агнец божий.

– Чудеса… Выгнали, что ль?

– Зачем? Девушка с горя накушалась без всякой меры и отключилась, – решил соврать Турецкий. – А в некрофилии меня еще никто не обвинял.

– Скажите! И каковы ваши дальнейшие действия?

– Да вот собираюсь пойти привести в чувство и съездить по одному адресу. У них, оказывается, где-то на Калужке летняя дача имеет место быть. И что-то мне подсказывает…

– Ну давай, – кисло сказал Грязнов. – Я буду у себя. Если что.

Вопреки уверенности Турецкого, что мадам еще «пребывают в постели», явь превзошла все его ожидания. Элина встретила его во всем великолепии как минимум почетной гостьи лучшего из курортов в Давосе. Яркость, вероятно, очень дорогого спортивного наряда соперничала с классическим горным загаром, особенно заметном при свете дня. Она была готова. Ко всему, наверное. Странно, что у нее не возникло никаких сомнений в том, что господин особо важный следователь не подведет ее, не обманет. А ведь какое-то время назад сам Турецкий еще не был ни в чем уверен.

Стараясь быть тактичным и вежливым, он мягко намекнул Элине, сверкающей всеми цветами радуги, что дело, ради которого они собираются выехать за пределы Москвы, все-таки не самое радостное. И нельзя исключить, что результат может оказаться неожиданным, тьфу-тьфу-тьфу, как говорится. А если вдруг, то… в общем, она девочка умная и понимает, что придется разговаривать с посторонними людьми, изображать скорбь, если угодно… Или ничего не изображать, но все равно присутствовать, мало ли как могут сложиться обстоятельства! Одним словом…

Она мгновенно все поняла и ничуть не обиделась на выражение «изображать скорбь». Поинтересовалась лишь, не пожелает ли он поприсутствовать при ее переодевании, дать совет, в чем лучше ехать, высказать еще какие-нибудь важные соображения. Ну такие дипломаты, блин, что дух захватывает!

У нее был богатый выбор спортивных костюмов. Взгляд Турецкого остановился на очень скромном – из струящейся ткани болотного цвета. Он был и легким, и каким-то очень основательным, что ли, – удобным во всех отношениях и не требующим дополнительного утепления.

– А у тебя губа не дура, – заметила Элина. – Даже и не угадаешь, сколько он стоит! Это же эксклюзив от Пако Рабана!

Она быстро и как-то очень ловко переодевалась, будто всю жизнь только этим и занималась на глазах восхищенных мужчин. Ох, зараза!

– Ты уже позавтракала? – тайно вздыхая и отводя глаза, спросил Турецкий.

– Да так, по мелочам… А ты?

– Я? Н-нет… – почему-то соврал Турецкий, хотя еще до того, как встал под душ и побрился, слопал две холодные домашние котлеты из холодильника и запил таким же холодным кофе, приготовленным с вечера.

– Так что ж ты молчишь? Идем, накормлю!

– Нет, я не о том. Ехать придется неблизко. Вот я и думаю, что было бы неплохо взять что-нибудь с собой. Термос там, перекусить чего-то, а?

– Пикник?! – радостно взвизгнула она. – Ура! Молодец! Выгребай из холодильника, что хочешь, а я сейчас сумку принесу. А выпить чего взять?

– Мы же за рулем!

– Интересно, а кто посмеет тебя остановить? Ты же – генерал!

У нее определенно были не все дома. Или – наоборот: она жила так, как хотела, воспринимая окружающее с точки зрения своих личных удобств. Завидная доля…

– Откуда ты знаешь? – удивился Турецкий. Вчера об этом даже и намека не было. – Разве я говорил?

– А мымра сказала… – небрежно отмахнулась она. – Разве не так?

Турецкий неопределенно пожал плечами: мол, думай, как желаешь. Ну генерал, так что из того?

– Ах какие мы скромные! – засмеялась Элина. В ее беспечности не прорывалось и намека на то, что могут случиться неприятности, что речь идет в конце концов о жизни человека, мужа – каким бы он ни был, черт его побери!.. – А ты костер умеешь разводить?

– Какой костер? – не понял Турецкий. – Зачем?

– Чудак, а как же мы шашлык будем жарить? Ты разве ешь сырое мясо?

– Какой шашлык, девочка? – словно ребенку стал втолковывать Турецкий. – Думай, что говоришь! Вот если все там будет в порядке, вернемся, ну, может, разве что…

– Ничего ты не понимаешь, – заявила она и показала на большую сумку, уже забитую неизвестно чем. – Бери, поехали!..

Все оказалось не так и далеко, как представлялось, каких-то шестьдесят километров от кольцевой, в сторону Калуги. И дорога спокойная, несмотря на субботу, машин почти не было. Правда, гибэдэдэшники поглядывали на мягко несущийся джип, но поводов для остановки Турецкий им не давал, ехал ровно и грамотно. Очень приятно все-таки вести мощную и тяжелую машину, которая слушается буквально твоего взгляда.

За деревней Каменкой, в поле, с правой стороны шоссе, раскинулся дачный поселок. «Новорусских» замков здесь еще не было, но среди «курятников» и сарайчиков вырастали и вполне добротные дома. Так называемое летнее жилье Силиных находилось на дальнем краю, как заметила Элина, на последней линии, там, где за домами виднелась полоска леса.

Снегу еще намело немного, да и трактор из близкой деревни постоянно расчищал «линии» – Санкт-Петербург им тут, елки-палки!

На въезде к джипу подошел молодой парень в кедах, камуфляжных портках и серой телогрейке посмотреть, кого принесло. Элину он, естественно, узнал, было бы странно, если бы такая женщина да не запомнилась в этой деревне.

– Здравия желаем, Элина Кирилловна! – приветствовал парень, из чего Турецкий сделал вывод, что тот, скорее всего, недавно вернулся из армии. Но говорил-то он красивой женщине, а глаза его с подозрительным интересом скользили по Турецкому.

– Привет, Коля. – Элина открыла дверцу. – Что новенького?

– А тут ваши приезжали, – доложил он, видать, с тайной мыслью, что, закладывая некоторым образом супруга, делает приятное женщине, прикатившей, в свою очередь, с мужиком. Ох эта тайная дипломатия! И расчет тут самый простой: я тебе вроде по секрету, исключительно по-дружески, ну а ты, соответственно, оплати уж мои старания.

– И давно он был, Коль? С кем, не видал?

– Да что вы! На двух машинах, там такая компания! Крутые мужики! Я подумал, чего это они по морозцу-то решили гулять? Дровишек приготовил, ждал – зайдут, попросят, ну и вообще. Народ сейчас не ездит, то ли бензин подорожал, да и ехать-то чего – разве выпить! А что, дома нельзя?

– Долго были?

– Да не… какое! С час побыли и укатили. Парень из передней машины выглянул, смеется, говорит: «Готов хозяин, набрался – и в отключку!» И бутылку мне сует. «На, – говорит, – можешь помянуть!» Хохмач. А я гляжу: ваш-то, извините, на сиденье развалился и слюни пускает. И шапка на носу. Ну, думаю, – парень довольно и несколько подобострастно рассмеялся, – щас ты домой-то приедешь, тут тебе Элина Кирилловна расскажут, почем кило гвоздей! Ага? Было? А вы – надолго? – Он искоса глянул на Турецкого, прикидывая, что может поиметь и из этой ситуации. – Если дровишек для костра, я вам за милую душу! Вы знаете. А вообще-то у нас тут не холодно, даже запросто ночевать можно, если рефлектор включить. Верно говорю? – Он уже с настойчивой фамильярностью обратился к Турецкому.

– Молодец, – сказал Александр Борисович, – мыслишь в правильном направлении. А ты, Коля, дежуришь сегодня?

– Как положено. Смена утром. Так что, если чего…

– Ладно, далеко не уходи. Поедемте, Элина Кирилловна, – сказал Турецкий довольно жестко. – Показывайте дорогу.

Сторож слегка растерялся: тон «мужика» был не совсем подходящим для известного дела. Подумал маленько, поднял трос, который перегораживал въезд в дачный поселок, и пошел на дальний край, куда укатил джип. Мало ли чего! Интересно все же…

Дача Силиных представляла собой действительно летнее сооружение – обычный щитовой дом на две комнатенки. Странно, что богатые люди перебиваются в подобной конуре. Заметив удивленный взгляд Турецкого, Элина объяснила:

– Фима у какого-то своего еще школьного приятеля купил землю, чтоб начать строительство, да все руки не доходили. А мы здесь и были-то за все годы, может, три-четыре раза, веришь?

– Верю, – ответил Турецкий, окинув глазами пустой, засыпанный снегом и огороженный металлической сеткой участок, на котором не росло ни деревца, только торчали из сугробов сухие прутья, именуемые, кажется, осотом. И следов от калитки к крыльцу тоже не было, только небольшая канавка. Ну да, была метель, все занесло. – Давай ключи и подожди тут, я сам схожу и открою.

Надо было сапоги надеть, снегу почти до колена, но Турецкий, зачерпывая полные ботинки, храбро прошагал к крыльцу, отыскал в связке ключей нужный, отпер висячий замок. Стуча ботинками, отряхнул брюки, поднялся на небольшую застекленную веранду и не без труда открыл английский замок.

В доме было холодней, чем снаружи. И темно, поскольку окна завешены старыми одеялами. В первой комнате было пусто и неприбранно. Дачные плетеные стол и стулья свалены в кучу.

Дверь во вторую комнату открыл с трудом – разбухла. Вошел, огляделся и тут же вышел на веранду, оставив обе двери открытыми. Элина курила, облокотившись на калитку.

На близком шоссе, проносясь мимо, гудели машины. Падал легкий снежок. Если б не машины, было бы совсем тихо. Как в гробу, подумалось почему-то.

Турецкий, стараясь наступать в свои же следы, выбрался на дорогу. Элина вопросительно взглянула на него. А он достал «мобильник» и набрал номер Грязнова.

– Слава, – сказал нарочито спокойным голосом, – а ведь я снова оказался прав. Значит, записывай: по Старой Калужке, сразу за Каменкой, восьмидесятый километр на указателе. Справа – съезд в дачный поселок, по улице прямо, до конца и налево. Увидите нас.

– И давно он там? – всего-то и спросил Грязнов.

– А это мы уточним у сторожа. Он видел. И даже здоровался.

– Вот как? Ладно, сейчас займусь. Это у тебя Подольский район?

– Да.

– А она как?

– Еще не знает. Картинка неприятная… Ну ждем.

Турецкий убрал трубку в карман и посмотрел в глаза Элины, в которых застыло вопросительное ожидание. Но никакого волнения.

– Слушай, чего там?

Заметив приближающегося сторожа, Турецкий наклонился к женщине и негромко сказал:

– Будет правильно, если мы с тобой будем разговаривать на «вы». Я в данном случае как бы при исполнении, поняла?

– А что?..

– А то, что в доме покойник. Но пока тебе туда ходить не стоит. Придется посидеть в машине. В любом случае пикник отменяется. Запомни и не ляпни чего-нибудь в этом смысле.

Элина только глубоко вздохнула и полезла в сумочку за новой сигаретой.

– У тебя стальные нервы? – с сочувствием произнес Турецкий.

– Откуда… – Подрагивающими пальцами она поднесла огонек зажигалки, прикурила и сказала негромко и тоже быстро, чтоб успеть до подхода сторожа: – Ты помнишь, я говорила: тот рассказ его был просто ужасен. Но самое страшное – я не почувствовала к нему ни малейшей жалости… Может, тогда все и умерло?

– Не знаю, – пожал плечами Турецкий. Он махнул рукой сторожу, а когда тот подошел, сказал: – Ну вот какие дела, Николай. Неприятность тут у вас. – Турецкий достал свое удостоверение и показал сторожу. Тот внимательно прочитал и изумленно уставился на него:

– А чего случилось-то?

– Случилось убийство, Николай. Вот в этом самом доме. Поэтому топтаться там мы не будем, а пока сюда подъедет дежурная оперативно-следственная бригада из Подольска и товарищи из Москвы, мы побеседуем с вами о том дне, когда здесь были крутые ребятки, и почему вы считаете, что видели в машине уезжающего хозяина дома. – Турецкий обернулся к женщине: – Элина Кирилловна, вы слышали, что я докладывал начальнику МУРа? Да, зрелище отвратительное, хотя опознавать покойного вам все равно придется. Но пусть сперва подъедут следователь, оперативники, эксперт-криминалист, судебный медик, а после наступит и ваша очередь. – И снова к Николаю: – Нам понадобятся понятые. Есть тут сегодня кто-то из дачников?

– Можно пойти поглядеть… Напарник мой есть!

– Вот, давайте оба вы и будете. Закончим разговор, и вы пригласите его сюда. Но с посторонними общаться пока не надо: такие новости в деревнях будто пожар. Не будем мешать следствию. Итак, когда сюда приезжал хозяин дома? Кто с ним был и сколько человек? Этих постарайтесь описать поподробнее, вроде того весельчака, который предлагал вам хозяина помянуть. Какие машины? Ну, в общем, мне нужно сейчас знать все, что касается того дня и посетителей. Не приезжали ли они позже и так далее. Вы мне расскажете, вспомните, а потом вам придется все это повторить следователю, уже под протокол. Так что вспоминайте, чтоб потом было легче рассказывать. А вы, Элина Кирилловна, залезайте в машину и отдохните, тут предстоит долгая работа.

Элина послушно забралась в джип, а Турецкий жестом показал сторожу, что готов его выслушать…

Силина сторожа дачного поселка знали достаточно хорошо. Но не потому, что он тут часто бывал, проявлял обычную для богатых дачников щедрость: угощая выпивкой, оставляя несъеденные свои припасы или нанимая деревенский народ на всякого рода огородные работы. Нет, вот как раз у Ефима Анатольевича на дворе ничего не росло, даже вопреки постановлению об обязательных посадках на дачных участках плодовых деревьев и ягодных кустарников. У прежнего хозяина не было никаких посадок, и Силин, став владельцем, тоже к сельхозработам склонности не проявлял, объясняя всем, что вот однажды возьмется наконец за дом, распланирует землю, как надо, тогда и займется посадками. Поставить ему теплый дом, а из этого сделать сарай не раз брались было деревенские мужики. Но все они, будучи известными в округе пьяницами, обязательно требовали аванс вперед, а Силин не собирался стимулировать пьянку. Поэтому все планы так и заканчивались разговорами, уговорами, а в конце – отказом. Однако, расставшись с одной бригадой, Силин находил другую, которую ему советовали местные же. И снова разговоры-уговоры, сопровождавшиеся обильными возлияниями. За это Силина и уважали, неважно, что дом все равно никто б и не взялся строить, тут для этих целей заезжих армян, белорусов хватало, вот пусть они и пашут. А местные назывались совхозными и по этой причине были способны лишь на разовую халтуру: лесину приволочить трактором, прицеп навозу с фермы продать, ну и прочее – по мелочам.

Вот и в этот раз, когда появились две машины – «мерседес» и джип «тоёта», полные народу, сторожа решили, что хозяин очередную бригаду привез: место показать, план свой объяснить, договориться о сроках и прочем. Оно хоть нынче и зима, а при такой погоде, глядишь, вон уже и весна видна, и, пока не развезло, надо материал завозить. Да мало ли бывает забот!

Правда, не шибко были приехавшие похожи на шабашников: видик нагловатый, мордовороты, да кому какое дело. Раз привез, значит, надо это ему. Силинский «мерс» сторожа знали, сам сидел рядом с водилой, видели его. Не вышел, как обычно, руку не пожал – ну так мало ли? Может, настроения не было. Никто и не обижается.

Машины сразу проехали к участку. Сторожа туда не ходили. Чего они там обсуждали, неизвестно, но шума точно не было.

Теперь, вспоминая и опасливо поглядывая на открытую дверь веранды, Николай морщил невысокий свой лоб, чесал макушку и щурился, будто от яркого солнца, которого не было и в помине.

Когда уехали, Николай сам дошел до этого дома – посмотреть, все ли осталось в порядке. Бывает, по пьянке дверь закрыть забудут. О калитке и говорить нечего, хотя тут, во дворе, шаром покати. Но увидел он лишь протоптанную дорожку до веранды, замок в петлях и занавешенные одеялами окна. Как обычно. Кстати, и следов хорошей гулянки тоже не было. Подумал тогда, что наверняка они в доме посидели: если нормально поддать – холода не почувствуешь. А в тот день вообще капало с крыш, словно весной.

Так когда же все-таки это было? Припоминал Николай и наконец назвал число. Турецкий прикинул: ровно неделя прошла. Но с ходу и другой вопрос возникал: если надо было что-то вынуть из мужика, зачем его в такую даль возить? Зачем исполнителям светиться? Да как еще? Помяни, мол, хозяина! Со смехом, конечно, вроде в шутку. А на самом деле вышло очень даже всерьез. Или действовали отморозки, для которых вообще никаких законов не существует? Но они же не могли не знать, что, когда начнутся поиски пропавшего, сюда обязательно пожалует милиция. Значит, что? Спрятать труп, но так, чтоб его обязательно нашли? Идиотизм!

– А как внешне выглядел тот парень?

Николай сказал, что ничего запоминающегося. Круглое лицо, вязаная черная шапочка, какие все теперь носят – и мальчишки, и крутые, и даже спецназ в телевизоре. Ни усов, ни золотых зубов – обычное лицо. Не гундосил и не шепелявил. Ощерился в улыбке – и все.

А вот действительно ли был на заднем сиденье «мерседеса» пьяный Силин, Николай готов теперь усомниться. Ну то что пальто рыжее и шапка меховая – тут двух мнений нет, его. В них и приехал. А если оказывается, что хозяин здесь остался, и без пальто и шапки, выходит, что его одежку на себя кто-то другой напялил, чтоб быть похожим. Николай же Силина за руку не держал, в глаза не глядел. Во, мать твою!

– А может, там другой кто? – вдруг предположил Николай, глядя на дом.

– Там наверняка остались следы. А если мы табуном пройдемся, все затопчем. Вот приедут эксперты-криминалисты и разберутся, что к чему. Пригласят на опознание, успеете еще насмотреться…

– Это чего ж получается? – задумался сторож. – Труп у нас лежит целую неделю, и никто даже не чухнулся?

– Сидит, – поправил Турецкий.

– Как?

– К стулу привязан. Значит, его привезли сюда еще живого. И уже тут целлофан на голову надели… Непонятно, чего радовался тот парень? А что за водка была, не помните? Бутылка случайно не сохранилась?

– Водка-то? Так нормальная. Эта… ученого разлива, вспомнил! Черноголовка. Там, говорят, клепают чего-то, ну а спирт – ректификат, вот, значит, из него. Правда, калужский «Кристалл» не хуже, а по некоторым мнениям даже лучше, но это кому как. – Для сторожа данная тема, видать, была очень близкой. – Ну а бутылка? Чего ей? Валяется там. У нас только из-под пива принимают, темную посуду. А которая с фигурками разными – не, не берут. На кой она вам?

– На стекле могут следы пальцев того парня остаться.

– Так а мы ж тоже держали! Юрка да я.

Читать лекцию по дактилоскопии Турецкий не собирался, он просто сказал, чтоб Николай нашел ту бутылку и больше ее не лапал. Пусть постоит до приезда криминалиста. Но больше всего его интересовали остальные мужики, приезжавшие на джипе. Номеров, естественно, сторожа не запомнили. Только «полтинник» на номере у джипа – это значит подмосковный номер.

– Так сколько их всего было?

– В «мерсе» – четверо. Водила, Силин справа и двое сзади. А сколько в джипе, неизвестно, у него стекла темные. По улицам не болтались, дорожку только к дому протоптали, вот эту, – показал Николай на занесенную снегом ложбинку.

– Ну ладно, спасибо. Идите к себе, а как милиция подъедет, вместе с напарником подходите к нам.

Отпустив кивком сторожа, Турецкий забрался в джип, где все было тусклым от дыма: Элина, видимо, без перерыва курила. Странно, вчера он как-то не заметил за ней этой вредной для молодой женщины привычки. И табаком от нее не пахло, а ведь моментами совсем близко была – почти нос к носу, так что унюхал бы. Или это у нее от сильного волнения, которое она ничем не желает выказать. Но почему? Что тут противоестественного?

Турецкий опустил боковое стекло и, чтобы поддержать компанию, попросил сигарету. Последнее время он старался курить поменьше, поэтому с собой сигареты не носил и «постреливал». А так как сие не очень ловко в его положении, то получалось, что практически и не курил.

– Ну что скажете? – спросила Элина, протягивая ему зажигалку.

– Если в доме – Ефим Анатольевич, то к Зотову вам идти не придется. И никаких заявлений не нужно.

– Что значит – если? Давайте я пойду и посмотрю.

– Я уже объяснял сторожу: чем меньше посторонних следов, тем лучше для криминалиста.

– Ну а если там совсем чужой человек?

– Для вас это был бы лучший вариант.

Элина серьезно посмотрела на Турецкого, отвернулась, и ему показалось, что по губам ее скользнула усмешка.

– Не думаю… – сказано это было словно про себя, не для посторонних. – Начнется теперь…

До чего бывают бабы жестоки, уму непостижимо! Неужели этот несчастный с заиндевелым целлофановым пакетом на голове, с черным провалом лишенного воздуха рта и вылезшими из орбит белыми глазами так ничего доброго и не сделал в своей жизни, чтобы не заслужить вздоха сожаления у роскошной, холеной, сытой шлюхи?! Или это – его расплата, как горький итог неправедно прожитой жизни? Полвека – разве жизнь? А может быть?.. Да нет, не стоило Турецкому предлагать себя в качестве судьи-моралиста, уж он-то хорошо знал, какие фортели иной раз выкидывает судьба. И при чем здесь шлюха! Живет, как может, как камень лег, как свыше предназначено…

Разговаривать было не о чем, да и не хотелось. А вот что бы сейчас с удовольствием сделал Александр Борисович, так это дернул целый стакан водяры – любого разлива, даже местного. Но он чувствовал, что не все слишком уж примитивно у Элины и может в любой момент наступить реакция, и тогда машину предстоит вести ему, не бросишь ведь теперь человека…

Наконец до слуха долетел рев форсированного движка. Турецкий вышел к перекрестку и увидел медленно движущийся «рафик» с милицейской мигалкой. Это наверняка прикатила дежурная оперативно-следственная бригада. Грязнов должен был тоже появиться с минуты на минуту.

В отличие от Турецкого, сменившего пальто на куртку, прибывшая бригада была хорошо «утеплена» – в полушубках, валенках, меховых шапках, знали, видать, куда ехали.

Александр Борисович «угадал» руководителя бригады, старшего следователя по особо важным делам Мособлпрокуратуры, и представился первым. Показал свои «корочки». Следователь, Платон Петрович, не удивился, значит, был уже проинформирован, с кем придется встретиться на месте происшествия. Турецкий хотел было объяснить ему причину своего присутствия здесь, но следователь лишь кивнул: знаю, мол. Его больше интересовала женщина – чего там им Славка наговорил?..

Вышедшая из джипа Элина произвела впечатление, это было заметно по взглядам, которыми обменялись приехавшие. Турецкий тем временем сообщил следователю о произведенных действиях. Тот слушал, кивал, словно сам уже знал нечто гораздо большее: похоже, был озабочен собственным престижем. Ну и хрен с ним. Идти снова в дом Турецкий не собирался: тут есть кому и глядеть, и опознавать. Он взял у Элины еще одну сигарету и, закурив, отошел в сторону, как бы освобождая от своего присутствия плацдарм для производства следственных действий.

Посовещавшись между собой, члены оперативно-следственной бригады гуськом отправились по следам Турецкого к дому. Следователь жестом предложил Элине следовать за ними. А тут подошли и двое сторожей, которых Турецкий предложил следователю использовать в качестве понятых. Они тоже отправились на веранду.

Опознание длилось недолго. Не прошло и пяти минут, как сторож Николай вывел из дома Элину, а она, сойдя на снег, ухватилась обеими руками за перила лестницы, и ее буквально вывернуло. Ну да, зрелище, в общем, не для слабонервных. А она молодец, долго все-таки крепилась. Пока сторож, подхватив ее, вел по неудобной тропинке к воротам, Турецкий раскрыл «пикниковую» сумку в джипе, нашел там термос, пару небьющихся стаканов и бутылку коньяка. Захватила-таки! Обнаружил на дне сумки и большую пластиковую бутыль с минеральной водой.

– Нате, Элина Кирилловна, прополощите рот, – он протянул ей стакан с минералкой. Во второй налил до половины коньяку, а в крышку термоса – дымящийся кофе.

Она молча пристроилась на узкой ступеньке джипа, сделала все, что сказал Турецкий, и стала заметно приходить в себя. Александр Борисович наклонился к ней:

– Ну как себя чувствуешь?

Она быстро взглянула на него и задала вопрос, который поставил Турецкого в тупик.

– Уже можно снова на «ты»? – наивно так спросила, простенько.

– Нет. До отъезда и не мысли, ясно?

– Ясно, мой генерал… Кстати, это он.

«Эй! – чуть было не вскрикнул Турецкий. – Ты это чего?!» Но промолчал и только погрозил ей пальцем. Ну и дьявол же сидит в этой женщине!.. Ничего себе – «кстати»! Чтоб она не устроила тут какой-нибудь ненужной демонстрации, он велел ей залезть в машину и сидеть там, пока не позовут. Она отреагировала опять по-своему:

– Ну вот видишь, я уже тяпнула, значит, обратно ты поведешь машину? – шепнуть-то она шепнула, но при этом подмигнула так, будто была твердо уверена, что Турецкий больше не сорвется с ее крючка.

Грязнов появился тогда, когда следователь, покинув дом и усевшись в своем «рафике», допрашивал сторожей. Следующей была очередь Элины. Закончил свою часть работы и судмедэксперт. Он ожидал прибытия из Подольска труповозки, чтобы отправить тело в морг. Эксперт-криминалист облазил на коленях комнаты и веранду, опылял дверные ручки и спинки стульев, собирал следы рук. Так же старательно упаковал найденную и принесенную ему бутылку из-под водки «Богородская», действительно изготовленную в Черноголовке. Чудеса Господни!

В общих чертах, как заметил следователь, картина была понятная. Силина привезли сюда живого, но, вероятно, крепко избитого. Может быть, даже без сознания. А здесь закончили пытку.

Турецкий, понимавший, что на повторный рассказ о мытарствах супруга в германских землях Элины просто не хватит, посоветовал ей максимально сжато изложить следователю только сами факты: преследовали, нашли даже за границей, суть их требований и чем все кончилось в Москве. И никаких собственных комментариев. Не лезла в дела мужа, ничего не знаю, точка. Обязательно надо сослаться на роль сестры, которая и привела ее к Грязнову. Свою же роль в деле Турецкий объяснял просто: случайно оказался рядом, как профессионал дал пару советов и попал, что называется, в точку: труп нашли. Большего этому областному следователю знать и не надо.

Если же областной следователь окажется человеком умным, то есть готовым выслушать совет постороннего, или, во всяком случае, соображения профессионала, Турецкий смог бы доказать ему, что поводов убрать Силина у этих отморозков было, вероятно, предостаточно. Ну хоть в качестве примера: отобрали дело, велели не рыпаться, а он не послушался и попер танком, поймали, замочили. Как один из вариантов. Впрочем, их могло быть не менее десятка – уж умения строить версии Александру Борисовичу было не занимать.

Для Силина же любой из вариантов должен был закончиться одинаково, ибо по нынешним временам свидетелей грабежа, а тем более жертв, в живых не оставляют. Нюансы же зависели от того, как провел свои последние дни Ефим Анатольевич – с кем встречался, на что рассчитывал.

Если в деле замешана подольская братва либо щербинская, что, в сущности, без разницы, подольская же прокуратура пупок рвать не станет, торопясь найти убийц. В городе, и это хорошо известно, сложная криминогенная обстановка, имеются многочисленные жалобы, что немало правоохранителей напрямую «кормится» от уголовных авторитетов. А проще – оглядеться, и сразу напрашивается вывод: где еще можно встретить на каждом шагу такое количество бритых затылков и крутых иномарок с наглыми сопляками за рулем?..

Пока Платон Петрович допрашивал в «рафике» вдову Силина, Турецкий в темпе высказал Славе все свои мысли по поводу силинского дела. Грязнов не собирался вдаваться в детали предыстории этого убийства, но верил другу и тоже считал, что все здесь очень непросто. И местные деятели, конечно, не потянут. Нет, не потому, что может опыта не хватить, а по той причине, что им просто не дотянуться до возможных фигурантов, забравших себе алкогольный бизнес Силина. Исходя из этих соображений, он и позвонил сразу в областную прокуратуру. Эти смогут, у них прокурор – человек жесткий и независимый.

– А чего ж тогда сам примчался? – с ехидцей подкузьмил Турецкий.

– А это чтоб одного моего близкого приятеля не ставить в весьма щекотливые обстоятельства. Прикатил он, понимаешь, с чужой бабой, а тут ему сюрприз. Подарочек от супруга той бабочки. Опять же покойный – родственник моей сотрудницы. Словом, снял я с вас возможные подозрения, а теперь удаляюсь на службу.

– Умный ты, однако, – покачал головой Турецкий.

– Мудрый, – поправил Грязнов. – Между прочим, я могу кинуть к ней за руль своего опера, он доставит и доложит. А тебе ехать бы со мной, а? Никак не греет?

– Обещал, понимаешь… – удрученно стал оправдываться Турецкий. – Это было бы варварски жестоко по отношению к молодой вдове. Но воскресенье – кровь из носу! – я посвящу только семье! Ну а ты разве смог бы оттолкнуть, бросить без присмотра несчастную женщину?

– Это ты хочешь думать, что она несчастна. А по моим наблюдениям, ее очень даже устраивает данная ситуация. Надеюсь, тебе не придет в голову заняться еще и организацией похорон?

– Зачем? Есть бюро, агенты. Плати – сами на руках отнесут и зароют… Меня больше сейчас этот Платоша из областной интересует.

– Если не секрет?

– Все зависит от того, какие вопросы он задаст Элине. Из чего, собственно, и можно будет сделать вывод: начнут копать или спишут на очередную разборку.

– Не исключено, – согласился Грязнов. – Так ты расспроси дамочку, а я его отвлеку каким-нибудь трепом. По-моему, он поддался ее чарам и заканчивать не собирается…

Элина оказалась умнее и сообразительнее, чем он предполагал. Она умела не только говорить, но и слушать. Советом Турецкого воспользовалась полностью, так что в этом смысле следователь мог быть ею доволен. А его вопросы, их последовательность сразу указали Турецкому, что Платон Петрович уже имел единственно приемлемую для себя версию, отступать от которой, видимо, и не собирался. А версия эта выглядела так, что именно полукриминальный бизнес Силина – а каким же еще может быть водочный бизнес?! – и явился главной причиной бандитской разборки. Наверняка кому-то он недоплатил или «кинул», как это обычно в уголовной среде, его «поставили на счетчик», он сбежал, его нашли, ну и… понятное дело. На резонный вопрос: почему просто не убили и не закопали где-нибудь в лесу? – у следователя был готов ответ: вероятно, хотели все-таки по-хорошему, без «мочилова». Побазарить, выпытать, что надо, и отпустить жить дальше.

– Странный следователь, – сказала Элина. – Хочет быть мрачным, а губы все время улыбаются… А еще интересовался, чего ты тут забыл. Я ответила.

– Что сказала?

– Пожалел несчастную вдову. Как договаривались.

– Откуда ж мы знали, что ты уже вдова?

– А это только дураку непонятно. Он, кстати, тоже за это ухватился. Может, говорит, у вас и своя версия имеется? Тогда он готов сегодня же, поближе к вечеру, навестить меня в Москве и подробно обсудить ее наедине, без посторонних, так сказать. Каков гусь?

– Что ты ответила? – сухо поинтересовался Турецкий и удивился, что в нем, оказывается, неожиданно вспыхнула ревность. Без всяких к тому оснований.

– Сказала, что для обсуждения версий у меня уже имеется необходимый круг лиц, и расширять его не намерена. В общем, отшила, он сообразил, что ему не светит, и стал хмурым. А, пошел!.. Скажи, наверное, надо подождать, пока увезут… да?

– И дождаться, и дом закрыть, и сторожам на водку дать, чтоб за порядком следили. А как же! Короче, посиди в машине, а я с судебным медиком поговорю… Да, тут еще такой вариант возник. Надо бы нам с Грязновым в областную прокуратуру заскочить вместе с этим Платоном. А тебе Вячеслав готов предложить своего водителя: доставит в лучшем виде, можешь не волноваться. Что скажешь?

Вопрос был, конечно, провокационный. И задал его Турецкий по не совсем понятной самому себе причине. Если хотел в чем-то удостовериться, то – в чем?

У Элины вдруг в буквальном смысле вспыхнули глаза, как у кошки, она будто подобралась вся для прыжка.

– Ты с ума сошел? – зашипела, воровато оглядываясь: не наблюдает ли кто? – А утешать несчастную вдову кто сегодня будет?! Даже и не думай! Сам поведешь машину. Иначе скандал закачу!..

– Ты соображаешь, что несешь? Какой скандал?

– Шучу, – серьезно ответила она. – Не бойся, женить тебя на себе не собираюсь! Хотя – чем не невеста? Красивая, богатая. Может, подберешь мне подходящего женишка? Чтоб и мужиком был, и не жлоб? Да ладно, не кривляйся! Неужели ума не хватает понять, что мне тошно от всего этого?..

Они говорили приглушенно, почти шепотом, и от этого каждая произнесенная фраза приобретала особую значительность. Но Турецкий понял, что дальнейшие эксперименты ни к чему, он и не собирался их ставить. И про прокуратуру ляпнул просто так, к слову, поскольку ни с каким прокурором нет нужды беседовать. А вот везти домой Элину придется…

Подробности беседы с судмедэкспертом Элине были абсолютно не нужны, и Турецкий, ведя машину в Москву, не стал касаться этого вопроса. Заметил лишь, что прощание с телом можно организовать в морге МОНИКИ. Протянул Элине бумажку с телефонным номером, по которому надо будет позвонить в связи с похоронами. Элина, не глядя, сунула в сумочку, сказав, что отдаст Таньке, та все умеет и сама устроит, что необходимо.

Уже в Москве, на Комсомольском проспекте, подъезжая к дому, Турецкий спросил, что мадам намерена делать дальше? Она удивленно посмотрела на него и ответила, что называется, с римской прямотой:

– Избавиться от всех мрачных мыслей. Под душем. Вдвоем. А потом надраться. Или совместить первое со вторым. Или вообще не надираться.

– А кто второй? – резонно поинтересовался Турецкий.

– Ты, – заявила она. – И тебе придется очень сильно постараться, чтобы заслужить мое прощение за вчерашний побег.

– А что, я в самом деле могу получить прощение? И когда же?

– Завтра утром. Не собираюсь вовсе лишать тебя семьи. Ты – способный мальчик, причину придумаешь. Потом.

– Вот как! – И подумал с холодком: «Это называется бежать впереди собственного визга. Придется опять огорчить… Вот уж где раздолье для Славкиного юмора!..»

Турецкий знал за собой такую слабость: его организм, его «эго» постоянно нуждаются в разнообразных маленьких победах – и пусть это будут симпатичные официанточки, вагонные попутчицы, даже милые проводницы, – не суть и важно, какой случай Бог пошлет. Ведь не на чью-то беду кидается он, очертя голову, во встречные ласки! Значит, срабатывает древнейшая тяга, поиск всепоглощающей взаимности. И самое лучшее случается именно тогда, когда мозги не поспевают контролировать эмоции.

Но быть послушным инструментом, а тем паче – собственностью даже чрезвычайно привлекательной, но похотливой и эгоистичной бабенки? Это уж позвольте!

И тут же услышит Турецкий полное сарказма и иронии резюме Грязнова:

– Снова огорчил девушку, Саня? А может, тебе к врачу надо?

И свой ответ:

– Увы, Славка. Я вдруг подумал, что утешение и удовольствие – это совсем не одно и то же. И редко сочетаются… Ты знаешь, в какой-то момент мне вдруг стало жалко этого мудака Силина. Действительно, старый козел.

– А вот тут ты не совсем прав, Саня, – мягко, но и безапелляционно возразит Грязнов. – Мы же с ним практически ровесники. Почему же старый? Это ты у нас все еще в козликах…

Черт возьми! Ведь придется еще и извиняться, что случайно сорвавшееся с языка к Славке не имеет ни малейшего отношения. Нет, прав был хохлацкий философ…