Читать книгу Чисто астраханское убийство - Фридрих Незнанский - Страница 3

Турецкий обещал спать долго, но победила привычка подниматься рано. А может, разбудило звяканье ножа и вилки в руках Вячеслава. Быстро вскочив, Саня натянул «треники», майку и вышел на кухню. Завтрак был в разгаре.

– Так, – многозначительно произнес он, – ощущаю явную дискриминацию. Кому-то – женщину и завтрак, а кому-то фигу с маслом? За что такое несправедливое наказание приезжему мальчонке?

– Так ты же весь день проспать хотел. Или мы тебя не поняли?

Грязнов вопросительно уставился на Дусю, ожидая ее реакции на «кому-то женщину». Но она всех переиграла, показав движением рук и мимикой, что от правды не уйдешь: именно так, кому-то – все, а кто-то… сам виноват, не зевай. И мужчины дружно расхохотались: уж очень все было продемонстрировано наглядно.

– Ай, молодец! – воскликнул Турецкий. – Славка, да я бы на твоем месте… А! – Он махнул рукой. – Ну вас! Одно расстройство! Морду лица где можно умыть?

– Идем, покажу, – вскинулась Дуся и повела Турецкого на двор, к умывальнику, захватив с полки шкафа свежее полотенце.

Грязнов слышал, как громко фыркал Саня и хохотала, даже повизгивая, Дуся: наверное, он брызгал на нее холодной водой. Вернулись оба оживленные и смеющиеся. Вячеслав невольно ощутил легкий укол ревности. Но женщина ушла в комнату, к буфету, за чистой тарелкой, очевидно, из сервиза, предназначенного для гостей, на котором подавала и ему, а Турецкий, усевшись верхом на табуретке, качнул головой назад и показал Грязнову большой палец. Негромко произнес:

– По-моему, ты будешь большой дурак, если упустишь такой шанс, мой генерал.

Серьезно сказал, без подначки.

– Так считаешь?

Турецкий кивнул.

– Ты как, со мной или будешь отдыхать еще? – Грязнов подмигнул Дусе, и та отчего-то смутилась.

– Конечно, с тобой. Стоило гнать издалека, чтобы упустить шанс натянуть тебе нос, изловив самую большую рыбу. Как полагаете, Дуся, удастся мне такая авантюра? Только учтите, он – великий мастер, а я так, подмастерье.

– Сможете, но – вряд ли!

– Вот это, я понимаю, ответ! – восхитился Турецкий. – Да, но нет! Здорово! Дуся, вы что, со Славки пример берете? Он ведь тоже всю жизнь такой – уклончивый.

– Зачем же, Вячеслав Иванович – искренний человек, говорит что думает.

– Ого! – посерьезнел Турецкий. – Да у вас тут, я слышу, открыли дипломатический корпус?

– А как же? – рассмеялся Грязнов. – С одной только поправкой: все в этом корпусе уже давно на «ты», чего мы вам желаем.

– Пусть дама – первая. – Турецкий поднял руки.

– Дусенька, скажи-ка ему: «Не валяй дурака, Саня, а лопай, если еще желаешь успеть посостязаться со Славой. Времени-то – вон сколько уже! Добрые люди с рыбалки домой спешат!»

– Саня, лопай на здоровье! – весело сказала Дуся.

– Спасибо, Дусенька, ты – золото, – рассмеялся Турецкий. – Ну так что, Славка, принимаешь вызов?

– А ты хоть удочку-то захватил?

– А ты зачем? Сам отвалишь, от своих щедрот. Ты ж у нас – признанный, а я – так себе, примус починяю.

– Ладно, налажу я тебе хороший спиннинг. Посмотрю, на что ты способен, а потом решу: готов ли я принять твой вызов.

– Саня, одевайся легко, но плотно, иначе сопреешь или обгоришь, будет мне потом беда с вами, – подсказала Дуся.

– Нет, ты понял? – Грязнов весело уставился на женщину. – Только приехал, а уже сплошная забота! Мне она такого нет говорила.

– Как тебе не стыдно, – укорила Дуся. – Я ж тебе и вчера говорила, и сейчас – только что. Но ты ж дельного совета не слушаешь. Вон, надели бы майки, взяли ветровки, шляпы – на головы, чего еще надо?

– Ой! – Турецкий вскочил и ринулся к двери. – Совсем забыл, а ты вчера не напомнил! Стыдно, мой генерал! – Он убежал и быстро вернулся, забрав в машине пару цветастых зонтов с автоматикой. – Славка, самые красивые выбрал, лучше просто не было. На, вручай!

Грязнов раскрыл оба зонта, полюбовался причудливыми узорами – действительно красиво, и показал Дусе:

– Выбирай, какой больше нравится?

– Это вы что? – растерялась она. – С какой стати?

– А чтоб ты по улице ходила и не боялась солнца.

Он смотрел на нее и видел только красноватый круг загара на открытых плечах и груди, но мгновенная вспышка памяти высветила ее широкую, ослепительно белую спину, блестевшую россыпью жемчужинок пота, по которой медленно скользила его широкая ладонь с расставленными пальцами. Видение было настолько предметным, что он даже помотал головой, будто отгоняя его. А Дуся восхищенно крутила зонт перед глазами, но смотрела только на Грязнова странным, пронизывающим его насквозь взглядом – все-то она чувствовала.

– Ну, спасибо, Слава, окончательно покорил ты мое сердце. А второй, надо понимать?..

– Правильно мыслишь, Зине подарим. Будете тут красоваться. Но это – так, мелочи. А то я вчера посмотрел, у вас тут на всю станицу – один зонт, и тот – черный, у сторожа на пристани.

– Так и не ходят у нас с ними, руки другим заняты. Прямо и не знаю, выйдешь – засмеют, скажут: во, бездельница топает! С зонтиком прогуливается, делать ей нечего! С ним только в город ездить… – Она печально вздохнула и закрыла зонт.

– Значит, зря мы? – огорчился Грязнов.

– Да что ты, Слава, не зря, очень красивые, и Зинка наверняка обрадуется. Я про другое…

– Я, кажется, понимаю тебя… Несмотря ни на что, мы здесь – приезжие, стало быть, чужие. А с этими своими заморочками – и подавно… Так ведь и мы не жить приехали, а в отпуск, отдохнуть для трудов последующих.

– Да не переживай ты, я не хотела тебя огорчать, прости, если так получилось. А зонтики замечательные. Только в огороде с ним делать нечего. – Она рассмеялась, чем и сняла возникшее напряжение. – Я вам чего посоветую? Если у вас нету подходящей одежки, я вам выдам – и солнце не зажарит, и ветер не продует. От мужа осталось, если не побрезгаете.

– Только спасибо скажем, – вмешался в минорную тему Турецкий. – Ну, пойдем, Славка, нам о многом поговорить, я думаю, надо. Дусенька, – он прижал ладонь к груди, – огромная тебе благодарность, очень вкусно было.

И они ушли, накинув легкие и непромокаемые суконные ветровки, принесенные Дусей, и прихватив с собой грязновские снасти. А она вышла на крыльцо и долго смотрела им вслед. Они неспешно шли по улице, к спуску у протоки, переговаривались. А потом Слава вдруг обернулся, увидел ее на крыльце и помахал рукой – так машут любимой женщине, уходя в дальнюю дорогу.

Странные и неожиданные для себя чувства испытывала сейчас женщина. Она до сих пор ощущала на себе жесткие руки Вячеслава, с такой безудержной требовательностью ласкавшие ее, будто она была его первой женщиной, а сам он – совсем молодым человеком, переполненным сумасшедшим желанием. Даже показалось в какой-то момент, что это у нее теперь навсегда – и жаркая сила его объятий, и покоряющая нежность поцелуев, и какое-то особенно трогательное внимание к ее собственным ощущениям. «Шесть десятков, – думала она, – ну и что, сама – не девочка, к сорока уже». И чувствовала, что все происходившее с ней этой ночью в самом деле было как в первый раз, настолько молодо и жадно откликалось ее тело на ласки. И до того стало сладко, что всплакнуть захотелось. А еще подумала: вот бы и жизнь наконец устроилась, да только куда ей до него, до генерала… И было очень жалко себя…

Всплакнула, конечно, по мгновенному бабьему своему счастью, которое словно порывом ветра – горячего и быстрого – взвихрилось и унесло все желания и мечты. А ведь было дело, мечтала стать учительницей. Потом врачом. Артисткой быть еще хотела, но дальше кружка художественной самодеятельности в замотаевской школе так и не двинулась. Учетчицей работала в артели, потом быстрое замужество и бесконечные пьянки мужа, подозревавшего жену во всех смертных грехах и даже пару раз поднявшего на нее руку. Но Алексей Кириллович, которому пожаловалась Дуся, быстро научил Мишку уму-разуму, и тот запил окончательно, пока не утонул на тоне, запутавшись в сетях. Вот и осталась ни с чем и не у дел. Огород, денежки за летнее гостеприимство, да помощь Алексея – вот и все, чем была богата. И только после вчерашней первой ласки, а потом уже и после бурной ночи вдруг подумала, что, может, повезет еще, может, добрым человеком окажется этот сильный не по возрасту мужик, который – она чувствовала это всем сердцем – способен был понять ее. Ах, если б он мог откликнуться на ее одинокую тоску, на душевную боль, если б захотел поверить, что ради него она готова да хоть душу дьяволу заложить. Она ж ведь чувствовала, что понравилась ему, не может мужчина так ласкать женщину, не разделяя ее душевного состояния. Не может… Молиться готова была, чтоб повезло ей, и знала, что никогда не сможет дотянуться до него со своей давно позабытой десятилеткой. Не такая женщина ему нужна. Вот в той тайге она обязательно стала бы для него и незаменимым другом, и самой отчаянной любовницей… Там, а не здесь и, тем более, не в далекой Москве, где она никогда не была и наверняка теперь уже не побывает… Горько это осознавать…

А вот друг Славы вызвал у нее неясные опасения. Вероятно, был он хорошим человеком, но что-то явное просвечивало у него от артиста. Слава – основательный, а этот – будто легкий, хотя и талантливый, по словам того же Славы. Но от него исходила непонятная опасность. Не злого обмана, нет, но чего-то очень близкого к тому. Вроде шутливого, но и жестокого в основе своей розыгрыша. Казалось, если Слава полюбит кого, то обязательно всерьез, а Саня – до следующего удовольствия. Ну, может, так оно у мужчин и нужно? Не связывать себя ничем: ты довольна, вот и молодец, а я пошел, уж не обижайся…

Дуся погоревала немножко, посмотрелась в зеркало, припудрила из старой деревянной баночки красноту под глазами, но и полюбовалась-таки собой. Прошедшая ночь конечно же отложила на ней свой отпечаток. Глаза задорно блестели, как у совсем молодой, а губы беспричинно улыбались – тоже понятно почему. И она решила, пока рыбаки – на воде, сбегать к подружке, к Зине, и поговорить, если та свободна. В конце концов, не замуж ведь приглашают, двух и мнений нет, а там уж как получится, хоть ночка, а моя. И не надо строить несбыточных планов, никому от этого пользы нет, одни расстройства и разочарования…

– Малькова! – позвала Дуся, приоткрыв дверь в кабинет. – К тебе можно?

– А, Евдокия, заходи, пока никого нет!..

Зина, разумеется, и думать не мыслила о приглашении в гости, так, поболтать, о чем народ треплется…

– У меня сейчас поселились двое славных москвичей, – объяснила свой приход Евдокия. – Ну, и хотят провести добрый вечерок в компании. Они – хорошие люди, оба с законом связаны и оба – генералы, старые друзья. Я смеялась без передышки, слушая, как они разговаривают. Ну, прямо артисты. Я, между прочим, ты уж прости, рассказала им про Егора Петровича, ну и про тебя, конечно. Посочувствовали искренно. Я и подумала, что компания – компанией, но, может, они и совет какой полезный дадут? Люди-то грамотные по этой части, не то что мы с тобой – две наседки станичные. Приходи вечерком в гости, рады будем.

Зина подумала и согласилась. Действительно, чего теперь вспоминать и ворошить прошлое, если его не вернуть? Может, и в самом деле стоит хоть душу отвести с хорошими людьми. Дуся-то вряд ли станет обманывать, за ней такое никогда не водилось. А тут хвалит, расхваливает. Но осторожность все-таки притормозила ее окончательное согласие.

– Я уже слышала, рассказывали бабы в приемной, что твой братец важного какого-то к тебе на постой определил. А второй откуда взялся?

– Ну, бабы! – рассмеялась Дуся. – Все-то они знают! Тот, кого Леша привез, его Вячеславом зовут, Славой. А второй – друг его, он вчера ночью из Москвы прикатил. Поговорить им надо, о жизни посоветоваться, в городе-то, говорил, не удается, все дела да заботы, так хоть на рыбалке. Забавный он, этот Саня. Веселый, остроумный, знаешь, так анекдотами и сыплет, да и Слава от него не отстает.

– А ты уж больно их расхваливаешь! Ну-ка, признайся, подруга, сердчишко-то екнуло поди?

– Ох, Зинка, – призналась вдруг Дуся, – честно тебе скажу: екнуло, да еще как! А нынче был момент, так прямо хоть голову – в петлю, вон как себя пожалела…

– Ну, это ты брось! – забеспокоилась Зина. – Не стоят они все…

– Так это я только тебе, ты уж забудь сказанное, с подружкой поделилась.

– А думаешь, я что, по станице понесу? Плохо ты меня знаешь!

– Да ну, что ты! Я потому и пришла, что хорошо тебя знаю. И сама им предложила тебя пригласить, чтоб ты немного развеялась, ну и… что живем еще, почувствовала. Рано себя хоронить-то, подруга.

– Ты-то, я вижу, уже свое почувствовала, – засмеялась Зина. – Эва, как щечки-то раскраснелись! И глазки, и глазки! Ох, Дуська, доведешь ты своих гостей до греха! – И, отсмеявшись, сказала: – Ладно, спасибо за приглашение, зайду вечерком, с удовольствием новых людей послушаю, а то как в погребе живешь – одни соленья да вяленья, других и разговоров нет. Прихватить с собой чего-нибудь?

– Не надо! – Дуся замахала руками. – Полно всего, да и они постарались… Будем ждать.

А тут в дверь заглянула соседка Дусина – Катя Нефедова – и спросила, можно ли войти? Зина кивнула, а Дуся спросила у Кати, как там дела-то с ее дружком, а по правде – с гражданским мужем, с Антоном Сергеевичем Калужкиным? И маленькая Катя, сморщившись, отвернулась было, но пересилила себя и ответила:

– Никто не верит, что Тоша не виноват, что на него какие-то мерзавцы свои грехи повесили. И суда нет, и следствие тянется, и никто ничего толком не говорит. Видно, нет уже совсем справедливости никакой. – Катя пригорюнилась окончательно.

А между прочим, в убийстве доктора Усатова, как тут, в станице, многие считают, совершенно зря обвинили Калужкина, говорят, милиция просто на него хочет повесить все свои нераскрытые преступления, чтоб осудить одним махом, все равно, мол, нет других доказательств. Слышали об этом женщины, но не верилось как-то, хотя никакой уверенности и в обратном тоже не было. Вот и думай себе что хочешь. А которые не верят в то, что Антон Калужкин «навалял» столько трупов, так с ними никто из следственных работников даже и разговаривать не стал. Треп, мол, это все, ничего серьезного, ни одного стоящего факта для опровержения выдвинутой уже версии они не находили. Нету, говорят, веских доказательств невиновности Калужкина, вот и сидит человек в тюрьме. Народ уже и забывать стал, что здесь происходило, другие заботы людей одолевают. Рыбнадзор, вон, свирепствует, так и они же придираются не к тем, кто тоннами гребет, а к простым рыбакам, которые для себя и берут. Ну, может, немного и на продажу. Зимой ведь тоже надо жить на что-то, а где иначе денег заработать? Да и как же быть, на воде – и без рыбы? Вон соседям-то, калмыкам, ничего не делается, никаких, говорят, у них браконьеров нет и быть не может! У них же – своя власть, свое правительство…

Дуся уже наслушалась подобных разговоров и не стала задерживаться в медпункте, только кивнула медсестре и, дождавшись ответного кивка, подтвердившего ее согласие, отправилась домой.

К вечеру надо было подготовиться. Чего там, у гостей, было, она не знала, в чужие сумки не заглядывала, но в свой погреб залезла и долго выбирала среди банок с соленьями такие, чтоб и огурчики, и помидорчики выглядели попривлекательней. Понравились эти «пальчики» Славе, вот и угостить. Рыбки прошлогодней вяленой достала, чтоб порезать, арбузов парочку выкатила с холодка, прочей снеди с собственного огорода – зелени всякой питательной, которую многие мужчины любят пучками в соль макать, ну и так далее. Чтоб стол показался побогаче, пол-литровую банку черной икры с ледника принесла, проверила, не испортилась ли – это еще с ранней весны, когда мужики осетров потрошили, чтоб рыбнадзор не успел, а потом бабам соседским по дешевке продавали. Словом, было чем угостить. Да они и сами обещали и на добрую ушицу наловить, и на жаренье. Дуся говорила уже Славе, у кого можно лодку за денежки взять да на быстрину выйти, там и большая рыба попадалась. Наверное, так и сделали… Времени уже четвертый час, а рыбаков не видно, возможно, далеко забрались либо с уловом не торопятся. Вчера-то Слава с хорошей рыбой вернулся – тут тебе и лещи, и судачки, и парочка чебаков – совсем уже больших лещей. А сегодня вроде собирались и стерлядочкой заняться – вот тебе и уха царская. Если повезет, конечно, местные-то знают заветные места, да только вряд ли с приезжими поделятся. Хотя, кто их знает, там видно будет…

Они появились, наконец, после четырех, нагруженные разнообразной рыбой по самые плечи: все больше судаки и лещи, ну и с десяток «сопливых ершей» – в основу будущей ухи. Еще взяли пару неплохих стерлядей – это уж точно большая уха. Но о том, кто кого победил, речь не заходила. А Дуся все смотрела на них, улыбалась и ждала, чем спор наконец разрешится. Заметив ее заинтересованные взгляды, Турецкий ухмыльнулся и доложил, что конечно же проиграл вчистую.

– А чего ты хочешь, Дусенька? Я ж говорил, что дуриком против великого мастера попер, а когда это кончалось победой? Да я через десять минут уже понял, что не догоню, даже и пытаться не стоит. Зато удовольствия, скажу тебе, – он хитро зажмурился, – получил по самую макушку. Все-таки вода – великая вещь, счастливые вы тут, в таком раю живете! А курточка твоя – просто спасенье. Не знаю как и благодарить.

Хотела ему ответить Дуся, но промолчала, лишь покачала головой, заметив Славин совсем невеселый взгляд. Уж он-то, видно, понимал ее, и про рай тоже знал хорошо.

Пообедали они разогретой вчерашней ухой и жареной рыбой. Ушица за сутки настоялась, а под рюмочку – так и вовсе сплошное объедение. А потом отправились по своим койкам. Турецкий быстро захрапел – он обветрился, надышался, похоже, перебрал кислорода. А вот Грязнов пошел к себе и растянулся, поманив рукой Дусю.

– Сядь рядышком, посиди со мной, а?.. Ну, расскажи, чего делала, где была?

И Дуся стала рассказывать о посещении Зины, о твердом обещании той заглянуть вечерком, часам к восьми, когда жара спадет. А потом как-то само собой коснулась и разговора с Катей Нефедовой, соседкой через один дом. Дусю мучил один вопрос: почему следствию было наплевать на то, что думают местные жители? Уж кому, как не местным, и знать-то своего соседа, которого обвиняют нынче во всех смертных грехах. А вот Катя плачет и твердит, что ни в чем Антон ее не виноват. Прямо беспредел какой-то творится! И ведь не день, не месяц, а целый год тянется следствие, а человек – в тюрьме. И никому до него нет дела…

Грязнов внимательно выслушал, пообещал позвонить в Астрахань генералу Привалову и попросить того взять дело под личный контроль, мол, этого вполне будет достаточно, потом покивал как-то странно и обнял рукой Дусину талию. Притянул ее к себе и начал целовать склонившееся к нему раскрасневшееся лицо – губы, щеки, глаза, лоб, а когда его губы переместились к ней на шею, она не выдержала и со сдавленным всхлипом рухнула на него, уже ничего не слыша. Теперь она и сама старалась изо всех сил, боясь в миг просветления только одного: чтоб дружок Славин не проснулся нечаянно и не застал ее в таком положении. Отчего-то ей было стыдно, если он увидит. А вот Славы она совершенно не стеснялась, и, кабы не гость, храпевший на веранде, не удержалась бы и поскидала бы с себя всю одежду, как вчера днем. Ох, какое ж то было наслаждение! И Слава такой нежный, проснулся и так взглянул, так обнял, что сердце у нее зашлось…

Он и сейчас был нежным, но и осторожным – целовал, гладил, будто молча призывал ее потерпеть еще немного, дождаться ночи, и уж тогда ничем себя не сдерживать и ни в чем не отказывать. Голова кружилась, каждое движение Славиной ладони по ее телу томительно отдавалось у нее в животе, и грядущая ночь казалась ей отдаленной и недостижимой…

Последнее, о чем подумала: надо бы ключ от двери в эту комнату поискать, был ведь где-то. Это чтоб ночью закрыть дверь и никому не отворять до самого рассвета, до подъема на очередную рыбалку, если у них к утру сил достанет. Почему-то ей казалось, что и Зине после долгих душевных ее страданий должен обязательно понравиться веселый Саня – даже просто как сердечная отдушина. Ну а понравится, так и ждать нечего и нечего стесняться – все в доме свои, никто не осудит. Сама Дуся даже и не собиралась стесняться – на то она и ночь…

Вечерок, как заметил повеселевший, и не без причины, Саня, у них удался. Смех катался по дому безостановочно. Чего только не рассказывали мужчины, какие случаи из недавней своей жизни не вспоминали. Может, тогда это было и не смешно, а, скорее, горько, но теперь, по прошествии времени, любая мелочь веселила, особенно еще и потому, что рассказчики – что один, что другой – умели подать так, что у женщин животы разболелись от беспрерывного смеха.

После долгого воздержания Зина как-то довольно быстро захмелела. Не пьяная, нет, но ее смешно покачивало из стороны в сторону, и кончилось тем, что она чуть не свалилась со стула, хорошо, что в последний момент Саня успел подхватить ее, а она хохотала.

Дуся с удовольствием замечала, что Славин дружок полностью переключил свое внимание на подругу и усиленно ухаживал за ней, а Зина просто сверкала от удовольствия и не расставалась с подаренным ей зонтиком, и лицо ее было очень красивым, поневоле залюбуешься. Саня и любовался откровенно, подмигивая то Славе, а то Дусе. И это было тоже смешно. Конечно, ни о каком уходе Зины домой уже и речи не могло идти. Она парочку раз просто повисла у Сани на груди, обхватив его шею руками. Пробовала целоваться, но губы только чмокали, и она без удержу хохотала. Знать, отпустила ее боль окончательно, и чего теперь страдать по утерянному навсегда? Да пошло оно все!.. Жить уж мало остается, бабий век-то короток, полсотни стукнет – и, считай, старость на дворе, где ж там новую радость-то искать?

Попытались еще чего-то вкусного поесть, но уже в горло не лезло, и Дуся решила кое-что скоропортящееся убрать в холодильник и на ледник, в погреб, жалко же. Она принялась было уносить, но Слава поднялся и стал ей помогать, а Турецкий, у которого на руках и на коленях вальяжно развалилась счастливая и улыбающаяся Зинка, пытавшаяся полностью открыть глаза, посмотрел-посмотрел да и поднялся вместе с женщиной, держа ее на руках.

– Ну, что? – торжественно вопросил он. – По-моему, мадам полностью готова к совершению дальнейших великих подвигов! При моем активном, разумеется, участии. Что скажете, друзья мои?

– А ты спроси у нее самой, – посоветовал Грязнов, ухмыляясь.

– Не могу, я в полном замешательстве, что делать с этим бренным телом? Нет, вообще-то, оно еще живое, дышит и даже, кажется, осторожно хихикает… – Он сделал вид, что прислушался и потом кивнул: – Точно, слышу тихий такой, русалочий смех. Ах, проказница!

– Да унеси ты ее к себе, и… отдыхайте. Поздно уже. Вы ж и поспать не успеете. – Дуся весело махнула рукой.

– И то верно, Саня, – подтвердил Слава. – Нельзя допускать, чтобы женщина так долго страдала от одиночества. Ты просто обязан хорошо утешить ее. Я прав, Дусенька? – Он проникновенно посмотрел ей в глаза. – А что поговорить по поводу ее… ну, трудностей мы не успели, так время ж у нас еще есть. Можно и завтра с утра либо вечерком, никто нас не торопит, не гонит, верно? Ты ж не прогоняешь?

– Какой разговор? По мне, Славушка, так живи, сколько душе угодно, я только рада буду. – Помолчала и тихо добавила: – И счастлива.

– Э-э, ребятки, – Турецкий покачал головой, – да у вас тут, гляжу, серьезно. Так мы пошли? Пошли, Зин? – обратился он к своей якобы безвольной ноше, но та ответила почти трезвым голосом:

– А чего еще нам надо? Разве танцевать больше не будем?

Все расхохотались, а она сделала вид, что захотела обидеться, но быстро передумала и заговорила чуть заплетающимся языком, из чего напрашивался вывод, что она на самом деле не так уж и пьяна, как представляется:

– И ничего смешного не вижу. Не будем, значит, и не будем, тогда сменим пластинку на… – Она повернула голову к Турецкому и спросила: – Слушай, кавалер шикарный, ты о чем думаешь, когда у тебя молодая и красивая девушка на руках… валяется?

Турецкий едва не уронил ее на пол, так стал смеяться.

– Я, Зинка, как тот несчастный солдатик, который при виде кучи битого кирпича все равно думает только о бабе!

– Ну, так и не тяни, – рассудительно заявила она, вызвав новый приступ хохота.

Ну, парочка! Грязнов кулаком вытирал слезы на глазах, а Турецкий продолжал стоять, держа Зину на руках, словно не зная, что с ней делать.

– Растерялся, Саня? – поддразнил Грязнов. – Так тебе и надо, не все коту масленица. Тебе ж сказано: не тяни кота за хвост. У тебя что, на веранде больше места своего нет?

– Место есть, – задумчиво ответил он. – Но я еще не решил…

– Чего ты не решил?

– Каким способом…

Грязнов икнул и подавился, повиснув на Дусе, а та, изнемогая от хохота, колотила его по спине кулачками и не давала рухнуть на пол, как Слава ни пытался.

Наконец, Турецкий унес Зину на веранду, они там о чем-то весело побубнили, пощебетали совсем не пьяными голосами и погасили свет. А Дуся, помогла Славе дойти до тазика на кухне и слила ему на руки. Он умылся, пофыркал, вытерся поданным полотенцем и обнял женщину.

– А пойдем-ка и мы? Знаешь, чего я больше всего ожидал весь вечер?

– Скажи, – тихо произнесла она.

– Вот этой минуты, – шепотом произнес он из губ в губы…

Конечно же, утро наступило очень скоро, и – никакого похмелья. Даже удивительно. Грязнов удивленно посмотрел на сиявшую от счастья Дусю, а она, поняв смысл незаданного вопроса, ответила:

– Пища здоровая, милый мой генерал. Никаких канцерогенов. Да и выпили-то – так, для удовольствия. И Зинка, я тебе скажу, не была пьяной, я думаю, она просто чувствовала себя не очень ловко с новым человеком, который ей, несомненно, понравился, я видела, ну, и просто немного притворилась. Мол, ты сам решай, а я ничего не вижу и не слышу. А потом: «Ах! Что это со мной?» Но, как говорится, поезд уже пошел, и остается ей теперь только одно – ехать и качаться, качаться и ехать.

– А ты – психолог, – с удовольствием констатировал Грязнов. – Смотри-ка, не ожидал такой твоей реакции.

– Да чего уж тут тайного? Все мы, бабы, одинаковые, все о счастье мечтаем – не навсегда, так хоть на время… которого у нас все меньше и меньше.

– Ну, ты еще очень молодо выглядишь, молодчина, крепкая, сильная… А волосы – просто чудо, ни единой сединки. Подкрашиваешь, поди? – он подмигнул ей.

– Да ни в жизнь! Я – натуральная.

– Это я уже успел заметить, – хмыкнул Грязнов и вздохнул. – Эх, Дусенька, тебе бы… да-а…

– Чего? – спросила осторожно она, не дождавшись окончания фразы.

– У-у-ух! – с удовольствием протянул Грязнов и покачал головой.

Так и не дождалась.

А другая пара все не появлялась. Грязнов забеспокоился, попросил Дусю осторожно заглянуть на веранду. Она пошла, попыталась слегка приоткрыть дверь, но та скрипнула, и Дуся увидела сидящих за столом на веранде друг напротив друга Турецкого и Зинку. И они были одеты и мирно беседовали. Но так тихо, словно боялись разбудить спящих в доме.

– Вы это чего? – удивилась Дуся. – Сидят, как мышки… Слав, да они давно не спят, иди сюда, посмотри! Вы чем занимались-то, друзья мои?

Вышел и Грязнов, руками развел: всего мог ожидать, но только не такой идиллической картинки.

– А вы за нас не беспокойтесь, – мягко объяснился Турецкий. – Мы ведь почти все успели, да, Зин?

– Конечно, – подтвердила она, улыбаясь, и многозначительно добавила: – но только далеко не все, Саня. Лично у меня в запасе еще много осталось. На будущее… Ладно, шутки в сторону. А я, Дусь, рассказываю вот Сане про наши беды… Ну, про Катюху там, про доктора моего… Вообще, про весь наш беспредел. Он попросил, я и рассказываю. Ах, если бы помог кто, – вздохнула она. – Только никому, я чувствую, это не нужно. На краю пропасти живем, и никто руку протянуть не желает.

– Ну, насчет пропасти это ты, Зинуля, зря. – Турецкий нахмурился. – А вообще, скажу тебе, Славка, ты бы напряг немножко своего дружка Привалова. А то ведь люди уже уверены, что никакой правды не существует.

– Напрячь – это можно, – озабоченно ответил Грязнов, – знать бы куда… Ладно, девочки, поговорим попозже. Мы ж никуда не бежим. Давайте сядем нынче да всерьез обсудим, что тут у вас было и куда кривая вывозит ваших правоохранителей. А пока пойдем и чего-нибудь перекусим. Не знаю, как вы, а мы с Дусенькой хотим жрать, как из пушки.

– Это, примерно, как же? – Турецкий наклонился в Зине и подмигнул. – Не знаешь? – Та, улыбнувшись, отрицательно покачала головой. – Вот и я мучаюсь в догадках, – заключил он. – Но прислушаться к Славкиному совету, думаю, стоит, ты что думаешь по этому поводу?

– Да уж пора на работу бы…

– Успеешь, – решительно заявила Дуся. – Никто к тебе в такую рань не заявится. Прошу всех к столу!..

А за столом все будто забыли о вчерашнем веселье, и разговор теперь шел только о событиях прошлого года. Женщины тараторили, торопясь и перебивая друг дружку, а Грязнов с Турецким, который сидел с насупленным видом, только слушали. И Дуся видела, что слушают они оба внимательно, не формально, лишь бы отделаться. Иногда переглядывались и покачивали головами, так, будто многое им было давно уже известно. Но откуда?

Ей бы и в голову не пришла мысль о том, что все беды и мытарства, которые разворачивались в этой забытой Богом станице, были типичными для огромной и безалаберной в отношении законности страны. И похожие ситуации складывались настолько часто, что их можно было назвать типичными. Но в каждом доме – свое горе, и сколько бы жильцам этих домов ни повторяли, что так везде, кому от этого легче? Да никому, только привыкают люди к горю и перестают верить в справедливость, либо, как в этом конкретном случае, начинают мстить нерадивым законникам. И как их после этого осуждать? Вон ведь фильм «Ворошиловский стрелок» вызвал у зрителей весьма определенного рода чувства. А по сути, вот тебе и главный тезис: правды ждать не от кого, поэтому сам берись за оружие. И ведь все, до последнего зрителя, сочувствовали именно старику, отомстившему за внучку, а не представителям закона. Все наоборот у нас получается… Устанавливай справедливость путем прямого нарушения закона. Так какая же она после этого справедливость? А конкретный вопрос прост: кто-то ж однажды должен сделать свой решительный шаг? Или уже перевелись на Руси честные мужики?..

Почти, можно сказать, пламенная речь Турецкого на эту тему вызвала понимание и сочувствие у женщин. Мрачный Грязнов только кивал, он тоже разделял Санину точку зрения. Ну и что толку? Похоже, такие вопросы теперь решаются не путем давления снизу, а лишь по получении строгого указания сверху. Если среднее звено все это не угробит на корню. Да к тому же известно, что проклятия и радостные гимны, как написал еще девять веков назад великий Омар Хайям, не долетают к синей вышине…

Ну и какая теперь рыбалка в таком настроении? Грязнов решил пропустить один день, чем несказанно обрадовал Дусю, а Турецкий, охотно согласившись с другом, отправился провожать Зину, чтобы поговорить еще и по дороге. Он, как быстро сообразила Дуся, имел желание встретиться с Зиной снова. И когда они вышли, Дуся пошепталась со Славушкой, и они решили всячески способствовать их следующей встрече. Зина после проведенной ночи, похоже, чувствовала себя прекрасно, явно была в приподнятом настроении, в отличной форме и плевать хотела на то, что станут обсуждать соседки. Вообще, она повела себя решительно и даже чуть вызывающе. Вот уж действительно: пусть хоть и час, да мой! Да что и говорить-то по поводу того, как заметно расцветала женщина, чуть было не забывшая о том, что она еще молода и красива? И ведь случилось так, что именно Саня Турецкий довольно решительно ей об этом напомнил, иначе, в самом деле, с чего бы это она вдруг так похорошела? И за одну только ночь, надо же! Короче, пускай думает тот, кому это непонятно.

А уж о Дусе, немедленно упавшей в объятья Грязнова, и рассуждать было нечего: у нее и у самой наблюдалась та же картина и с тем же душевным состоянием, правда, перемежаемым минутными вспышками непонятного смятения. А сильная страсть, безудержное желание любви и полнейшее смятение чувств – явления, в сущности, одного порядка…