Читать книгу После России - Фёдор Крашенинников - Страница 9

Входя в зал заседаний правительства, Трепаков привычно выпрямил спину и придал лицу усталое выражение, с которым он обычно представал перед коллегами по кабинету. После отставки министра здравоохранения Петермана Роман Геннадьевич единственный представлял клан бывшего премьера Титаренко, почти вытесненный с уральской политической сцены. Это заметно осложняло его существование, но придавало сил для борьбы. Трепаков надеялся, что рано или поздно он перестанет быть последним из могикан, а ненавистные реджеповские ставленники будут повержены – в конце концов были еще верные депутаты парламента. Но больше всего ориентированный на Казахстан клан бывшего премьера надеялся на казахский экспедиционный корпус, находившийся на Урале. Проклятый Узбек не проявлял признаков активности, и были основания полагать, что в критической ситуации удастся произвести тихий переворот руками казахов. Если, конечно, на Астану не надавят откуда-то еще.

Несколько минут езды с мигалкой по городским улицам Трепаков посвятил общению по коммуникатору и хаотичному переключению каналов. Официальные ресурсы сонно рапортовали о новых столкновениях с партизанами в Африке, по Всемирному Уральскому вещанию выступали профессор Киевского университета Мыкола Покобатько и вездесущий Михаил Жабреев. Они обсуждали принципиальный вопрос о происхождении российской имперской государственности и её коренном отличии от присущей славянам и финно-уграм тяги к демократии и свободе. Жабреева он отлично помнил по старым временам, лично вывел в люди и долгое время считал своим человеком – и, как понял недавно, просчитался.

Войдя в зал заседаний, Роман Геннадьевич сел на привычное место и из своего личного коммуникатора залез на полуподпольный ресурс «Слуховое окно». Говорили, что его контролирует госсекретарь Водянкин. Только этим и можно было объяснить безусловную осведомлённость этого «Окна» и возмутительную для военного времени безнаказанность.

Новости были самого неприятного свойства. Во-первых, Пермь не пала, а была без боя занята московскими соединениями под руководством, как было написано, «командующего Первой Ударной армией генерала Леонида Дробакова». В городе вспыхнул мятеж, так что защищать его даже и не пытались. Наоборот, встречали пироговцев колокольным звоном и караваями.

Про Дробакова Роман Геннадьевич что-то слышал, но сейчас было не до воспоминаний, поэтому он просто ткнул по гиперссылке и продолжил чтение новостей. Сообщалось, что спешно собралось уральское правительство, что министр внутренних дел Ряшкин был остановлен на южном выезде из Екатеринбурга, как намекали, при попытке к бегству. Это сообщение более других заинтересовало Трепакова – ведь связаться с главным полицейским Урала никак не удавалось. Однако разъяснений по этому поводу пока не было, что ещё более настораживало. Последняя новость сообщала, что президенту Конфедерации финно-угорских народов удалось вырваться из Перми с отрядом коммандос, в настоящее время он встречается с Полухиным и вскоре вылетает в Хельсинки.

Вопреки новостям заседание правительства все еще не началось. Министры сидели на своих местах, но ни премьера, ни госсекретаря в зале не было, как не было министра внутренних дел и генерала Старцева.

Паузой воспользовался министр уральской культуры Кубарцев, щедро делившийся с коллегами захлестнувшим его пессимизмом:

– Да всё понятно, сдали нас как стеклотару, суки драные! Нужны мы им сто лет! Они сматывают удочки, а нам пальчиком грозят, мол, боритесь до последнего! Да нас на фонарях тут развесят, как Юркевича! Будем болтаться! На ветру! Пока не поздно, надо объявить эвакуацию! В первую очередь чиновников правительства, служащих… – Красный, взлохмаченный, министр восклицал пронзительным фальцетом, бегающими глазками оглядывая невольных своих слушателей. – Ведь я правильно всё говорю? Ведь вы сами сейчас об этом думаете, да? Так и давайте! Давайте не будем тут геройствовать! Рахим Сабитович, хоть вы скажите!

Как и прочие, Кубарцев до Кризиса успел поработать на Федерацию, и в глазах сторонников восстания он, несомненно, был предателем. Его деятельность на посту министра культуры создала ему еще более негативную репутацию в глазах пророссийской общественности: он слишком рьяно избавлялся от «культурного влияния проклятого прошлого» и часто перегибал палку: было на его совести и сожжение «вредных» книг, и разгром музеев, и еще много чего. Постоянно появлялись письма деятелей культуры президенту и премьеру с просьбами обуздать ретивого борца за новую культуру, одно из них подписала даже недавняя нобелевская лауреатка, неугомонная Кузнецова.

Министр транспорта, сидящий на своём обычном месте, поднял растерянный взгляд и затравленно обернулся. Остальные члены правительства сидели с отрешёнными лицами, явно тяготясь происходящим.

– Поймите, всё кончено, всё пропало! Надо драпать, драпать надо, в Бухару, к Реджепову, там тепло. Или уж лучше в Афганистан? Там тихо, спокойно, горнолыжные курорты.

Трепаков хмыкнул. Последняя поездка Кубарцева в Афганистан обернулась скандалом – на «Слуховом окне» и ещё кое-где публиковались записи сочных порносцен с участием самого Кубарцева и его протеже, звезды уральской эстрады Ульяна Коробейникова, в интерьерах президентского номера отеля «Bagram Hilton Resort&SPA». Похоже, про афганский поход министра культуры вспомнил не только он: в разных концах зала заседаний раздались смешки.

Кубарцев умолк на полуслове и, махнув рукой, сел на свое место. Повисла неловкая пауза.

– Сегодня у него будет счастливая возможность рассказать о своем желания драпать в Бухару лично Реджепову! – шёпотом заметил сидящий рядом с Трепаковым министр иностранных дел Касимов. В нескольких словах он сообщил новости: премьер-министр Овчинников и госсекретарь Водянкин у президента, слушают беглого финно-угорского президента.

– Значит, Узбек приехал? Какой смелый. Не испугался. – Трепаков сделал равнодушное лицо и углубился в изучение ленты новостей. Активизацию Реджепова нельзя было причислить к хорошим новостям, особенно на фоне странного исчезновения Ряшкина – тот не ответил ни на один вызов. Чтобы отвлечься, Роман Геннадьевич стал изучать досье новоявленного командарма Дробакова. Выданные по запросу биографии не содержали ничего интересного – привычная нелепая карьера выскочки в смутное время. До Кризиса Дробаков служил в Российской армии. И вроде его часть пыталась сопротивляться голландцам, которые приехали распустить военных по домам. Один из голландцев погиб, в честь него потом назвали площадь в Москве и улицы во многих городах. Дробакова и его товарищей судили, они тихо сидели в тюрьмах, пока их зачем-то не амнистировал Юркевич. Чем занимался Дробаков потом, никто не знал. Но сразу после пироговского путча он всплыл и сделал головокружительную карьеру – «Бонапарт новой русской армии», по выражению одного популярного индийского комментатора.

Высокие двери, украшенные гербом, раскрылись, и в зал вошли Полухин, Овчинников и Водянкин. Водянкин сел рядом с премьером и положил перед президентом планшет. Прикрыв микрофон, что-то прошептал на ухо кивающему Полухину. «Господи, что происходит-то? – подумал Трепаков, разглядывая своего врага. – Он что, теперь главный?»

Роман Геннадьевич невзлюбил Водянкина с начала его восхождения. Трепаков изначально был из другого клана, из первой волны республиканской элиты, помнил, как всё начиналось, и упорно пытался делать вид, что всё осталось по-прежнему и при любом раскладе он имеет право на особое отношение к себе хотя бы с учётом прошлым заслуг. Между тем возвышение Овчинникова, марионетки вездесущего Реджепова, рано или поздно должно было вывести из игры старую гвардию, и активность Водянкина сводилась в том числе и к этому. Регулярно стали появляться публикации о российском прошлом ведущих деятелей республики – все это, конечно, и так знали, но педалирование неприятных тем вносило в общество ненужную тревожность.

Имелись и более прозаические причины для ненависти. Около года назад Роман Геннадьевич ощутил пристальное внимание к своему незаметному, но доходному бизнесу по отмывке денег. Наведя справки, он узнал имя любопытствующего: Водянкин. В свою очередь, он тоже занялся изысканиями и собрал внушительный архив.

Нескладный, длинный, с тонкой шеей и плоским лицом, Павел Водянкин всем был обязан Овчинникову, патрону и благодетелю. Говорят, он работал на премьера еще до Кризиса, когда тот делал карьеру в крупной корпорации, а с возвышением патрона стал госсекретарём, отвечая за широкий круг вопросов от взаимодействия ветвей чиновничьего аппарата до идеологии. Как Овчинников мог продвинуть своего человека на пост, контролируемый президентом, Трепаков не знал, но подозревал, что и тут не обошлось без Реджепова.

Полухин тем временем церемонно откашлялся и оглядел собравшихся:

– Господа, начну с плохого. Фактически нами предотвращён военный переворот. Да-да, именно так. Армейские путчисты и диверсанты из Москвы готовили мятеж. Нам должно быть стыдно, что в нашей армии свили себе гнездо изменники и преступники. Выводы из этого еще только предстоит сделать. Вечером, во время банкета, террористы планировали теракт в «Порто-Франко» – там пытались установить распылитель токсинов. Они собирались ликвидировать всех нас, господа. Это стало бы сигналом для выступления предателей в армии. Короче говоря, мы были на грани краха республики, господа!

Зал выдохнул. Сообщенные Полухиным новости были неожиданны для всех, кроме Водянкина, Овчинникова и Жихова.

– Директор КОКУРа, которого я смело назову нашим спасителем, лучше обрисует ситуацию. – Полухин обменялся взглядом с сидящим в конце зала Жиховым: – Пожалуйста, Дмитрий Никитич, пожалуйста!

– Я, если можно, с места… – низкорослый толстяк Жихов всегда избегал трибун, как и всякой публичности. Присутствующие дружно обернулись в его сторону. Жихов явно был доволен произведенным эффектом.

– Значит, докладываю. Террористы арестованы, их вина надежно доказана уликами. Токсины украдены со склада предателями, инструкции московские. Путчисты в генштабе и военном ведомстве нейтрализованы. К сожалению, убит наш общий друг, верный патриот республики, генерал Старцев. Погиб на посту, до последнего сопротивляясь предателям. К счастью, его убийц поймали буквально за руку. Мы произвели ряд арестов и будем их продолжать. Ради сохранения республики, вы, надеюсь, понимаете… Так что, господа, бдительность и еще раз бдительность! И спокойствие. Ситуация под контролем, с казахским командованием у нас полное взаимопонимание. Московские орды не имеют никаких шансов дойти до нас – вот что я должен вам сказать, но детали сообщать не уполномочен. – Жихов замолчал.

– Есть предложение ввести военное положение с сегодняшнего вечера, сразу после завершения торжественного ужина. Надеюсь, все понимают, что мы должны подавать пример спокойствия, не отменять важные политические мероприятия, не сеять панику среди населения! – Полухин переглянулся с Овчинниковым и подписал лежащий перед ним документ.

«Как складно поют! Как по писаному! И путч у нас! И с казахами полное взаимопонимание! И всё разом! И этот мудак Старцев так кстати пал смертью храбрых! Вот бы посмотреть на героическую гибель старого дуралея! А самое главное, у них уже и указ готов! Отлично. А я и не знал. Министр юстиции! Приехали!» – констатировал Трепаков про себя.

Как бы ни сложилась судьба республики, свое будущее он видел вполне ясно: надо убираться, срочно и подальше. Пока не началось. Пока Водянкин и компания под шумок не прибрали окончательно всё к рукам. Хотя, похоже, уже прибрали.

– Кроме того, предлагается немедленно создать Временный совет обороны республики и передать ему полномочия правительства до окончания кризиса! – Полухин снова переглянулся с Овчинниковым и Водянкиным, после чего, не ставя вопрос на голосование, подписал новую бумагу.

«Ну, всё. Это конец. Конец! – Трепаков протер лоб платком. – Что ж, все карты биты, Реджепов выиграл и это сражение, и эту войну».

Между тем спектакль продолжался. В полной тишине на трибуну вышел Павел Водянкин.

– Господа, президент и председатель правительства уполномочили меня кратко изложить ситуацию на этот час. Итак, столица Конфедерации финно-угорских народов город Пермь захвачена мятежниками. Увы, но и там московским спецслужбам удалось найти негодяев, изменивших присяге. Таким образом, на этот час Пирогов и компания разгромили систему Рижских соглашений на территориях Русской Республики, Поволжской Федерации и Европейской части Конфедерации. И конечно, в Москве. Господин Юван Ранти, президент КФУН, сложил с себя полномочия, о чём намерен доложить Постоянному исполкому съезда финно-угорских народов в Хельсинки. Правительство Казахстана от имени Евразийского Содружества заявило, что любое посягательство на суверенитет Татарстана и Башкортостана будет воспринято как нападение на Казахстан и Содружество. По нашим сведениям, мятежники воздержатся от каких-либо действий против стран – членов Содружества, и главное направление наступления для них – мы. Возможно, они откажутся от своих планов, когда поймут, что переворот не удался. Но данные противоречивы, возможно, они рассчитывают на что-то другое. В любом случае, никакого «пояса безопасности» между нами и мятежниками больше нет. Столкновение неизбежно рано или поздно. И я имею точные сведения, что все произойдёт в ближайшее время. – Водянкин выразительно посмотрел на Касимова, тот сидел с невозмутимым лицом. – Китайцы будут сохранять нейтралитет, им не до нас, у них выборы в парламент и проблемы в Африке. По поручению президента республики наш посол в Пекине прямо задал вопрос официальным представителям Китая. Кроме того, и это вы тоже знаете, у Пирогова есть сторонники в Пекине, и если китайцы в таких условиях сохранят нейтралитет, это уже будет большое дело. Американцы готовы помочь деньгами и влиянием, но не вооружёнными силами. Госпожа Фернандес, как вы знаете, сторонница невмешательства. Значит, американцев ждать не стоит, как и японцев. Те могут вмешаться, только если пироговцы дойдут до Владивостока и возникнет угроза Курилам и Сахалину, но это маловероятно. Да и нам, как вы понимаете, это не очень подходит. – Он мрачно хмыкнул и снова оглядел зал.