Читать книгу От залива Креста до Иультина. Записки полярного геолога - Г. А. Кремчуков - Страница 2

Написать биографический очерк о любимом дедушке оказалось не самой простой задачей. Ядро (если так можно сказать) его образа, бережно хранимого памятью, складывается из уютных, теплых воспоминаний детства, в которых его ласковые, но сильные руки поддерживали меня в первых играх, дарили подарки, его мягкий голос рассказывал сказки и истории из своей жизни, смех и шутки, теплые, обволакивающие объятия. Мне повезло, дед был со мной довольно долго. Он ушел, когда мне было 22, на дворе был 1994 год, пьянивший молодую голову смелыми мечтами и казавшимися бесконечными возможностями новой России. Я видел деда восхищенными глазами ребенка, сомневающимся взором подростка и просто любящим взглядом взрослого человека.

Дед очень много рассказывал. Всегда. О разном, интересном. Но центральной темой всех его повествований, несмотря на его богатую событиями, испытаниями и открытиями жизнь геолога, оставался короткий, но яркий период его работы на Чукотке в 30-х годах ХХ века. Некоторые из рассказанных мне еще в раннем детстве историй буквально отпечатались в моем создании, как важнейшая часть семейной ДНК. Истории про пропавший самолет, про чукчей-проводников, про вороватых белых медведей и т. д. я слышал много раз, пройдя путь от восторга через сомнения к безусловному принятию как исторических фактов, очень значимых для меня и всех моих близких. Я видел и осознавал мощную дедову харизму, замешанную на гремучей смеси мягкости и авторитарности, деревенской простоты и широкой эрудиции, доступности и авторитетности. Сейчас я понимаю, что эта харизма строилась долгие годы, дополняясь элементами, приобретенными в разных жизненных ситуациях, в общении с разными людьми, в борьбе с различным вызовами, которые бросала ему судьба.

Я всегда довольно подробно знал основные вехи его биографии. И тем не менее, он всегда оставался, прежде всего, любимым дедушкой, уютным, домашним, в клетчатой байковой рубашке и всклокоченным вихрем седых волос на голове. Поэтому, конечно, мой взгляд на его биографию, описанную ниже, будет немного субъективным, очень личным, но все же основанным строго на документально подтвержденных фактах.

Георгий Алексеевич Кремчуков родился 30 марта (по старому стилю) 1908 года в деревне Плетниковка Ямской волости Вяземского уезда Смоленской губернии. Его родителями были крестьяне Алексей Васильевич и Анна Ивановна. Алексей Васильевич в 14 лет потерял отца, и на плечи подростка, единственного мужчины в семье, легло тяжелое бремя ответственности за мать и сестер. В 20 лет он женился на 16-летней Анне, старшей дочери уважаемого в деревне крестьянина Ивана Сизова, отставного фельдфебеля Копорского 4-го пехотного полка, участника русско-турецкой войны 1877—1878 года. Дед был четвертым ребенком в семье, а всего Алексей и Анна произвели на свет шестерых детей, пятеро из которых выжили в тяжелые годы начала прошлого века и дожили до взрослого возраста.

Деревня Плетниковка находилась совсем рядом с городской чертой Вязьмы, сразу за околицей, поэтому её жизнь всегда была тесно связана с городом. Издавна крестьяне Плетниковки зарабатывали на хлеб не только, а, может быть, и не столько сельским хозяйством, сколько различными «отхожими» промыслами в соседнем уездном городе, который тогда славился богатством и знаменитыми купеческими фамилиями. Мужчины, как правило, занимались пассажирским извозом, а женщины трудились на многочисленных (их было более 30) льночесальных предприятиях Вязьмы.

В отрывочных записях о детстве, которые посчастливилось найти в бумагах Георгия Алексеевича, он писал следующее:

«В годы мировой войны 1914—1918 гг., когда мне шел восьмой год, я начал трудиться подпаском. Затем вместе с братом Сергеем зарабатывал копейки на побегушках и уборке костры после трепания и чесания льна в льночесальных предприятиях. С гордостью я приносил в дом заработанные медяки, которые были не лишними в нашей большой семье.

Нас, четверых братьев Николая, Сергея, меня и Ивана и двух сестер Евдокию и Ольгу, окружала глубочайшая родительская забота. Бабушка Мария знакомила нас со всеми известными ей сказками и добивалась запоминания молитв, которые должно читать перед сном. Дед Иван и отец приучали к труду, а мама, несмотря на большую занятость домашними делами, ухаживала за нами, приучала к порядку и следила за всеми, кто учился в школе. Все наши попытки выходить на улицу для игр с мальчишками, не выполнив уроки, мама пресекала. Она приучала нас к дисциплине, обязательности и уважению к старшим, внушала доброту, послушание, примерное поведение вне дома.

Наша семья была религиозной. Вместе с родителями мы посещали почти все церковные службы, строго соблюдали посты.

Среди деревенских мальчишек была большая дружба и взаимопомощь. Вся окружающая деревню местность была нашим владением. Мы знали ее всесторонне, так как в различных играх, обычно, военного характера мы исходили и излазили все овраги и овражки, песчаные карьеры, берега реки Вязьмы и ее маленьких притоков, изобиловавших рыбой и раками. Рыбная ловля на удочку и ловля раков руками или ловушкой были нашим любимым занятием. Удачная ловля окуней, плотвы, пескарей, раков расширяла домашний рацион в голодные годы гражданской войны.

С определенным чувством боязни мы уходили в дальние от деревни места реки Вязьмы на ловлю раков. Проводилась она с наступлением темноты, когда раки вылезали из своих нор на кормежку. В неглубоких заросших прибрежных участках реки их поджидали наши ловушки с приманками. Руками мы обшаривали в воде коряги, корни кустарников и даже норы. Каждый раз мы возвращались домой с удачей, но нередко с покусанными клешнями рака руками.

Нас, мальчишек, особенно увлекало «ночное» – пастьба лошадей в ночное время на опушках ближайшего леса или на небольших полянах. Помню, как в одну из ночевок мы сидели у костра и весело балагурили. Стреноженные старые лошади (всех молодых лошадей мобилизовали в армию) паслись в балке, вблизи которой проходила сельская дорога. Не первый раз с нами был уважаемый нами дедушка Антип, который рассказывал нам забавные истории из жизни селян и вести с фронта бушевавшей войны.

В общем, детство мое было обычным. Все, что положено деревенскому мальчишке, я испытал сполна».

В 1916 году мальчика Гуру (так до глубокой старости деда звали братья, сестра и племянники) отвели учиться грамоте в церковно-приходскую школу при Христорождественской церкви в соседнем селе Ямская Слобода, располагавшемся напротив Плетниковки вдоль Старой Смоленской дороги. Однако долго учиться ему не пришлось – ситуация на фронтах Первой Мировой войны ухудшалась, отца отправили на строительство укреплений под Смоленском, старшего брата Николая забрали в школу связистов и отправили на фронт. Семье были нужны рабочие руки, и Гура вернулся на поля помогать матери, деду с бабкой, братьям и сестре.

Гражданская война принесла семье потери: в 1918 году умерла самая младшая сестра Оля, в мае 1919 года умер оказавший на Гуру большое влияние его дед Иван Антонович Сизов. Но ситуация постепенно улучшалась, пришло время возвращаться к учебе.

В 1928 году Георгий Алексеевич закончил девятилетнюю Вяземскую школу. С выпускного фото на нас смотрит серьезный молодой человек 20 лет, уверенный в себе и настроенный на большие свершения. После школы он продолжил обучение на Вяземских курсах подготовки в ВУЗ, параллельно с этим был избран членом сельсовета, состоял в финансово-налоговой, сельскохозяйственной и по благоустройству комиссиях. Семейная легенда гласит, что в 20-е годы дед собственноручно осуществил электрификацию всей родной деревни, однако документального подтверждения этого факта, к сожалению, нет.

Закончив курсы, молодой Георгий уехал в Москву продолжать образование. Там он смог поступить в 1-й МГУ (ныне МГУ им. М.В.Ломоносова) на геологическое отделение физико-математического факультета. Каким образом парень из довольно бедной смоленской деревни выбрал себе профессию геолога, остается для меня тайной, и теперь я очень сожалею, что никогда об этом не спрашивал деда.

17 апреля 1930 года по приказу ВСНХ СССР на базе геологического факультета Московской горной академии был создан Московский геологоразведочный институт (ныне – Российский государственный геологоразведочный университет имени Серго Орджоникидзе). Рекрутингом новых студентов МГРИ среди учащихся МГУ занимался в том числе будущий первый министр геологии и недр СССР, а тогда студент Петр Яковлевич Антропов. Впечатленный его рассказами о перспективах практической индустриальной геологии Георгий Алексеевич перевелся из МГУ в МГРИ с 1930/1931 учебного года. В дальнейшем его и П.Я.Антропова связывали долгие дружеские отношения. Эта дружба в дальнейшем несколько раз сыграла крайне важную роль в жизни деда; в 1938 году она спасла ему жизнь.

Г.А.Кремчуков – студент МГРИ, май 1930 г. (фото из семейного архива)

Жизнь студентов начала 1930-х годов не была простой прогулкой. Помимо интенсивных занятий (профессорами МГРИ в то время были ученые старой закалки, заслужившие признание еще до революции) надо было решать и многочисленные бытовые вопросы. В личном деле студента МГРИ Кремчукова Г. А. хранится его заявление с просьбой предоставить дополнительную стипендию в связи с невозможностью получения материальной помощи от семьи, испытывавшей материальные затруднения.

С первого же года учебы в МГРИ начинается активная «полевая» жизнь геолога Кремчукова, состоявшая из ежегодных экспедиций и партий:

– 1930 г. – разведка залежей горючих сланцев в рамках Уральской кобальтовой партии Института Геологии и Минералогии.

– 1931 г. – экспедиция по геологическому изучению и поискам полиметаллических и серно-колчеданных месторождений на Кольском полуострове.

– 1932 г. – экспедиция по изучению свинцово-цинковых месторождений на Северном Кавказе (Бурон, Лабогон, Цей).

– 1933—1934 гг. – экспедиции по изучению и перспективной оценке рудопроявлений кобальта на Урале и Кавказе (Дашкесан). В ходе этой экспедиции Георгий Алексеевич встретился и подружился с уже закончившим МГРИ Г.А.Крутовым, впоследствии доктором наук, профессором МГУ, который, в отличии от деда, выбрал академическую карьеру.

В 1934 году Кремчуков закончил МГРИ, на «отлично» защитив дипломную работу «Дашкесанский гранодиаритовый массив», научным руководителем которой был известный геолог и петрограф академик АН УССР В.И.Лучицкий. К этому времени Георгий Алексеевич уже год работал во Всероссийском институте минерального сырья (ныне – ФГБУ ВИМС им. Н.М.Федоровского), где вместе с Г.А.Крутовым занимался разработкой темы кобальтовых месторождений в Дашкесане Азербайджанской СССР. В 1935 году результатом их совместных изысканий стала написанная в соавторстве статья «Месторождения кобальта на Кавказе» (Труды ВИМС. 1935. Вып. 82).

Поздней осенью 1934 года произошла встреча, ставшая важнейшей в жизни деда. Холодным осенним днем он встретил в трамвае, который ехал в сторону общежития красивую молодую девушку, пытавшуюся согреть промерзшие руки. Дед отдал ей свои варежки и проводил до дома. Девушкой оказалась 21-летняя выпускница Московского Энергетического техникума Елена Борисовна Писаревская (вначале она поступала в Московскую консерваторию, но была «отсеяна» из-за «нэпмановского» происхождения – в 1920-е годы её отец владел популярным фотоателье в г. Орел). Бурный роман закончился заключением брака в 1935 году, который продлился без нескольких месяцев 60 лет.

Когда Юра Кремчуков и Лёля Писаревская сочетались браком в Фрунзенском ЗАГСе Москвы 13 мая 1935 года, уже было известно, что молодой муж через несколько дней отправляется в экспедицию, которая вошла в историю освоения Чукотского полуострова как Вторая Чукотская.

В течение первых десятилетий ХХ века геологи регулярно обнаруживали образцы пород, которые сформировали предположение о наличии на Чукотке богатых залежей оловянных руд. Важнейшей оказалась находка куска кварца с крупными кристаллами оловянного камня, сделанная геологом В. И. Серпуховым и его помощником Д. Ф. Байковым в 1934 году. Сам Серпухов так описывал это открытие: «В среднем течении реки Баранихи, правого притока р. Телекай, в 12 километрах от устья реки Баранихи, в делювиальной россыпи на склоне левобережного увала, встречены глыбы мятого кварца с касситеритом. Кристаллы касситерита крупные (до 2-х сантиметров). Анализ руды показал содержание олова 22,04 процента. Месторождение расположено в мощной зоне разломов, пересекающей Чукотский полуостров в широтном направлении». Предполагаемые места выхода залежей были названы «точками Серпухова»1. Его открытие вызвало необходимость формирования и отправки уже значительной геологической партии для тщательного исследования восточной части Чукотки. Сложность задачи заключалась еще и в том, что в то время еще не было подробных ни физических, ни геологических, ни тем более топографических карт полуострова.

Вторую Чукотскую экспедицию возглавил 31-летний начальник Горногеологического управления Главсевморпути Михаил Зяблов. 27-летний Георгий Кремчуков стал главным геологом и техноруком экспедиции. В её состав вошли также геодезист Сергей Культиасов (старший), геолог-разведчик Мамсур Бритаев (близкий друг Кремчукова со студенческой скамьи), геолог Дмитрий Иванович Килеев, геодезист Анатолий Теологов, топографы Асанов и Степанов, врач Добронравов. В начале июня 1935 года экспедиция, которая всего насчитывала 50 человек, была доставлена в залив Креста теплоходом «Кингисепп».

События экспедиционного сезона 1935—1936 годов подробно описаны в воспоминаниях моего деда, Г.А.Кремчукова, которые предваряет этот биографический очерк, поэтому повторять их смысла нет. Основной текст также иллюстрирован фотографиями из семейного архива, а также из отчета по результатам экспедиции, который хранится в Росгеолфонде.

Здесь стоит остановиться на любопытной семейной легенде, которую я слышал еще в раннем детстве. К моменту отъезда деда в экспедицию, его молодая жена была уже как три месяца беременна. 15 ноября 1935 года в родном Орле Елена Борисовна Кремчукова родила девочку, которую назвали Натой в честь популярной в 30-е годы актрисы грузинского происхождения Нато Вачнадзе. После этого знаменательного события новоявленному отцу на Чукотку была отправлена радиограмма соответствующего содержания. Поскольку на Чукотке в это время была в самом разгаре полярная ночь, было очень холодно, и полевые работы не велись, весь состав экспедиции занимался камеральной обработкой полученных в летний сезон материалов и сведений, в частности, составлением детальной карты местности. И вот, согласно этой легенде, коллеги Юры предложили увековечить рождение его дочери на этой карте, и небольшая гора между озером Якитики и горой Охристой получила название Пик Нюкой – Пик Наты Юрьевны Кремчуковой. И действительно на карте, составленной участниками Второй Чукотской экспедиции и хранящейся в архиве Российского геологического фонда, имеется такой объект. Возможно, это, конечно, исконное чукотское название горы, но очень приятно верить в эту романтичную легенду.

В сентябре 1936 года смена первого состава Второй Чукотской экспедиции завершилась, геологи вернулись в Москву. Дед впервые увидел свою дочь (мою маму), которой был уже почти год. Он и его коллеги Бритаев и Культиасов занялись подготовкой отчета об экспедиции, который был необходим для работы следующей смене, которая готовилась к полевому сезону 1937 года. Многостраничный отчет, хранящийся ныне в Российском геологическом фонде и доступный любому заинтересованному читателю, не только не получил традиционных в научной среде отзывов и мнений, но и был засекречен. Его авторы были лишены возможности подготовить на основе полученных сведений какие-либо статьи или доклады. В чём же было дело?

Встреча участников полярных геологических экспедиций с академиками А.П.Карпинским, В.А.Обручевым, А.Д.Архангельским и М.М.Титяевым (второй ряд), 1936 год. Г.А.Кремчуков – в третьем ряду третий справа (фото из личного архива Г.А.Кремчукова)

5 апреля 1937 года руководитель экспедиции Михаил Федорович Зяблов, молодой перспективный геолог, убежденный коммунист, был арестован НКВД. Для коллег он просто пропал, и о его печальной судьбе они узнали лишь 20 лет спустя. 11 января 1938 года Зяблов был расстрелян на полигоне в Коммунарке по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации. По некоторым данным, донос на руководителя написал молодой геолог Килеев, участник этой же смены экспедиции. О троцкизме Зяблова он пишет в своём дневнике в 1937 году. Две общие тетради дневника Килеева хранятся в фондах краеведческого музея в г. Эгвекинот. Супруга Килеева, продавшая эти дневники музею, хвасталась тем, что Килеев имел две благодарности от НКВД за разоблачение троцкистов2.

Тем временем, в июле 1937 года на основе разработок «зябловской» смены Второй Чукотской экспедиции участник второй смены геолог М.В.Миляев открыл крупное оловянно-вольфрамовое месторождение у горы Иультин. Это означало, что работы там будут продолжены. Кремчуков и его коллеги были активно вовлечены в обсуждение перспектив разработки этого месторождения.

Однако, очевидно, что в контексте «Большого террора», который достиг своего пика как раз в конце 1937 – начале 1938 годов, арест и гибель Зяблова не могли пройти мимо его коллег, наиболее ярким из которых был Георгий Алексеевич. В начале 1938 года было решено, что он отправится в составе третьей смены экспедиции готовить индустриальное освоение вновь открытого Иультинского месторождения. За несколько недель до планируемой отправки хороший приятель деда и его соученик по МГРИ П.Я.Антропов, бывший в то время начальником главка Наркомата тяжелой промышленности, предупредил его о готовящемся аресте и рекомендовал как-то укрыться до отбытия в экспедицию. Вероятно, следователи НКВД пытались активно «разработать» ближайшее окружение уже расстрелянного Зяблова. По поздним рассказам, в течение нескольких весенних недель дед ночевал на лавке в Сокольниках, а днем как ни в чем не бывало ходил на работу. Несколько раз по ночам домой приезжали чекисты на «воронках», но его жена говорила им, что не знает, где «шляется муж».

Таким образом, деду удалось переждать этот напряженный момент и дотянуть до отправки на Чукотку. Первоначально предполагалось, что он возглавит экспедицию в смене 1938—1939 года, однако он отказался от руководства, пожелав сосредоточиться на геологической, а не административной работе. В результате руководителем экспедиции стал полярник А.А.Девяткин, а он вновь был назначен главным геологом и техноруком партии. В конце июня 1938 года теплоход «Анадырь» доставил участников экспедиции к месту назначения. В составе группы в этот раз были и две женщины. Одна из них – жена Георгия Алексеевича, моя бабушка Елена Борисовна Кремчукова, прошедшая к этому времени базовую подготовку как минералог для работы в минералогической лаборатории экспедиции.

В воспоминаниях «От Залива Креста до Иультина» подробно описаны и профессиональные, и бытовые подробности смены 1938—1939 года, основной задачей которой была подготовка Иультинского месторождения к промышленному освоению. Ещё одной важной характеристикой этого периода была постепенная передача геологических работ на Чукотке от Главсевморпути, которым управляли профессиональные полярники, в ведение Дальстроя НКВД со управленческим стилем этой организации и вовлечением заключенных в тяжелый физический труд.

С появившимися на разработках у горы Иультин заключенными связано еще одно предание, услышанное мною в детстве. Однажды заключенные, которых к окончанию смены стало уже довольно много, и среди которых преобладали уголовники, решили убить руководителей экспедиции, в том числе, Георгия Алексеевича. Дед прознал об этом плане от кого-то из лояльных лагерников и, не став сообщать об этом охране, взял бутыль то ли спирта, то ли водки, отправился к заговорщикам. Там он им сказал: «Слышал, мужики, что убивать меня собрались. Что же, давайте, только сначала выпьем на прощание, ведь столько вместе тяжело работали». Уголовники, пораженные такой смелостью и решительностью, прониклись уважением: «Алексеич, да ты что! Мы такого не хотели! Мы тебя сильно уважаем, да и выпить с тобой рады». Таким образом конфликт оказался улажен.

Несмотря на желание деда остаться на Чукотке и на смену 1939—1940 года, ухудшение состояния здоровья не позволило ему осуществить это. В сентябре 1939 года врач экспедиции вынесла бескомпромиссный вердикт, что Кремчукову, как и ряду его коллег, необходимо возвращаться в Москву для прохождения лечения. Покидая Чукотку, Георгий Алексеевич не подозревал, что больше никогда не вернется на эту холодную негостеприимную землю, бывшую ему домом в течение двух лет. Но эти годы оказали, вероятно, решающее влияние на окончательное формирование его личности, на профессиональное становление, на формирование близкого круга друзей и коллег по дальнейшим проектам. Не побоюсь сказать, несмотря на последующие успехи и достижения, именно работа на Чукотке стала самым важным периодом в его жизни.

По возвращении в Москву Георгий Алексеевич подлечился, съездил в санаторий в Гурзуф и в начале 1940 года приступил к спокойной кабинетной работе в качестве редактора, а потом ответственного секретаря специализированного издательства «Госгеолиздат». Проживал он с семьей в комнате в знаменитом Доме полярников на Никитском бульваре. На деньги, заработанные на Чукотке, построил новый дом родителям в Плетниковке (в середине 1930-х годов там случился большой пожар, который уничтожил почти всю деревню), помог построиться братьям.

Короткий период между Чукотскими экспедициями и началом войны можно представить по воспоминаниям моей мамы, Наты Георгиевны Кремчуковой. Она вспоминает походы с матерью в Дом моды на Кузнецком мосту, зимние прогулки с отцом, игры с девочками – соседками по Дому полярников. Полтора года затишья, когда основная волна репрессий почти сошла на нет, и реальная угроза ареста и гибели отступила, и началом Великой Отечественной предстают в всполохах детской памяти милыми эпизодами жизни обычной советской семьи.

Сразу после начала Великой Отечественной войны (4 июля 1941 года) Георгий Алексеевич был переведен в Всесоюзный институт минерального сырья на должность начальника геолого-структурной партии, направлявшейся в Азербайджан на освоение того самого Дашкесанского кобальтового месторождения, которое он изучал вместе с Г.А.Крутовым в студенческие годы, и которому была посвящена его дипломная работа в МГРИ.

Время между назначением в Дашкесанскую партию и непосредственной отправкой на Кавказ можно представить по рассказам моей матери: «На Москву начались налеты немецкой авиации. Жители Дома полярников тоже прятались в бомбоубежищах. Многие взрослые после налетов ходили по крышам и собирали неразорвавшиеся зажигательные бомбы. Я однажды пробралась на чердак и выглянула на крышу. Там я увидела, как родители вместе с другими людьми собирают бомбы, а отец берет одну из них щипцами и опускает в ведро с песком. Однажды после налета утром я вышла на улицу и увидела, что напротив, через бульвар, разрушен дом. После войны его восстановили». В Дашкесан семья Кремчуковых отправилась в полном составе.

В Дашкесане происходила работа по организации добычи кобальта для последующего производства прочных сплавов для военной промышленности. Каких-либо подробностей про работу там мне никогда не рассказывалось, о ней можно судить только по нескольким ветхим копиям приказов из семейного архива и сухим записям в трудовой книжке. В одной из них сообщается, что «для более тесного контакта с организациями, непосредственно ведущими разведочные и эксплуатационные работы, 10.XI.41 г. весь состав Дашкесанской геолого-структурной партии ВИМС’а под руководством Г.А.Кремчукова Институтом временно передан Дашкесанкобальту». В декабре 1941 года Кремчукова назначают главным инженером Рудоуправления «Дашкесанкобальт», в августе 1942 года – заместителем директора, в июне 1943 года – главным геологом.

К сожалению, о работе деда в Дашкесане не сохранилось ни воспоминаний, ни заметок. Он был неплохим фотографом (в чукотских воспоминаниях представлены его снимки), но от военных лет не сохранилось ни одной фотографии. Известно лишь, что он несколько раз просился отпустить его в действующую армию, но каждый раз ему отказывали, обосновывая отказ ценностью его как специалиста на существующем участке работы.

В то время, когда Георгий Алексеевич врезался в недра кавказских гор, родная Вязьма в течение почти полутора лет была оккупирована немецкими войсками, в родной Плетниковке стояли фашистские части, около родной Христорождественской церкви в Ямской слободе было оборудовано немецкое солдатское кладбище. Вскоре после того, как в марте 1943 года Вязьма была освобождена в ходе Вяземско-Ржевской наступательной операции, дед получил телеграмму следующего содержания: «ПАПА ЖИВ МАМА УМЕРЛА 42 ГОДУ ВАНЯ АРМИИ КОЛИ СЕРЕЖИ НЕ СЛЫШНО». Отец, Алексей Васильевич Кремчуков погиб спустя два года, в 1945 году на станции Брасово под Брянском от ножа уголовника, братья Николай и Иван вернулись с фронтов, потеряв здоровье, брат Сергей был еще летом 1941 году репрессирован, когда в лагеря отправляли целые части, отступавшие под натиском немцев.

К концу 1943 года задачи, которые решал дед в силу своей профессиональной специализации, были выполнены, и он был отозван в Москву в распоряжение Комитета по делам геологии при Совнаркоме СССР, который в это время подключался к решению новой оборонной задачи – создания ядерного оружия – в части сырьевого обеспечения. Вернувшись в Москву, Кремчуковы обнаружили свою комнату в Доме полярников занятой соседями. Около месяца они ютились у знакомых на Тишинке, а в январе 1944 года переехали в 10-метровую комнату в Арсеньевском переулке, которую Елене Борисовне выдали после того, как она устроилась инженером по эксплуатации в Добрынинское жилищно-коммунальное управление.

1 февраля 1944 года дед был назначен начальником комплексной 1-й Украинской экспедиции Всесоюзного треста «Союзредметразведка», перед которой стояла задача по разведке урана в северном Приазовье, несколько месяцев назад освобожденном от немецких захватчиков. Вскоре Георгий Алексеевич отправился в Мариуполь, и с этого момента, и до конца его профессиональной деятельности его работа связана с разведкой и добычей урановых руд. Фактически только в декабре 1943 года советским руководством было принято решение начать активную разведку урановых руд, которая была организована Наркомцветметом в районе Донбасса и в Средней Азии. Профессиональных подробностей работы деда в этом проекте не сохранилось, но факты свидетельствуют – в 1945 и 1946 году были открыты Первомайское и Желтореченское урановые месторождения, уран из которых был использован для первой советской атомной бомбы.

За период работы в Приазовье в семейном архиве сохранились десятки писем, которые дед писал в Москву жене и дочери. Конечно, это не переписка классиков, большая часть писем посвящена признаниям в тоске по семье и бытовым вопросам и поручениям, но они дают довольно неплохое представление о том, чем жили «гражданские» в последний год войны – ожидание победы, трудовой энтузиазм, постоянная нужда. Ниже приведу несколько коротких выдержек из этих писем, иллюстрирующих эти разные переживания (орфография оригинала сохранена).

Письмо от 6 октября 1944 года: «… Наряду с этими пожеланиями посылаю доченька для тебя 5 яблок и две пары носок, тебе Леленька пару мужских носок, чулки и одно яблоко; тебе мать одно яблоко и банку консерв. Вот все, что я мог сейчас послать. Думал купить еще бутылочку меда, да денег нет. Со следующим попутчиком все-таки мед пришлю. И еще что-либо из своего октябрьского пайка».

Письмо от 29 октября 1944 года: «Прочитав твое письмо и особенно газету, где пишут от твоих успехах и успехах руководимого тобой коллектива я понял, что действительно у тебя не было времени написать письмо мне – твоему мужу. Я вижу, что государственная работа является для тебя более важным, чем внимание к мужу. Одобряю. Только так и должно быть. Прежде всего, работа, которая является важнейшей помощью фронту. Ты истинная патриотка, и я горжусь тобой, как коммунист, как муж… Читая статью, особенно, последние строки… говорящие о том, что твой коллектив в течение трех месяцев держит переходящее красное знамя, я вижу, что ты как руководитель этого коллектива много поработала».

Письмо от 2 декабря 1945 года: «Эти и последующие строки я пишу ранним утром; ты и дочурик еще спите и нее подозреваете, что ваш папка думает о Вас и предвкушает надежду на скорую встречу. Уже декабрь, последний месяц 1945 года – года наших побед и счастливых будущих надежд. Для нас декабрь особенно радостен поскольку в конце его дней мы снова увидимся, обменяемся радостными взглядами и поцелуем друг друга. В самом деле декабрь покажется нам маем с яркими цветами нашей жизни. Забудутся все трудности и тяготы на душе вызванные частыми и длительными разлуками».

В этом же письме Георгий Алексеевич пишет жене, что планирует прекратить работу в тресте «Союзредметразведка». Текст намекает на наличие какого-то конфликта внутри команды, но так или иначе впереди оказывается новое, еще более амбициозное дело.

9 ноября 1945 года в соответствии с Соглашением от 18 октября 1945 г., заключенным между Правительством Союза ССР и Правительством Болгарии об организации Советско-Болгарского горного общества, заместитель Председателя СНК СССР Л. П. Берия подписал постановление СНК СССР N 2853—828сс «О мероприятиях по организации Советско-болгарского горного общества». Общество было создано для решения задач «по развертыванию работ общества в 1946—1947 гг. на месторождениях „Готен“ и „Стрелча“, а также по организации геолого-поисковых и геологоразведочных работ в других районах Болгарии».

Первоначально главным геологом вновь созданного общества был назначен Н.С.Зонтов, однако вскоре у него возникли проблемы со здоровьем, из-за которых он не смог далее исполнять свои обязанности на предприятии, и в конце марта 1946 года Георгий Алексеевич был назначен исполняющим обязанности главного геолога Советско-Болгарского горного общества (войсковой части №15795), а через некоторое время был окончательно утвержден в этой должности.

С весны 1946 до весны 1950 года Кремчуковы жили в Софии – сначала полным составом семьи, но в 1948 году закрылась русская школа, и дочь Ната с бабушкой уехали в Москву. Жизнь в болгарской столице, конечно, сильно отличалась от того, к чему привыкли советские граждане. В Софии еще сохранились привычки и уклады довоенной жизни, работали кафе и рестораны, еще существовал частный бизнес. Условия работы Георгия Алексеевича тоже сильно отличались от предшествующих лет – организационное, материально-техническое и кадровое обеспечение предприятия было на высоте. Однако и в этих условиях оставалось место подвигу. Тогда воздействие радиоактивных элементов на здоровье человека было еще не до конца изучено, средства защиты только начинали разрабатываться, а геологи-исследователи работали вживую с образцами урановых руд. Дед в этот период страдал от лучевого дерматита, а также от других проблем со здоровьем (в 1947 году у него случился первый сердечный приступ с потерей сознания) – давали знать перегрузки организма в годы работы на Чукотке и во время войны, неполноценное питание.

Г.А.Кремчуков с женой Еленой Борисовной и дочерью Натой в Болгарии, 1946 год (фото из семейного архива)

Болгарский период сильно изменил жизнь деда и его положение в советском обществе. Во-первых, он стал одним из руководителей крупного предприятия, находившегося в фокусе внимания высшего руководства атомного проекта. Во-вторых, изменился образ жизни – палатки и фанерные домики окончательно остались в прошлом, в его повседневность вошли большие совещания, приемы и официальные мероприятия. В-третьих, он оказался в числе тех, кого советское правительство считало полезным для своих интересов и активно поощряло. Я думаю, что важную роль в становлении Георгия Алексеевича как условно публичного деятеля сыграла его жена, моя бабушка Елена Борисовна, от рождения «городская», музыкальная, прекрасно танцевавшая, ориентировавшаяся в тенденциях моды и очень коммуникабельная.

Так или иначе, почти пятилетняя работа в Болгарии была увенчана рядом высоких советских государственных наград. В 1949 году дед был награжден орденом Ленина за «выполнение специального задания правительства», а в 1951 году – Сталинской премией второй степени (100 000 рублей на четверых награжденных) и орденом Трудового Красного Знамени «за развитие сырьевой базы урана в Болгарии и за освоение технологии переработки урановых руд на предприятиях Советско-Болгарского горного общества». Несмотря на высокие должности и успехи в будущие годы это был, наверное, «звездный час» Георгия Алексеевича.

После возвращения из Болгарии и нескольких месяцев в Москве, Георгий Алексеевич получил новое назначение – главным геологом Рудоуправления №10 («Таллиевый рудник») в г. Лермонтов. Рудоуправление было создано для разработки открытого в 1944 году на горе Бештау крупного уранового месторождения. Летом 1950 года начались активные работы по разведке и подготовке месторождения к промышленному освоению, которое началось в 1954 году.

Г.А.Кремчуков, начало 1950-х годов (фото из семейного архива)

Дед с бабушкой жили в это время в Пятигорске, в двухкомнатной квартире в доме №5 на Красноармейской улице. На каникулы к ним приезжала из Москвы дочь Наташа, которая в 1953 году закончила школу и поступила в Московский инженерно-физический институт.

Во время работы в Лермонтове Георгий Алексеевич прошел аттестацию на присвоение персонального звания «директора геологической службы» (аналог звания полковника в вооруженных силах).

В 1954 году урановый рудник был запущен в эксплуатацию, что означало завершение задач, которые стояли перед дедом в Лермонтове (в 1956 году за работу на этом проекте он был награжден орденом «Знак Почета»). Он давно мечтал заняться научной работой – за более, чем 20-летний период практической работы накопилось очень много информации. В ноябре 1954 года, формально оставаясь на должности главного геолога в Лермонтове, он был командирован в аспирантуру в Институт геологических наук АН СССР. Академик АН СССР А.Г.Бетехтин и Министерство среднего машиностроения ходатайствовали «об освобождении диссертанта Кремчукова Г. А. от экзаменов кандидатского минимума».

Однако, увы, научным планам деда было не суждено состояться. В декабре 1955 года 47-летний Георгий Алексеевич был снова отправлен в дальнюю командировку – он был назначен главным геологом советско-германского уранового предприятия «Висмут» в городе Карл-Маркс-Штадт (ныне – Хемниц) в Саксонии.

В 1953 году СССР заявил об окончании взимания репарации с ГДР. Между СССР и ГДР был подписан договор, согласно которому ГДР получил исключительное право на разведку и разработку урановых месторождений на своей территории. В январе 1954 года советское акционерное общество (САО) «Висмут» было преобразовано в советско-германское акционерное общество (СГАО), доли в котором были распределены между немецкой и советской стороной на паритетных началах.

В «Висмуте» Георгий Алексеевич был одним из ключевых руководителей. С 1955 по 1958 год он работал главным геологом, с 1958 года – начальником геологического управления предприятия. В воспоминаниях геологов, работавших в «Висмуте» в те годы, часто встречаются ссылки на встречи с главным геологом.

Пять лет, которые Георгий Алексеевич с супругой Еленой Борисовной провел в ГДР, были, наверное, самыми комфортными и идиллическими в их жизни. Они жили в уютной квартире в малоэтажном доме в небольшом Карл-Маркс-Штадте, много гуляли, ездили в лес, путешествовали в соседние города. Дед, давно и хорошо фотографировавший, приобрел в ГДР кинокамеру и увлекся киносъемкой. У нас в семейном архиве хранится несколько часов его съемок, среди которых и картины городов, и очень трогательные и забавные бытовые сценки, показывающие, как дед и бабушка «расслабились» в ГДР после 25-лет скитаний по экспедициям и командировкам. Бабушка после долгих лет вернулась к музыке, снова стала много играть, выступать на сцене местного ДК, стала вести музыкальный кружок (после этого она 30 лет преподавала игру на фортепиано).

Сохранилось очень много фотографий того времени. С них на нас смотрит разный Георгий Алексеевич – и домашний, и веселый, дурачащийся, и серьезный. Мне очень нравится фото, где дед сфотографирован стоящим около своего служебного автомобиля на фоне Бранденбургских ворот в Берлине. На этом изображении взрослый, обтесавшийся, заматеревший, властный мужчина, в котором уже очень мало осталось от угловатости и грубоватости деревенского парня, приехавшего покорять Москву из бедной вяземской деревни и геройствовавшего во время приключений на Чукотке. На этом фото у него взгляд победителя, которым он и был в течение своей жизни.

Г.А.Кремчуков в Берлине, вторая половина 1950-х годов (фото из семейного архива)

В фотографиях и кинолентах «немецкого» периода жизни деда чувствуется удовлетворение от того, что жизнь в целом состоялась – профессиональный путь успешен, рядом горячо любимая жена, дочь выросла и вышла замуж.

При этом работа в «Висмуте» не была легкой прогулкой. Существовали разногласия между советскими и немецкими специалистами, руководство находилось под пристальным вниманием зарубежных подразделений КГБ СССР, обеспечивавших охрану и безопасность уранового предприятия.

В 1961 году дед и бабушка вернулись в Москву и жили здесь уже до конца своей жизни. Здесь Георгий Алексеевич 25 лет проработал в центральном аппарате Министерства среднего машиностроения, в главном здании министерства на Большой Ордынке. Основную часть этих лет он провел в должности главного геолога – заместителя начальника Геологического управления 1-го Главного управления Министерства (в настоящее время – Урановый холдинг «Атомредметзолото»).

Вначале некоторое время дед занимался урановыми месторождениями на территории СССР, но в дальнейшем в основном курировал по геологической части заграничные урановые объекты – в ГДР, Болгарии, ЧССР, Венгрии, Румынии. 4—5 раз в год он выезжал в заграничные командировки, иногда находился там по 1—2 месяца, консультируя местных коллег. Авторитет его в «братских» странах в профессиональных кругах был значителен. Формально это выразилось в зарубежных наградах – Орден «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени (ГДР, 1960), Золотой Народный Орден Труда (Болгария, 1972), Орден трудовой Красной Звезды (ЧССР, 1975). В 1983 году был избран почетным членом Болгарского геологического общества. До самой смерти Георгий Алексеевич состоял в дружеской переписке с друзьями из Болгарии и ГДР, отношения с которыми завязались во время его работы в этих странах.

Советское руководство также не обходило вниманием успехи деда. В 1962 году последовало награждение медалью «За трудовую доблесть», в 1971 году (в связи с 25-летиее СГАО «Висмут») – вторым орденом «Знак Почета», в 1979 году – присвоение звания «Заслуженный геолог РСФСР». Но особенно дед ценил профессиональную шахтерскую награду – он был награжден знаком «Шахтерская слава» всех 3-х степеней.

В 1984 году Георгий Алексеевич был делегатом XXVII Международного геологического конгресса. В этом же году вышла единственная публично опубликованная (кроме статей студенческого периода) его научная работа – монография «Урановые месторождения Чехословакии», написанная в соавторстве с Ю.А.Араповым (по удивительному стечению обстоятельств его сын, профессор исторического факультета МГУ Д.Ю.Арапов был оппонентом на защите моей дипломной работы) и В.Е.Бойцовым.

В 1960-1980-е годы Георгий Алексеевич старался поддерживать отношения с множеством людей, которые были его коллегами и знакомыми на протяжении всей жизни. Это были и друг его вяземского детства В.В.Балакирев, и однокурсник и коллега по Чукотке М. Д.Бритаев, и знаменитый в советское время полярный летчик и писатель М.Н.Каминский, и коллеги по работе в Болгарии, ГДР, Пятигорске.

Дед сохранял очень тесные связи с малой Родиной и своей семьей в Вязьме. Долгие годы он занимался поиском могилы отца, убитого при невыясненных обстоятельствах в 1945 году на железнодорожной станции под Брянском, опекал брата Ивана и сестру Евдокию, которая когда-то отвела его за руку в первый класс церковно-приходской школы, дружил с двоюродным братом Е.В.Гавриковым, инвалидом войны, старался поддерживать племянников, сыновей рано умершего старшего брата Николая. В семьях их потомков до сих сохраняется память о «дяде Гуре».

В 1972 году родился автор этих строк, единственный внук Георгия Алексеевича. Наши с ним отношения были очень теплыми и нежными. Он был заботливым и ласковым дедом. Почти из каждой командировки он писал мне наивно-сентиментальные открытки, в которых наряду с пожеланиями здоровья советовал расти хорошим советским человеком. Его возвращения из заграничных командировок я ждал с нетерпением – это сулило мне многочисленные гостинцы. А особую трепетную радость вызывали те нечастые выходные, когда мы оставались с ним вдвоем – без родителей и бабушки.

С конца 1970-х годов Георгий Алексеевич, к тому времени накопивший значительный багаж проблем со здоровьем, не раз просился на пенсию. Однажды с этой просьбой он обратился к министру среднего машиностроения Е.П.Славскому. Славский, который был старше деда на 10 лет и славился богатырским здоровьем, обозвал его «мальчишкой» и сказал, что тот уйдет на пенсию после него. Но жизнь вносила свои коррективы. Когда Георгию Алексеевичу было 77 лет, во время одной из заграничных командировок ему стало плохо с сердцем во время спуска в шахту. Работу в производственных условиях он считал неотъемлемой частью своей деятельности, и дальнейшего смысла в пребывании на руководящей работе не видел. 18 апреля 1986 года Георгий Алексеевич ушел на пенсию. Через полгода, в ноябре, покинул свой пост и Славский.

Г.А.Кремчуков на пенсии (фото из семейного архива)

На пенсии дед не сидел, сложа руки. Дважды в неделю он ездил в министерство, где консультировал более молодых коллег. В эти годы он вступил в активную переписку с краеведческим музеем в городе Эквегинот на Чукотке. Именно по предложению руководителя этого музея дед сел писать публикуемые сейчас воспоминания о работе в составе Второй Чукотской экспедиции. Работа была кропотливой. Дед посещал архивы, связывался с еще живыми участниками событий, аккуратно расчерчивал по памяти карты и маршруты. Так появились большой очерк и небольшая статья о поиске пропавшего самолета, объединенные сейчас в одной публикации. Он начинал писать и общие воспоминания о своей жизни, доведенные до 1916—1917 года.

Надо отметить, что дед был образцовым советским человеком, искренне принимавшим идеалы социализма. История не знает сослагательного наклонения; мы не знаем, как сложилась бы его судьба, не случись революция, но так или иначе кадровый вакуум первых 15 лет советской власти служил двигателем скоростного карьерного лифта, который сделал парня из простой вяземской семьи одним из ведущих экспертов по урановой геологии не только в СССР, но и во всем «социалистическом блоке». Поэтому, когда советская система и сам СССР стал стремительно рассыпаться, а не его месте формировалась непривычная, подчас действительно уродливая новая система, деду было очень непросто, он так и не смог принять этих изменений. Он лично глубоко переживал эти изменения, считал, что его жизненный путь и достижения обесцениваются. К сожалению, так и было по отношению многих, чьи полезные, ценные труды пошли на слом вместе с изжившей политической системой. Дед перестал писать свои мемуары, посчитав это ненужным. Долгое время в семье считалось, что и свои чукотские записки он сам уничтожил. Большой радостью было найти их в забытом портфеле спустя двадцать лет после его смерти.

После 1993 года Георгий Алексеевич сильно болел. Последний месяц он провел в больнице. В личных вещах, которые остались в его палате, оказался небольшой листок с нарисованной схемой – дед накануне своего ухода объяснял соседу по палате, рабочему с одного из атомных производств, как устроено ядерное оружие. Дед умер 15 декабря 1994 года на 87-м году жизни.

Георгий Алексеевич Кремчуков был очень разным человеком. В кругу семьи – ласковым и заботливым, с друзьями – преданным и веселым, на работе – жестким и дисциплинированным. Он верил в идеалы и жил идеалами, но был очень живым, настоящим. Он много работал, но и умел отдыхать. Отлично рисовал, играл на фортепиано, аккордеоне, гитаре, балалайке, мог починить любую вещь, прекрасно фотографировал. Любил хорошо поесть и выпить. Умел хорошо стрелять, любил ездить на природу и купаться в любом водоеме.

Я очень надеюсь, что между строками его чукотских записок, написанных с позиции геолога-разведчика, читатель увидит далекие черты очень сильного человека.

А.К.Стась, внук Г.А.Кремчукова