Читать книгу Наместники и наместничества в конце XVI – начале XVIII века - Г. В. Талина - Страница 1

Глава I
Трансформации государства и государственной службы как условия функционирования титульно-наместнической системы

Оглавление

В представлении большинства людей начала ХХI столетия, обладающих теми или иными познаниями в отечественной истории, термин «наместничество», как правило, связывается с периодами раздробленности и создания единого Московского государства. Действительно, в ХII–XVI вв. наместником называли должностное лицо, возглавлявшее местное управление и осуществлявшее власть на подведомственной ему территории от имени князя. Наместничества были отменены при Иване Грозном в результате реформ, проводимых Избранной Радой. Между тем само понятие «наместничество» не прекратило своего существования: мы встречаем наместников в исторических документах до начала ХХ в. Однако это понятие в различные исторические эпохи наполнялось принципиально разным содержанием. При Екатерине II с 1775 г. по 1796 г. наместничество представляло собой административно-территориальную единицу, состоявшую из двух-трех губерний, которой управлял наместник. В XIX столетии наместничество превратилось в систему управления национальными окраинами. В 1815–1874 гг. эта система существовала в Царстве Польском, в 1844–1883 гг. и 1905–1917 гг. – на Кавказе.

Пожалуй, менее всего известно о наместниках в конце XVI – начале XVIII века, но и на этом историческом отрезке наместничества в виде стройной системы, которой были присущи свои традиции и правила функционирования, существовали и развивались. В это время наместничество из должности превратилось в титул, связанный с дипломатической практикой. Это изменение прочно закрепили преемники Ивана Грозного.

Система наместнических титулов функционировала в условиях, заданных государством, отражала специфику развития общества, особенно его высших социальных групп. Титульно-наместническая система чутко реагировала на процессы, проистекающие в государстве и обществе, среди которых особо стоит отметить эволюцию института местничества и его отмирание в условиях развития национальной (традиционной) модели отечественного абсолютизма во второй половине XVII – начале XVIII века.

В период становления института местничества и титульно-наместнической системы в России развивался государственный строй, предшествующий абсолютизму, называемый большинством отечественных историков сословно-представительной монархией. При этой форме феодального государства наряду с относительно сильной монаршей властью существует сословно-представительное собрание, обладающее совещательными, финансовыми, а иногда и некоторыми законодательными функциями.

Само понятие «высшая власть» в России с конца XVI до начала XVIII в. претерпело значительные изменения. Если на стадии сословно-представительной монархии можно говорить о том, что в это понятие входили царь с Боярской думой и Земский собор, то на первом этапе становления абсолютной монархии (во второй половине XVII – начале XVIII в.) – царь и Боярская дума. Позднее (уже на стадии развития европейской модели абсолютизма в отечественных условиях, в I четверти XVIII в.) высшая власть была представлена царем (с 1721 г. – императором). (Как известно, Сенат власть монарха не ограничивал).

Земский собор не был постоянным учреждением. Его компетенция не определялась законом. Хотя Земский собор – законосовещательный орган, решение которого не обязательно для исполнения царем и правительством, он был необходим правительству, так как показывал, насколько органы на местах способны справиться с задачами, возлагаемыми на них центральной властью, в чем нужна помощь центра для проведения решения Собора. Земский собор позволял полностью обеспечить проведение в жизнь царского решения.

Земские соборы, возникшие в середине XVI в., в период Смуты значительно усилились. В Смуту и в начале правления первого государя из династии Романовых царя Михаила Федоровича ослабленная центральная власть нуждалась в поддержке «всей земли». Земские соборы практически превратились в орган распорядительной власти и реальное народное представительство.

При патриархе Филарете роль соборов существенно ослабла, а социальный состав стал менее дифференцированным (зачастую среди выборных с мест присутствовали только те, кто в период спешного созыва Собора находился в столице). Связь между центральным управлением и местным, напротив, все более укреплялась, что делало Земский собор не столь нужным. Некоторые представители общества, видя кризис соборов, предлагали их реформирование: выборность всех депутатов Земского собора, ограничение срока их полномочий одним годом, превращение Собора в постоянно действующий орган.

История пошла другим ходом. После Собора 1653 г. деятельность этого сословно-представительного учреждения практически прекращается. Царская власть с этого момента стала проводить совещания с сословными комиссиями, то есть с представителями тех сословий, которых непосредственно касался вопрос повестки Земского собора.

Роль Боярской думы в рассматриваемый нами период была более весомой. Дать более подробную характеристику данного учреждения вынуждает и тот факт, что именно с ним в царствование Федора Алексеевича будут связаны процессы реформирования титульно-наместнической системы.

Численность Боярской думы не была постоянной. В начале XVI в. в нее входили от 5 до 12 бояр и не более 12 окольничих. В конце XVI – начале XVIII в. Дума включала представителей четырех чинов: бояр, окольничих, думных дворян и думных дьяков. В период первых Романовых наблюдался неукоснительный рост состава Думы. При Михаиле Федоровиче Боярская дума насчитывала и в начале, и в конце царствования 28–29 человек (иногда их численность возрастала до 37); при Алексее Михайловиче – 65–74 человека; при Федоре Алексеевиче – 66–99 человек[1]. Процесс увеличения численности был свойственен всем чинам, представленным в этом органе. Дворянство хотя и расширилось, но не вытеснило боярство. На думных дворян в Думе приходилось не более, чем 30 % всего состава, в то время как бояре и окольничие составляли от 70 до 78 %[2]. Если при Михаиле Федоровиче в Думе заседало не более 28 бояр, при Алексее Михайловиче в среднем – немногим более 30, к концу царствования Федора Алексеевича, к 1681 г., их численность достигла 44 человек[3]. После того, как Петр I прекратил пожалование в думные чины, количественный состав Боярской думы стал постепенно уменьшаться.

Функции и компетенция Боярской думы на протяжении всего существования данного государственного учреждения не оставались и не могли остаться неизменными. В системе сословно-представительной монархии XVI в. Боярская дума осуществляла в стране высшую власть вместе с царем. Функции Боярской думы были неотделимы от функций государя. Это отразилось в формулах решений Боярской думы «приговор царя с бояры», «по государеву указу и боярскому приговору». Даже в годы малолетства Ивана Грозного, связанных со значительным ослаблением позиций государевой власти, типичной и обязательной формулой, отраженной и в летописях, и в посольских документах, была формула «царь приговорил с бояры»[4].

На стыке XVI и XVII столетий, в эпоху Смуты, связанную с прекращением законной династии Рюриковичей, Боярская дума пыталась ограничить самодержавную власть царя с помощью крестоцеловальной записи, взятой с царя Василия Шуйского в 1606 г. Высказываются предположения о том, что некая ограничительная запись была взята Боярской думой и с первого царя из династии Романовых – Михаила Федоровича[5].

За время правления этого царя во многом благодаря государственной политике, проводимой патриархом Филаретом, положение царской власти было восстановлено, а баланс сил между царем и Боярской думой стал смещаться в сторону царской власти.

При царе Алексее Михайловиче Соборное уложение 1649 г. трактовало Боярскую думу как законодательный орган наряду с царем и под его эгидой. Боярский приговор имел значение проекта постановления, подлежавшего дальнейшему обсуждению и утверждению царем. Соборное уложение предписывало «боярам и окольничим и думным людем сидети в полате, и по государеву указу государевы всякие дела делати всем вместе»[6]. Какое бы решение Дума ни приняла, она была обязана поставить в известность государя, согласно присяге, приносимой думными чинами: «самовольством < > без государева ведома < > никаких дел не делати»[7].

Во второй половине XVII в. с усилением царской власти и началом приобретения ею абсолютистских черт появилось такое понятие, как «именной указ», то есть законодательный акт, составленный только царем без участия Боярской думы. Особенно заметной политика оформления законодательных актов через «именные указы» стала в правление царя Алексея Михайловича, при котором из 618 указов, данных со времени издания «Соборного уложения», 588 были именными[8].

Цари Алексей Михайлович и Федор Алексеевич, рассматривая Думу как учреждение подконтрольное монаршей власти, вовсе не собирались ее упразднять. Вопрос стоял о ее реформировании. Необходимость реформ определялась значимостью для государства и разнообразием функционала Думы. Боярская дума участвовала не только в законодательной деятельности, но и в решении важнейших государственных вопросов внутренней и внешней политики, таких, как объявление войны, заключение мира, сбор чрезвычайных налогов. Дума выступала также и в роли распорядительного и контрольного учреждения. Боярская дума являлась высшей после царя судебной и апелляционной инстанцией. В качестве апелляционной инстанции суд царя и Думы выступал по отношению к приказам[9].

Структура Думы предполагала, что председательствующим на ее заседаниях выступал монарх. Если по каким-либо причинам он не мог выполнить эту функцию, он давал поручение председательствовать одному из знатных бояр. Нередко заседания Думы открывались царским выступлением. В нем объяснялась суть проблемы, выносимой в Думу; звучало царское видение решения вопроса; содержалось приглашение к членам Думы «помысля, к тому делу дать способ»[10]. Одним из свидетельств активизации работы царя Алексея Михайловича с Думой служит практика составления государем конспектов речей «О чем говорить боярам»[11].

Качественной работе Думы во второй половине XVII в. мешали ее многочисленность, невозможность участия всех членов этого учреждения в его работе, зачаточный характер специализации государственных служащих (особенно высшего звена). Работу в Думе приходилось совмещать с выполнением обязанностей военных и гражданских воевод, послов, начальников (судей) приказов.

Роль начальников приказов в Думе все более усиливалась. Процесс усиления роли думных чинов в приказном управлении оценивался по-разному. В нем видели, в одном случае, ущемление роли Думы как государственного органа[12], ослабление Боярской думы за счет ее бюрократизации и превращение из органа боярской аристократии в орган приказной бюрократии[13]; в другом – формирование круга лиц (руководителей приказов) в качестве основной силы, вместе с царем вырабатывавшей практические решения и основы государственной политики[14], процесс централизации управления[15].

Если обязанности приказного судьи не мешали участию в заседаниях Думы (приказы находились в Москве), то назначение воеводой или послом означало, что думный чин, пребывая вне столицы, не может принимать участия в работе Боярской думы. Государство нуждалось в более мобильной структуре и искало способы ее создания.

К концу правления Алексея Михайловича распространилась практика перенесения заседания Думы из столицы в подмосковные резиденции по месту пребывания царя. Поскольку право на участие в «царском походе» (любом царском выезде из Москвы) имели только те, чьи фамилии перечислялись в специальном царском указе, то количество думцев, участвовавших в выездном заседании, могло сводиться к десятку бояр и окольничих и двум-трем дьякам[16].

Тот факт, что Боярская дума численностью почти в сто человек не устраивала монархов второй половина XVII в., подтверждает и активное использование вместо Боярской Ближней думы. Ближняя дума, появившись в XVI в., получила официальный статус только при царе Алексее Михайловиче, когда в нее стали жаловать, так же, как и в Боярскую думу, на основании царского указа. Функции Боярской и Ближней дум, круг вопросов, которые могли решать два эти органа, практически совпадали. По своему желанию монарх либо вследствие секретности вопроса, либо при попытке отстранить Боярскую думу от решения определенной проблемы мог вместо Боярской думы собрать Ближнюю.

При царе Федоре Алексеевиче была создана Расправная палата. Главной функцией этого органа стала судебная деятельность. Палата по этому направлению практически становилась новой инстанцией между приказами и Боярской думой. Только после предварительного обсуждения и решения в Расправной палате проблемы, поставленные приказами и иными государственными учреждениями, выносились на рассмотрение Боярской думы.

Ближняя дума, Расправная палата, походные заседания сокращенной по численности Боярской думы в условиях развития абсолютизма в Европе и России все же оставались полумерами. Необходимо было решить вопрос о функционале центрального учреждения. Функционал Боярской думы был слишком размытым, фактически она вместе с царем отвечала за все.

Параллельно с развитием государства развивалось и общество. Хотя русское общество конца XVI – начала XVIII вв. было сословным, традиционная европейская схема сословий (первое – дворянство, второе – духовенство и т. д.) для России применима формально, но не выдерживает попыток нюансировки. Русское дворянство становится единым первым сословием только в XVIII в., для XVI–XVII столетий характерно говорить о боярско-княжеской аристократии и дворянстве как двух социальных группах, имеющих разные интересы, права, привилегии, обязанности и пр.

Деление высшего общества на аристократию и дворянство также весьма условно. Эта условность проистекает, в первую очередь, от того, что принадлежность к какой-либо социальной группе выражается в осознании своего единства со всеми ее членами («я обладаю теми же правами и обязанностями, что и равные мне по положению», «мне положено то, что они имеют, так как я – их часть» и т. д.). Однако представители русского высшего общества скорее были склонны находить отличия в своем социальном статусе и аналогичных показателях близких по положению фамилий, нежели осознавать единство с ними. Причина такой разверстки крылась в многовековом существовании местничества.

Местничество – институт, окончательно закрепившийся в XVI столетии и прекративший свое существование в царствование Федора Алексеевича в начале 80-х гг. XVII в. Это система, при которой служба конкретного лица напрямую зависела от служебного положения всего его рода и его личных служебных заслуг. При господстве местничества каждое лицо, вовлеченное в данную систему, обладало тем или иным местническим статусом, но он выражался при помощи таких категорий служебного функционирования, как должности, чины, наместнические титулы.

Документы местнической эпохи, даже не касающиеся местнических споров, при упоминании того или иного должностного лица, перечисляют все показатели его социально-служебного положения. Например, составитель Соборного уложения Н. И. Одоевский 9 марта 1678 г., будучи членом Ответной палаты, осуществлявшей переговоры с польскими послами во главе с князем М. Черторыйским, являлся ближним боярином, князем, наместником Новгородским[17]. Одна из самых ярких политических фигур царствования Алексея Михайловича Ю. А. Долгорукий в 1673–1674 гг., входя в Ответную палату, ведшую переговоры со шведскими послами во главе с Г. Оксенстерном, являлся ближним боярином, князем, наместником Тверским[18]. Из всего перечисленного не подчинялись диктату местничества только княжеские титулы, передававшиеся по наследству.

Местничество, став основой основ всей системы государственной службы, частично самоограничивалось правилами своего функционирования. Формально к сфере, в которой регулятором служебных отношений выступало местничество, относились совместные службы, то есть такие службы, при которых двое или более лиц вступали в отношения «начальник – подчиненный». Когда такие отношения благодаря произведенному служебному назначению возникали, то в силу вступало правило: если когда-то один служилый человек был подчинен другому служилому человеку, то их дети, племянники, внуки и прочие должны были находиться на службе в таком же соотношении.

Принять служебное назначение, не согласующееся с данным правилом, означало создать плохой прецедент для всего своего рода, нанести «поруху» чести рода. Службы, при назначении на которые действовали местнические правила, считались «службами с местами». Со времени Ивана Грозного затевать местнические счеты имели право только «родословные люди», чьи роды в середине XVI в. были внесены в официальный справочник «Государев родословец». Служба считалось службой с местами, если назначение на нее было записано в разрядные книги, которые с середины XVI столетия велись в Разрядном приказе. Службы, не занесенные в разряд, местническими не считались, были гораздо менее почетными, но и споров и местнических счетов при их исполнении не возникало.

Как только давался царский указ о назначении на службы (должности), то все назначенные принимались анализировать послужные списки своих сослуживцев и их предков. Главная цель состояла в том, чтобы подтвердить для себя, что твой начальник в местнической иерархии выше тебя, что тебя под его началом служить «мочно». Если же возникали сомнения, то лицо, недовольное служебным назначением, подавало царю челобитную «в отечестве». В этой челобитной излагались доводы в пользу того, что челобитчику служить под началом определенного в царском указе человека «невместно». Хотя служебные назначения проводила царская власть, челобитчики «в отечестве» формально выступали не против царя, а против сослуживца, заявляя, что служба в его подчинении позорит их самих и их род. Неисполнение «невместной» службы позором не считалось. Лишиться должности по местническим соображениям не составляло проблемы для того, кто эту должность терял. Вероятность подачи челобитной «в отечестве» была тем выше, чем ближе было социально-служебное положение и местнический статус сослуживцев. На человека, бывшего «много честнее» того или иного должностного лица, челом, как правило, не били. Такое дело было заведомо проигрышным.

Лицо, против которого была подана челобитная «в отечестве» отвечало челобитной «о бесчестье и оборони (от «оборонь» (оборона) – Г. Т.)». Задача этого иска состояла в том, чтобы отстоять позиции свои и своего рода, показать, что претензии со стороны другого рода не обоснованы, позорят всю фамилию, на члена которой били челом «в отечестве». Не подать челобитную «о бесчестье и оборони» означало согласиться со справедливостью челобитной «в отечестве», поданной против тебя. Впоследствии, при других служебных назначениях род, который пропустил без ответа местнический иск, могли попрекнуть этим. Основным итогом становилось понижение всего рода в местнической иерархии.

Любой местнический иск, как «в отечестве», так и «о бесчестье и оборони», стороны подкрепляли выписками из документации – разрядных книг. Тот факт, что кто-либо из ваших предков командовал кем-либо из предков вашего оппонента, нужно было не просто заявить, но и доказать. Выписки о прежних службах назывались «случаями». «Случаи» фиксировали не только совместные службы представителей двух родов, затеявших местнический спор, но и способные пригодиться служебные назначения с участием третьей стороны.

Местнические дела разбирались царем или комиссией Боярской думы, им назначенной. Все «случаи», поданные местничавшими сторонами, при этом проходили тщательную проверку. Решение по делу имело три основных вида. В первом случае власть признавала, что претензии бившего челом «в отечестве» обоснованы, что он не может служить в подчинении лица, назначенного его начальником. При этом, как правило, челобитчик «в отечестве» получал право не исполнять данную службу, на его место назначали другое лицо. Во втором случае власть признавала, что претензии челобитчика «в отечестве» не обоснованы, он бьет челом «сверх своей меры». Это, как правило, влекло наказание стороны, затеявшей местнический спор. Власть не всегда прибегала к наказаниям местничавших, понимая, что в трактовке своего положения они могут ошибаться из-за неточностей и разнородности документов, фиксировавших служебные назначения в разные периоды. В таких случаях давался указ «быть по-прежнему», что означало сохранение в силе ранее произведенных служебных назначений. В ряде случаев, но они были крайне незначительны, обнаруживалось, что истец и ответчик местнического спора равны по положению («в версту»).

Местничество стало главным фактором, определявшим социальную структуру высшего общества. Этот институт, сначала формально выделив аристократию как группу, обладающую правом затевать местнические счеты, а затем распространив это право на лиц дворянского происхождения, в тоже время разверстал всех членов данной группировки по своего рода лестнице неравенства, определив как положение родов по отношению друг к другу, так и взаимоположение отдельных их членов.

Одновременно с этим местничество определило главный критерий и главное проявление социального неравенства внутри высшего общества. Им стало положение на служебной лестнице. В местнической системе градация высшего общества носила не столько социальный, сколько социально-служебный характер. Положение на службе государству определяло остальные права и привилегии. Главными правами стали права в служебной сфере. Сам принцип «брать за основу» социальной градации службу ставил во главу угла взаимоотношения общества и отдельных его членов с государством, давал право государству быть первоопределяющим фактором структуры общества.

«Государственный фактор» на каждом историческом отрезке проявлялся в новых формах в соответствии с решающимися задачами. Если рассмотреть тот период, когда складывалось местничество (конец XV – начало XVI в.), то следует рассматривать роль государства в процессе объединения земель и изменение структуры общества в переходе от удельного периода ко времени складывания и развития целостного Московского государства. Даже самый поверхностный взгляд позволяет увидеть тот факт, что ряд понятийных категорий, когда-то характеризовавших социальные группы, стал характеризовать формы пожалования представителям общества от государства.

Так, «боярство», когда-то определявшее происхождение, в этот период превратилось в чин Боярской думы, жалуемый, как и все чины, великокняжеской (затем царской) властью. «И то бывает, что и господа ваши, имеющие родителей своих в боярской же чести, самим же и по смерть свою не приемшим той чести»[19], – писал царь Алексей Михайлович боярину В. Б. Шереметеву, характеризуя систему, в середине XVII в. уже ставшую традицией. Понятие «князь», когда-то связанное с обладанием определенной территорией, теперь сводилось к титулу. Основы социальной градации, при которой князья стояли над боярами, поскольку бояре происходили от княжеских дружинников, то есть тех, кто служил князьям, подчинялся им, также были нарушены. Система «удельный князь и его бояре» могла сохраняться и развиваться в удельном княжестве, но при его вхождении в состав единого государства неизбежно вставали вопросы о соотношении позиций удельного боярства и московского боярства, удельных князей и московского боярства, удельных князей крупных земель и удельных князей незначительных уделов и т. п. Социальная структура высшего общества Московского государства перемешала тех, кто относился к князьям, и тех, кто происходил из боярских родов, во множестве случаев боярские роды стали над княжескими. Одновременно с этим превращение боярства в думный чин предоставило возможность и сделала ее практикой: боярство и княжество стали характеристиками одного и того же человека. Основные высшие государственные деятели России XVI в. и, особенно, XVII в. были князьями по своему родовому титулу и боярами по чину.

В целом социальную структуру русского общества конца XVI – начала XVIII в. можно назвать не сословной, а чиновно-сословной. Само понятие чина крайне вариативно. В ряде случаев «чин» означало «сценарий». Так, хорошо известны «чины поставления на царство», «чины объявления наследника». С другой стороны, под «чином» подразумевали боярство, окольничество, думное дворянство, стольничество, постельничество и прочие чины, жалуемые государем лицам, служащим ему. Понятие «чина» объединяло все требования к человеку в соответствии с его местом на социальной лестнице. В целом все общество, пронизанное идеей следования «чину» в широком смысле слова состояло как бы из замкнутых отдельных ячеек, включавших в себя представителей того или иного «чина», назначавшихся на те или иные службы. У всех у них своя жизнь, судьба, права и обязанности. Формально требования к представителям любого «чина» в идеологии оформлялись как требования к человеку – носителю «чина» перед Богом. Самым главным из этих требований было не нарушать «чина». Его нарушение с точки зрения мыслителей начала XVII в. – причина всех бед в Русском государстве. Так, Авраам Палицын, рассуждая о причинах Смуты, постигшей Россию на стыке веков, главную из них видел именно в том, что «всяк же от своего чину выше начаша сходити, раби убо господине хотяще быти и неволнии к свободе перекачюще»[20].

Чиновно-сословная структуризация общества ставит вопрос о степени замкнутости социальных групп, расположенных по вертикали; о возможности представителей общества перебазироваться на более высокий уровень русского сословного «слоеного пирога»; о роли государственной политики в определении социальной мобильности.

Если рассматривать местническую эпоху, то в ее рамках необходимо выделять отдельные периоды. Каждый из них как раз и будет связан с включением в местничество новых социальных слоев.

Первый этап был связан с периодом преодоления остатков раздробленности. Он продлился до середины XVI в. и был характерен компромиссом, который сложился между центральной властью и верхушечными группировками феодалов. При этом местничество было не только обороной аристократии от самодержавия, но и обороной еще не окончательно утвердившейся центральной власти от самой аристократии[21]. Центральная власть и великие князья (как важнейший ее компонент) пытались приспособить местничество для решения собственных задач. Они создали жесткие рамки функционирования местнической системы, по своему усмотрению расширяли и сужали их, пользуясь тем, что решение местнических споров – их прерогатива. На этом этапе центральная власть подчинила себе княжат, приравнивая потомственных удельных князей к нетитулованным боярам русских великих князей. Местничество стало способом борьбы центральной власти с нетитулованной аристократией, так как поставило в зависимость от службы каждого представителя рода весь род. Кроме того, местничество связало понятия о «чести» рода и о «чести» отдельного лица с близостью к великокняжеской, а впоследствии – царской особе и расположением к нему государя.

Второй этап функционирования местничества был связан с периодом исчезновения с середины XVI в. следов прежней автономии отдельных земель и княжеств, с выработкой строгого порядка как военной, так и гражданской службы. С середины XVI в. к числу разрядных служб, считавшихся «почетными» и «честными», стали относить не только службу воевод, как ранее, но и службу голов в полках, объезжих голов в Москве, лиц, участвовавших во встречах послов, лиц, назначенных «в Ответ», «сказывавших» чин, рынд. Большинство из этих служб выполнялось московскими чинами. Стала происходить определенная «демократизация» изначально сугубо аристократического института местничества.

Стык XVI и XVII вв., отмеченный Смутой в Московском государстве и воцарением династии Романовых, ознаменовал новый этап во взаимоотношениях монаршей власти и аристократии. Состав социально-служебной группы, занимавшей важнейшие должности в государстве, существенно изменился. Исследования состава Боярской думы показали, что к середине XVII в. она превратилась из собрания родовой аристократии в совет родственников и приближенных Романовых, главным фактором продвижения по службе стали личные связи с царской семьей[22].

В первой половине XVII в. местнические нормы проникли в среду городовых чинов, прежде всего, в их высший слой – выборное дворянство. Сложился невиданный доселе по разнообразию состав лиц, имеющих право на местничество и через это право претендующих на участие в политической жизни государства. Социальная верхушка русского общества, значительно расширившись, отделилась от остального населения страны[23].

Последний этап развития местничества, пришедшийся на 1650 – начало 1680-х гг., не расширил социального состава местничавших, но был связан с изменениями в институте местничества в связи со становлением в России абсолютистских принципов службы.

К XVII в. местничество более или менее определило границы высшего русского общества, определив его как лиц, имеющих право на местнические счеты при служебных назначениях, а фактически – как лиц, имеющих право на занятие высших должностей (то есть должностей, занесенных в разряды, служб с местами). Между тем, наличие высшей и низшей границы высшего общества не означало отсутствие границ внутри него. Понятие о боярских, окольнических, дворянских, дьяческих и т. п. должностях были неразрывно связаны с местничеством. Если обратиться к трудам авторов середины XVII столетия, то характерную картину пестроты социально-служебных группировок и множественности этих социальных групп можно найти у Г. Котошихина[24]:

– «бояре больших родов первой статьи, которые бывают в боярах, а в окольничих не бывают не ниже 5-го и 6-го роду»;

– «бояре больших родов первой статьи, которые бывают в боярах, а в окольничих не бывают, ниже 6-го роду»;

– «стольники первой статьи родов, которые из стольников бывают в боярах»;

– «бояре родов другой статьи, которые бывают и в окольничих, и в боярах»;

– «окольничие, которые бывают в боярах»;

– «окольничие другой статьи родов (средних родов), которые в боярах не бывают»;

– «стольники средних родов»;

– «окольничие из дворян»;

– «дворяне тех родов, которые бывают в думном дворянстве и окольничестве»;

– «думные дворяне»;

– «дворяне добрых родов»;

– «дворяне средних родов».

Поясняя перечисленные современником местнической системы категории, отметим следующее. Социальная группа, претендующая на поверстание высшим думным чином – боярством, не едина по своим правам. Среди всех этих родов выделяются роды первой статьи и роды другой (второй) статьи. Первая подгруппа отличается тем, что ее представители, жалуясь царем в Боярскую думу, могли получать только первый думный чин – боярство. Пожаловать члена такого рода окольничеством означало оскорбить местнические претензии и унизить местнический статус рода. (При этом не жаловать в Боярскую думу вовсе кого-либо из такого рода – право царской власти, не нарушающее право рода). Вторая социальная подгруппа обладала правом при пожаловании в Думу миновать низшие думные чины, жаловаться сразу в окольничество. Только прослужив какое-то время в окольничих, представители этой подгруппы могли быть пожалованы боярством. Самым распространенным чином, в котором начинали служить представители социальной группы боярских родов (как первой, так и второй подгрупп), было стольничество. Именно из стольников одних жаловали в бояре, других в окольничие, третьих вовсе не жаловали в Думу.

Разделение на подгруппы в еще большей степени, нежели боярским родам, было присуще дворянству. Пестрота состава данной социальной категории отчетливо прослеживается как в работе Котошихина, так и во всех иных исторических источниках. На верхушке дворянской пирамиды оказывались те роды, чьи представители когда-либо достигали думных чинов, служили в думном дворянстве, а иногда дослуживались из думных дворян в окольничие. Дворяне «добрых родов» и «дворяне средних родов» принадлежали соответственно к более низким социальным подгруппам, их представителям так и не удалось попасть в Боярскую думу. В любом случае, основа социальной градации – служба и чины, полученные при ее исполнении. Кроме того, в существующей в местнической России системе безоговорочно действовало правило: хотя за родом сохраняется право претендовать на чины строго определенных рангов, за государством (в лице царской власти) остается незыблемое право жаловать или не жаловать их в эти чины.

Итогом местнической субординации было решение вопроса: кто кому начальник, а кто кому подчиненный. Одни и те же правила действовали для всех включенных в местничество от мала до велика. Например, в период русско-польских и русско-шведской войн принадлежащий к боярским родам первой статьи Алексей Никитич Трубецкой всегда при совместной службе командовал принадлежащим к родам второй статьи Юрием Алексеевичем Долгоруким. Этому не мешал тот факт, что Долгорукий – одна из знаковых фигур третьей четверти XVII в., чьими заслугами являлись и зарождение в России полиции, и приказное руководство, и подавление движения под предводительством С. Т. Разина, и многое другое.

Местничество по своей сути является системой, при которой переход на боле высокий социально-служебный уровень возможен только при поддержке и покровительстве высшей государственной власти. Отстаивать новые позиции своих выдвиженцев от местнических претензий их сослуживцев должен был сам царь. Недаром чрезмерно возгордившемуся и ставшему действовать в военных операциях по своему усмотрению, а не по царскому указу Ю. А. Долгорукому царь Алексей писал: «Ведаешь ты сам, что разве будет ныне у тебя много друзей стало, а преж сего мало было, кроме Бога и нас, грешных, и людей ратных для тебя ж сам понудился збирать»[25]

1

Богданов А. П. Царь Федор Алексеевич. 1676–1682. – М., 1994. —С. 14.

2

Айрапетян И. Ю. Феодальная аристократия в период становления абсолютизма в России; Кошелева О. Е. Боярство в начальный период зарождения абсолютизма в России (1645–1682 гг.): Автореф. дис… канд. ист. наук. – М., 1987.

3

Богданов А. П. Царь Федор Алексеевич. – С. 14.

4

Шмидт С. О. У истоков российского абсолютизма: Исследования социально-политической истории времени Ивана Грозного. – М., 1996. —С. 393–394.

5

Буганов В. И. Боярская дума. // Отечественная история. История России с древнейших времен до 1917 года. – Т. 1. – М., 1994. – С. 282.

6

Соборное Уложение 1649 г. – Л., 1987. – Гл. Х. – Ст. 2.

7

Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ). – Т. 1. – № 114.

8

Ерошкин И. П. История государственных учреждений дореволюционной России. – М., 1983. – С. 59.

9

Соборное уложение. – Гл. Х. – Ст. 1, 2.

10

Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. – СПб., 1919. – С. 415.

11

Записки Отделения Русской и славянкой археологии императорского Русского Археологического общества (ЗОРСА). – Т. 2. – СПб., 1869. – С. 733–735.

12

Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. – СПб.; Киев, 1909. – С. 162–163. – Прим. 1.

13

Ерошкин Н. П. Очерки истории государственных учреждений дореволюционной России. – М., 1960; История государственных учреждений дореволюционной России. – М., 1983.

14

Пресняков А. Е. Московское царство. – Пг., 1918. – С. 112.

15

Базилевич К. В., Богоявленский С. К., Чаев Н. С. Царская власть и Боярская дума // Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в. – М., 1955. – С. 344–360.

16

Дворцовые разряды ДР. Т. 3. – СПб., 1850–1855. – Ст. 1109.

17

Российский государственный архив древних актов (РГАДА). – Ф. 166. – № 6. – Л. 8 об.

18

РГАДА. – Ф. 166. – № 4. – Л. 12; № 6. – Л. 29 об.

19

ЗОРСА. – Т. II. – С. 750–755.

20

Сказание Авраама Палицына. – М.; Л., 1955. – С. 119.

21

Эскин Ю. М. Местничество в социальной структуре феодального общества // Отечественная история. 1993. – № 5. – С. 39–53.

22

Правящая элита Русского государства в IX – начале XVIII в.: Очерки истории / Отв. ред. А. П. Павлов. – СПб., 2006. – С. 320–321, 363.

23

Шмидт С. О. У истоков Российского абсолютизма. – М., 1996. —С. 365.

24

Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. – М., 2000.

25

ЗОРСА. – Т. II. – С. 757.

Наместники и наместничества в конце XVI – начале XVIII века

Подняться наверх