Читать книгу Прекрасная ночь, чтобы умереть - Габриэль Мулен - Страница 3

Полицейская машина, завывая сиреной, неслась по Эксу. Гаэль Траво, юноша лет семнадцати со вздернутым носом и широко открытыми чёрными южными глазами, одетый в камуфляжную куртку, чувствовал себя подавленным.

Было темно, и солнце должно было взойти не раньше, чем через час. Он был грязен, ему было холодно, а главное, он сидел рядом с полицейским да еще и с наручниками на запястьях. Полицейский, инспектор Годар, был парнем, похожим на бывшего боксёра, и это он взял его. Вот мерзавец! Гаэль с ненавистью подумал, что этот флик точно оставил все свои нейроны, предназначенные для приёма, обработки, хранения и передачи информации, где-то на ринге…

Чёртов флик! Так во Франции традиционно называют полицейских, и о происхождении этого слова французы спорят до сих пор. Оно точно появилось где-то в середине XIX века. Первоначально полицейские назывались «мухами», но потом, как утверждают филологи, французскую «муху» заменила нидерландская «fliege», затем превратившаяся во «flic». И уже много позже французы придумали, как расшифровывать слово «flic» – Fédération Légale des Idiots Casqués (в буквальном переводе – легальная федерация идиотов в касках).

В машине находились ещё двое полицейских. Водитель в форме и худощавый молодой парень, отзывавшийся на имя Лямотт. По мере того как они приближались к вокзалу, Гаэль Траво чувствовал, как нарастает напряжение. Слишком занятые продолжением их бессмысленной беседы, полицейские не заметили его беспокойства. А интересно, как бы они восприняли, если бы знали…

С пронзительным визгом тормозов машина резко остановилась прямо перед железнодорожным вокзалом. При других обстоятельствах это ребячество могло бы заставить Гаэля улыбнуться, но сейчас ему было уж точно не до этого.

Инспектор Годар в очередной раз грязно выругался: конвоировать пойманного преступника в Париж – это было не то, о чем он мечтал в эту ночь и в это раннее утро. Он схватил задержанного за воротник и прикрикнул:

– Вылезай живо, животное!

Инспектор Лямотт попытался успокоить его:

– Годар, оставь его. И брось ты, наконец, эту свою привычку относиться к заключенному как к зверю. До того момента, пока не будет доказана его вина, пока он не будет осужден, имело бы смысл рассматривать его как невиновного.

Высокий полицейский смерил коллегу презрительным взглядом, и Лямотт, на его фоне похожий даже не на недоучившегося студента, а на школьника, не стал настаивать.

Годар бесцеремонно вытолкнул пленника из машины. Жестокость, казалось, была его отличительной чертой. Лямотт тоже вышел и сделал знак водителю, который тотчас же уехал.

Втроём они вошли в обширный вестибюль вокзала. Гаэль Траво весь сжался, прямо-таки свернулся калачиком. В своей грязной одежде и в стальных браслетах, украшавших его запястья, он чувствовал себя крайне неловко. Он представлял себе устремлённые на него взгляды, наполненные упрёками. Он молился о том, чтобы провалиться под землю.

Инспектор Годар поднял голову, чтобы сориентироваться. Он быстро нашел нужный поезд на информационном табло. Тот уже ждал на вокзале, платформа №2.

– Веселей, чёрт бы тебя побрал!

Полицейский толкнул юношу вперед. Они направились к лестнице, ведущей в подземный переход. Туннель выводил на платформы.

Дальше они шли, не разговаривая. Высоченный инспектор Годар с его тяжелой походкой, субтильный Лямотт и полный отчаяния юноша создавали своими ботинками синкопированный ритм, усиливавшийся узким туннелем. Гаэль Траво поднял голову: удовольствие от прогулки по знакомомым местам перевесило его отчаяние.

Тут ничего не изменилось. Когда он был ребенком, он приходил сюда играть. Вокзал с его перронами, уходящими поездами и пульсирующими световыми сигналами был прекрасным местом для приключений. Поначалу все старались прогнать этого слишком длинноволосого мальчишку с матовой кожей, предоставленного самому себе. Напрасно, пацан сопротивлялся и в конце концов победил. Он был добрым и сообразительным, и он заставил всех полюбить себя. Папаша Шаретт, начальник вокзала месье Келлерманн… Но его любимицей была Жюсифа Мальвуазен, работница привокзального буфета. Ему нравилось оказывать ей разные услуги, а она время от времени награждала его свежей выпечкой.

Гаэль Траво стиснул зубы. Несомненно, все эти люди следили за тем, что с ним происходило. Журналисты сумели сделать его известным. К сожалению, печально известным. О его сегодняшней доставке в Париж даже упоминалось в ежедневной газете.

Они добрались до еще пустынной платформы №2. Разноцветные огни вокзала образовывали ореолы с неопределёнными очертаниями. Балки и другие металлические конструкции рисовали китайские тени на сером фоне туманной ночи. Поезд уже ждал, и он был похож на сонного монстра. Это был внушительный состав из двадцати вагонов. Локомотив и хвостовые вагоны, казалось, растворились в тумане.

Инспектор Годар поискал взглядом их вагон номер пятнадцать. Тот стоял как раз на уровне лестницы. Последний освещённый вагон. Остальные, находившиеся в хвосте поезда, всё еще были погружены в полумрак.

Полицейский поднялся и осмотрел вагон. Годар любил не торопиться, всё делать медленно, словно укрощая окружающее его пространство. Он компенсировал медлительность размышлений неизменной строгостью процедуры. До отправления ещё оставалось двадцать минут.

В вагоне уже находился один пассажир – бабушка со своей корзинкой, в чёрной шляпке и при костылях, прислонённых к креслу. Она даже не подняла головы в направлении плохо подобранной троицы. Гаэль Траво побледнел, когда его глаза уперлись в пожилую женщину, но он пытался скрыть свое смятение.

Инспектор Годар вздохнул при виде граффити, нацарапанного на одном из стекол: «Все флики – придурки!».

Эти метки были настоящим бедствием всех французских вокзалов. Автор граффити, определенно тот еще негодяй, явно собирался насмехаться над ними всю дорогу. Полицейские нашли отведенные им места и уселись. Инспектор Лямотт посмотрел на свои наручные часы.

– У меня есть время сбегать купить книгу.

– Ты умеешь читать? Это что-то новое.

Лямотт не отреагировал на неловкую шутку коллеги и вышел из вагона.

Инспектор Годар презрительно посмотрел на своего пленника.

– Ты, гадёныш, попал на долгие годы.

– Но я невиновен.

– Да, это возможно и так, но ты же понимаешь. Судьба пленника незавидна. Нам был нужен преступник, и учитывая, что ты оказался рядом…

– Это отвратительно!

– Допустим. Просто сейчас ты заплатишь за ту фигню, которую, без сомнения, в конце концов совершил бы. Так что не будем зря жаловаться, что правосудие медлит. Наказанный преступник – это пример для всех негодяев, а тот, кто не карает зло, тот способствует тому, чтобы оно совершилось.

***

Крик прервал рассуждения здоровяка Годара. Отчаянный призыв, срочное дело… По другую сторону платформы маячил неопределенный силуэт. Некто делал беспорядочные знаки. Инспектор открыл окно, и звуки стали чуть понятнее. Без сомнения, эта неистовая кукла обращалась именно к нему. Она кричала:

– Инспектор, быстрее, там ваш коллега…

И неизвестный исчез, словно проглоченный полумраком.

Инспектор Годар встрепенулся.

– Вот дерьмо!

Он ненавидел непредвиденные обстоятельства. В какую еще беду попал этот доходяга Лямотт?

Действовать в срочном порядке – это никогда не было его сильной стороной. Он посмотрел на платформы, посмотрел на своего «подопечного». Усилие мысли придавало красок выражению его лица. Наконец он решился и ловко взялся за дело. Через несколько секунд он окинул свою работу довольным взглядом творца.

Гаэль Траво стоял в полной растерянности. Одна пара наручников соединяла его правое запястье со стойкой багажного отделения, другая – его левое запястье с металлическим основанием кресла.

Перед тем как уйти, полицейский пригрозил:

– Если, несмотря на это, ты что-то пытаешься сделать…

Он расстегнул куртку и показал юноше пистолет в кобуре. После этого успокоенный инспектор выпрыгнул из вагона и зашагал в сторону подземного перехода. Не прошло и двух-трех минут, как он наткнулся в туннеле на своего коллегу, возвращавшегося неторопливым шагом с бутылкой воды и книгой в руках.

Оба мужчины переглянулись. Выражение их лиц выражало непонимание. Ошеломлённый инспектор Лямотт спросил:

– А где пацан? Ты что, оставил его в вагоне?

Инспектор Годар грязно выругался и, предчувствуя недоброе, побежал обратно к поезду.

Бабушка по-прежнему сидела на своем месте, но там, где должен был стоять арестованный, осталось только пустое кресло. Даже наручники исчезли – просто улетучились.

Инспектор Годар нервно забегал по вагону, осматривая каждый промежуток между сиденьями. Ничего! Ни малейших следов!!!

Он суетился, повторяя: «Но это невозможно… Всего несколько секунд…» Его взгляд остановился на граффити «Все флики – придурки!» Эти слова достаточно хорошо подытоживали сложившуюся ситуацию.

Инспектор Годар уставился на старуху. Несмотря на её немалый возраст, ему захотелось хорошенько встряхнуть ее, да так, чтобы она подавилась своей корзинкой и своей чёрной шляпкой.

Здоровяк выглядел потерявшимся ребёнком. Но тут в дело властно вмешался инспектор Лямотт:

– Ты перекроешь доступ в поезд и распорядишься, чтобы пассажиры не покидали своих мест. А я позвоню комиссару Барде, хотя я и не представляю, что я ему скажу…

Годар не протестовал.

***

Через час вокзал был оцеплен. Целая армия полицейских прочесывала район. Казалось, обыскали всё, но из-за электрических неполадок несколько пустых вагонов остались в темноте. Они были заперты, однако их открыли и тоже осмотрели – безрезультатно. Как говорится, тайна, покрытая мраком…

Допрос вел лично комиссар Барде. Годар и Лямотт стояли перед ним, как провинившиеся школьники. Что это было? Халатность? Разгильдяйство? Наплевательское отношение к своим обязанностям? В любом случае – неизгладимое пятно на их послужном списке.

Комиссар Барде нервно курил трубку. Он был очень расстроен, и ему никак не удавалось понять версию обоих инспекторов. «Ладно – Лямотт отправился купить книгу в дорогу. Допустим. Он – хороший парень, и он не совершил ничего предосудительного: до Парижа путь неблизкий, а Годар – это тот ещё собеседник. Но вот этот Годар… Как он мог оставить арестованного без присмотра!»

Это было невероятно, но тупой Годар, которого комиссар никогда особо не ценил, продолжал упорствовать:

– Я отсутствовал всего несколько секунд… Две-три минуты, не больше… Клянусь, патрон.

Комиссар попытался его вразумить.

– Ты не хуже других знаешь, что наручники изготовлены из специальной стали, а замки – это новейшая модель повышенной степени безопасности. Даже при посторонней помощи никто не сможет взломать это и исчезнуть за несколько секунд. Немного здравого смысла, Годар! Лучше расскажи мне, что там произошло на самом деле.

– Так я и говорю, шеф. Две-три минуты, не больше…

***

Опросили несколько сонных пассажиров других вагонов. Они по большей части дремали и ничего не заметили. Никто, кроме Годара, не видел типа, якобы звавшего на помощь. Один из пассажиров, нервный малый, подумал, что поезд уходит, и это его разбудило, но он тоже не смог сказать ничего вразумительного.

Бабушка не поменяла своей версии ни на йоту. Якобы юноша снял наручники, сошел с поезда и скрылся на соседнем от вокзала пустыре. Комиссар Барде удивился, что у неё все в порядке с головой. Это бросало вызов всякой логике, но, похоже, всё так и было.

Здоровяк Годар даже расплакался:

– Уверяю вас, господин комиссар, я оставил его висеть, словно распятую дичь. Он не мог снять наручники.

– Но он это сделал.

– Ничего не понимаю…

Комиссар и другие инспекторы мрачно и подозрительно смотрели на Годара. Этот тип явно что-то скрывал.

***

Был достаточно прохладный день, но яркое солнце заливало бар «Лё Фестиваль» на бульваре Кур-Мирабо. Пожилая женщина сидела за столиком и пила горячий шоколад. Комиссар Барде подошел и, не спрашивая разрешения, сел напротив нее.

– Мне то же самое, – заказал он.

Женщина посмотрела на него с самым серьезным видом. Жорж Барде улыбнулся и мягко сказал:

– Я рад констатировать, что ваше здоровье поправляется, мадам.

– Что вы от меня хотите?

– Хочу рассказать вам одну историю, сказку с магическим превращением и всё такое…

Пожилая женщина слегка кашлянула, и на ее неподвижном лице мелькнула тень удивления.

– Когда-то давным-давно жил-был двенадцатилетний мальчик, которого приняли в свое общество, практически усыновив, все люди на нашем вокзале. Повзрослев, этот мальчик попал в беду. В большую беду. Но все, кто его знал, считали, что он невиновен в преступлении, в котором его обвинили. Поэтому, когда сообщили о его перевозке из Экса в столицу, решили действовать.

Комиссар Барде прервал свой рассказ и неожиданно спросил:

– Кому пришла в голову вся эта идея?

– Без ложной скромности должна признаться, что мне, – ответила пожилая женщина с озорной улыбкой маленькой девочки, застигнутой врасплох у банки с вареньем.

– Браво! Итак, вы сказали об этом начальнику станции и машинисту локомотива.

– Это было нелегко!

– Не сомневаюсь. Тем не менее вы уговорили их приготовить кое-что на всякий случай. Вы подумали о небольшой, но очень эффективной постановке. В самом деле, ведь для нее требовались только два пустых вагона, два одинаковых граффити и немощная бабушка с костылями.

– Надо еще было воспользоваться случаем, если он предоставится.

– Когда вы увидели, как инспектор Лямотт покинул поезд, вы перешли к делу.

– Шанс был слишком уж хорош…

– Вы выманили инспектора Годара на улицу, и затем все прошло очень быстро. Хитрый трюк! Вы просто продвинули поезд на длину вагона и погрузили арестованного в темноту, одновременно заперев его. Вы были очень предусмотрительны, и вы продумали всё. Вы заранее позаботились о том, чтобы следующий вагон оставался незанятыми. То же граффити, то же окно, та же бабушка в черной шляпке с корзинкой, тот же номер вагона, но в нём больше не было заключенного. А потом у вас был почти час, чтобы освободить Гаэля Траво и переправить его в безопасное место. Бестолковый Годар не заметил подмены вагона, а Лямотт, вернувшись, был занят совсем другим…

– Когда вы это поняли, комиссар?

– На допросе. Я знал, что Годар не лжёт, он для этого слишком прямолинеен. Плюс это провокационное граффити показалось мне слишком уж навязчивым. Надпись явно должна была привлечь внимание полицейских.

– Нужен был сильный ориентир, который невозможно было бы проворонить. А почему вы ничего не сделали?

– Годар – идиот, лишенный сострадания к людям. Мне было очень приятно видеть его растерянным и в слезах.

– Гаэль – хороший мальчик, и он никого не убивал!

– Какие основания у вас утверждать это, мадам?

– Гаэль не способен убить! И у меня больше оснований, чем у кого бы то ни было, утверждать это, потому что никто не знает его лучше меня.

– Я тоже, если честно, не был до конца уверен в виновности этого мальчишки.

– Ваша карьера, месье, должно быть, сильно пострадала?

– Ничего-ничего, я уже наверстал упущенное. Я сумел арестовать настоящего преступника, и Гаэль Траво может теперь безбоязненно выйти из своего укрытия.

Пожилая женщина отпила глоток шоколада и сказала:

– Признайтесь, мы все пережили достаточно волнительное приключение.

Комиссар Барде погладил свои шикарные черные усы:

– Жюсифа Мальвуазен, в следующий раз, когда мне придётся проводить какое-нибудь сложное расследование, позвольте мне обратиться к вам за советом.

– Обязательно, господин комиссар.

Жорж Барде встал, достал из кармана свою любимую трубку из бриара, на миг задумался и вдруг спросил:

– Можно мне вас поцеловать в знак уважения и благодарности?

– Благодарности? Но за что?

– За урок, мадам. Я – полицейский, и у нас многие считают, что справедливость второстепенна по отношению к закону и порядку. Но это не так. С другой стороны, нигде не происходит столько подлостей, как в борьбе за эту самую справедливость. Но когда справедливость исчезает, не остаётся ничего, что могло бы придать ценности человеческой жизни.