Читать книгу Времена перевирая. Стихи - Галина Андрейченко - Страница 10

И опять цветами дразнит

Старый выдумщик – январь.

Перевязана боязнью

Неопознанная тварь.

Времена стесали анкер,

С боем сладу нет никак,

И живет знакомый ангел

В ваших ломаных руках.

Он бродил по скалам юга,

Гнезда клеил к высоте,

Но, невежеством поруган,

Промолчал и не взлетел.

В Ялте снег, крапива в Ницце,

Здесь – потеющий огонь,

Из камина лезут лица,

Тает в форточке ладонь.

Жизнь под флером самозванки

Гнется в стуках и звонках.

И уколом – бледный ангел

В ваших ломаных руках.

Танцы осени – лживый блеск,

Малахольные взрывы рук,

В них цветет одинокий лес,

В них прилег одинокий луг.

Нарывающе льет свеча

На ладони тяжелый воск.

Я не завтра – почти сейчас

На заклание, на авось.

Шутит в воздухе календарь,

А давно ль ахинею нес?..

Там яичница – божий дар,

Здесь – рассветы из-под колес.

Там не каторжник – мой двойник,

На злаченом гвозде костыль.

Что отвадит меня от них? —

Хлеб из глины и монастырь.

Дождь по клавишам… Чем ты жив,

Мой расплавившийся актер?

Мне сегодня встречать разлив

Вседержителям вперекор.

Вот только музыка без полутени страха

Влетает в высохший, как быль, кабриолет

Из освежеванных объятий патриарха —

К сожженью почестей и выращенных лет.

Мой прах раскаялся, мой правнук – в богадельне.

Что делать, музыка, – не греешь до сих пор.

Роса на пальчиках рискует запредельно

И звонко падает на выхоленный пол.

Твой слепок Шуберта – каракули на стенах.

Как грузно плавятся снега чужих вершин,

А жизнь отмаялась, родив немую сцену

Для искореженной, но жаждущей души.

Мгла телефона… Откликнется только молва,

Воем расплющена старая лестница шпал.

Рук перекрестки, башка напропад, наповал.

Что в этом мире великого? – Только толпа.

Снова проклятья вокзала за белой спиной,

Блудные пальцы голодного города – в крик.

Снег в лиловатых отметинах – небо пьяно.

Голос за сценой, как раненый ветер, поник.

Я поднимусь, раздвигая ступени стыда,

В правду скупой каталажки, чья ночь коротка.

Если храпят палачи – инвалиды труда,

Значит, топор утонул в бездорожье зеркал.

Бессезонную лебеду

Сторожит городская пасть,

И к бесстыдству косых дворов

Наобум припадет невинность.

Ног не памятуя, бреду.

Жестко стелют – недолго спать.

Дальше из лесу – больше дров,

Пни оставшиеся – на вырост.

Бесноватые небеса —

С них, паршивых, хоть солнца клок.

Уголовничий пыл потух

Под негаданными слезами.

Танец духа не удался

На соскобах чужих дорог,

Обмелевшее море рук

Держит выплеснутый экзамен.

Эка невидаль – без порток.

Кто без оных не выживал?

Я толкусь в городских чертах,

Где частенько грешно и тесно.

До востребованья – никто,

Только вмятины и провал,

И непуганого листа

Чуть дыша засыпает бездна.

Дневник… Он был жесток и стар,

Он взбалтывался, как часы.

Влипал в подметки тротуар

Медком придушенной осы.

Я остаюсь на пухлом дне

Средневековых войн и слез.

Шприц расслабляется в спине,

А осень падает всерьез

В застенки рук, в содом огней,

В непостоялый двор обид,

Где вне себя ночует гнев,

Где я лишь то, что предстоит;

Где кем-то смятый разговор,

Терпя в потемках головы,

Вдруг обернулся: никого…

Январский дождь, прозренье, швы.

Плеск исчерпанных монет,

Синева подбитой ели,

И художественный шарф

Над раскаяньем кружил.

Старый год съезжал на нет,

Смерть поигрывала дрелью,

Праздность, нехотя дыша,

Примеряла этажи.

У меня последний дом.

Скособочен, околпачен

Торжествующим терньем

Сквозь поклеванный асфальт.

Не оставишь на потом

Всепрощенье и удачу,

Да и крика острие

Не затупишь нижним фа.

Телефонные рывки —

Частота дыханья ночи,

Елка тянет корешок

К двери – кто б ее открыл…

Под беспамятством руки

Лгут перчаточные клочья,

Только старый вещмешок

Без руля и без ветрил.

Даль и подбитое мохом письмо,

Сон Петербуржья, дворовые лампы,

Листья спектакля, житейский просмотр,

Зрителей пустопорожние штампы.

Синий подснежник в окно заглянул:

Жив ли еще доморосток-физалис?

Ночь не спеша обряжает луну

В вечную мантию прошлого. Alles.

Кто я? Губитель эскизов зимы.

Жизнь – ожерелие банок консервных.

Однообразие вкусов земных

Трется о полураздетые нервы,

О мелколесье расстроенных рук,

Помнящих, с кем и когда потерялись.

Ретрохудожник, добрейший из слуг,

Перемарал все фамилии. Alles.

Сохнет в углу мой наряд дождевой

В оцепеневших бубенчиках каверз.

А по пятам – неусыпный конвой.

Время, на чем ты так вызрело?.. Alles.