Читать книгу Ветана. Дар исцеления - Галина Гончарова - Страница 3

Приближенный Фолкс расхаживал по комнате, словно лев по клетке. Вцепиться бы кому в глотку, но, хорошо зная свое начальство, храмовники словно растворились в воздухе.

Да что этот маг жизни – заговоренный, что ли?! Тварь такая! Уже трое людей, трое магов, а Храм их, между прочим, не рожает! Ну… рожает, конечно, от специально подобранных женщин, но ты поди дождись еще, пока маг родится, вырастет да научится хоть чему! И вообще… Как ни подбирай пары – все равно магом будет в лучшем случае каждый десятый ребенок. Слабым, плохим… никаким. Даже от двух магов. Есть теория, что это из-за насилия, но Храм ее не одобрял. Насилие? Что значит – насилие?

Фолкс таких слов не любил. Это же Храм! Тут все добровольно, все исключительно по осознанной необходимости, а что сию необходимость иногда годами вбивать приходится в тупые головы… Так это везде бывает!

Ладно, что-то он отвлекся. Судя по всему, этот маг находится в лечебнице для бедных. Или хотя бы там бывает. Ну и что делать? Хотя вопрос откровенно глупый. Направлять туда своих людей, ждать, следить… И еще пожаловаться королю на наглого убийцу! Пусть его казнят побыстрее, что ли? Вот ведь негодяй!

* * *

– Лим!

Видеть мальчика я была рада, хотя именно он… А, что уж там! Рано или поздно, так или иначе моя тайна открылась бы. И лучше пусть в курсе будут первые лица королевства, чем их антагонисты со дна Алетара.

– Тетя Вета!

Увесистое живое ядро едва не снесло меня с ног. Повисло на шее, расцеловало в обе щеки, перепачкав чем-то вроде варенья, и напоследок дернуло за волосы. Но на мордахе было столько счастья, что спустить мальчика с рук я просто не смогла.

– Как ты? Как папа?

– Замечательно! Папа у короля на приеме, а мы с мамой решили приехать в гости!

Замечательно.

А что я еще могу сказать?

Герцогиня Моринар, к лекарке, в бедняцкий квартал… просто шикарно! И сейчас Линетт Моринар выходит из кареты, сияя улыбкой.

– Вета, милая, здравствуйте!

Я сделала реверанс, думая, что сплетни мне не изжить никогда. Линетт, видимо, поняла, о чем я думаю, и развела руками.

– Алемико так настаивал, чтобы мы поехали, я не решилась ему отказать. Может, вы составите нам компанию? Прогуляемся за городом?

Я подумала пару минут и согласилась. Почему бы нет? В лечебнице моя работа на сегодня закончена, больных на горизонте не видно, день хороший…

Накаркала.

– Госпожа Ветана!!!

Пареньку было на вид лет пятнадцать. Встрепанный, взъерошеный, какой-то дерганный.

– Госпожа Ветана, помогите!

Я развела руками и быстро, пока никто не успел ничего сообразить, чмокнула Лима в нос.

– Извини, малыш. Работа.

Где там моя сумка?

Общаться с Линетт Моринар мне не хотелось. Мы слишком далеки друг от друга. Она – герцогиня, я лекарка, она из благородных, я из бедных, она из Белого города, я из Желтого…

Ни к чему.

Ах, вернуть бы те золотые времена, когда о моем даре не подозревал никто, кроме бабушки! Но это невозможно.

Интересно, думала ли бабуля, что получится вот так, что меня закружит и понесет, словно щепку в водовороте? Нет, вряд ли. Могла предполагать, это вернее. С высоты жизненного опыта и мудрости могла просчитать ситуацию, но и только.

А вот как из нее выпутываться?

Не знаю, ничего не знаю.

* * *

Мужчине было за восемьдесят. Старик лежал на кровати и тихо умирал, это я видела.

Меня встретили четыре пары внимательных глаз.

Красномордый дядька лет сорока – явно пьющий, явно сын; толстая тетка тех же лет, похоже – любящая мать и невестка, и парень постарше. Внук? И старший брат мальчишки, который меня привел?

Да, вполне возможно.

Четвертая пара глаз принадлежала мужчине лет сорока. Такому… самое подходящее определение было – чернильная душа. Темная простая одежда, пятна чернил на руках, кисловатое выражение лица… Стряпчий? Да, похоже.

– Вот! Умирает!

Сказано это было таким тоном, словно я лично состарила бедолагу, загнала его в гроб и поплясала на крышке.

Я подняла брови. Подсела к мужчине, коснулась руки… М-да. Безнадежно? То самое слово.

С рыжим вором, который умирал, и то было проще. Там был расколотый сосуд, здесь – осколок черепка. Не то что воду не нальешь, даже и пара капель не задержится. Смерть глядела на меня из провалов глазниц, и я не имела права спорить с ней.

Не сейчас, нет.

На своем опыте я постигла горькую истину. Всех не спасешь, и, спасая безнадежных, ты растратишь силы, нужные тем, кто еще способен справиться с болезнью.

Кому решать о надежде? Лекарю, и только лекарю. И горькие же это решения… ивовая кора – и то слаще. Я подняла глаза на родственников.

– Его уже не спасти. День, может, два. Все, что я могу сделать, – дать ему снотворное. Пусть отойдет без мучений.

– Да зачем нам ваше снотворное?! – возмутилась тетка. – Вы ему, наоборот, посильнее чего дайте!

Чего – сильнее? Яда? Кажется, эти мысли так четко отобразились на моем лице, что мужчина оттеснил жену и заговорил. И через пару минут я поняла, что яд – не самое худшее. Ой не самое… Любящие р-родственнички, Темного крабом!

Мужчина был одинок. Семьи не нажил, детей тоже, это все дети и внуки его брата, которым он должен был оставить наследство. А кому еще? Не государству же?

Им, и только им.

Обещал вот, да не успел, а они уж и стряпчего пригласили, и все готово… Так вы, девушка, дайте ему что посильнее, чтобы в себя пришел да завещание составил, а потом пусть подыхает! Кому он нужен – без наследства?

Была бы я действительно сильной, я бы сделала так, чтобы они ни наследства, ничего не получили. Чтобы поднялся дед, да и прожил еще десять лет.

Не могу. Нет таких сил, и я не бог…

Видимо, прочитав это по выражению моего лица, мужчина даже попятился. А я медленно встала, отпустила сухую старческую ладонь и, не прощаясь, не обращая внимания на истошные крики тетки: «Тоже мне! Лекарка! Сопля зеленая, а нос дерет!» – не замечая взгляда стряпчего, вышла из дома. Ветер ударил в лицо, потрепал за волосы, привычно принес с собой запах моря. Он залетал сегодня с утра в гавань, покружился над портом и теперь прилетел тереться о мою щеку, рассказывая, что новенького в городе. Он отвлекал от горестных мыслей, но даже у него это получалось плохо.

Мне было очень тошно и очень больно. Маги жизни спасают людей от болезни. А кто спасет их от самих себя?

* * *

Приближенный Фолкс был великолепен! Он воздевал руки и возводил очи горе. Он стонал и вздыхал так, что разжалобил бы даже акулу. Он вопиял и стенал, и от чувства в его голосе прослезились бы даже призраки. Он требовал! Покарать святотатца! Больно покарать! И можно даже два раза, ради такого случая Храм одобрит некромантию!

Его величество внимал со всей возможной благосклонностью. И соглашался. Конечно, покарать! Ишь ты, взяли моду, на людей с ножами бросаться! Не на людей, конечно, а на храмовников, но… их тоже жалко. А вдруг одумаются? Хотя вряд ли. Храм, как и всякая криминальная структура, не отпускает тех, кто попал на крючок. Но не убивать же дураков?

Так что его величество согласился покарать негодяя Артау смертью мучительной и перешел в атаку:

– А правда ли, приближенный, что вы решили молельни при лечебницах открыть?

– Да, ваше величество.

– Замечательно! Отличное начинание! Надо бы и в других городах такое сделать!

Приближенный скрипнул зубами, но поклонился. Интересно, что ему скажут коллеги из других городов? Ой, точно ничего хорошего. Обидятся, начнут предъявлять претензии, а им в ответ и показать нечего. Мага жизни он пока не нашел…

– Я напишу, ваше величество.

– Вот и замечательно. Жду отчета в ближайшее время. Сколько молелен открыто, в каких городах, при каких лечебницах… И – да! Пусть ваши люди обязательно работают в лечебницах не меньше, чем по двое – по трое.

– Ваше величество?

– Молитва – это хорошо, но рабочие руки нужны всегда! Мало ли? Полы помыть, принести чего…

Его величество смотрел на исказившееся от злобы лицо храмовника и довольно улыбался. А ты как хотел, гад? Молиться – и все? Не-ет, ты ручками поработай. Поганые ведра повыноси, язвы попромывай, больных потаскай… И посмей только отказаться!

Да и вообще… Надо бы подумать над законом. Желаешь уйти в Храм от мира сего? Изволь перед этим год отработать на благо государства. Там, куда оно тебя поставит. В лечебнице, в приюте для сирот, в доме призрения… Лучшая молитва – это молитва делом! Нет дела? Так я вам найду работу!

Приближенный уже и сам не рад был, что пошел жаловаться, но его величество добил бедолагу окончательно:

– Я лично проеду по лечебницам. И если увижу, что ваши подчиненные отлынивают от своих обязанностей… Вы меня поняли, приближенный?

Не понять было сложно.

Приближенный вышел от короля мрачнее тучи, плюнул на пол и принялся раздумывать. Кого бы поставить в лечебницы, чтобы жалко не было? Если его величество прогневается?

А маг жизни…

Вот пришлют других магов, тогда и искать будем. Маг – это зверушка редкая, в храмах особо не приживающаяся, тем более в Раденоре, да и Фолкс свои резервы исчерпал. Теперь если и искать – только обычными методами. Авось и вернее окажется?

* * *

Проводив приближенного, его величество вызвал к себе канцлера. Усадил в кресло, налил сока и без обиняков поинтересовался:

– Что там с девочкой?

– Плохо, – пожал плечами Алонсо. – На мое предложение она не согласна, дворянство ей не нужно, к Лиму она отнеслась очень хорошо, но и только. Линетт сказала, что она сбежала к какому-то больному прямо с облегчением… Не знаю, Рик. И оставить ее нельзя, и давить не стоит, и…

Его величество саблезубо улыбнулся:

– И что бы вы делали без мудрого короля?

– Жили бы под властью глупого короля? – Давняя дружба позволяла еще и не такие шутки. – Ты что-то придумал?

– Разумеется…

На стол лег свиток. Алонсо прочитал. Потер лоб. Выругался в три этажа с завитками и восхищенно уставился на друга.

– Рик, ты гений!

Его величество поигрывал кончиком косы.

– Спасибо, я знаю.

– Мы сразу же решаем все наши проблемы. И привяжем ее к Алетару, и дадим защиту, и… согласится ли она?

– Думаю, да. Но ты же это проверишь?

– Конечно!

– И лучше сегодня же вечером.

Алонсо кивнул:

– Как приятно быть умным канцлером при хорошем друге! А быть таковым при умном короле – вдвое лучше!

* * *

Стук в дверь был для меня вполне привычным. А вот канцлер на пороге – нет.

– Ваша светлость? Проходите…

– Благодарю, госпожа Ветана.

Я предложила канцлеру присесть и захлопотала, ставя на стол взвар и плюшки.

– Как самочувствие, ваша светлость?

– Благодаря вам, госпожа Ветана. Благодаря вам. Сейчас ищем того, кто мне… помог.

Я развела руками. Мол, и рада бы, да точно не помогу. Не мое…

– Госпожа Ветана, я к вам извиниться приехал.

Чашка жалобно сказала «дзын-н». Я опустилась на колени рядом с черепками – ноги вдруг держать перестали. А тут и повод хороший усесться…

– Ваша светлость?

– И за себя, и за жену, да и за Рамона. Вы уж на нас зла не держите, госпожа Ветана?

Я только головой помотала:

– Да что вы, ваша светлость!

– Поймите нас правильно. Маг жизни – редкость. Ну и…

– Перестарались, – мягко подсказала я, видя, что канцлер пытается подобрать определение. Все я понимаю, просто участвовать не хочу.

– Да, госпожа Ветана. Именно перестарались. И… вы же разрешите мне исправиться?

– Ваша светлость, не стоит переигрывать, – вежливо предостерегла я.

Канцлер сверкнул зубами в улыбке. М-да, Линетт я понимала. Тут есть за что любить.

– Ну, попробовать я должен был. Итак, Вета, у меня к вам предложение.

– Какое?

– Скажите, а вы хотите быть – Моринар?

Я аж головой замотала.

Вот спасибо! Сейчас во всей фамилии один Палач не женат. То еще приобретение! Кому бы сплавить, хоть с доплатой? Нет уж, спасибо…

Канцлер наблюдал за мной с легкой улыбкой, видимо, прекрасно понимая, о чем я думаю. И когда я уже открыла рот, чтобы отказаться, добил:

– Ветана, я вас просто удочерю.

* * *

Вот теперь мне поплохело окончательно. Я упала на стул и поглядела на канцлера умоляющими глазами.

– За что?

– Официально – за оказание мне помощи. И не спешите отказываться, Вета. Подумайте об этом с другой стороны. Я – глава фамилии, в качестве Ветаны Моринар вы будете подчинены только мне. Я не заставлю вас выходить замуж или делать что-то неприемлемое для вас. Зато вы сможете заниматься лечением больных и дальше…

– А больных будете подбирать вы, ваша светлость?

– Частично. О том, что вы маг жизни, рано или поздно станет известно, и в качестве дочери канцлера, герцога, да и представительницы не самой дружелюбной фамилии… кстати – кузины Того Самого Белесого Палача…

Меня прорвало.

Истерический смех вырвался наружу, и канцлер протянул мне чашку со взваром.

– Вы не волнуйтесь так, Ветана. Рамон, конечно, не дар Светлого, но вы же будете членом его семьи. А к своим он относится очень… трепетно.

Вот это слово у меня меньше всего вязалось с Палачом.

Видимо, канцлер прочел это на моем лице, потому что вздохнул:

– Вета, я Рамона оправдывать не буду. История там была нехорошая, и во многом он виноват сам… Вы ее знаете?

– Я не собираю сплетни, ваша светлость.

Алонсо посмотрел чуть насмешливо:

– А я их не распространяю. История там была грустная. Вы знаете про бунт герцога Корвина?

Я покачала головой.

– Рамон был помолвлен с его дочерью. Они на свадьбу ехали, попали на мятеж. Его родителей убили, Рамона не добили, тяжело ранили и с собой забрали. Для торговли…

– Его величество пошел бы на переговоры?

– Нет, – слово упало камнем. – Его величество пришел бы однажды ночью, и на месте замка остались бы лишь руины. И ужас, веющий над ними. Но не успел. Никто не успел. Когда Рамон пришел в себя, когда понял, для чего его приглашали в женихи, когда осознал все… он инициировался как маг огня. Знаете, как это бывает?

Я помнила, как это бывает у магов жизни. Но огня?

– Он сильный маг. Очень сильный. А на волне боли от предательства, смерти родных, обиды, подлости… он вспыхнул. И на месте замка остался пепел. Только пепел. Рамон никого не пощадил… наверное.

Я вскинула брови:

– То есть?

– Это пробуждение дара. Он ничего не помнил, вообще ничего. Поседел в тот день, и огонь свой он с тех пор контролирует плохо. Да и характер у него не сахарный. Огневики – они такие, вспыльчивые…

– А почему – Палач?

– Мы с его величеством посовещались и решили, что это станет официальной версией. Рамон пришел к бунтовщикам, предложил им сдаться, а когда они отказались, выжег весь замок.

У меня горло перехватило. Да уж! Мальчишка, который только что инициировался как маг, потерял родителей, любимую, убил кучу народа – и из него же еще пугало сделали? На всю страну ославили? Я даже не смогла спросить – зачем?!

По счастью, канцлер догадался:

– Вета, а как вы себе это представляете? Власть должна быть сильной, это же просто. Если кто-то узнает, что с Моринаром можно поступить подобным образом… Где один, там и второй, там и третий… Лучше напугать всех сразу, чем потом убивать каждого, решившего рискнуть. Рамона стали бояться, да и ему так было проще. Знаете, когда… Ладно, не буду говорить «любимая». Лорен Корвин он не любил, разве что терпел рядом, но парой они были хорошей, по сговору, Рамон свыкся с мыслью, что они проживут вместе долго-долго. Так вот, когда твоя женщина издевается над тобой – это еще не так ужасно. А когда тебе показывают головы твоих родителей… Это Рамон еще помнил.

Я вздохнула:

– Я понимаю, ваша светлость.

Понимала и больше. Зачем он мне это рассказывает.

Чтобы я пожалела. У женщин ведь жалость – это половина любви. Только вот не готова я прожить свою жизнь из жалости, никак не готова. Мне хочется быть счастливой…

– А раз понимаете, Вета, так подумайте. Я предлагаю вам защиту рода, семью, пусть немного… сложную, но мы примем вас с радостью. Предлагаю любимую работу и жизнь в Раденоре. Разве мало?

– Мало, – честно ответила я. – Потому что на второй чаше весов окажется то же самое. Сейчас я свободна, и терять мне нечего. А потом?

– Свободна? – прищурился канцлер. – Свободна? Вета, да ты ни на секунду не свободна. Ты не можешь лечить открыто, не можешь завести друзей, не можешь даже замуж выйти, потому что рыбу за пазухой не удержишь, особенно если это акула. Ты же маг жизни, как скоро твой муж это поймет? Да мгновенно! И простит ли тебя за обман?

Я помрачнела. Крыть было нечем, я сама не раз об этом думала. Но и соглашаться…

– А в качестве члена семьи Моринар я не окажусь мишенью для убийц?

– Нет, – Алонсо покачал головой.

– Но кто-то же пытался отравить вас? Вы знаете, кто именно?

Пришла очередь канцлера мрачнеть.

– Не знаю. Но когда найду этого подонка, я ему горло порву.

Я провела рукой по волосам.

– Ваша светлость, давайте договоримся так? Я всесторонне обдумаю ваше предложение и приму его или отвергну. А вы найдите, пожалуйста, убийцу! Он ведь работает рядом со мной…

В переводе на простой и понятный язык, это звучало так: «Мало ли что вы мне предлагаете! А докажите-ка, что способны меня защитить!»

Канцлер понял это не хуже меня, помрачнел еще сильнее и распрощался. Я проводила его милой улыбкой. А вы как хотели, господин герцог? Чтобы я сразу и согласилась? Так не бывает… Я понимаю, что выгляжу не лучшим образом, что не стоило бы тянуть и кочевряжиться, но и переступить через себя не могу. Не хочу в клетку.

Хотя герцог прав.

Я уже в клетке, просто не хочу этого признавать. И выхода у меня, как ни печально, нет…

* * *

На человека, который стоял сейчас перед непосредственным начальством, приближенный Фолкс смотрел с омерзением. Даже не так. С… чувством глубокого и искреннего непонимания.

Вот зачем люди идут в храмовники?

Ну… кто за чем. Кто-то ради власти, кто-то для денег, кто-то для безнаказанности, а есть и вот такие ненормальные типы. Идут, чтобы служить Светлому. Каково? Сумасшедшие! Дурачье!

Паства для чего существует? Чтобы ее пасти, стричь, резать на мясо. А нести баранам какой-то свет… Да не свет им нужен, а поводырь, который не даст пропасть в этом сложном и загадочном мире. Люди-то идут в Храм чаще всего не ради молитвы. Как это ни забавно, но молятся – искренне молятся в храме, – дай Светлый, сотая часть прихожан. А остальные приходят по другим причинам.

По привычке – их предки так верили, они так верить будут, их дети и внуки в Храм ходить будут… Эти не задумываются, просто ходят, как приливы и отливы.

Из-за страха – вдруг там, за чертой, все именно так? Не отчистишь душу сейчас, то-то будет потом радости!

Из-за чувства собственной правоты и непогрешимости, из-за нужды в поводыре, из-за робости и нерешительности, из-за ощущения причастности к чему-то большому и важному…

Есть фанатики – мизерная доля, но есть. Эти бывают светлее самого Светлого, спустись он в Храм, так и его метлой погонят. А что? Ходят тут всякие, правильно молиться не умеют!

Истинно же верующие…

Не любил их Фолкс. Ни с какой стороны от алтаря. Хоть храмовниками, хоть прихожанами, не любил. Неприятно же, когда человек смотрит на тебя так, словно все тайны уже постиг. Нет! Даже не так! Словно он узнал самое главное об этом мире, а ты, недоумок, не догадался…

А что тут главное? В чем оно заключается? Да пес его знает! Но Светлый тут точно ни при чем! Иначе получится, что приближенный всю свою жизнь жил не так, не по тем заветам, и вообще – грешник. Так что нет его! И точка!

– Звали, приближенный?

– Звал. Садись, Ант.

Анта Оривса, одного из служителей, приближенный давненько сплавил за город и с радостью бы его еще сто лет не видывал. Не получалось. Характер у мужчины был пробивной, только не в ту сторону! Его бы силы в мирных целях – давно бы сам приближенным стал! А он какие-то глупости требует! То Храм починить, то денег на помощь людям выделить, то для детей что-то построить…

Чушь!

Вот когда прихожане в Храм несут – это понятно, это правильно. А храмовники должны о душе заботиться, уж точно не о всяких глупостях вроде бесплатной столовой для бездомных.

– Благодарю.

Ант опустился на край стула, замер, показывая, что весь внимание. Но на дне голубых глаз плескалось… внимание-то да, оно есть. А глубже дороги нет. И живет в глубине его глаз спокойствие, уверенность и даже снисходительность, что ли? Как будто родитель наблюдает за детскими играми.

– У меня есть для тебя задание. Поедешь в лечебницу для бедных…

Выслушав все, Ант нахмурился:

– Приближенный, у меня и своих дел хватает. Которые никто за меня не сделает.

– Да знаю я! Ты что просил – увеличить дотации на твою ночлежку? Я это сделаю… но и ты мою просьбу исполни!

Ант нахмурился, но спорить не стал. Подумал, прокрутил что-то у себя в голове…

– Хорошо, приближенный. Надеюсь, что это ненадолго?

– До окончания проверки. Потом вернешься к себе.

– Когда я должен приступать?

– Лучше уже сегодня.

Ант поклонился и вышел из кабинета. Приближенный посмотрел ему вслед.

Как лучше всего сбить со следа ищеек? Замутить все мысли, поменять мнение о Храме? Да просто отправить в эту лечебницу не шпиона, не соглядатая, не очередного мага, а искренне верующего дурака, который в своей вере и слеп и глух, словно крот. Зато не боится ни Светлого, ни Темного, ни тем более Моринаров (бр-р!) или короля (БР-Р)! И пусть покрутится там месяца два. Там и маги как раз приедут. Глядишь, что да выяснится!

Иногда и от истинно верующих польза бывает!

* * *

На прикованного к стене барона Артау королевский дознаватель смотрел с омерзением.

Гнида какая!

Вообще в своей жизни Элот Синор видел многое, и похуже видел, но кого королевский дознаватель не одобрял всей душой, так это сумасшедших. Маньяков. С его точки зрения, этих тварей надо было уничтожать – и быстро. Но раз его величество приказал, дознаватель будет возиться и не в такой грязи.

При виде дознавателя, барон поднял голову, но потом уронил ее обратно. Да уж, досталось ему… Не считая полученных еще до допроса синяков, шишек, сломанных костей и выбитых зубов, палач тоже внес свою лепту. Пальцы на руках – без ногтей, на них живого места нет, спина – в лохмотья. Одежда – остатки некогда роскошных штанов.

А сочувствовать все равно не получалось. Нет, не получалось.

– Доброго дня, господин барон, – поздоровался дознаватель.

Артау даже не шевельнулся, справедливо полагая, что явление Элота Синора в его положении ничего не изменит. А зря…

– Господин барон, вы виновны в убийстве двух храмовников и четырнадцати девушек, это только в Алетаре. Поэтому вас казнят. Я обязан объявить вам, как это будет. Вас выведут из камеры и отправят на главную городскую площадь, где в присутствии родичей погибших сначала лишат дворянского достоинства, потом будут пытать, а потом посадят на кол, пока вы не умрете. Но маги вас обработают, чтобы вы прожили не меньше десяти дней. Очень мучительно прожили.

Грязное ругательство можно было считать ответом. Артау даже не сомневался, что с ним так и поступят. Было ведь за что…

– Впрочем, его величество милостив. Вы можете уйти без мучений.

Артау приподнял голову. А вот это интересно…

Элот без излишней брезгливости взял с пола кувшин с водой, поднес к губам барона и помог напиться. Мужчина пил, дрожа и едва не задыхаясь. Понятное дело, не тюремщики ж о нем заботиться будут, а расковать барона тоже никто не позаботился, справедливо считая, что он к своим жертвам не лучше относился. Не сдохнет – и ладно.

– К тому же ваш род продолжится. И вы уйдете не бесчестно, а уважаемым дворянином.

– Что я должен для этого сделать?

Артау уже не кричал о своих правах, о том, что ему кто-то что-то должен… Пообломали.

– Жениться.

В жабьих глазках вспыхнул интерес.

– Жениться?

– Одна из ваших жертв выжила и носит вашего ребенка. Вы женитесь, признаете малыша своим, даете ему свою фамилию и наследство и уйдете с честью. Как барон, а не как кровавый убийца.

Глаза барона сверкнули.

– Эти шлюхи сами виноваты!

Элот спорить не стал. К чему? Сумасшедший никогда не поймет, в чем его вина. Можно его запугать, замучить, изуродовать, но он всегда останется прав, так уж устроена логика безумца. Не стоит убеждать его, опускаясь на тот же уровень.

– Вы согласны на предложение его величества?

Разумеется, барон был не слишком согласен. Сначала он попробовал поторговаться за год жизни, месяц… даже просто десять дней. Элот качал головой.

Сошлись на трех днях, за которые утрясались все формальности, заключался брак и оформлялось завещание. Эти дни барон проведет не в тюрьме, а в апартаментах двумя этажами выше – есть и такие, для особо ценных узников. Покончить с собой ему там не удастся, за ним будут наблюдать, но все же это лучше, чем каземат с соломой, крысами и прочим.

Маг для лечения?

Нет. Лекаря вам дадут, но и только. К чему тратить магию, если вы все равно умрете?

Госпожа Ветана? Хм-м… не знаю. Почему именно этот лекарь? Ах, она тоже из Миеллена? Хорошо, как скажете, господин барон.

Ох, сколько таких повидал Элот Синор. Не безумцев, нет. Неглупых людей, которые пытались выторговать время в надежде то ли на чудо, то ли на свою сообразительность, то ли…

Все они заканчивали одним и тем же. Так что Элот торговался с чистой совестью. В Алетаре подонков не отпускали на свободу ни за какие деньги.

* * *

– Люди добрые, не проходите мимо!!!

Вопль был таким неистовым, что у меня даже уши заложило.

– Ой, лишенько-горюшко, сироту обидели!

Кричала тетка, вцепившись в мою руку, кричала истерично, с кликушескими интонациями, собирая толпу и явно надеясь на сочувствие к себе, а я смотрела удивленными глазами.

Впрочем, недолго.

Руку я вырвала, и пощечину тетке залепила такую, что та села на попу и принялась быстро-быстро отползать от меня, перебирая по земле толстыми ляжками и так же вопя. Вот ведь талант!

Народ собирался быстро. Тетка продолжала вопить, в толпе показались кольчуги стражников…

– Что случилось?

Господин Самир протолкался через толпу, как кит через мелких рыбешек.

Я пожала плечами:

– Самой бы хотелось знать. Прихожу на работу, а тут меня выйти зовут, за руки хватают, кричат, обзываются всячески… Хоть сказали бы, за что?

Долго упрашивать женщину не пришлось.

– Да убивцы вы! И гнездо ваше убивческое!!!

Палец недвусмысленно указывал на лечебницу. Господин Самир посмотрел на толстуху.

– Не понял? Кого убили?

– Так мамку мою!!!

Я помотала головой:

– Простите, господин Самир, я пока ничего не понимаю. Могу только поклясться, что не убивали мы ни мамок, ни теток…

И немудрено, что я удивлялась. Я ведь даже работать начать не успела, ни на обход не попала, ничего… Просто вошла в лечебницу, а тут на меня кидаются, вцепляются и орут. И за что?

– Да как же! Не знаешь ты! Гадюка лекарская! Небось сама ее и притравила!!!

Я только головой помотала:

– Не понимаю…

– Так, господа, – проявил власть господин Самир, глядя на мою растерянность, – все разошлись! А вы, дама, пройдите-ка сюда!

И впихнул женщину в небольшую палату, которая пустовала. Стояла пока с открытой дверью, проветриваясь от запаха щелока.

Харни Растум себя ждать не заставил.

– Что тут происходит?

Женщина опять принялась орать, но как-то без огонька, и господин Самир, рявканьем и понуканием добился истины.

Сегодня ночью умерла Аликса Ильви.

Вот тут я пошатнулась:

– Умерла? Как?!

– А то ты не знаешь, пакость мелкая!

Я не знала. Более того, была уверена, что Аликса проживет еще лет пять. Я же в нее вливала силу, сама! Она должна была почувствовать себя лучше!

– Не знаю, – выпрямилась. – Господин Самир, господин Растум, готова поклясться в Храме, что известие для меня неожиданно. Более того, я была уверена, что проблемы госпожи Аликсы не вели к смерти. Она должна была выздороветь! Что с ней случилось?

– Что тут происходит?

Бертен вошел в палату уверенными шагами, и я едва не бросилась ему на шею от облегчения.

– Берт, говорят, госпожа Ильви…

– А, эта? Бабка с переломом?

Харни кивнул. Меня это определение покоробило, но…

– Она ночью умерла. Кровяной сгусток, наверное, оторвался.

Я покачала головой. Не верю, нет, не верю! Только не после моей помощи! Даже если и были у нее где сгустки, все равно разошлись бы в крови! Не верю!

– Я могу ее увидеть?

– Да, конечно, – Бертен кивнул. – А что не так?

Объяснять ничего не стала, вместо меня заговорил Растум:

– Просто сгусток?

– Да, похоже на то.

– Значит, мы здесь ни при чем. Идите-ка домой, госпожа…

– Да?! – завелась злобная баба. – Мамка не в себе была! А вы… А эта девка…

– Язык придержи! – процедил Бертен.

Я ничего не понимала. Истина выяснилась спустя пару минут. Из-за смерти матери баба не негодовала бы так, но Аликса Ильви оставила завещание. Оставила все имущество, которое у нее было, своей внучке, назначила меня (меня? За что?!) душеприказчицей, а свидетелями завещания стали… Линда Морли? Карнеш Тирлен?

Ничего удивительного в этом факте не было, у нас в лечебнице много чего происходило, и стряпчий у нас по соседству работал, но… почему меня? Что я такого сделала?

Разумеется, придя к умершей матери, тетка обнаружила завещание, прочитала его и впала в неистовство. Конечно, как же! На святое покусились, на деньги! На ее наследство!

И почему никто не думает, что их наследство – это чье-то трудом и по́том нажитое? И распорядиться своим имуществом человек может по своему усмотрению.

Тетку понесло. Впрочем, это было неглупо. Обвинить меня в смерти госпожи Ильви, нашуметь, накричать, а там, пока разберутся, пока меня выпустят из темницы, много воды утечет. Можно и домик продать, и уехать куда подальше…

По счастью, Харни никогда не поверил бы ни во что подобное. Или?..

– Я хочу знать, от чего умерла госпожа Ильви.

* * *

Аликса лежала на кровати. Тихая, спокойная, руки вытянуты вдоль тела, глаза закрыты. Рядом суетился какой-то храмовник, расставлял свечи, доставал склянку с маслом…

Я бестрепетно прошла к кровати и откинула простыню. Ах, жаль, что я не могу выпустить на волю свою силу. Но чего нельзя, того нельзя. А что можно?

А вот это…

Тщательно осмотреть тело, принюхаться, даже в рот залезть…

– Дитя света, зачем ты тревожишь это тело?

Я перевела взгляд на храмовника. Немолод. Даже уже почти стар, с коротко остриженными волосами оттенка «соль с перцем», резкими чертами лица, острым подбородком и острым же носом… А вот глаза ярко-голубые, чистые, пронзительные.

– Чтобы узнать, от чего умерла Аликса Ильви.

– И от чего же?

– От удушья, – уверенно сказала я. – Это не тромб, это удушье.

Храмовник отставил свечу и подошел ко мне.

– Почему ты решила так?

– Тут кровоизлияния. От нее не пахнет ядом, это верно, но… подозреваю, что ее придушили или подушкой… Нет? Где она?

Я переворачивала подушки на кровати, но бесполезно. Посмотрела на соседней кровати – нет. Иногда одиночество может сослужить и плохую службу. Лежал бы с ней кто в палате, может, и уцелела бы бабушка, а так…

– Ей просто закрыли ладонью рот и нос и держали так, пока она не задохнулась. Сволочи… Вот и кровоизлияния в глазах… Она сопротивлялась, сколько смогла.

– Ты уверена, дитя света?

Я молча кивнула, забыв о том, что разговариваю с храмовником, то есть априори с врагом. Слишком уж неприятно было. Вот за что убили бедную женщину? За хибару? За паршивый домишко, не тем будь помянут?

Сволочи!

– Стража уже знает?

– Знает. – Господин Самир, последовавший за мной, мрачно смотрел с порога. – Госпожа Ветана, вы уверены?

– Более чем.

– Тогда я приглашу ребят, да и заберем тело для осмотра.

Я вздохнула. Жалко было эту бабушку до слез. Господин Самир распоряжался, а мне на плечо легла теплая ладонь.

– Не плачь. Сейчас она там, где нет горестей. Говорят же, что те, кто принял мученическую смерть, отправляются сразу в Свет.

– Оставшимся от этого не легче, – отрезала я.

Храмовник покачал головой:

– Знаю. И от этого не станет меньше болеть. Уж точно не у тебя. Подумай о другом. Если бы ты не узнала, что ее убили, она бы осталась неотомщенной на земле.

– Вы призываете к мести?

– К справедливости. Кто я такой, чтобы мстить?

– Человек. Как и я, и она, и сотни тысяч других людей на земле. И если мы не спросим злодея, как он посмел, то кто же?

– Высший суд.

– Пусть он накажет злодея после смерти. А здесь и сейчас мерзавец ответит людям по всей строгости закона. И тогда убитые смогут успокоиться, а их родные – оплакать их без ненависти к убийце.

– В вашем сердце много горечи, госпожа.

Храмовник смотрел… спокойно. Без интереса, равнодушия, презрения, осуждения – как иконы смотрят на людей. Наши страсти, сколько их есть, не пошатнут их душевного равновесия. Вот и его внутреннее равновесие не могли пошатнуть ни смерть старухи, ни моя, ни даже его смерть.

Я не ответила. Зачем что-то доказывать человеку, который тебя не услышит? Лучше заняться своими делами.

* * *

Подслушивать нехорошо? Знаю, еще как знаю. Зато очень полезно. И я не нарочно, я просто мимо шла, к Харни. Увезли тело госпожи Ильви, ушел господин Самир, я хотела уточнить по поводу нового храмовника, вот и побеспокоила начальство. Кто ж знал, что у него сейчас Бертен?

Разговаривали они так громко, что я услышала даже сквозь массивную дверь. Хотела, как воспитанная дама, кашлянуть или поскрестись в дверь, но слишком интересен был предмет беседы.

– …Ильви? А ты не услышал?

– Я за ней приглядывать не обязан!

– Обязан! Работаешь здесь, значит, обязан!

– Лечить я ее – лечил, а стоять над кроватью не нанимался! Пришли к ней родные, так и что ж?

– Эти родные не далее как вчера бабку чуть не до смерти довели! Вета рассказала! Вся лечебница знала, а ты нет? Приглядеть тебе лень было? Уши… забило?

Бертен ответил такими выражениями, что даже меня покоробило. Харни же и ухом не повел.

– Ты мне скажи, как получилось, что ты их пропустил? Не идиот ведь, прости Светлый!

Молчание. А и правда – как? Дежурство было Бертена, почему такое стало возможным? Не понимаю. Нет, не понимаю…

– Ну… это…

– Тарку, что ли, понужал?

Я замерла у двери.

Бертен – и эта шлюха? В груди словно кусочек льда застрял. Ну ответь же что-нибудь! Ответь! Скажи, что это не так, что Харни ошибся!

Но Бертен молчал, и в груди болело все сильнее.

– А мне казалось, что у вас с Ветой все серьезно?

Мне тоже так казалось. Показалось?

– У нас – серьезно, – возразил Бертен. – А это… так. Мы же пока еще не женаты!

– А когда женишься, думаешь, Вете понравится работать с девкой собственного мужа? Уж сколько говорено: не блуди, где работаешь…

– Кто б мне говорил, – хорохорился Бертен.

– Что позволено кракену, не позволено мойве, – парировал Харни. – У меня жена здесь не работает. А ты – дурак.

Бертен что-то бубнил на тему: «она сама, что ж отказываться было?», но я уже отошла от двери. Все и так ясно.

Тамира предложила, Бертен не отказался, они кувыркались на диване, а в это время убивали Аликсу Ильви. С Тамирой у Бертена все несерьезно, рассчитывает он на меня, но пока я его не пустила в свою постель…

В груди словно нерв защемило, и я растирала область чуть пониже воротника судорожными движениями. Больно и противно.

Что ж, надо избавляться от этого ощущения. Например, поработать.

* * *

Я разбирала травы, привычно прикидывая, что и куда годится… Харни, хоть его озолоти, не будет закупаться у хороших травников, потому что там дороже. Вместо этого он нагребет погрызенных мышами веников и будет считать свой долг исполненным.

Вот куда этот зверобой? Он же обтрепанный, словно им окна обметали. Заваривать? В мазь я его уже не положу, а заваривать может и сгодиться. Земляничные листья перебирать надо, они пополам с корнями. Их что – просто драли? Вот паразиты! Небось и растили-то у себя на грядке. Крупноваты они для лесной и пахнут не так…

Ладно, положим побольше…

Мысли текли ровно. Лучше думать о травах, чем о том, что нельзя изменить. Упорно думать о травах, серьезно, поворачивать каждую мысль то так, то этак, чтобы другим в голове места не нашлось.

– Вета, ты занята?

Бертен смотрел на меня странным взглядом.

– Нет, проходи, – откликнулась я, размышляя, что делать с ландышем. Ведь половина цветков попадала… Интересно, это его хранили через пень-колоду или собирали, когда он отцветает? Если второе, это плохо, это, считай, сорняк. Он же дико ядовит… Чуть больше, чуть меньше, да и даем мы его сердечникам… Придется полаяться с Растумом, пусть купит у проверенного человека хотя бы самые опасные травы.

Паразит! Ведь знает же…

– Вета, ты меня не слушаешь?

Я обернулась к Бертену с самым извиняющимся выражением.

– Прости, пожалуйста. Я задумалась. Так о чем ты?

– Ты выйдешь за меня замуж?

Не могу сказать, что предложение стало для меня неожиданностью или повергло в шок. Ответ я уже знала. Минут десять, как знала.

– Прости, Берт.

– Почему?

И как тебе ответить правду?

Потому что ты спал с Тамирой? Да, это верно. Но есть и другие причины.

Потому что я из другого мира, затащить в который тебя не получится и у лошадиной упряжки? Ты умный, хороший, добрый, но ты не аристократ, ты не знаешь того, что мы впитываем с молоком матери, а чтобы основать свой род, у тебя тоже не хватит сил. Ты не поднимешься в мой мир и выпадешь из своего, сделав нас обоих несчастными. К чему?

И… я не люблю тебя. Никого не люблю, поэтому могу судить здраво. Если уж отдавать свою свободу, то тому человеку, который сможет меня защитить. Да и себя тоже.

Я представила реакцию канцлера на известие о моей свадьбе с Бертом и еще больше укрепилась в своем решении. Убьют ведь. Его, понятно, не меня.

Думала, видимо, слишком долго, потому что Берт шлепнул ладонью по столу.

– Я для тебя недостаточно хорош, да?

Я покачала головой:

– Нет. Это не так.

– Тогда что? Герцог тебе больше предложил? И как? За ночь – или вообще?!

Меня передернуло:

– Герцог сделал мне недопустимое предложение, которое я не приняла и не приму. Так же как и твое. Давай закроем эту тему?

– Ну уж нет! – Обычно спокойные глаза Бертена горели нехорошими огоньками. – Давай проясним все до конца, Веточка. Ты не отказывалась со мной встречаться, вертела хвостом, а теперь в кусты?

– Я тебе ничего не обещала, если помнишь.

От моего тона разве что ландыш инеем не покрывался. Впрочем, Бертена такие мелочи не останавливали.

– Еще бы! Героиня! Спасительница! С грамотой и наградой от короля! А я кто?

– Думала, ты мой друг, – грустно произнесла я.

Бертен, конечно, расстроится, ну да ничего, найдется, кому его утешить. Найдется, никуда не денется. Хоть бы и той же Тамире.

– А я не хочу быть другом! Не хочу! Мне больше надо! – рявкнул Бертен.

Я и опомниться не успела, как меня притиснули к сильному мужскому телу, а чужие губы накрыли мой рот.

* * *

Романы врут.

Злобно и бессовестно, могу это утверждать со всей ответственностью. Там написаны всякие глупости, вроде «Брунгильда обмерла», «Элоиза потеряла от шока сознание», «…сначала Изельда была в ужасе, но потом начала испытывать странное чувство, быстро перерастающее в наслаждение…».

Видимо, я не героиня романов, потому что я уже примерилась пнуть Бертена в колено, больно и сильно. Я бы и сразу, но, во‐первых, юбка помешала, а во‐вторых, тут надо прицелиться, чтобы точно попасть. Что вообще за наглость – доказывать поцелуями свою правоту? Пф-ф!

Вот лично я правоты определить не могу, а что Бертен ел на завтрак козий сыр – теперь точно знаю. Хоть рот бы прополоскал, герой-любовник.

– Навязывать себя девушке недостойно, чадо Света.

А это что еще такое?

Бертен и не подумал меня отпускать, разве что от губ оторвался.

– Дверь с той стороны закрой, святоша!

– Не думаю, что стоит это делать, чадо.

– Хочешь, чтобы я тебя выкинул?

– Неужели рука поднимется на старика? Ай-ай-ай, чадо, что ж ты так душу-то свою поганишь? Девушек принуждаешь, слугам Светлого угрожаешь… Дальше-то что?

– Государственная измена, – буркнула я, ожесточенно оттирая губы.

Бертен разжал руки, взглянул на меня дикими глазами и рванулся к двери так, что едва не унес с собой храмовника. Тот вовремя увернулся и погрозил мне пальцем.

– Дитя Света, не стоит так поступать с мужчинами.

– Я сама…

Сейчас я бы загрызла любого, не то что храмовника, но следующие слова заставили меня рассмеяться в голос – и от души.

– Если бы ты его пнула, то пальцы бы отшибла, а ему ничего не сделалось бы. Туфельки-то у тебя легкие, матерчатые. Надо положить пальцы на глаза и надавить, тогда тебя точно отпустят. Или кусаться что есть сил, тоже помогает.

Храмовник смотрел на меня невинными голубыми глазами. Точь-в-точь как мальчишка, который успешно насовал за шиворот соседской девочке головастиков и удрал от наказания куда повыше. Неужели и среди них все же встречаются приличные люди? Когда позволяют себе быть людьми, а не служителями?

Усилием воли я подавила смеховую истерику.

– Благодарю за совет, служитель. Могу ли я предложить вам чашку взвара с медом в качестве более вещественной благодарности?

– А мед какой?

– Липовый.

– Предлагайте же, чадо Света, предлагайте!

Мне ничего не оставалось, как только хихикнуть – и предложить.

* * *

За взваром мы разговорились. Вскоре к нам присоединилась и Линда, которая выложила на блюдо собственноручно испеченное печенье (герой-любовник все еще поправлялся, и кормить его надо было сытно, вкусно и разнообразно), и принялась болтать со служителем Оривсом, как будто тысячу лет знакома.

Тот отвечал, отшучивался, улыбался, сам расспрашивал, и я не успела даже ахнуть, как Линда поведала ему все, что случилось за время ее работы в лечебнице. Хорошо, что я помалкивала, а то бы и сама не удержалась.

Специалист.

И при этом, видимо, не самый плохой человек. Содержит ночлежку при Храме, в пригороде, примерно в сутках пути от столицы, для тех, кому идти некуда. Насмотрелся там тоже всякого…

Храмовник! Опасность!!!

Порядочный храмовник – это такая же редкость, как семицветный кракен, все они преданы лишь Храму, так что молчи, Вета, молчи, за стенку сойдешь.

Сюда его направил своей волей приближенный Фолкс.

Зачем?

Да кто ж его знает, у начальства свои виды, свои идеи, а им, служителям мелким, только одно и остается. Идти да кланяться, кланяться да соглашаться. Служение такое.

Надолго ли?

Он надеется, ненадолго. У него и своих дел хватает. Вот освоится, с хозяйством разберется… А его предшественники чем занимались?

Линда покачала головой, мол – ничем, и освоиться толком не успели, – и тут же разболтала про меня и Артау.

Острый взгляд храмовника кольнул, словно шилом, и у меня по спине мороз побежал. А ведь может быть и такое… Сначала подсылали магов, потом маги кончились, видимо, дар это редкий и выгорает легко, а теперь пошли вот такие… душевные люди. Тем и опасен этот Оривс, что тянет ему душу открыть, о себе рассказать, поделиться…

И ведь человек-то неплохой, это видно. Неглупый, не злой, но – храмовник. И это страшнее всего.

Я думала до вечера. И ночью…

А утром все же решилась. Только сделать ничего не успела.

* * *

Стук в дверь для лекаря – рутина.

– Госпожа Ветана?

– Да?

– Вы не могли бы проехать с нами?

Стоявшие на пороге люди меньше всего походили на больных. Один – лет сорока, русоволосый, с карими глазами и приятной, располагающей к себе улыбкой на симпатичном лице, сразу видно – весельчак, душа компании. Второй – около двадцати пяти лет, серьезный, неулыбчивый и исполненный осознания собственной важности. Простая темно-синяя форма, у каждого герб Раденора на рукаве, на нашивке… Кто же это может быть?

– А куда и зачем?

– Позвольте представиться, – старший из двоих изобразил легкий полупоклон, – королевский дознаватель, Элот Синор.

– Очень приятно. Тойри Ветана, лекарка.

– Да, госпожа Ветана, мы знаем. От барона Артау.

Я медленно склонила голову:

– Это не лучшая рекомендация. Что вам угодно?

– Барон просил лекаря. Вас.

– Его помиловали?

– Нет.

Говорил старший, младший дознаватель помалкивал, изучая то мое лицо, то старшего коллегу. Недавно получил это звание и теперь набирается опыта? Да, похоже.

Я перевела дух. Не помиловали. Но тогда – что?

– Он хочет здоровым взойти на эшафот? – поинтересовалась я.

Элот Синор оценил шутку, медленно раздвинув губы в улыбке.

– Что-то вроде того, госпожа Ветана. Правосудие отсрочило его казнь на три дня, и ему нужен лекарь. Барон попросил вас, и поскольку это ни на что не повлияет, я решил удовлетворить его просьбу. Если вы согласитесь, конечно.

Я покусала губы. Не нравилась мне эта ситуация, но чем? Ладно, съезжу. Заодно буду уверена, что барон действительно сидит в камере и собирается умереть через несколько дней. Для душевного спокойствия полезно.

* * *

По дороге мы разговорились со старшим дознавателем. Тот был в курсе нашей ситуации, знал, что барон принял меня за свою невесту, и относился к этому даже с легким юмором. Все бы маньяки так ловились! Приятно даже! А то ищешь, работаешь, бегаешь, ноги сбиваешь…

Помилование? Это – нет. Может быть отсрочка приговора, такое бывало, если человек выдает нечто ценное для короны. Так называемое «королевское помилование». Но – неполное. Его величество строго относится к соблюдению законов, очень строго. Барону дали три дня, а потом на казнь. Не публичную, это он тоже выторговал, да его величество и не любитель публичных казней. Без пыток – это тоже входит в сделку. Но – и только.

Так что в камеру я входила почти спокойно.

Артау лежал на кровати, прикованный за обе руки, чтобы точно не дернулся. Я чуть поклонилась – как простолюдинка при встрече с высокородным.

– Господин барон.

Артау обжег меня взглядом, в котором смешалось – что? Ненависть? Да, и она тоже. Ненависть, похоть, зависть… Что-то еще, едва уловимое.

– Привели-таки…

– Вы заключили сделку с правосудием, и оно выполнит все взятые на себя обязательства, – пафосно провозгласил Элот Синор.

Но оставлять нас одних и не подумал. Правильно, я его об этом и просила по дороге, мало ли что придет барону в голову?

Я профессионально принялась осматривать пациента, мимоходом отметив, какими заученными стали движения. Лечебница пошла мне на пользу. Артау молчал, сверлил меня глазами, но молчал.

– У вас сломаны два ребра. Нужна тугая повязка. Синяки… оставляю мазь. Она с обезболивающим эффектом. И вот еще травяной сбор, заваривать и давать два раза в день, он тоже снимает боль. Господин Синор?

– Хорошо, распоряжусь.

– Тогда мне больше нечего добавить.

Я выпрямилась. Барон прищурился.

– А я могу кое-что предложить. Госпожа Ветана, хотите стать баронессой?

* * *

Я не рассмеялась. Даже слова не сказала, но что-то, видимо, промелькнуло на моем лице, потому что Артау зачастил:

– Я могу это предложить. Меня скоро казнят, так что вы выходите за меня замуж! Мы проводим вместе одну ночь, благо маги воды могут обеспечить зачатие, и я…

Я развернулась – и молча вышла из камеры. Господин Синор посторонился, а в ответ на мой взгляд покачал головой:

– Клянусь, я не знал.

– Верю.

Скорее всего, это был план именно Артау. Или убить меня, или как-то получить свое, или…

Боль – она ведь не только физическая бывает. Если бы я согласилась, меня бы это… изуродовало? Да, наверное, это правильное слово. Кто-то мог и согласиться, а я не могу. Потому Артау меня и выбрал – помучить напоследок.

Из тюрьмы меня выпустили мгновенно. Правда, пришлось рассказать двум стражникам, где я принимаю – хотели прийти, показаться лекарю. У одного явно был начинающийся радикулит, это и без дара видно, у второго проблемы с желудком. Судя по цвету лица, по симптомам – язва в зачаточном состоянии. Придет – погляжу.

Я шла по улице, чувствуя, как утихает боль.

Мразь, какая же мразь этот Артау. Не знаю, чего он добивался своим предложением, но было противно. Ей-ей, принять предложение Моринаров стоит только для того, чтобы вот такие… закончились. И обдумаю этот вопрос.

* * *

Когда перед тиром[2] Сентаром на стол легло письмо, правитель Тиртана едва сдержался. Изложенное было… непростительно.

Король Раденора требовал трея Лантара вместе со всеми, кто участвовал в работорговле, вернуть всех рабов и выплатить компенсацию. Требовал в жестких, ультимативных выражениях, не оставляющих простора для дипломатического маневра. Требовал так, что становилось ясно – не помилует. И не договорятся они, как равный с равным, просто потому, что в Раденоре правит мерзкая нечисть. Некромант, а то и вовсе демон… тьфу! И эта нечисть совершенно определенно считает себя выше и сильнее тира Сентара. Более того, не просто считает, она и есть – выше и сильнее.

Тир медленно выдохнул, потом вдохнул, потом опять выдохнул, махнул рукой секретарю и скрылся за занавесью, которая вела в глубину дворца.

Секретарь перевел дух. Повезло. Да, на этот раз ему повезло. Мужчина точно знал, что произойдет сейчас на женской половине и как не повезет той, на которую упадет взгляд тира. Его величество и так отличался своеобразными привычками в любви, а уж сейчас, будучи в ярости…

Что там будет за рабыня? Как все это произойдет?

В одном секретарь не сомневался – смерть ее будет долгой и мучительной. А ему можно часика три отдохнуть, все равно раньше он не понадобится.

Так и оказалось.

Вернувшийся спустя три часа тир был уже спокоен и доволен жизнью. Разве что на оправе одного из колец, там, где камень смыкается с металлом, запеклась кровь, но кто будет обращать на это внимание? Главное, тир опять мог спокойно размышлять над ультиматумом. Прочитать его еще раз, побагроветь, но не сдвинуться с места, а спокойно перечислять по пунктам.

– Трея Лантара я выдать могу. Но вызову бунт. Выплатить деньги – немыслимо. Казна пуста. И вернуть рабов – тоже. В противном случае нам угрожает война с Раденором… Что ж, не хотелось бы, но… Шорк, напиши, что мы готовы урегулировать вопрос компенсации. Если королю Раденора нужен трей Лантар, он его не получит. Но труп выдать можем, почтенный трей зажился на этом свете, скоро за ним придет служитель смерти. Рабов не вернем – ибо не имеем представления о маленьком предприятии трея. Предложи пока что-то одно, а там… посмотрим. Надо поторговаться.

Секретарь подумал, что эти торги будут стоить жизни еще нескольким десяткам рабынь из тех, кого не желает отдавать тир, но кому до них какое дело? Рабы же! Кто в здравом уме будет думать о рабах?! Это как о табуретке думать. Нелепо и глупо!