Читать книгу Бедные, бедные взрослые дети - Галина Гонкур - Страница 2

Мама убежала на работу с утра пораньше. Михай опять порвал штаны и маме пришлось не собирать себе обед, а штопать его драные портки. В результате она умчалась на работу без «дежурного тормозка». Это было нехорошо и непредусмотрительно: дотерпеть без еды до поздней ночи Аурика не могла, приходилось есть что-то из продаваемого ею товара. Но, во-первых, подавалась в ларьке всякая дрянь, снеки и шоколадки, растворимый напиток «Юппи» – она была сильно впечатлена историей, когда пролила его клубничную разновидность на асфальт и карминно-красный цвет так и не смылся с тротуара бурным летним ливнем. Во-вторых, хозяин ларька, Азиз, вычитал из зарплаты за такие перекусы втридорога, пользуясь неконфликтностью и некоторой робостью характера своей продавщицы.

Так что, едва Наташа вернулась из школы, ей пришлось собирать для мамы «корзинку срочной помощи»: пара яиц, кусок хлеба, соль в коробке из-под спичек, свежие огурцы. И еще она, подумав, положила в банку из-под майонеза пару столовых ложек скордоли – бабушка передала с автобусом на днях, вся семья любила этот соус из грецких орехов с чесноком. Мясного дома не было, как не было и денег: взаимосвязь между этими двумя вещами была очевидна. Зарплата отца давно выплачивалась какими-то кусками, да и те он ухитрялся частично пропивать, не донося до дома. Мама получала свои деньги в конце недельной смены и сталась растянуть эту невеликую сумму до своей следующей получки. Тем более, что она чередовалась в ларьке со сменщицей, и работала только 2 недели каждый месяц, по графику «неделя через неделю».

В воскресенье ей удалось недорого купить на рынке отличную деревенскую курицу – какой-то мужик, не продав пеструшку до вечера, махнул рукой и отдал ее матери за копейки, не ехать же с птицей назад, домой, в деревню: рынок с начала новых тревожных времен в Молдове нормально функционировал только в выходные.

Убить курицу оказалось очень сложно. И, главное, страшно. Сначала хотели дождаться с работы отца, он все-таки военный и мужчина. Но отец домой не спешил, пришлось попросить соседа Думитру, одинокого мужика, с радостью согласившегося обезглавить хохлатку за будущую тарелку супа. Мама на радостях приготовила целую кучу всего из одной тушки: и наваристый бульон (можно поделить на порции, заморозить, и потом варить суп, разбавляя порцию концентрированного бульона водой). На второе – очень любимый Наташей паприкаш. Ну, и что, что без сметаны и из вареной курицы? Все равно ужасно вкусно, тем более, что перец и помидоры, после тушения вместе с мясом, становились очень сытными и вкусными, не хуже мяса. В сезон овощи в Молдове были очень дешевы и мама сыпала их в кастрюлю не жалея, чтобы итоговый выход блюда был побольше. Ножки и крылышки курицы мама отделила сразу, при разделке, и отправила в морозилку – на них у нее были другие планы.

Ну, в общем, эти кулинарные рассказы можно было бы долго продолжать: Наташа поесть любила, тем более, вкусно. А невкусно мама готовить не умела. Но в итоге семье пришлось обойтись только бульоном: в понедельник днем, пока мама была в ларьке, а Михай с Наташей – в школе, пришел отец с друзьями-сослуживцами и под разговоры про «проклятого Ельцина» и былое величие советской армии компания съела все наготовленное. А сырые ножки с крылышками отец скормил дворовому псу Хуанкарлосу ростом с небольшого теленка, мотивируя это тем, что «братья наши меньшие» и «если не мы, то кто же». Было немного обидно и жалко куриных запчастей, но Хуанкарлос был другом детей всего двора, так что во время скандала мамы и папы из-за этого поступка она ничью сторону принимать не стала, а улизнула во двор, где и увидела, как счастливый кобель, которому внезапно досталась такая вкуснятина, со смаком доедает подарок.

Хуанкарлоса любил весь двор. Раньше эта помесь неизвестно кого с неизвестно кем звалась Ажуторе, что в переводе с румынского означает «помогите!»: маленького ничейного щенка постоянно обижали то кошки, то злобные вороны, прибившиеся к местной мусорке, и он то и дело оглашал окрестности жалобным воем. Но, во-первых, с тех пор он сильно подрос, и теперь кошки с воронами сами его боялись до жути, во-вторых, Хуан-Карлос после «Просто Марии» по всем телеэкранам требовал своего местного воплощения. Заядлый доминошник и тихий алкаш дядя Петя из соседнего подъезда утверждал, правда, что в этом имени не обошлось без русских ругательных корней, но мужики сомневались: где русский язык, а где – Мексика, вечно этому матерщиннику что-то чудится. Ну, а бывшему Ажутору вообще было всё равно как зваться, он радостно бежал ко всем, кому приходило в голову его позвать и, особенно, угостить.

Так что теперь, до следующей маминой зарплаты, приходилось изрядно поколдовать, чтобы прокормиться. Собрав корзинку с обедом Наташа отправилась к маме в ларек. С их Магалы на Большой Фонтан можно было добраться на автобусе, но его надо было ждать, да и денег жалко. Погода стояла хорошая, был уже май, конец года, уроков практически не задавали, да и на фоне происходящего с начала 90-х в Приднестровье вообще вся учеба была несколько фикцией, так что времени у нее был вагон, можно было и прогуляться. Даже с остановками, рассматриванием цветов в палисадниках, игрой в чужие «классики» во дворах, все равно – полчаса и ты на месте, вот он, конец путешествия. Дверь приоткрыта, значит, мама на месте: в ларьке очень душно в теплую и солнечную погоду, мама открывает обычно окно и дверь, чтобы создать сквозняк.

Наташа решила напугать маму – была у них такая домашняя игра. Наташа мяукала очень похоже на натуральную кошку, мама ойкала и пугалась: откуда это в дом кошка пробралась. Надо только убедиться, что мама на месте и стоит спиной к двери, а то сюрприза не получится. Наташа чуть-чуть потянула дверь на себя, чтобы было лучше видно, и заглянула внутрь. Перед ее глазами мерно двигался вперед-назад белый большой мужской зад, весь покрытый длинными, вьющимися черными волосами. Она остолбенела от неожиданности.

* * *

Странное ощущение, когда в тридцать с лишним лет настойчиво уговариваешь себя сходить в салон красоты. Не в парикмахерскую, заметьте, там-то она была много раз. А именно – в салон красоты. Такое, знаете, специальное место, где какую бы внешность тебе господь не дал – из нее сделают нечто приличное, благообразное и даже, возможно, привлекательное. Наташа всегда была недовольна своей внешностью, так что да здравствуют салоны красоты, особенно, если на носу важное мероприятие.

Завтра – предварительный отчет в офисе. Куда уж важнее! Региональные цифры по продажам достигнуты вполне приличные, и были бы неплохо приняты руководством даже если бы Наташа зачитывала их с вороньим гнездом на голове, но всё-таки, всё-таки… Они там все в совете директоров такие лощёные, ухоженные, что совсем не хочется себя чувствовать среди них замарашкой и Золушкой на балу после боя часов. Хочется быть уверенной в себе, раскованной и победительной. Как она не пытается из себя на работе андрогина строить, но без внешнего женского лоска уверенности у нее не будет никакой, это уже пройдено и изучено неоднократно. Подобающее платье она купила еще на прошлой неделе, это было несложно: Наташа не имела погрешностей с весом, при ее метр семидесяти – ровно 60 кг. Правда, у нее нечего особенного подчеркивать: ни выдающейся груди, ни особо тонкой талии. Но хороший бренд себя оправдывает: может, конечно, отшиваются эти платья и вправду руками малазийских малолеток, но кроятся – точно хорошими спецами. Из зеркала примерочной на Наташу глянула достойная молодая женщина весьма привлекательной наружности. Будто и не совсем Наташа: вроде как и выше, и стройнее, и в бедрах пошире, и бюстом побогаче, в целом сказать – краше той, что без этого платья. В общем, несмотря на головокружительные нули на ценнике пришлось брать однозначно.

Может, все-таки обойтись только платьем, а в салон не ходить? Во-первых, времени ужасно жалко. Во-вторых, Наташа просто уверена, что спроси старших коллег потом, после совещания, в чем она была – в платье или в брючном костюме, с распущенными волосами или укладкой, – сто процентов не ответят. Она же сейчас здесь убьет часа три, если не больше – ее мастер в салоне перфекционистка, пока не применит на Наташе все новинки современной косметологии – не успокоится. Потом разбитая – шопинг, всякие процедуры про красоту и тому подобные «бабские штучки» ее всегда дико разбивали – вернется домой и времени останется только принять душ, разобрать постель и лечь спать. А можно было бы вместо этого покататься на велосипеде по близлежащему парку, дело куда более приятное и в долгосрочной перспективе куда более полезное. Николай Михайлович был бы счастлив, узнай он как накрепко она усвоила идею про долгосрочную перспективу.

Не настоящая Наташа женщина, сколько раз она уже в этом убеждалась. Вот только вчера у нее был очередной повод на эту тему задуматься. Днем Наташа выскочила на обед, устав от однообразного меню корпоративной столовой, в кафешку у метро. Пробегая мимо колонн входа на станцию, она вдруг обратила внимание на нищенку, спрятавшуюся в нише от палящего солнца. Маленькая, сухонькая фигурка, скорчившаяся по-птичьи, упрятанная в кокон какой-то тряпочки невнятной расцветки. На коленях разложен старый платок с застиранным рисунком. Кисти как у мумии – ссохшиеся, коричневые, густо засыпанные старческой «гречкой». Наташа пролетела было мимо нее, но уже у входа в кафе задержалась почему-то, обернулась, и не зря: старушка поглядела по сторонам из-под козырьком надвинутой на глаза косынки, убедилась, что нет никого поблизости. Затем залезла сухонькой лапкой куда то вглубь одежды, достала гигиеническую помаду с клубникой на футляре и быстрыми, уверенными движениями повозила ею себе по губам, пошлепала ими друг о друга, распределяя нанесенный слой поравномернее. И спрятала свою драгоценность обратно. Вот это настоящая женщина, тут без сомнений! Не ей, офисному планктону, чета.

В косметический салон Наташа приехала чуть раньше назначенного времени. Боялась по пробкам не успеть, всю жизнь не любила опаздывать. И теперь в уютном кондиционированном холле – они вдвоем с блондинкой, та пишет какое-то сообщение на лаптопе. Наташа любопытно скосила глаза – какой-то длинный текст, глаз выхватил только «сдесь» вместо «здесь». У Наташи с ее занудным граммар-нацизмом сразу зазудело и засвербело во всех местах: сказать про ошибку или нет? Ой, чаще надо своим желаниям уступать, особенно когда они невинны – помнится, именно это советовал бельгийский психолог на последнем тим-билдинге.

– Простите, но вот у вас тут описка, наверное, нечаянно…

– Где?

– Вот это слово, правильно писать «здесь» через "з".

– Почему?

– Ну, так получилось, это словарное слово исключение. Может, помните из школьного – "здесь, здание, здоровье"? Про приставку «с» и все такое, тема была…

Девушка недоверчиво посмотрела на Наташу:

– А как же "заяц"?

– Какой заяц??

– Ну, заяц, слово такое. Он ведь тоже на "з"?

Вот, кстати, да. Заяц тут совсем вроде бы не при чем. Как и Наташа в этом салоне. Вот какое неожиданное родство у зайца и Наташи, они оба тут не при чем. Хотя барышня имеет такую парадоксальность мышления, подумала она, которая граничит с дебильностью. На этой мажорной ноте Наташа встала и решительно вышла из салона. Знакам судьбы надо доверять.

Кстати, со словом «заяц» у нее очень сильные ассоциации. Можно с уверенностью утверждать, что некоторое время зайцы были очень даже причем в ее жизни. Той последней зимой в Дубоссарах, перед отъездом в Москву, когда жизнь города уже регламентировалась военными действиями, отец нашел возможность регулярно подкармливать семью вкусной зайчатиной: его военная часть была расположена на окраине города, за колючкой начинались огромные сады со знаменитыми огромными и сочными молдавскими яблоками. Их перестали обрабатывать и зайцы вольготно паслись зимой в саду, отрывая и жуя кору с деревьев, лакомясь молодыми побегами.

Отец с сослуживцами устраивал в саду охоту, по очереди мужики снабжали свои семьи вкусным мясом, чем-то похожим на кроличье, правда, чуть жестче. Это очень спасало в голодные времена: и Наташа, и Михай, бурно растущие подростки, постоянно испытывали чувство голода, который куда проще утолить именно белковой пищей. Да и взрослым, с непривычки, голодать было очень тяжело.

Голод, нищета, тяжелые для семьи времена так крепко сцепились в Наташе с образом зайца, что и через много лет после этого, встречая в меню дорогих ресторанов экзотические «паштет из зайца с трюфельным соусом» или «пельмени из зайчатины в бульоне из белых грибов», чувствовала, как в ней поднимается тревожная и протестующая волна воспоминаний. Зайчатины она наелась на всю оставшуюся жизнь. У нее теперь просто рвотный рефлекс на блюда из этого мяса, с трудом удерживаемый в рамках приличий.

Так, думала Наташа, выруливая из тесных переулков между Цветным бульваром и Сретенкой, где располагался брошенный ею салон, раз попытка превратиться в красотку из списка сегодняшних дел вычеркнута, чем будем заниматься? Есть дело важное и нужное, хотя и не очень интересное – еще раз просмотреть цифры отчета, чтобы завтра читать не по бумажке, а демонстрировать владение данными наизусть. И есть приятное: все-таки покататься на велосипеде по Сокольникам.

Но ведь можно и совместить? Сначала – велопрогулка, потом домой, в душ, сделать себе свежевыжатого сока на умнейшем кухонном BOSCH’e, и засесть за цифры. Вот и получился отличный план. И отдохнуть, и поработать. Важно соблюдать баланс «работа-отдых», как их правильно учили в Школе, тогда и отдачу организм обеспечивает практически 100 %-ую.

Покатавшись по аллеям и дождавшись первых робких сумерек, Наташа присела на лавочку перед последним рывком в сторону дома. Душновато сегодня, в такую погоду и усталость наступает быстрее. Фу, вся мокрая, и вонючая, наверное. Это только в рекламе дезодорант-перспирант 48 часов волшебного аромата обещает, в жизни все не так. В жизни, кстати, говоря вообще все не так, как обещают – книги, взрослые, кинофильмы. Например, взять хеппи-энд: добро всегда побеждает зло, пусть только и к концу истории, а в жизни – много вы видели хеппи-эндов? Хотя тут, конечно, так оптом и не определишь, у некоторых их много. Впрочем, зачем Наташе спонтанные хеппи-энды? Она настолько закаленный боец, что своего всегда добьется, цели достигнет и эту счастливую развязку сама себе обеспечит. Это она уже много раз в жизни проходила, «вижу цель – не вижу препятствий» вообще, можно сказать, ее жизненный девиз.

Зачем, зачем… Помнится, была у Николая Михайловича теория по «10 зачем». Это из их бесед по вечерам, в выходные или на каникулах, для той «могучей кучки» детей, которых никто не забирал из интерната на каникулах, по причине сиротства или по причине никому не нужности, что примерно одно и то же. Так вот, если хочешь узнать правильно ли ты поставил себе цель, задавай себе вопросы зачем. Правило гласит, что если вопросов «зачем» будет более 10 – это плохо сформулированная цель. А если по мере задавания себе этих вопросов и формулирования ответов на них ты сообразишь, что не слишком все это тебе нужно и важно – так это вообще отлично, сэкономил усилия и быстро, без особых затрат, разобрался в себе.

Итак, начнем. Наташа сняла велосипедные перчатки, вытянула ноги перед собой, чтобы немного разгрузить усталые мышцы, смочила рот остатками воды из фляжки. Зачем нужен этот завтрашний отчет? Чтобы оказаться на хорошем счету у начальства. Зачем оказаться на хорошем счету у начальства? Чтобы занять вожделенную позицию бренд-директора. Зачем занимать позицию бренд-директора? Чтобы подняться на еще одну ступеньку карьеры и еще больше зарабатывать. Зачем подниматься на еще одну ступеньку карьеры и еще больше зарабатывать? Блин, ну, не знаю. Занимать высокую позицию и получать много – это по-любому лучше, чем занимать низкую позицию и получать мало, это ж очевидно. А вот зачем…

Наташа неожиданно разозлилась. Идиотская затея! И не вовремя она ее затеяла. Ей перед завтрашним днем собраться в кулак надо, чтобы вдарить метко и сильно, а она тут сопли по столу размазывает. Решила, поставила перед собой цель делать карьеру – вот и нечего «зачемкать», бери и делай. Николай Михайлович давно устарел со своими теориями.

Она закрутила крышку у фляжки, поправила шлем и села на велосипед. Дома отдохну, подумала она. Чего-то настроение испортилось. Устала, наверное.

* * *

Наташа бежала от маминого ларька домой так, что даже не заметила, где потеряла пакет с обедом. Щеки горели, сердце колотилось – не то от волнения, не то от бега, не то ото всего этого разом.

Что же получается, мама влюбилась в Азиза? И теперь уйдет к нему от папы? Нет, папа, конечно, не сахар, особенно последнее время, когда вся жизнь вокруг Наташи стала, мягко говоря, «не сахар». С наступлением новых времен отец стал пить, драться, подолгу пропадать где-то с друзьями, часто не возвращаясь домой ночевать. Ему будто все равно стало как они будут дальше жить и на что. Одна политика на уме, ничего больше не видит, ни на что не реагирует.

Наташу, конечно, старшие девчонки во дворе давно просветили откуда берутся дети и чем взрослые по ночам в кровати занимаются. Но все же теоретически знать это одно, а увидеть такое, да еще и с участием мамы и какого-то чужого мужика – совсем другое.

Получается, Азиз будет ей отцом? А как же его жена, Матлюба? И пацаны, сыновья его, Магомед и Салам? Старший учился в одном классе с Наташей, младший – двумя классами младше. Девчонки рассказывали, что у мусульман можно иметь несколько жен. Интересно, Азиз – мусульманин? И мама у него будет вторая жена?

Ну, нет, произнесла про себя Наташа и сжала кулаки. Если мама к нему уйдет, то я лучше с отцом останусь. Он хоть и пьет, но все же это как-то нормальнее, чем многоженство. Тем более, что она, Наташа, уже взрослая. Ей совсем немного поучиться в школе осталось, и она уедет, как они давно договаривались, к папиной сестре, тете Карине, в Бабаевск. И будет учиться в Москве – потом все дорогие будут перед ней открыты, московское образование – это ого-го. Не пишет, правда, тетка очень давно. Но адрес-то есть? Так поехать да поискать ее вовсе не сложно

Добежав до дома, она решила в квартиру не подниматься. Ей казалось, что все увиденное ею нечаянно в ларьке отпечаталось у нее на лице. И если ее сейчас увидит папа или Михай – они сразу всё поймут. И получится, что она, Наташа, доносчица. А она не доносчица, не предатель. И она присела на лавочку за густыми кустами сирени, в углу дворовой детской площадки.

Вдруг из-за угла показалось трио: два мужика в камуфляже тянули за руки третьего. Он безвольно висел у них на руках, ноги волочились в разные стороны, за стертыми носами ботинок оставались глубокие борозды. Наташа вскочила и подошла поближе к прорехе в кустах. Тащившие мужчину ругались по-румынски, и, не останавливаясь, били парня кулаками. Он, видимо, уже давно был без сознания, лицо, рубашка, волосы – все было густо вымазано темной кровью. От ударов его тело дергалось, но как-то так странно, что было понятно – он давно уже без сознания и ударов не чувствует.

Наташу затрясло от ужаса и страха. Она попятилась в сторону от дырки в сиреневых кустах. Как же стало страшно жить в их маленьких провинциальных Дубоссарах! Откуда взялись эти распри, эти злые люди, это желание убивать друг друга? Когда то давно мама читала ей на ночь сказки народов мира. И была там одна сказка, где рассказывалось о том, как злая колдунья наслала проклятье на деревню и все ее жители сошли с ума. Вот так теперь и с ее городком: люди сошли с ума. Соседи, годами сидевшие за одним столом, вдруг оказались по разные стороны баррикад.

Жить в городе стало по-настоящему страшно. Наташа часто вспоминала, как лет в 10 она была в пионерском лагере, под Кишиневом. Отбой у них был в 10, но набегавшиеся вечером девчонки долго не могли уснуть. И когда вожатая тушила свет, любимым развлечением было рассказывать друг другу страшилки про «красную перчатку» и «железную руку», пугая друг друга до визга. Знать бы тогда, какая это глупость. И что страшно – это когда разрывы и выстрелы слышатся неподалеку от дома. А в саду за школой, в траве, нечаянно находится настоящая человеческая рука. Одна, без тела. И в этой новой жизни понять, грозит ли опасность лично тебе или нет – совершенно невозможно. Потому, что когда ты живешь посреди линии фронта – опасность грозит всем и каждому, и ты не исключение. И всем пофиг, что ты маленькая девочка и этих взрослых дел не только не касаешься, но и не понимаешь вовсе.

Наконец, она не столько увидела – уж слишком глубоко она забилась за кусты, – сколько почувствовала приближение мамы. Она просунула голову между ветками, посмотрела по сторонам, убедилась, что двор пуст и громким шепотом окликнула мать. Та вздрогнула непроизвольно, жизнь в городе последнее время всех держала в напряжении, от резких звуков и внезапных окликов никто добра не ждал. Но, обернувшись и увидел за кустами дочь, удивилась и успокоилась, остановилась.

– Чего ты там, Наташ?

Вот странная, «чего, говорит, я», подумала Наташа. Хотя она же не знает, что я их с Азизом видела, когда они, ну, это… Ну, в ларьке любились.

– Мам, поди сюда! Поговорить надо.

Аурика зашла в кусты, оглянулась по сторонам, увидела лавочку. Подошла к ней, переложила пакеты из правой руки в левую, обстоятельно проверила ладонью чистоту лавочки и только после этого поставила туда сумки. Надо же, что значит взрослая, подумала Наташа. Если бы я в кого-нибудь влюбилась, ну, так, чтобы, ну, спать с ним где попало – я бы не была такой спокойной. Это, наверное, потому, что мама уже не в первый раз влюбляется. Наверное, волнительно только первый раз, рассуждала про себя Наташа.

– Ну, говори давай. Устала – страсть. Хочу домой, душ принять. А то еще готовить – дома шаром покати. Вам с Михаем на ужин кроме хлеба и мамалыги мне и предложить нечего. Да еще и отец, не дай бог, вдруг домой заявится – вообще труба будет.

Наташа помялась. Пока она ждала мать, ей казалось, что разговор этот будет несложным: она спросит – мать ответит. Вот и всё, ничего особенного. А теперь-то, оказывается, что ого-го как это непросто получается. Как спросить-то? Признаваться или нет, что подглядывала? Подглядывать нехорошо и позорно. Но она же нечаянно! Они сами дверь не закрыли.

– Мам, ты его любишь? – выпалила Наташа, решив взять сразу быка за рога.

– Кого? – Аурика вытаращила на дочь изумленные глаза.

– Ну, Азиза.

– Чего я это его любить должна? – продолжила не понимать Аурика.

– Ну, вы же, того… Спите!

Щеки у Наташи горели огнем. Но раз уж начала выяснять – надо идти до конца.

Аурика тоже покраснела.

– А ты откуда знаешь?

Рассказать ей, что ли? Но при воспоминании о волосатой заднице ее отчетливо затошнило.

– Знаю, и всё!

Аурика положила ногу на ногу и достала из сумки сигареты. Раньше она курила болгарскую «Стюардессу», но в эти новые времена позволить себе роскошь курить одну и ту же марку мало кто мог. Что доставали, то и курили. Сейчас, например, Аурика разжилась по случаю молдавской «Дойной», благо, при затишье военных действий ее много завезли из Кишинева.

– Любовь то тут причем? Что ты в этом понимаешь, соплячка?

Было видно, что мать ужасно злится на Наташу. Если бы Наташа была постарше, она бы заметила, что злость эта изрядно приправлена смущением, но тогда она была слишком мала, чтобы видеть скрытое за явным.

– Ты не задумывалась, почему эта работа есть у меня, а не у какой-нибудь другой женщины? Полон город безработных теток, с независимостью этой клятой и войной. А у меня работа есть! А, значит, у всей нашей семьи есть деньги и еда. Не задумывалась откуда все на столе у вас берется и чем я за это плачу? Вы как отец ваш: за стол сели, поели, а что откуда и почем – вам не интересно.

Наташе было стыдно смотреть на мать и она фокусировала взгляд на обложке сигаретной пачки, где два чувака в высоких молдавских шапках cusma, сидя спиной друг к другу, играли на дудках. Совсем недавно такое было возможно, молодые мужчины не убивали друг друга, а могли сесть рядом, не говорить о политике, а просто болтать и играть на дудке.

– То есть, получается…

Она тянула, не заканчивала фразу. Потому, что знала, какой мать даст ответ. И тогда придется признать, что мать ее – проститутка. Как соседская Верка, которая спит с мужчинами за деньги. Наташе старшие девчонки давно еще объяснили, что если женщина за деньги в постель с мужчиной ложится, то это проститутка. Ее мать – проститутка? Как гулящая Верка? Так, что ли?

– То есть, получается… Ты с ним за деньги спишь? – все-таки выговорила свой вопрос она.

– За деньги?! Да не за деньги, дура ты малолетняя. Деньги сейчас – тьфу, бумажка. А за жизнь вашу, за возможность всей семье ноги с голоду не протянуть. Тьфу, вырастила дуру на свою голову!

И мать, не докурив сигарету, потыкала ею в рядом стоящий большой тополь, выкинула окурок, взяла сумки и ушла, оставив Наташу терзаться вопросами на лавочке в одиночестве.

Как это «за жизнь вашу»? А за свою собственную? То есть, получается, вроде как они виноваты во всем, Наташа, Михай, отец, что мать с Азизом спит? Но тогда нечестно получается: мама же их не спрашивала, не предупреждала. Дескать, вы есть хотите? Но имейте в виду, что мне за это с Азизом в ларьке трахаться придется, согласны? И теперь что делать? Эта еда вся съедена и даже выкакана давно, и тут такая новость. И получается, что они все виноваты, так как молча ели и соглашались, хотя их никто и не спрашивал.

Наташе было ужасно обидно от этого разговора. Во-первых, потому, что мама как гулящая Верка получается. Во-вторых, мама как-то так всё вывернула, что вроде как всё хорошо и всё правильно она делает, и даже они ей благодарны должны быть. А она, Наташа, не хочет ей за это быть благодарной! И перед ее глазами снова и снова всплывала волосатая мужская задница, поступательно качающаяся вперед-назад.

И вот как теперь быть? Папе, конечно, ничего рассказывать нельзя. Ну, это несложно – он последнее время дома не бывает, показывается редко и разговаривать с ней, с Наташей, не рвется. Так, бывает, иногда с Михаем о чем-то накоротке пошепчутся и все.

А Михаю, ему-то рассказывать? Наташу передернуло от одной мысли о том, что ей как-то придется формулировать эту историю брату и даже, возможно, отвечать на его вопросы. Да что она, в конце то концов, обязана, что ли?! Не её это дело, и не будет она в это лезть, пусть сами разбираются. Мама захочет – расскажет. А ей самой лучше побыстрее забыть про эту историю. У взрослых вечно так: вначале вроде одно, а потом рраз – и уже совсем другое. Как у фокусника в передвижном цирке, куда родители водили ее и Михая пару лет назад: тот разрезал ленту на много маленьких кусков, потом мял их у себя между ладонями, дергал за кончик и под гул восхищенной публики целая лента спадала на пол блестящими кольцами.

Одно Наташа решила точно, прямо там, в кустах во дворе, глядя, как на земле тихо тлеет бычок от недокуренной матерью «Дойны»: никогда! Никогда в жизни ничего подобного у нее в жизни не будет! Она сама будет хозяйка своей жизни. И никакой зависимости, от мужчин – особенно, у нее не будет. И от денег тоже. Еще непонятно как все это исполнять, но уж она придумает. Будет жить как сама решит и как захочет. И детей заведет только тогда, когда точно будет знать, что прокормит их вне зависимости от того, будет ли у нее муж и чем он будет заниматься. Как мама Сашко Плоешту, которая и до всех внезапных событий в Молдове была ого-го какой важный человек, в местном дубоссарском райпотребсоюзе бухгалтерией заведовала, и сейчас не пропадает: поговаривают, что вся дубоссарская контрабанда из Румынии под ней. Вот такая же будет Наташа: сильная, строгая, чтоб все боялись, и богатая. Только толстой такой, как тетя Домника Плоешту, пожалуй, она не будет. И золотых зубов полный рот, как у нее, Наташе тоже не надо.

Ну, не было в тот момент рядом с ней человека, который объяснил бы Наташе, что и за вот эти вот загаданные возможности тоже придется платить. Чем, когда и как – это жизнь позже предъявит. Вообще за всё в жизни нужно платить. И куда больше Наташу будет занимать не заползание на позицию «царь горы», откуда так удобно править своей жизнью, а соразмерность покупки и платы за нее.

* * *

Ффух. Наконец, отчет позади. И правильно сделала, что потратила вечер на спорт и удовольствия – ванну с лаймовой солью, свежий кинчик по DVD. Утром встала с ясной головой и на собрании у нее цифры от зубов отскакивали, всего лишь пару раз заглянула в отчет.

Наташа давно облизывалась на позицию бренд-директора и упорно карабкалась к ней. Раньше эту должность в российском офисе занимали только экспаты. Да и сейчас региональным бренд-директором был француз, выходец из парижского хед-офиса компании, с артистической фамилией Делакруа. Но Наташе было доподлинно известно, что контракт его подходил к концу, и хед-офис продлять его не собирался. И замена ему будет подыскиваться из «местных кадров». Реальных претендентов – 2,5. Она, Михайлов из киевского офиса и Купляускас из Питера. Вот эта половинка – как раз Купляускас, его позиции в данном случае особенно слабы. Михайлов – да, Михайлов реальный претендент. Сильный, резкий молодой мужик, с МВА и неплохими отношениями с Делакруа. Мальчик-мажор с пограничными шуточками, которые коробят Наташу.

Как-то на корпоративе она оказалась неподалеку от Михайлова, как всегда, окруженного стайкой восторженных девушек-поклонниц из числа сотрудниц офиса. Музыка играла громко, и первое время Наташа смотрела только пантомиму в исполнении ее соперника, звука слышно не было. Девушки влюблено смотрели Михайлову в рот, с готовностью то смеясь, то ужасаясь тому, что он говорил. Наташе было ужасно любопытно о чем же там речь? Отчего девушки, вместо того, чтобы танцевать и наслаждаться коктейлями, стоят вокруг этого молодого мужчины как дикари около проповедника с бусами. Наконец, музыка стихла, и до Наташи донеслось:

– Если Криштиану Роналду сломает ногу об жопу Дженнифер Лопез, то совокупные страховые выплаты превысят государственный бюджет Туркменистана.

Понятно. Читаем интернет, найденные остроты запоминаем для таких вот случаев. Наташу слегка замутило, девушки же отозвались на шутку веселым хохотом, количество влюбленных ватт в их взглядах увеличилось примерно вдвое.

Ее-то, Наташу, Делакруа поддерживать не будет, они друг друга лишь терпят. Думается, уходя, француз замолвит словечко именно за киевлянина. Но тут, слава богу, не таким образом выбор идет, оно и с самим Делакруа контракт прерывается не от хорошей жизни: динамика прироста по продажам последнее время совет директоров не радует. И все попытки француза повлиять на ситуацию, подхлестнуть маркетологов и мотивировать сейлзов большого результата так и не дали. Не достигнуты пока даже предкризисные цифры, 2007 года. А тут уже 2010 почти на середине. Лощеный красавчик многим поперек горла, с его гасконским бахвальством и прожектерством, нежеланием признавать очевидные вещи.

Так что обломится Михайлову. За Наташу – австрийский офис, с сильными позициями, где она стажировалась. А у герра Шлегеля давнее влияние на совет директоров. И нынешний глава совета, румын Штефанеску, – тоже ее, Наташи, бывший наставник и относится к ней с особой теплотой, как к почти землячке и не чужому человеку.

Надо же. Сказал бы ей кто-то в те далекие девяностые, когда Наташе и ее семье, в особенно лютые месяцы, и поесть то удавалось не каждый день, и вещи она донашивала за соседской дочкой, что она добьется таких высот. Если таки выгорит с бренд-директорством – 5-значная, в долларах, зарплата, служебный автомобиль, соцпакет, который позволяет вообще ни о чем не думать, регулярные поездки по всему миру. Оно, конечно, и на текущее положение дел грех жаловаться: она давно прилично зарабатывает, ипотеку она выплатит куда раньше намеченного срока, мягко говоря, не стеснена в средствах. Мир посмотрела – дай бог каждому, живет-не тужит. Ее друзьям и подружкам по дубоссарским дворам такое и не снилось. Но всё-таки, всё-таки… Хочется же роста и движения вверх, пока ветер дует в её паруса! Хотя бы просто из спортивной злости!

В кого она, интересно, такая? В отца? Вряд ли. Хотя Наташа не слишком его помнит, какой именно он был. Сначала, в ее раннем детстве, он пропадал на работе. Потом – стал пить и пропадал из дома уже по другой причине. А потом совсем пропал. В мать? Да ну. Аурика – тихая, покорная женщина, с сильным инстинктом выживания. Пороха, конечно, не выдумает, но будет за жизнь цепляться не только руками и ногами, но также зубами и когтями. Вон, полгода в Москве, а уже вполне себе приспособилась: и работу нашла себе, и комнату сняла, и с документами скоро порядок будет полный. Тут, конечно, ей ее хозяева помогли, к которым она няней устроилась, этого не отнять. Но все-таки трудов ею на интеграцию в новую жизнь потрачено много. И, как Руслан это называет, «волшебный пендель» от Наташи тоже кстати пришелся в этом деле.

Сначала то, конечно, Аурика расслабиться пыталась. Как привезла ее Наташа в Москву – она на попу ровно села и давай дочь заботой окружать: убирать, готовить, стирать. Но на двух баб, одна из которых домой только ночевать приходит, сколько там той готовки и уборки? А все оставшееся время у телевизора сидела. Наташа пару недель за этим понаблюдала, поняла, что «не толкнешь – не поедет» и приступила к воспитательной экзекуции в субботу вечером, после фитнесса своего, плотно и всерьез.

– Мам, давай поговорим. Какие у тебя планы? На ближайшее время?

Аурика с готовностью села в кресло напротив Наташи. Дочь выросла такая деловая и серьезная, такая занятая, что Аурика ее немного побаивалась. Да и отвыкла она от нее: как уехала Наташа из дому почти 20 лет назад, так и не виделись толком. Денег на поездки в Москву у Аурики не было, сама Наташа в Молдову приезжала редко – не слишком она любила свою малую Родину. Нет, ну, виделись, конечно, в Москве, правда, все в спешке да на бегу: например, Наташа покупала матери путевку в Турцию, и улетать надо было из Москвы. Вот, в одном аэропорту встретятся, пока до другого едут да рейса подождут – поговорят, да и опять расстались. Потом такое же суетное свидание на обратном пути. Или вот лечиться, вены свои злосчастные удалять, наследие долгих лет стоячей работы, то на табачной фабрике, то в ларьке, она в Москву приезжала – Наташа ей самую лучшую клинику оплатила и стационар при ней. И пару раз даже пришла, проведала, несмотря на всю свою занятость.

Аурика дочь не осуждала, за суховатость её, жестковатость не дочернюю. Не понимала, нет, что есть, то есть. Как так-то: у дочери давно уже квартира в Москве, а Аурика там не была ни разу, пока жить в Москву не переехала. Дочь не звала, самой напрашиваться было неудобно, и воспитана Аурика была хорошо, и вообще – робела перед дочерью. Или вот с детьми, замужеством: девке давно за тридцатник перевалило, а про свадьбу с ней заговорить или внуков прямо и не моги, такой шум возмущенный поднимет. Много странностей, много. Даже вот просто поговорить с ней, и то проблема – о чем говорить-то? О чем Аурика не спросит – та раздражается: тв-сериалы, заготовки на зиму или там рецепты всяких блюд интересных, всякое оздоравливание организма с помощью необычных способов, типа настойки куриного помета на почках ягеля, столько тем вокруг интересных – ни о чем не поговоришь с ней, ото всего орать и яриться начинает.

Но все равно, она дочерью гордилась, благодарна была, что та мать не забывает. Просто особой теплоты в отношениях у них не было, что есть, то есть. Так что, когда дочь сама предложила разговор, Аурика очень обрадовалась: знать, привыкла дочь к ней уже, стала понимать, что нельзя матери с дочерью жить как соседям, надо и поговорить иногда.

– Да какие у меня теперь планы, доченька! Стара я уже планы то строить. Вот, дождусь пока ту мне внучков или внучек подаришь, да и буду их нянчить. А пока тебя понянчу. Ты рано из гнезда вылетела, взрослела в одиночестве, так что вот теперь я наверстывать буду.

Наташа заметно поморщилась.

– Мам, не надо меня нянчить. И детей у меня пока в планах нет. Ты что разговаривать то взялась как бабка старая? Ты – еще совсем молодая женщина, едва за пятьдесят перевалило. Откуда этот тон и складывание рук?

Аурика опешила.

– А что ж мне делать то, дочь?

Наташа явно злилась. Лицо нахмурено, сидит, в столешницу глазом уперлась, ложки аккуратно одна к одной складывает. Сжимает их за ручки так, что костяшки белеют, и кладет их одна к другой – не кидает, а тихонечко так, с усилием ррраз – и одна к одной. Выглядит это ужасть как страшно. Но не орет, чего нет, того нет. Не то что отец и брат ее, чуть что – сразу в кошки на дыбошки, в бутылку лезли. Слава богу, не в них она. Но глаз прям черный на мать зыркает. Святые угодники, послал же бог страсти такие на склоне лет.

– Да как все, мам. Посмотри вокруг, как люди живут. Работают, зарабатывают. И тебе бы надо – работать, зарабатывать. Жизнь, в конце концов, новую строить.

Глубина изумления Аурики все росла.

– Да какую ж новую жизнь то?! Мне уж на пенсию скоро. Да и документов у меня нормальных нету. Вон, по телевизору говорят, в таком возрасте как у меня, уже на работу не устроишься.

Помялась немного, но потом все же решила спросить. Господи, родная вроде кровинка, а аж руки от нее леденеют, от страха.

– Дочь, а дочь? У тебя с деньгами худо? Ты скажи, не стесняйся. Я скопила, целых 500 долларов у меня. Ты ж меня тут на все готовое встретила, я и не трачу. Твои ж деньги то, ты мне их в поддержку слала, а я не откладывала, копила. Как знала, что пригодятся. Так я их тебе отдам, давай, а?

Судя по кривой ухмылке Наташи, не угадала мать с версией.

– Мам, да не нужны мне твои 500 долларов. Я о другом. Ты нормальный человек и в няньку при мне я тебе не позволю превратиться. Как и в бабку старую раньше времени. Короче, давай так. Я тебе дам телефон своей знакомой, у нее агентство по найму персонала в богатые семьи. Ты у нас чистюля, готовишь отлично. Так что пригодишься наверняка на рынке труда с такими навыками. Профессионального образования в этой сфере у тебя, конечно, нет, но ты на что-то особое и не претендуешь. Так что, думаю, работу ты себе найдешь. Я тебя содержу еще полгода, это тебе фора на разгон. Потом – сама. Деньги зарабатываем, себя обеспечиваем, квартиру или комнату снимаем.

Ложки уже лежали аккуратно, абсолютно симметрично одна к другой. Теперь Наташа взялась двигать кружки по столу, выстраивая их то в столбик, то в линеечку.

– Разумеется, я подстрахую. И если что-то понадобится – помогу. Но, в общем и целом, – сама. И прекрати причитать, не кончилась твоя жизнь. Еще много всего интересного впереди. Ты мне верь, я точно знаю.

У Аурики дрожал подбородок.

– Дочь, да чем же я тебе не угодила?! Что ж ты гонишь то меня?!

В ответ Наташа метнула на мать раздраженный взгляд.

– Мам. Ты гораздо умнее, чем вот этот наш с тобою разговор. Я спать пошла, мне вставать завтра рано. А ты, пожалуйста, обдумай то, что я тебе сказала. То, что я делаю – это для тебя и твоего блага. И если прекратишь причитать и подумаешь немного, ты это поймешь. Всё, разговор окончен! Хватит киснуть, строим новую жизнь!

* * *

Как ни считала Наташа себя правой, а разговор тот выбил ее из колеи. Она и сейчас снова нервничает, когда вспоминает его. Наращивать надо уверенность в себе и умение доходчиво излагать свою точку зрения – видимо, тут кроется ответ. Столько тренингов по жестким переговорам пройдено, кажется, на работе это у нее уже вполне отлично получается. А дома какие-то нюни. Может, от того, что она давно живет одна и у нее нет опыта таких разговоров в приватном пространстве? Николай Михайлович, помнится, говорил, что если ты веришь в то, что говоришь, то произносить это легко. Вот не сказала бы. Может, потому что она все-таки баба, а не мужик? Нет у нее в окружении близких мужиков, которых можно было бы об этом порасспрашивать. Если только Руслан, хотя какой он близкий…

Да, честно говоря, и вообще с близким окружением у нее, как бы точнее сказать, не густо. Некогда дружить. Или работа и все подчинено карьере – или вот эта вся частная жизнь, с посиделками и походами в гости, дружескими вечеринками. Выбор был сделан давно, так что уж теперь…

Надо будет Николая Михайловича потерзать вопросами, в сентябре, когда, как обычно, выпускниками встретятся. Он ей как отец. Ну, по крайней мере, ей так кажется. Потому, что тот, кто был отцом по документам, – он был какой-то не очень отец. Сколько ни копалась в памяти Наташа, мало что хорошего могла про него вспомнить. Так, какие то отрывочные вещи. Как однажды на новый год нарядился дедморозом и поздравлял Наташу с Михаем, и всю детвору в подъезде. Как на рыбалку на Днестр с ним ходили, правда, только один раз, зато всей семьей. Мама и Наташа варили уху из наловленной мужчинами рыбы, а потом всеми пекли вкуснейшую картошку в остывающих углях. Вот, пожалуй, и все. Остальное – пьяные скандалы, грязная ругань и пустые, выцветшего синего цвета, глаза, то и дело наливающиеся раздражением. Приходы, уходы, прокуренная им и его такими же пьяными друзьями кухня, и закономерное исчезновение незадолго до ее отъезда в Москву.

Мать при каждой встрече про внуков говорит, пора, дескать, ей уже своих нянчить, а не с чужими возиться. Откуда ж она их возьмет? У нее не то что детей в планах нет, но даже и мужика не имеется. Не то чтобы Наташа была мужененавистницей. Отнюдь, ей очень нравятся мужчины. Просто почему то так всегда получается, что тем, кто нравится ей, не нравится она. Ну, или они ее просто не замечают. Всегда есть рядом кто-то, у кого больше грудь, красивее глаза и остроумнее речь. Вот хоть взять Олю. Олям таким и достаются лучшие мужики. А таким, как Наташа, у которых самое главное достоинство это железная жопа, способность упорно идти к цели, а, упав, – ползти к ней, цепляясь зубами и не теряя терпения, в крайнем случае – лежать в сторону цели, достается всякий неликвид. Ну, или вообще никто не достается. Наташа нос не вешает, у нее приоритет сейчас карьера, а потом, глядишь, и остальное подтянется. И дети будут, и свадьба – обязательно будет, веселая и пышная, без свадьбы только мухи женятся. Но это все потом.

Кстати, о жопе. Зря она, пожалуй, все же, сидит и ждет у моря погоды. В смысле, просто ждет на кого падет выбор совета директоров. Это – не наш метод. Наш – это когда цель поставлена, а потом достигнута. И ты эту цель за шкирку взял и до победной финишной ленточки доволок, невзирая на сопротивление. И вообще ни на что невзирая. А само – это только в лотерею, и не с Наташиным везением.

С этой целью не очень, правда, понятно как быть. И где у этой цели та самая шкирка. Пожалуй, надо подножку Михайлову соорудить. Такую, чтобы споткнулся как следует. Но при этом чтобы на Наташу не подумали. Ноблесс, так сказать, облидж. Если понятно станет, что ее рук дело – на ее репутации это тоже скажется, и не лучшим образом, забыть тогда можно будет о бренд-директорстве. Хотя сама возможность насолить противному Михайлову тоже дорогого стоит. Вот об этом и надо думать, а не о маминых страданиях про внуков.

Мысли снова перескочили на Руслана. Она вспомнила, как первый раз встретилась с ним. Прошлым летом они с Ольгой, коллегой из соседнего департамента и единственной, пожалуй, Наташиной приятельницей, отвечали за большое корпоративное мероприятие, проходившее в одной из подмосковных усадеб. Хлопот было много, рекламное агентство, взявшее на себя организацию события, было новым – не работали еще с ним до этого. Глаз да глаз нужен, у кого праздник, а кому и хлопоты, хотя про представительские функции Наташе с ее положением тоже нельзя было забывать. Так что чувствовала она себя в день проведения мероприятия как лошадь на цыганской свадьбе: голова в цветах, а жопа – в мыле.

С утра она наступила на горло своему волнению (ааа, что-нибудь пойдет не так! финальный монтаж без моего присмотра – ааа, они накосячат!) и отправилась в салон, привести себя в порядок. Костюм у нее был давно куплен к этому случаю, легкий, удобный, лавандового цвета, с очень удачным кроем – и нарядно, и по деловому, всё как она любит. Из салона вышла прямо неузнаваемой. Очень удачно и волосы уложили, и накрасили. Она сразу предупредила, что с макияжем этим ей скакать до самой поздноты, и главная задача состоит в том, чтобы к концу мероприятия она не была похожа на растерзанную матрешку. Девочки молодцы, хотя и стоят как крыло от Боинга, но делают так, что не придерешься.

Руслан был на том эвенте среди приглашенных гостей. Когда-то профессиональный спортсмен, теперь он представлялся новым знакомым актером и шоу-меном. В переводе на русский – пару раз снялся в эпизодах в сериале, плюс приемы, открытия выставок, там попал в объектив в правильном окружении, здесь в отчете светской хроники засветился. Несмотря на то, что с самого начала у него не было правильных знакомств в этой среде, сказывалась долгая жизнь вне Москвы, он как-то быстро и удачно попал в правильную обойму.

Яркий брюнет с голубыми глазами, с мощной красивой фигурой, которую он умело подчеркивал одеждой, отличная белозубая улыбка, уверенные в себе манеры – ни одна женщина, не заметив, не прошла бы. Не прошла и Наташа…

* * *

Ах, это лето, которое стало в Наташиной жизни переломным, разделившим ее жизнь на до и после – на детство, когда ты ребенок под родительским зонтиком, пусть крохотным и прохудившимся, но все таки ты младший в семье, и совсем уже не детство, потому что хоть ты по возрасту и ребенок еще, но отвечаешь за себя сам, и решения принимаешь тоже сам. И выживаешь тоже сам. И никому-то ты не нужен.

Весь май и весь июнь мать пыталась дозвониться Карине, сестре мужа. Дозвониться, чтобы попросить принять у себя своих детей, Карининых племянников, Наташу и Михая. Жить им тогда стало совсем тяжело. Куда делся муж и жив ли он, нет ли, Аурика не знала, рассчитывать приходилось только на себя. Из ларька Азиз ее выгнал – помоложе нашел, постройнее, так что секс на остро впивающихся в голое тело занозами фруктовых ящиках ее не спас. Она перебивалась, подрабатывая на огородах в частном секторе, в семьях, где соток было больше, чем возможностей их обработать. Там клубнику соберешь, тут – огурцы прополешь, виноград от вредителей обработаешь. Расплачивались хозяева зачастую натурой: то курицу дадут, то ящик огурцов или персиков – часть на еду, остальное можно продать на рынке. Одной бы ей хватало, но тут же еще два подростка в доме…

Надо было что-то срочно придумывать. Но для воплощения придумок тоже ресурсы нужны, каковых у Аурики не было. Карина и ее подмосковное жилье были шансом спасти детей от наступившей злой реальности, дать им шанс не только выжить, но и как-то состояться в жизни. Тем более, Михаю было 16, парень он был активный, спортивный, затянуло бы его всенепременно на одну из сторон вооруженного конфликта. А там уже риск не голодным спать лечь, а погибнуть в перестрелке, или самому убивать, что для мирной и робковатой Аурики было примерно одно и то же. Да и за дочь душа болела. Вон, у соседей дочка пошла с утра в школу, а назад не вернулась, два месяца уже прошло, и где она, что с ней – никто не знает.

На письмо Аурики, отправленное ей еще в начале весны, Карина не ответила. Следом Аурика отправила ей из Кишинева еще пару телеграмм, вызывала на переговоры. Но зря она стояла на почте, в ожидании вызова в кабинку: на переговоры Карина тоже не пришла. Надо было или отправлять детей в Подмосковье наудачу, просто по адресу, либо искать какие-то другие возможности. В этом месте круг опять замыкался – ну, не было у нее никаких возможностей. И Аурика решила рискнуть.

В последний момент Михай наотрез отказался ехать, хотя и билеты и на него, в том числе, были уже куплены. Отговорился тем, что его знакомые старшие ребята обещали взять его с собой в Европу, через Румынию, на заработки. Мать ругалась, конечно. Но он довольно резонно возражал: Карина на связь не выходит, бог весть, живет ли она еще по тому адресу или уехала куда. И получится, что можно просто так прокатиться, только деньги впустую потратить. И одно дело стоимость билета на 1 человека, а другое – на двух. Да и вообще, Румыния – тоже неплохой шанс, ничем не хуже Подмосковья.

Аурика недолго сопротивлялась. С деньгами и вправду была засада: хватало либо на 2 билета туда-обратно впритык и все. Либо на один, но тогда этому одному уехавшему можно было дать с собою денег про запас, мало ли как пойдет.

– Мам, а зачем ты туда-обратно сразу хочешь билеты купить? Мы же не погостить к Карине едем, – не улавливала ситуации Наташа.

Аурика помялась, как бы объяснить всё дочери.

– Понимаешь, Наташ, времена тяжелые. Да и мало ли что, вдруг вы приедете, а они уже там не живут? Вам придется назад возвращаться. А если все нормально, так просто сдадите билеты, и будет у вас дополнительная денюжка на московскую жизнь.

Разница между приездом и отъездом была неделя, и Наташа не могла в толк взять: а что делать, если Карины нет по имеющемуся у них адресу? Где и как жить эту неделю в незнакомом городе? Но матери ничего не говорила.

Во-первых, потому, что ей было жалко мать: та продала свои золотые серьги с рубинами и перстень, подарок родителей на юбилей, чтобы купить эти билеты детям, чтобы спасти их от войны и голода, которые давным-давно захватили Дубоссары. Она эти украшения даже в самые голодные времена не продавала, говорила, что это приданное ей, Наташе. Или будущей жене Михая – кто быстрее женится или замуж соберется. В любом случае, продаже не подлежит, неприкосновенный запас! Во-вторых, она боялась. Боялась, что мать и сама это сообразит и откажется от идеи отправить детей в Россию. Для Наташи это стало бы трагедией, так она рвалась уехать из покалеченного, страшного и ставшего таким чужим и страшным города. Она смотрела на мать, на ее подруг и думала, что останься она здесь – и ей уготована такая же судьба: нищета, пьющие мужья и никакой перспективы, город, превратившийся не в территорию для жизни, а в территорию выживания.

Неожиданное упрямство Михая в этот решающий момент могло поломать все планы. Изначально мать говорила, что авось они там, в далеком Подмосковье, вдвоем не пропадут. А теперь получается, что 14 летняя, ну, почти уже 15-летняя Наташа должна поехать одна в полную неизвестность – страшновато все-таки, тревожно у матери на сердце. Наташа старалась демонстрировать матери свою взрослость изо всех сил: не перечила, слушалась, без напоминаний убирала квартиру и готовила еду, пока мать была на работе. Лишь бы доказать Аурике, что она уже взрослая и на нее можно положиться.

Наконец, подошел день отъезда. Поезд «Кишинев-Москва» уходил рано утром. Так что ехать в столицу республики надо было накануне, благо, выдалась оказия: сосед отвозил семью подальше от дурной приднестровской жизни, как раз в нужном направлении. Старенький «РАФик» вполне вмещал и его жену с маленькой дочкой, и Аурику с Наташей. Михай сбежал из дома накануне, испугавшись, что мать его таки заставит уехать, мало ли. Оставил только записку, чтобы совсем уж мать от страха с ума не сошла: «Буду через три дня. Натуца, счастливого пути!». Мать посокрушалась, конечно. Но что поделаешь! Не манит его Москва, Европой парень бредит. Националисты ему голову забили: «Россия – тюрьма народов» и всё такое. 16 ему уже, семнадцатый год пошел. Уже особо не заставишь. Свои у парня взгляды и мысли…

Вещей оказалось не слишком много. Из большинства своей одежды Наташ выросла – она как-то особенно вытянулась за последнее время, превратившись из маленькой девчонки, предпоследней в шеренге на физкультуре, в стройную девицу, ростом метр шестьдесят пять – «рост Венеры», как она вычитала в какой-то книжке, и сравнение это ей очень понравилось. Так что в итоге получилось всего 2 сумки: в одной вещи и обувь, в другой – подарки российской родне. Возможности выбора подарков были, понятное дело ограничены, поэтому в этом качестве в Россию поехали сухофрукты и пара бутылок вина. Ну, и еды мать с собой ей собрала: Наташины любимые пирожки-вэрзэре, с картошкой и жареным луком, и бутылёк самодельного сока, еще с пошлого года оставшийся в подвале.

От нервов и неумения с ними совладать мать всю дорогу болтала безостановочно, будто боялась тишины. Давала Наташе советы, предостерегала, что-то рассказывала, то смеялась над своей паникой, то пыталась сдержать слезы от страха за дочь. То и дело подскакивала, проверяла, не забыли ли они билеты и документы, щупала булавку, которой она приколола к Наташиному лифчику изнутри деньги. Наташу вся эта суета и нервозность сначала раздражали, а потом она будто отключилась, вся погрузившись в свои мысли и предчувствия.

Когда-то давно Карина со своим мужем Александром приезжала к ним в гости – это было их свадебное путешествие. Александра она почти не помнила, только то, что это был худой и высокий мужчина. А Карину она запомнила хорошо: темноволосая хохотушка, с пышной и очень красивой фигурой. Когда они с Кариной и матерью гуляли по городу, встречные мужчины головы себе сворачивали. Наташа ходила и гордилась, что у нее такая красивая тетка. И еще мечтала, что тоже когда-нибудь вырастет, и на нее будут так же смотреть.

Еще из того времени ей помнилось, как она подсматривала за теткой через щелочку в двери в ванную. Карина красила глаза, раскрывая их что есть мочи, и почему-то открывая при этом рот. Наташе было очень любопытно при чем тут рот, но она стеснялась спросить: тогда бы пришлось признаваться, что она подсматривала, а это стыдно. Так и осталось у нее в памяти как долго и медленно Карина возит кисточкой по ресницам туда-сюда, губы уже накрашены карминно-красной помадой, которая оттеняет ее мелкие, но очень ровные и белые зубы. Финальный проход пуховкой по лицу (пудра какая-то импортная, одни согласные на коробке, и не прочитаешь!), помазала пальцем по горлышку пузырька с дефицитным Climat, а потом этим же пальцем – за ушами и в укромной впадине между пышных грудей. Всё, снаряд к бою готов!

Теперь Карина изменилась, наверное. Столько лет ведь прошло! Когда последний раз мама списывалась с ней, у нее уже было двое детей и она была беременна третьим. Мама рассказала, что старшая там, Наташина двоюродная сестра, Ирина. Потом идет Даня, они с Ириной погодки. Интересно, кто же у нее третий родился, кого у Наташи больше – двоюродных братьев или сестер? Ну, все равно, Наташа уверена, что как бы не изменилась Карина, а она ее сразу узнает. Не сто же лет прошло с их встречи, уж как-нибудь разберется.

Эх, знать бы тогда, что не самая главная это проблема…

* * *

Наташа не сразу разглядела Руслана тогда, при первой встрече, год назад. Список гламурных гостей, целью которого было привлечь побольше журналистов на вечеринку, они с агентством утверждали накануне и обсуждали так долго и детально, что Наташа помнила его практически наизусть. И этого мужчины там точно не было. Да и вообще, кто это? И почему, на каком основании ему достался вип-бейдж, открывающий беспрепятственный доступ в специальный шатер с бесплатными угощениями и выпивкой?

Сначала она разозлилась, решив, что агентство не смогло выполнить свои обещания по приглашению светских звезд и решило запудрить ей, как представителю клиента, глаза no-name персонажами. С этим текстом она и налетела на Риту, эккаунт-менеджера проекта со стороны агентства, с которой они контактировали все это время, утверждая те или иные этапы проекта, подготавливая вечеринку. Вообще-то обычно Наташа не опускалась до таких мелочей, девочки из бренд-группы вполне с этим справлялись, не ее это уровень. Но тут дело было особое: в Москве находилась делегация из парижского хед-офиса. Они узнали о намечающемся промо-эвенте в поддержку новой марки-хедлайнера и выразили желание посмотреть, как справляются с такими задачами их московские коллеги.

Так что Наташа ринулась вникать во все детали: мелочей в таких случаях не бывает, любой недосмотр или ляп могут больно отозваться на ее персональной карьере. И появление на вечеринке такого уровня каких-то не утвержденных заранее проходимцев – серьезный косяк со стороны агентства, за это с них и штраф не грех содрать! Чтобы неповадно было за лоха её считать.

Рита сначала заулыбалась:

– Понимаете ли, Наталья, стилистика работы нашей компании – некоторая нарочитая небрежность. Фирменный типа стиль!

Плохо понимающая в данный момент юмор Наташа заметно дернулась и потемнела лицом. Рита, опытный аккаунт, поняла, что идея разрядить атмосферу шуткой, была неудачной. И уже серьезным голосом успокоила Наташу:

– Я не успела вам сказать. Марат Шабаров, ну, помните, актер, которого мы с вами утвердили в общем списке, заболел в последний момент. Простыл на съемках, форс-мажор. А у нас и так недобор мужчин в вип-списке. Переутвердить его с вами не успевали, так что решили на свой страх и риск пригласить Руслана Касымова. Он бывший спортсмен, смешанные единоборства. Долго жил в Америке, даже снялся там в паре голливудских блок-бастеров, правда, второстепенные роли. Недавно приехал сюда, рекламное лицо сети салонов «Амэкс-Фитнесс», личный тренер-консультант нескольких поп-звезд, и очень востребованный светский персонаж, журналисты за ним хвостом ходят. У него то громкий роман случится, то он за девушку вступится и вырубит сразу четырех хулиганов – в общем, как говорится, не сходит со страниц желтой прессы. То, что нам нужно! Надеюсь, вы останетесь довольны!

Поворчав для проформы, Наташа успокоилась. А Руслан этот и вправду хорош, вон как дамы светские зашевелились при его появлении, спины распрямились, бюсты выпятились, «в угол-на нос-на предмет» заработало. И журналисты, похоже, его действительно знают, не соврала Рита: камеры так и защелкали при его появлении, пара симпатичных светских корреспонденток, среди которых – Эжена Брыльска, звезда желтой прессы, уже ринулись к нему с диктофонами, поправляя на бегу прически и ужатые пуш-апами бюсты.

Сначала Наташе показалось, что он положил глаз на Ольгу, ее младшую коллегу и Наташину протеже. Наташа выдернула ее в компанию из предыдущего рекламного агентства, с которым они проработали довольно долго. Наташин глаз сразу на нее упал: молодая, толковая, энергичная, ловит все на лету – такие Наташе в команде нужны. Она хотя и была против любимчиков на работе, но Ольга пользовалась ее заслуженным покровительством и платила ей преданностью и старательным выполнением всех Наташиных поручений. Свой человек, а также свои, считай, преданные руки и уши – это всегда полезно. Момент для разговора подвернулся тогда удобный: Оля приехала к ней с хорошим подарком на новоселье, завершавшим приятной точкой их с агентством годовой контракт. Наташа пригласила ее на кухню поговорить, там все и сладилось.

И танцевал Руслан тогда, в их первую встречу, с Олей, и глазки ей строил, что не прошло мимо Наташиных глаз. Ей было ужасно неприятно, и ужасно же удивительно от этого странного чувства неприязни – казалось бы, какое ей дело до того, с кем амуры строит совершенно неизвестный ей мужчина. А вот, поди ж ты, видимо, сразу влюбилась, только рациональный мозг мешал ей это признать. Тело на Руслана среагировало раньше мозга. Да и, правду сказать, было там на что реагировать: рост, фигура, мужественное лицо, которое не портили следы его спортивных побед, прямой и уверенный взгляд светловатых голубых глаз, которые оттенялись хорошим, явно не подмосковным, загаром. Убийственно хорош мужик!

Картина поменялась внезапно. Вечеринка приближалась к концу, и Наташа позволила себе расслабиться. Даже больше, чем обычно. То есть, прямо скажем, перебрала она тогда со спиртным. Парижские коллеги уже покинули вечеринку, действо двигалась к концу, часть гостей разошлась и, в принципе, можно было уже не волноваться, было очевидно: мероприятие удалось. Наташа практически не ела весь день, вечер был жарким, душным, лайм и мята в ее любимом «мохито» прекрасно освежали и утоляли жажду, а про белый ром в составе Наташа как то подзабыла. Поэтому к финалу вечеринки соображала она, вроде, нормально, а вот ноги ее не держали вовсе.

Пати проходило у одного из павильонов старой части ВДНХ, Наташа приехала туда на своем «Пежо», ей достался один из пропусков, которых было совсем немного, позволяющих въехать на закрытую территорию. По дороге она прихватила Олю, подсевшую к ней у метро «Проспект Мира». Но садиться за руль в таком состоянии, разумеется, было никак нельзя. Перед Олей было неудобно – она обещала отвезти ее назад, хотя бы до метро. Ну, вызовет такси, в конце концов, платит ей компания достаточно, с непонятно откуда взявшимся раздражением подумала о подруге Наташа.

Руслан, который как-то незаметно к концу мероприятия от тусовки гостей перекочевал в небольшую группку организаторов, и, когда вечеринка подошло к концу, предложил подвезти девушек. Наташу опять кольнуло – Оля была достаточно трезва и в транспортировке не нуждалась. Но, хоть она и была изрядно пьяна, а смолчать по этому поводу догадалась.

Маршрут, выбранный Русланом для развоза девушек, приободрил Наташу. Ему, разумеется, проще было сначала отвезти Наташу в ее Сокольники, а потом уже везти Олю на «Аэропорт», однако маршрут он выбрал именно такой: сначала Ленинградка, а потом уже – Сокольники. Сквозь туманную дымку опьянения Наташа про это подумала, усмехнулась и промолчала. Оля попыталась было указать на это Руслану (интересно, просто из соображений здравого смысла, или тоже отреагировала должным образом на широкие плечи и узкие, мускулистые бедра их водителя), но он лишь засмеялся в ответ, погладил ее по руке, отчего у Наташи внутри снова неприятно кольнуло, и сказал неопределенное «не переживай, все будет хорошо!». Но маршрут не поменял.

Вообще, Наташа рассчитывала максимум на волнующие и необременительные поцелуи у подъезда. А вот на то, что переспит с Русланом в этот же вечер – не рассчитывала вовсе. Но как-то не было совсем возможности прерваться и остановиться: он проводил ее до дверей квартиры, там они начали целоваться, а всё остальное случилось как бы само собой. И вот ни тогда она об этом не пожалела, хотя это и было отступлением от ее внутренних правил, ни сейчас, вспоминая тот вечер, не раскаивается.

– Наташ, тебе не кажется, что у вас несколько странные отношения с Русланом?

Они с Олей пили кофе на открытой веранде «Кофе-хауза» на бульварах. Была суббота – в офисе Наташа считала необходимым выдерживать дистанцию, сообразную разнице их с Олей статусов. Да и некогда было в будние дни дружить: хочешь карьеру – паши как трактор в поле, эту истину Наташа давно усвоила.

– Почему странные? – спросила Наташа, отставляя в сторону чашку с ежевичным рафом. Маршмеллоу она из него сьедала сразу и каждый раз потом жалела о своей жадности: пить кофе и закусывать его одновременно этими маленькими зефиринками было куда вкуснее. Можно было, конечно, попросить у официантки еще порцию, но Наташе было почему то очень неудобно так делать.

– Ну, просто вы уже год вместе, а отношения вроде как стоят на одном месте. Ни близости какой-то, ни обязательств. Я тебе говорила, что видела его в «Джа энд Гоу» с какой-то блондинкой на прошлой неделе?

Интересно, она и правда за меня переживает или тот факт, что Руслан ей так и не достался, Оле покою не дает? Мысли у Наташи шевелились медленно, под стать воздуху жаркой субботы.

– У нас свободные отношения. Я понимаю, не все это приемлют. Но вот у нас так.

Я на самом деле хотела бы по-другому, уныло подумала Наташа. С обязательствами, планами и естественной для двух молодых и необременённых браком людей динамикой. Но Оле это знать необязательно. Она, Наташа, лидер, а у лидера всё под контролем. И никак иначе! А себе в этом можно признаться. И даже нужно: себя обманывать – это неправильно. Себя надо любить, беречь и дружить. С собой, в смысле. Но надо уметь ждать, скоро только кошки родятся. Она, Наташа, это хорошо умеет. Она умеет высиживать свою мечту, ей не привыкать!

– И вообще, а как ты себе видишь динамику, в данном случае? По-моему, у тебя профессиональная деформация: наслушалась на работе про динамику продаж, динамику роста и вообще – динамику, и везде в жизни ее ищешь. А жизнь, Оля, она разная. Кому, как говорится, арбуз, а кому вовсе свиной хрящик!

Выражение Олиного лица осталось прежним, но скулы как будто закаменели. Обиделась, так я и знала, досадливо подумала Наташа. Ну, а чего лезет, кто ее просил? Хотя зря, она, наверное, раздражается. Откровенные разговоры между ними приняты, Оля к ней хорошо относится и желает добра. Зря она разозлилась, пожалуй. Злость в данном случае – плохой маркер, и неглупая Оля вряд ли его пропустит. Ибо если бы и правда высказанная Олей мысль была так, не более, чем глупость и вздор, то с чего бы ей заводиться? Так, пошутить если в ответ. Ну, да ладно. Одни ноль в Олину пользу, уже пропустила удар. Дальше бы не сплоховать.

Оля молчала, явно обдумывала ответ на вопрос. Перед ней на столе, помимо кофе, стояла открытая банка диетической колы, куда то дело падали жадные до сладкого пчелы – лето перевалило за зенит, состязание за пищевые ресурсы в большом городе особенно велико. Эх, осы, вы даже не представляете как вам повезло – мы, люди, за эти ресурсы боремся всю жизнь и без учета времен года! Оля покрутила банку в руках, примериваясь как бы так отпить оттуда колы и не быть укушенной.

Наташа не выдержала:

– Да выброси ты эту банку! Еще ужалит тебя недоутонувшая за губы или за язык.

Оля покачала головой:

– Не, почти целая банка. Я лучше у официанта трубочку попрошу.

И взмахнула рукой, привлекая к себе внимание персонала.

Блин, ну что за жлобство! Она зарабатывает ежемесячно на тысячи таких баночек. Неужели приятно пить колу, когда там, в банке, куча трупов плавает? Вот, наверное, поэтому Оля уже почти выплатила ипотеку, а мне еще с ней возиться и возиться – мысли неожиданно перескочили на другое. Как бабушка Тоня говорила? «Копеечка рубль бережет». Не получается у Наташи так, хотя 2 семинара по управлению личными финансами у нее в багаже. Вот ведь, у бабушки получалось и без тренингов с семинарами, а у нее, со всеми ее МВА и тренингами, ни фига. Интересно, бабушка бы тоже стала того, пить колу вместе с трупиками? Наташа не мот, чего нет, того нет. Но пределы прижимистости у нее, видать, куда ближе к телу, чем у Оли.

– Ну, вот смотри, – собралась с мыслями Оля. – Помнишь, у тебя весной проблемы с давлением были?

О, да, этот период Наташа помнила хорошо. Откуда взялась гипертония у молодой и здоровой женщины, регулярно посещающей фитнесс-зал и бассейн, понять никто не мог, в том числе и врачи. Благодаря хорошему полису ДМС от компании, положили ее в стационар отличного Русско-Американского медцентра, с новейшим оборудованием и суперскими врачами. Две недели ее крутили туда-сюда, обследуя и изучая все, что только можно. Результат – ноль, Наташу вполне можно было с такими результатами анализов в космос отправлять. А вот давление, чуть что, шарашит и снимается только адреноблокаторами.

В конце концов, уже перед выпиской, к Наташе пришел поговорить лечащий врач:

– Наталья Петровна, хотел бы поговорить с вами. В принципе, вы – здоровый человек, физиологическая норма для женщины вашего возраста. Я считаю, что ваши проблемы с давлением – сугубая соматика. Иначе говоря, подоплека их кроется не в вашей физиологии, а в вашем психологическом состоянии. Мы, разумеется, назначим вам успокаивающие, седативные средства. Но в целом, вам необходимо поработать над собой. Прямо, знаете, вот так сесть и поговорить со своим организмом.

Наташа улыбнулась:

– Что, прямо так и спросить его: «Доколе ты, подлец, будешь мне нервы мотать?»?

Доктор шутку поддержал:

– Ну, примерно. Но лучше так: «Чем ты, мой организм, так недоволен? Что я делаю не так? Против чего ты так сильно протестуешь?».

Улыбка у Наташи пропала.

– То есть, вы хотите сказать, что мои периодические проблемы с давлением – это такая форма протеста моего организма против меня же?

Доктор согласно кивнул:

– Ну, он же не может с вами сесть и поговорить. И он вам подает сигналы SOS. Дескать, хозяйка, не могу больше. Давай что-то менять в жизни.

– Менять? А что именно?

– Вот это вам и предстоит понять, что именно нужно менять. И против чего он у вас протестует.

Наташа почему-то почувствовала ужасную неловкость перед молодым мужчиной в белом халате. Будто обнаружив у нее эту «психосоматику», он узнал про нее что-то интимное. Хотя, наверное, то, что она недовольна своей жизнью и ее уверенный вид и поведение, победная улыбка, мягко говоря, немножко маска – это действительно очень интимное.

– Хорошо, доктор, спасибо. Я обязательно поговорю со своим организмом по душам, – закрыла не очень смешной шуткой тему Наташа.

Доктор удовлетворенно кивнул, пообещал отразить все свои рекомендации в эпикризе и покинул палату. Наверное, сюда только тактичных набирают, прямо отдельно тестируют их на это дело, подумала Наташа, глядя на закрывающуюся за доктором дверь палаты. Он совершенно четко почувствовал ее смущение и не стал лезть глубже, чем это было необходимо, в душу Наташи.

Наташа отпила еще немного кофе и откликнулась на Олин вопрос:

– Ну, помню. И что?

– Сколько раз тебя в больнице Руслан навестил?

– Три.

Ни одного, на самом деле. Но фиг я тебе про это скажу!

– Наташ, ты пролежала в больнице 2 недели. В одной станции метро от его квартиры. Тебе не кажется, что он мог бы уделить тебе больше внимания?

Это она еще не знает, что дня через три после госпитализации, когда сбить ее 220×150 врачи не могли даже капельницами, Наташа получила от него смс: «Малыш, улетаю на фестиваль в Турцию. Море, солнце, фрукты. Обещаю пару раз нырнуть за тебя)) Целую, с надеждой на твое скорейшее выздоровление, твой Русик». Она, кстати, хранит эту смс-ку в архиве до сих пор. Не понятно зачем, но хранит.

– Оль, ну ладно тебе!

Надо постараться улыбнуться, но зло на подругу берет – аж скулы сводит.

– Я что, глубоко больная и лежачая там была? Просто легла чуть подлатать себя, ничего такого!

– Ничего такого? – и брови Оли взлетели вверх двумя крыльями. – Для тебя это «ничего такого»?

Красивая она все-таки, даже без косметики. Мужики головы сворачивают. Такое или при рождении выдается, или достигается большими деньгами и большими усилиями пластических хирургов. Но у Оли – первый вариант. И умная. И работник хороший. Ничем бог не обидел. Совсем близкой подругой ее, пожалуй, назвать трудно. Но у Наташи таких близких и нет. Как, впрочем, и вообще подруг – ей всегда было некомфортно подпускать людей слишком близко к себе. Оля – исключение. Ей она доверяет, знает, что не подведет. Ибо имеет в этом «не подведет» свою личную заинтересованность. Оля – она из таких трезвых и расчетливых девочек, которые понимают, что они не ледоколы, а врожденный второй номер. Находят себе правильный ледокол, встают в проложенный фарватер и по чистой воде – к победе, укрываясь за лидером от лишних бурь. Уж в чем-в чем, а в людях она, Наташа, разбирается отлично!

* * *

Язык не только до Киева доведет, но и до подмосковного Бабаевска. Наташа, пока ехала в поезде «Кишинев-Москва», очень волновалась как она до тетки доберется. Адрес то есть, но туда от московского Киевского вокзала еще надо как-то добраться. Неловко как-то подходить ко всем подряд москвичам с вопросом «как добраться до Бабаевска?». Мама перед отъездом сказала зайти в здание и найти окно, на котором написано «Справочная». Наташа сделала всё, как мама говорила, но окно было закрыто. Безо всяких объяснений, закрыто и все. Наташа простояла в уголке, рядом с этим окошком, полтора часа, и все безрезультатно, окошко так и не открылось. Ну, она хоть передохнула там: во-первых, почему то в поезде она очень нервничала, не спала почти. Во-вторых, по вокзалу находилась, пока окошко это нашла. А тут «Справочная» еще и так удобно расположена, в тихом закутке. Наташа облегченно сумки свои рядом поставила, села на них, к стене мраморной привалилась и даже вздремнула чуть-чуть.

Разбудила ее уборщица, которая бесцеремонно тыкала Наташе в ноги шваброй, с навернутой на нее вонючей тряпкой, и ворчала что-то про «шляются и шляются по помытому». Пора было уходить. Наташа кинула прощальный взгляд на по-прежнему закрытое окошко и пошла искать ответ на свой вопрос про Бабаевск куда глаза глядят.

Глаза, в общем глядели в правильную сторону: Наташу почти сразу выловил милиционер и задал ей вопрос куда это она направляется. Наташа показала милиционеру свои документы, обратный билет и спела ему грустную песню приезжих про «сами мы не местные». Милиционер, по возрасту примерно как ее папа, к Наташе проникся, связался с кем-то по рации (такая громкая, шуршит, кряхтит – как ему удается там что-нибудь разбирать?) и сказал, что ехать надо Наташе на Белорусский вокзал, оттуда электричка на Бабаевск идет. И даже довел до входа в метро и всё подробно ей объяснил.

Метро Наташу, конечно же, заворожило своей красотой и величием. И она бы, может, даже и походила бы по туннелям и вестибюлям подольше, порассматривала бы фрески, рисунки и надписи. Но время уже перевалило за полдень, сколько ехать до Бабаевска и когда будет электричка – она не знала, а рисковать боялась. И, дав себе слово обязательно вернуться и всё-превсё подробно тут рассмотреть, Наташа поспешила наверх, к кассам.

И через два часа, из которых полтора – ожидание электрички в сторону Бабаевска, она уже выходила на нужной станции, радуясь, что она такая молодец и первую трудную задачку успешно решила. Из этого вполне можно сделать вывод, что и остальные уж как-нибудь одолеет. До улицы Октябрьской от перрона было рукой подать, как выяснилось. Она спросила дорогу у бабушки, торговавшей яблоками прямо около выхода с электричек (чудные они, москвичи! У них в Дубоссарах такими яблоками свиней кормят, это ж орехи, а не яблоки! А они тут дробь эту за деньги покупают, видела бы мама, вот они бы вместе посмеялись!), бабушка начала было объяснять дорогу, но потом ухватила за рукав клетчатой рубашки пробегавшего мимо мальчишку:

– Жор, а Жор! Ты домой?

– Домой, бабКать!

– Проводи вот девушку, ей в 17 дом, к Сумниным.

– Ага, бабКать!

И побежал дальше. Наташа еле успевала за ним. Сумки, которые в начале ее путешествия, казались ей небольшими и легкими, теперь изрядно оттягивали руки, спина болела, пот тек ручьями, некрасиво намочив ей виски.

Но идти оказалось недалеко. Мальчишка, который всю дорогу держался чуть впереди Наташи, махнул ей рукой на давно некрашеную калитку и умчался дальше по улице. Наташа осмотрела дом. Это был длинный старый одноэтажный особнячок на 6 окон, очевидно, что на двух хозяев: полдома, на 3 окна, было побелено, вторая половина, на которую и махнул рукой пацан, была обшита деревом, почти почерневшим от времени. Симметрично, по обеим сторонам дома, были расположены калитки, тоже разные – видно, что у каждого из домовладельцев было свое собственное представление о прекрасном и бюджет на красоту, соответственно.

Наташа, вдруг оробев, остановилась, глядя на жестяную табличку с номером «17» на калитке и не решалась войти. Оглядела забор рядом: таблички про «Осторожно, злая собака!» вроде нету, да и лая нет со двора. Она поднялась на цыпочки и заглянула во двор поверх невысокого забора.

Видно практически ничего не было: дорожка к дому внутри двора густо заросла каким то высоким кустарником, жасмином, что ли, не разобрать. Впереди виднелся угол дома, из-за него торчала крыша навеса чуть дальше. Видно было плохо, но, кажется, какое-то шевеление там было. Наташа прислушалась.

– Ну, и как же теперь?

– Да как-как. Никак, Эль. Он со своим кришнаизмом как с ума сошел. Уезжает на всю неделю в Москву и там торчит. Говорит, послушание у него такое – литературу их духовную на улицах около метро продавать. А деньги надо в кассу ашрама сдавать.

– Что такое ашрам?

– Да храмы их так называются.

– У них и храмы свои есть? Не видела таких.

– Ну, это не как у нас, у православных – прямо отдельные здания. У них по-другому. Они в квартирах молятся. Какая-нибудь квартира отводится под такой вот храм, который ашрамом называется, они там собираются и молятся. По сути, типа, молельная такая комната

– А ты там была хоть раз?

– Да, один раз Сашка меня туда возил. Я ж сначала думала, что он мне изменяет, скандалы ему устраивала по этому поводу. Он меня и повез.

– И как там?

– Да чудно, Эль. Главный там у них, его звать Чандра Шикхара Даса. Вроде, нормальный мужик в возрасте, а присмотришься – вроде как и не очень нормальный. Кругом все плакатами чудными индийскими завешано, с божками их странными. Все украшено цветами искусственными, какими-то колокольчиками, ленточками. И еще они все время поют, свою эту «Харе Кришна, харе рама!». И меня никто по имени не называл, а только «деви». И только в третьем лице.

– Не поняла, это как?

– Ну, как. Говорят, например, «деви будет с нами пить чай?». Я даже не сразу поняла, что это они меня спрашивают. Вроде как положено у них так, проявление вежливости.

– Смешно.

– Да все бы смешно было, конечно, если бы нам жрать на что было. Я вся в долгах как в шелках, каждый день утром встаю и гадаю – чем детей кормить, на что день прожить? А он песни поет и у метро для чужих людей деньги зарабатывает, когда дома свои дети голодные сидят.

– Что молдавская родня твоя, больше не объявлялась?

– Да затихли вроде.

– Может, ты зря на переговоры то не пошла? Мало ли что у них случилось.

– Эль, вот я чувствую, что помощь им нужна, что надо им чего-то от нас. Ты ж телевизор смотришь, видишь что у них там творится? Война там, натуральная война. Не Чечня, конечно. Но тоже ой-ой-ой.

– Ну, вот. А они все-таки родственники. Хоть бы узнала, что у них и как.

– Да что узнавать-то. И так все понятно. Петька то, брат мой, неудельный – не лучше моего Сашки. Поди, выбираться они оттуда решили. Вот и звонят. А куда мне их? У меня и без них полна коробочка. Жаль родню, конечно, но своя-то рубашка ближе к телу.

Так, надо входить или убегать. Во-первых, вон уже занавеска в окне, в доме напротив, шевелится: приметил кто-то, как Наташа через забор подглядывает, неудобно. Во-вторых, сейчас она наслушается, испугается и вообще не войдет – вон они как о ее семье говорят. А если не войдет, то куда ей деваться? Через неделю домой, в Дубоссары, возвращаться? А неделю где жить? Все эти мысли пролетели перед ее мысленным взором, и она побыстрее толкнула калитку.

– Девочка, тебе кого?

Карину она узнала сразу: она почти не изменилась, только поправилась. И не накрашена так ярко, как тогда, у них в гостях, в Дубоссарах. И волосы темные уже, кажется не свои – крашеные. Вон у корней светится седина. А вроде и не старая совсем. Мама, помнится, говорила, что рано поседеть можно от горя, от тяжелой жизни. Что она там про мужа своего говорила подруге? К этим он, вроде подался, ну, как его… К сектантам, короче. Наверное, из-за этого и горюет, вот и поседела.

– Здравствуйте, тётя Карина! Я – Наташа, ваша племянница, из Дубоссар.

Глаза Карины сначала округлились и вылупились даже как-то немножко. Потом она усмехнулась, повернулась к подруге:

– Нет, Эль, ну ты видела?! Вот всю жизнь у меня так, хоть рот не открывай!

И снова к ней, к Наташе:

– А ты что, одна, что ли, приехала?

– Я одна.

– Фига се. Сколько ж тебе лет? 16 вроде?

– Нет, шестнадцать – это брату моему, Михаю. Мне 14, скоро будет пятнадцать.

– Круто. И чё?

Во дворе у них так принято было говорить, во всяких непонятных ситуациях – «и чё?». Наташу этот вопрос всегда в тупик ставил. Там же, в молдавском дворе, правильным ответом, достойным, было «да ничё!», чтобы оппонент не думал, что противник повержен. Но тетке родной, взрослой женщине, неудобно так было отвечать. И Наташа тянула паузу, опустив глаза и рассматривая свои грязные пальцы через дырки в сандалиях.

– Ну, понятно, – вздохнула тетка. – Принимайте подарочек, получите-распишитесь! Я к вам пришла навеки поселиться.

– У меня вот тут подарки вам, от мамы, – тему надо было как-то выруливать в понятное русло и Наташа решила задобрить резкую тётку.

– Что, тебя мне мало – еще есть подарочек? – хохотнула в ответ Карина. – Я уже боюсь. Ладно, Эль, давай, пока. Попили чайку, называется. Видишь, у меня какой десерт тут нарисовался-не сотрёшь? Потом поболтаем, другой раз.

* * *

Тогда, после вечеринки, у нее в квартире все как-то быстро и само собой получилось. Наташа, то и дело промахиваясь неверными руками мимо замочной скважины, попала наконец ключом в замок, повернулась, чтобы попрощаться с Русланом и, не удержавшись от резкого движения на ногах, начала падать. Он подхватил ее, приобнял будто невзначай. А дальше все как-то само собой случилось: он стал ее целовать, долго, умело, и она обмякла у него в руках. Дальше – бурная ночь, когда непонятно было улетает ли ее голова куда-то от невыветрившегося еще опьянения, или от удовольствия таять в сильных и умелых мужских руках. Поцелуи, тела, двигавшиеся в унисон друг другу, впервые встретившиеся, но уже точно знающие все укромные места и закоулки друг друга. Потом было совместное неспешное утро (слава богу, суббота!).

– Я храплю?

Руслан лег на бок, подпер голову рукой, которую было впору в анатомический атлас включать, иллюстрацией, и уставился на нее с улыбкой.

– Ну, нет, не храпишь – разговариваешь.

У Наташи вспыхнули щёки.

– Говорю? А что?

Руслан подержал паузу, посмотрел на нее веселыми глазами и расхохотался в ответ.

– Что ты говоришь? Ну, примерно, как гаишник из анекдота. Сейчас расскажу.

Легким движением он взметнул тело из положения лежа в положение сидя, скрестил ноги по-турецки, прикрыл голый пах махровой простыней:

– Ну, слушай. Ночь, гаишник спит и вдруг начинает встревоженно метаться по кровати, кричать «Фура! Фура!». Жена проснулась, гладит его по руке: «Пустая, пустая!».

Наташа с готовностью рассмеялась в ответ, освобождаясь от смущения. Особенно почему-то приятно было, что в голову ему пришел анекдот про жену и мужа. Хотя не хочет она замуж, что за глупости, главная цель – карьера.

– Малыш, Татоша, – он гладил ее по голове и она таяла, как пломбир на ярком солнце под его огромной ладонью. – У тебя какие на сегодня планы?

– У меня?

Отупела она, что ли, от бурного секса? Они в спальне вдвоем, чего переспрашивать.

– У меня – никаких. Ну, в смысле, ничего серьезного. А что?

– Тогда я приглашаю тебя провести со мной субботу. Что скажешь?

Можно подумать, она могла сказать что-то другое.

Смешно, но особенное удовольствие тогда Наташа получила от того, что не командовала, ничего не решала и не придумывала – будто превратилась в маленькую девочку, за которую все давно уже обдумали и решили, ей остается только подчиняться и исполнять. Этого чувства так давно не было в ее жизни! Как давно? Да, пожалуй, с детства. Уже очень давно, начиная с ее переезда в Москву, вся жизнь управлялась и планировалась только ее головой и воплощалась в реальность ее пробивной энергией. А тут – взяли за руку и потащили: Сокольники и прогулка на роликах, потом – обед на одной из веранд, которыми так богата летняя Москва. Он кормит ее с ложки фруктовым салатом под взбитыми сливками. Это такой холестериновый удар, что раньше бы Наташа и в рот такое не взяла. А тут, поди ж ты, ест, облизывает сливочные усы и смеется. Потом они идут по улице, громко хохоча над какими-то глупостями, мелочами, теперь уже их и не вспомнить. Из-за угла выворачивает поливальная машина, в ее водяном фонтане – радуга, хоть и маленькая, но самая настоящая. С криком «пробежать под радугой – исполнится желание!» он тащит ее под этот фонтан. Водитель поливалки, молодой парень азиатской наружности сначала пугается их броска навстречу, но когда Руслан поднимает большой палец международно понятным жестом одобрения, наддает и вода хлещет еще сильнее, грохоча напором по припаркованным автомобилям. Они проскакивают под водяной аркой, «желание, желание, какое у меня желание? надо быстрее придумать, иначе опоздаю и не сбудется», «любовь? выплатить побыстрее ипотеку? стать таки бренд-директором? фу, дура, даже с такой мелочью справиться не можешь!», «а, знаю, вот, вот, успела: пусть я буду счастлива! и пусть там наверху кто-нибудь умный сам разберется что мне для счастья надо!».

Потом они вернулись домой, ну, то есть, в постель, и время незаметно подошло к вечеру. Вечером он потащил ее в какой-то клуб – она не сводила с него глаз, боясь пропустить хоть слово, им сказанное, так что название клуба осталось для нее загадкой: они столько целовались тогда, что название застряло где то в районе распухших губ и не пробилось в память. Еще они танцевали до упаду, то и дело убегали с танцпола, чтобы потискаться в темном углу зала, как подростки, и снова возвращались. А потом он отвез ее домой и они снова долго и мучительно целовались в машине. А потом… А потом она долго сидела на полу у себя в коридоре и пыталась понять – что это было? Это точно была она? Это точно было с ней? Или это просто затяжной эротический сон и скоро она проснется?

Не может быть, чтобы всё это было с ней и с участием, может, и хорошего, но все-таки первого попавшегося мужчины. Анна-Лиза, ее коллега из венского офиса, с которой они несколько дней делили гостиничный сьют на двоих, на той давней венской стажировке, как-то сказала Наташе, смеясь, что если бы она не видела Наташиного паспорта, она бы решила, что та как минимум вдвое старше, а что выглядит хорошо – так это просто специальные старания и усилия, нынешний уровень развития косметологии позволяет. Неужели она старо выглядит, огорченно изумилась Наташа? Да нет, это потому, что молодые женщины так не живут – так скучно, рассудительно и продуманно, пояснила, смеясь, Анна-Лиза. И вот, оказывается, она тоже умеет так – безрассудно и необдуманно. И это доставляет ей огромное удовольствие!

Но это очень страшное удовольствие. Потому что теперь она чувствовала себя рыцарем, напившимся в кабаке и забывшим там свой меч и доспехи. И теперь она, раздетая и беззащитная, стоит посреди голого поля, открытая для любых напастей и злодеев. Приходи и бери, забарывай ее кто хочет, бери в плен.

И тут она почему-то сразу вспомнила про Роджера Найджта. И сразу успокоилась. И даже немножечко развеселилась.

Она познакомилась с Роджером в Нью-Йорке – праздновался 30-летний юбилей компании, и она получила именное приглашение на эту вечеринку как награду за отличные результаты региона, к которым и она приложила свои усилия. У них в компании старались делать вот такие мотивационные подарки, со смыслом и с увеличением внутрикорпоративной привязанности.

Все было, как и полагается, продумано и роскошно: удобный рейс, встреча в аэропорту и доставка сначала в забронированный Hotel 50 Inn, а потом, в удобстве и беззвучии кожаного салона с кондиционером, под вежливый полупоклон швейцара, смахивающего на какого то сказочного царя, в огромный конференц-зал офисной башни, где располагался американский офис компании. Огромное количество живых цветов, сортов и оттенков, Наташей раньше никогда не виденных, запах перемешавшихся между собой женских духов, мужских одеколонов, умирающих в духоте помещения цветов и пота, постепенно подминающего под себя модные дезодоранты, – запах высокого корпоративного стиля и больших денег.

Сначала Наташе было трудно поверить, что вот этот маленький и сухонький дедок, похожий на слегка усохшего Санта-Клауса – тот самый всесильный Роджер Найджт, один из трех отцов-основателей компании. Улыбчивый, с розовым, будто подрисованным на щечках-яблочках, румянцем и выцветшими голубыми глазками, он перепархивал от компании к компании, быстро что-то говорил на своем очень витиеватом английском с легким дефектом речи, улыбался, пожимал руки, хлопал по плечам, целовал женские запястья, чисто гномик или эльф из сказки. Под мышкой у него был зажат довольно большой розовый плюшевый кролик. Наташа не верила своим глазам: неужели это правду тот самый мистер Найджт, та самая легенда, тот, кто продавал травку молодому Клинтону в кампусе Йеля, по его собственным воспоминаниям, потом принимал у себя в доме на побережье гастролирующих Doors, по приезду в Москву купивший ушанку и заставивший московское руководство компании найти возможность потаскать его по московским квартирникам и полуподпольным выставкам молодых художников? А-фи-геть. Наташа его представляла себе совершенно иначе.

С кроликом была связана отдельная история. Она стала хитом обсуждений в офисе примерно на месяц после отъезда Роджера из Москвы, помнится. А их офисный народ много чего повидал, их так легко чудачествами не проймешь.

У мистера Найджта не так давно умер племянник, мальчишка 6 лет. Что-то там такое неизлечимое и быстро протекающее, онкология какая-то. И, прощаясь с Роджером, и не по-детски понимая что именно с ним происходит, мальчик отдал ему эту игрушку, которую тоже звали Роджером, и попросил его присмотреть за ним.

– Роджер, я обещал кролику, что покажу ему мир и буду брать его с собой во всюду, куда только не соберусь с родителями. А теперь я умираю и не могу выполнить свое обещание. Это нехорошо, папа всегда мне говорил, что слово нужно держать. Ты сможешь присмотреть за кроликом Роджером? Папа сказал, что я могу завещать его тебе.

– Да, малыш. Я тебе обещаю. Я покажу ему мир, мы будем друзьями. Не волнуйся. Твой кролик будет в хороших руках!

Мальчик умер. А Роджер сдержал свое обещание. Он назвал кролика Роджером Младшим (Roger Junior), сделал для него самый настоящий паспорт, с фото и другими положенными официальными атрибутами (деньги могут почти все, а большие деньги и связи – вообще всё!), и, много мотаясь по миру, везде брал его с собой. Пересекая границу, он просил пограничников ставить в паспорт кролика въездную и выездную визы, и они почему-то соглашались. Это была правда, Наташа это точно знала: она совершенно случайно увидела на столе у Киры, офис-менеджера, кроличий паспорт и попросила посмотреть – всё так, российская въездная виза у кролика присутствовала. Это ж с ума было сойти! Кролик на переговорах с представителями ЦК Китая, кролик в гостях у султана Брунея, кролик осматривает Лувр вместе с Роджером старшим. Божчечки, можно я буду вашим кроликом, Роджер?

И еще она вспомнила, как они обсуждали эту историю с ее любимым герром Шлегелем, который полюбился ей сразу, с первого взгляда – хотя бы уж тем, что был чем-то неуловимо похож на Николая Михайловича, хотя и был гораздо лощенее, да и вообще, за километр видно, что пришелец с планеты Топ-Менеджмент.

– Запомни эту историю, Наташа!

Они обедали с герром Шлегелем в Женеве, прямо на берегу знаменитого озера. Деловая часть разговоров была позади, к десерту они подошли с необязательными, вроде бы, темами.

– Запомнить? Ну, смешная история такая себе. Что тут запоминать?

– Это, Наташа, не смешная, а очень поучительная история. Про то, как сильный и умный человек любую деталь, даже самую смешную и незначительную, я бы даже сказал – чудаковатую, странную, может обратить на пользу себе и своей компании.

Герр Шлегель доел остатки своего любимого «захера», с сожалением посмотрел на пустое блюдце и откинулся на ажурную спинку стула. Наташа уже научилась расшифровывать такие взгляды: он мог бы скупить весь «захер» во всей Швейцарии, дело не в экономии, хотя кафе было дорогущим, без Шлегеля она бы сюда не пошла – для ее текущего бюджета это перебор. Шлегель же был далек от принятой нынче межполовой толерантности и, приглашая даму в кафе, старомодно платил за нее сам. Воздержанность Шлегеля в еде диктовалась уровнем холестерина, рекомендациями доктора и озабоченностью ЗОЖ. С возможностями Шлегеля можно жить долго, лишь бы любовь к «захеру» не помешала.

Легкий ветер с озера чуть надувал кружевные занавески кафе, и они топырились округло в разные стороны, как сытые щеки. Вовлеченность в процесс переваривания пищи и чужой язык немного замедляли восприятие Наташей входящей информации, но не уменьшали ее любопытства.

– Все очень просто. О чем нам говорит эта история? Что Роджер – человек слова. Дал обещание и выполнил его. Не считаясь с репутационными рисками и перешептыванием за спиной. Он – сильная личность и ему наплевать кто и что о нем подумает, решил – сделал. И это его качество вызывает огромное уважение его партнеров. И вполне экстраполируется на репутацию компании, которой управляют такие люди слова и чести, независимые от мнения окружающих. Скажи, красиво? Надо было быть гением, чтобы все это просчитать. Или не просчитывать – и быть таким просто от рождения, живущим по своим собственным правилам, без оглядки.

– Герр Шлегель, вы думаете, это был такой подуманный ход? Роджер – такой крутой стратег и все заранее продумал и просчитал?

Наташин собеседник усмехнулся, прищурился на полосатый парус там, вдали, кажется, где-то напротив Сан-Жингольфа, вздохнул и повернулся снова к Наташе:

– Нет, Наташа. Не думаю, что это был такой тонкий и хладнокровный расчет. Тут все круче. Роджер просто живет своей жизнью и принимает решения, сообразуясь только со своим внутренним кодексом. Но, по счастью, эти решения хороши не только для него самого, но и для компании. Он интуитивно прекрасен, как я это называю, – герр Шлегель улыбнулся самую малость, лишь слегка дернулся уголок тонкого, нервного рта.

Он помолчал, поколебался – продолжать или нет. И все-таки снова заговорил:

– Это редкостный божий дар, Наташа. И вот этому я, пожалуй, завидую, хотя и не люблю это чувство. И признаваться в этом не люблю. Это практически гениальность. И я очень люблю наблюдать за Роджером, за тем, как он принимает решения. Это всегда поучительно, невероятно красиво и заставляет потом меня долго размышлять над его выбором. Поверь мне, я много прожил и давно в этом бизнесе. Будет у тебя шанс оказаться рядом с Роджером – впитывай, впитывай и впитывай, сколько сможешь.

Может, как раз и хорошо, что отношения с Русланом так спонтанно случились, без приличествующих пауз, прелюдий и ухаживаний? Два взрослых человека, состоявшихся, неглупых – чего тут еще, какие нужны ритуалы? Живи, получай удовольствие, радуйся, что провидение посылает тебе шанс испытать радость и удовольствие и не желай большего, не жадничай.

А, может, вовсе не в этом дело? Просто устает Наташа очень от своей практичной, подуманной донельзя жизни, когда каждый шаг, высказывание и поступок – следствие тщательного просчета и долгих раздумий? Голова у нее, так сказать, уже надорвалась и взяла небольшой отпуск. А тело вырвалось на волю.

Ой, да ладно. Не хочется портить дотошным анализом эту приятную усталость в теле, радостное настроение. Пусть будет как будет. А там разберемся. Верим себе, в себя и в правильность интуитивно принятых решений. Ну, или уж хотя бы пробуем в это всё поверить.

Отпуск, кстати, настоящий скоро. А решение приглашать ли в него с собой Руслана до сих пор нет. С одной стороны, с ним хорошо, хоть и нервно. С другой – Наташа будет так сосредоточена на том, чтобы хорошо выглядеть, нравиться, что будет ли это вообще отдыхом? Ей на работе этого существования в узких и жестких рамках – выше крыши!

* * *

– Ты прости, что я не откликалась. Я как чувствовала, что вы таки появитесь в моей жизни. Но ты посмотри повнимательнее как я живу. Посмотри и подумай: есть у меня возможность помогать или, может, пусть лучше мне кто поможет? Куда мне вас, за пазуху попихать?

В дом они с Кариной сразу не пошли. Как странно Карина разговаривает – вроде как во множественном числе, тогда как Наташа перед ней стоит – в единственном. И будто ругается и оправдывается одновременно.

Наташа волновалась во время этого самого первого разговора с тёткой так, что никак не могла не то что сказать что то в ответ, а хотя бы просто сосредоточиться на ситуации. Щеки горели, горели слезами и глаза. Все ее худое, подкопченое молдавским солнцем тело сотрясала такая дрожь, что, казалось, она не может остаться незамеченной. Но у Карины были такие пустые, стеклянные глаза пока она кричала, что заметить этого она не могла, да и не хотела.

Сначала то, как Наташа из-за угла дома вывернула, тетки испугались, Карина аж взвизгнула немного, дернувшись, пролила немного горячего чая себе на колени и взвизгнула еще раз, теперь уже от боли. А дальше – немая сцена как в комедии Гоголя «Ревизор», которую она в дубоссарской школе на уроках литературы проходила.

Обнаружился за столом и третий участник чаепития – в инвалидном кресле, придвинутом близко к столу, сидел мальчик-одуванчик, очень худенький, с шапкой кудрявых волос, венчающей стебелек слабого тела. Наташа не разбиралась в таких вещах, но зрелище было страшное и завораживающее одновременно: все тело, лицо постоянно судорожно сокращались, превращая мальчишку в сломанную марионетку. На груди, под подбородком, было положено старое, застиранное до ветоши, но чистое полотенце – из угла рта туда постоянно стекала слюна. Наташа понимала, что так пялиться на инвалида неприлично, но глаза от мальчишки просто не отрывались, как заколдованные. Было жалко и страшно одновременно.

К вечеру страсти улеглись, вскрики и нервные разговоры прекратились. В сухом остатке у Карины оказались трое детей, два сына и дочь. Старшая Ирина, ей восемь, и семилетний Даня – здоровые, крепкие дети, вполне благополучные. А пятилетний Тимур получился больным. Отчего и почему – врачи пояснить не могут, сама же Карина считала, что зря она так часто рожала: организм устал и дал сбой. Детский церебральный паралич. Состояние мальчишки улучшить можно, совсем, правда, выздороветь он, наверное, не сможет. Но помощь ему требует больших денег и сил. Второе у Карины есть, с первым вот напряженка. Надо свозить Тимура в Москву, пройти максимально подробное обследование, чтобы понимать его состояние более детально и конкретно, чтобы иметь возможность планировать реабилитационную программу. Муж, Александр, занят духовными поисками и рассчитывать Карине приходится самой на себя. Поэтому пусть Наташа не обижается неласковому приему, а лучше поймет Карину как женщина женщину.

Наташе сначала было ужасно неудобно и непривычно разговаривать с Кариной: тетка вообще не делала никаких скидок на возраст и разговаривала с ней как с ровесницей. Странно, конечно: Наташу всегда раздражали попытки общаться с ней как с ребенком, она возмущалась и протестовала в таких случаях. А тут на тебе, заговорили с ней как со взрослой женщиной – и ей так неуютно, так не по себе. Особенно когда речь об отношениях с Александром зашла. Хорошо, что мама этого не видит – точно была бы недовольна.

– Я с ним не сплю уже полгода, наверное. То ли ему приказ его кришнаиты такой дали, то ли сам он не хочет – похудел ужасно, в чем только душа держится, у них же там свое какое-то, особенное меню, не до секса. Сколько протяну этой странной жизни соломенной вдовы – не знаю. По хорошему-то, если не опомнится, гнать мне его надо. Буду многодетной матерью-одиночкой, хоть что-то от государства смогу получать. С таким мужем, какой Сашка сейчас стал, – лучше вообще никакого. Он мне говорит, что это Кришна ему знак прислал, что ему нужно опомниться и просветлиться. Это он про ДЦП Тимурчиков, его он знаком от Кришны считает. Уж не знаю, сам придумал или его друзья новые ему подсказали.

Карина штопала детский носок, натянув его пяткой на старую лампочку, и рассказывала Наташе про свою жизнь. За ее спиной стоял платяной шкаф с зеркалом посередине – согнувшаяся фигура Карины почти полностью закрывала Наташе ее отображение. Наташе было очень трудно сохранять неподвижность – разговор у них шел уже третий час, вопросов Карина ей почти не задавала, а всё говорила и говорила сама. Поэтому иногда Наташа чуть отклонялась вбок и смотрела на ту часть себя, которая выглядывала из-за Карининой фигуры: так себе, конечно, зрелище. Платье детское, немодное (на вокзале, да и в электричке Наташа присмотрелась и поняла примерно, что москвички сейчас носят, совсем другая, не молдавская мода). Мальчуковые сандалии свои она оставила в прихожей и теперь старалась спрятать грязные ноги подальше под стул (пыль через дырочки обуви оставила на ногах Наташи причудливые узоры). Очень хочется помыться с дороги, какая то у них, москвичей, пыль особенно чесучая. Но неудобно тетку перебивать, надо терпеть.

– Этим всем заниматься нужно, а когда мне? Кручусь как белка в колесе, стирка-уборка-готовка. Только вот утро было, потом с детьми повозилась, Тимурчику массаж сделала – вот и день прошел. А что сделала? Да ничего особенного, говорить не о чем.

Наташа уже выпила предложенный ей с дороги чай и съела два бутерброда с каким-то странным сыром. Чем-то он был похож на брынзу, но не брынза вроде.

– Карин, а что это за сыр у тебя?

– Ой, это я сама делаю. Иногда даже продаю на сторону чуть-чуть. Тут у меня соседка есть, Мария, коров держит, молоко продает. Иногда подкидывает мне пару-тройку банок, когда оно скисло и не продается. А я из него сыр домашний делаю. Правда, вкусно? Я туда травки разные из огорода добавляю и приправой подсаливаю. Дети любят!

Вкусно не было совсем. Видимо, молоко было снятым – сливки, поди, соседка Мария пускала на сметану. Поэтому сыр был сухим, отдавал плесенью и был очень соленым – чтобы перебить неприятный привкус пропавшего молока. Наташе, избалованной молдавскими домашними сырами, когда ты точно знаешь, что брынза из Фэлешт совсем не похожа на брынзу из Хородиште, было немного смешно, и даже жалко Карину – она даже не представляет себе, каким вкусным может быть домашний сыр. Но она вежливо покивала, радуясь, что рот занят бутербродом и можно ничего не говорить.

Вообще, слава богу, что Карина была такой говорливой и пауз в ее монологе практически не было – иначе Наташе пришлось бы участвовать в беседе, а что говорить она совершенно не знала. Вопрос крутился в голове один: примут ли ее тут? Им, видно, и без нее проблем хватает, а денег – наоборот. А тут она еще на теткину шею. Наташа понимала, что, наверное, не к месту она приехала, и не ко времени. Но выхода она не видела. Вернуться в Дубоссары? Но она пропадет там, она видела, как знакомых ей с детства людей хаос, творящийся в маленькой, солнечной и когда-то очень спокойной Молдове, затягивает в свою воронку и перемалывает, превращая либо в зверей, жестоких и жадных, либо в трупы, похожие на поломанные куклы. Она не хотела такого выбора. Ей хотелось настоящей, яркой и праздничной жизни, как в телевизоре, как в женских романах, которые так любила читать Аурика. И путь в такую жизнь из Москвы куда короче, чем из Дубоссар, это Наташа знала наверняка.

Наверное, пора вступать в разговор, подумала она. Пока не прозвучало что-нибудь неприятное и окончательное, с отказом ей от дома.

Она отодвинула пустую чашку от себя и решилась.

– Карина, я понимаю, у тебя тут сложно всё совсем. Но ты меня не гони, пожалуйста. Дома очень плохо. Матери самой есть нечего, отец пропал и жив ли, нет ли – непонятно. А я тебе помогать буду. Я, знаешь, все-все умею: и готовить, и стирать, и убирать. С детьми тебе помогу и вообще. Обузой не буду, слово тебе даю! Вон у тебя с Тимурчиком возни сколько, а я помогу!

Видимо, Карина все-таки готовилась произнести слова отказа. Наташа опередила ее, интуитивно найдя правильную аргументацию, и тетка будто подавилась, замолчала на полуслове, покраснела и опустила взгляд, уперевшись им в старую и не очень чистую уличную клеенку.

– Да я б и не гнала, Наташ. Что ж я, зверь, не понимаю, что ли. Телевизор смотрю, вижу, что дурдом там у вас и жизни простым людям нет. Но ведь не потяну тебя я. Ты ж девочка еще, тебе учиться надо, поить тебя надо и кормить, одевать-обувать. А на что? Нам самим-то на жизнь не хватает.

– Я работать пойду, Карин. Придумаем что-нибудь. Я, знаешь, какая сильная? Я матери помогала и даже больше нее могла сделать. И тебе помогу. Возьми меня, не пожалеешь!

Сердце дрожало как заячий хвостик. Как у того зайца, которого отец однажды принес домой, в мешке. Думал, мертвый он, а оказался – живой. Он его на пол в коридоре вытряхнул, а тот лежал, весь в крови, смотрел на них, столпившихся в коридоре, страшными, совершенно человеческими глазами и дрожал хвостом. То ли вилял им умоляюще, как собака, пытаясь задобрить своих палачей, то ли это были судороги от перебитого выстрелом позвоночника… Аурика не выдержала и убежала в комнату, закрыла голову подушкой и зарыдала. Наташа прижалась к матери и тоже выла – не то от жалости к зайцу, не то – к матери, не разберешь. Потом-то, конечно, все устроилось и рагу из того зайца ели все – голод, как известно, он не тетка.

– Ладно, чего теперь, – решилась Карина. – Не гнать же тебя из дому. Давай попробуем. В конце концов, домой тебя отправить я всегда успею. Петьку жалко, дурака. Всегда братец мой с приветом был, и как только Аурика за него пошла, она девка то разумная. Меня вот пожалеть некому…

* * *

Каверза для мажора Михайлова придумалась у Наташи незадолго до отпуска. Она знала эту свою особенность: если проблема или задача не решались сразу, с наскока, ей нельзя было себя подстегивать и заставлять ее решать прямо здесь и сейчас. Единственным правильным решением было «подвесить проблему»: озадачить себя ею и продолжать жить текущей жизнью. Ее цепкое, настырное, как и она сама, подсознание продолжало работать над поиском ответа. Перебирало варианты, примеривало возможности. И в какой-то момент – вуаля, готовое решение высвечивалось в ее голове, со всеми необходимыми деталями. Очень полезное в жизни качество!

Вот и сейчас дело обстояло именно так. Обычно спящая как пожарный, до самого последнего, до звонка будильника, особенно в те редкие ночи, когда Руслан оставался у нее, Наташа вдруг проснулась за час до рассвета как от толчка и поняла что ей нужно делать. Весь план, будто написанный, в голове высветился.

Вскоре московскому офису предстоял промежуточный квартальный отчет по продажам и продвижению для представителей хед-офиса и нескольких регионов Восточной Европы. Отчет этот был частью новой методики, внедряемой в жизнь компании их креативной до невозможности, как ее в офисе за глаза называли, Сциллой Харибдовной – в миру Эллой Хабибовной, директором по персоналу и внутренним коммуникациям. Кажется, что Делакруа, как и его предшественник, держали ее на службе именно за вот эту бесконечно фонтанирующую фантазию. Она бесконечно изыскивала все новые и новые методики из области тим-билдинга и профессионального развития персонала. И не только находила, но и адаптировала их, внедряла в жизнь офиса без устали и оглядки на завывания истерзанных ее боевым духом сотрудников.

То они ехали куда-то в Беларусь, всем офисом, в Пинские болота, на окраине которых заселялись на 3 дня в старинный, советских времен еще, санаторий. И там, в окружении мрачной природы (экспатов особенно впечатлила экскурсия по местам партизанской славы от местной престарелой экскурсоводши с упоминанием тысяч оставшихся здесь навеки фашистских оккупантов, которые догнивали где то в глубине окружавших их болот) и сортовых, отборных комаров, они рисовали что-то жизнерадостное пальцами на растянутых листах ватмана. Один человек окунал пальцы в краску, а второй водил рукой коллеги по бумаге, создавая рисунок – все это называлось «Программой арт-терапии для бизнеса» и, по задумке Сциллы, должно было служить укреплению связей в коллективе и раскрытию творческих чакр сотрудников. Раздавленные прямо на ватмане пинские комары гибли не даром, а для искусства, и выдавленная из их брюшка кровь скрепляла связи и чакры намертво.

То их собирали в офисе, прямо в большом конференц-зале, откуда предварительно выносили всю мебель, и, завязав половине сотрудников глаза глухими темными повязками, заставляли их падать назад, в руки второй, не ослепленной половине. Излишне, наверное, говорить, что это тоже был важный инновационный метод развития межличностной коммуникации, направленный на увеличение доверия между коллегами. Эта история, кстати, закончилась травмированным копчиком у их финансового директора: его, мужчину с весом в районе полутора центнеров, не смогла поймать Кира, их офис-менеджер, девушка маленькая и хрупкая, поставленная с ним в пару. Он рухнул плашмя и очень неудачно приземлился, так как был вынужден еще и придержать в полете не удержавшуюся на ногах Киру. Они живописно легли на пол бутербродом, Кира, к ее счастью, сверху. Потом Кира смущенно вскочила на ноги, боясь помять юбку и репутацию, а финдира подняли уже сотрудники «скорой помощи», примчавшиеся на вызов, строго уложившись в принятый 20-минутный норматив, – тоже, наверное, дрессируют их там.

В этот раз внедряемая Сциллой методика была не такой опасной для жизни и здоровья. После посещения каких-то курсов у японского бизнес-тренера в Варшаве, Сцилла приехала окрыленная свежей идеей. Согласно этой методике, теперь офисы должны были поочередного руководить работой друг друга на протяжении квартала, что, по задумке авторов методики, должно было служить укреплению горизонтальных связей в компании. Окончанием этого периода должен был послужить отчет, где текущему руководителю следовало сравнить цифры на входе в период и на выходе из него. Естественно, предполагалась динамика, ура-ура и кривая продаж движется стремительно вверх.

Сейчас заканчивался квартал, когда таким руководителем был Михайлов. Кстати, звали его Эдуардом, но имя Наташе не нравилось, как и его обладатель, и она избегала произносить его, стараясь либо обращаться к Михайлову как-то безлично, либо не обращаться вообще. До ухода в отпуск Наташе надо было подготовить отчет по работе московского офиса и отдать его Михайлову. А тот уже сводил цифры по макро-региону (Россия, Украина, Беларусь) и отчитывался перед Делакруа и старшими коллегами из Европы.

Вот тут и крылась многообещающая для Наташи возможность подгадить мажору-конкуренту. Придуманная схема была некрасивой, откровенно мошеннической, но, в понимании Наташи, должна была послужить доброму делу аж два раза: во-первых, помочь ей занять вожделенное место регионального бренд-директора, что, несомненно, послужит на пользу компании, во-вторых, уничтожить карьеру Михайлова, что есть несомненное благо, как ни крути. А, значит, моральным аспектом можно и пренебречь, цель оправдывает средства. И хватит на эту тему думать, как говорил Николай Михайлович, розовые сопли по столу тонки слоем мазать. Чего-то в жизни можно добиться, что если ты ты «вижу цель – не вижу препятствий», это Наташа давно уже поняла.

Единственная закавыка крылась в том, что для воплощения блестящей идеи требовались некоторые особые компьютерные навыки и умения. Не сказать, что прямо уж какие-то запредельные, но у Наташи и таковых не было. А, значит, надо найти человека, который поможет это сделать. И такой человек у нее есть, ее бывший одноклассник Кирилл, давно и безнадежно в нее влюблённый. Больше, пожалуй, она никому довериться не сможет. Просто за деньги кого-то нанять – это опасно. Мало ли как потом человек этими знаниями распорядится, а ну как шантажировать начнет? А Кирюхе довериться можно. Другое дело, что он за это захочет… Ну, по ходу дела разберемся. Ему, конечно, тоже придется заплатить, тут Наташа не обольщалась. Это важный момент в схеме. Кирилл не должен считать, что помогает Наташе – нет, он делает работу за деньги.

Будильник, наконец-то прозвонил. Наташа встала, аккуратно собрала разбросанную в порыве страсти с вечера одежду и вышла из комнаты. Руслан спал, будильник его не потревожил. В отличие от «офисного планктона» Наташи, он вел богемный образ жизни и его рабочий день обычно стартовал уже после обеда. Интересно, может, Оля тогда была права и у них странноватые отношения? Скоро год, как они встречаются, при этом никаких взаимных обязательств, никаких общих планов. Да и вообще, Наташе иногда казалось, что она заинтересована в Руслане куда больше, чем он в ней. И держится их роман, как мама говорила, «на живульку», то есть, еле-еле, до первого рывка.

Более того, его поведение будило в ней ревность, что очнеь ее раздражало. Но ничего с собой поделать она не могла. Чёткое такое ощущение внутри, что Руслану уже недостаточно ее одной. И тут она снова поморщилась, вспомнив недавнее мероприятие бренд-группы, на котором работали и Оля, и Руслан.

Это был спортивный евент, заканчивающийся, по задумке организаторов, небольшим афтер-пати для избранных участников. Наташа подсуетилась и помогла Руслану получить место ведущего вечеринки. И для кошелька его хорошо, трудно парню жить с нестабильными заработками. И для портфолио: бренд серьезный, раскрученный, событие, вместе с его ведущим, обязательно попадет на страницы СМИ, широко и громко прозвучит.

Поначалу все было вполне прилично. Но под конец мероприятия у Наташи разболелась голова и она, вежливо попрощавшись с присутствующими, направилась к выходу. Она уже вышла на веранду, отгороженную от общего зала, где шла вечеринка, полупрозрачными шторками из длинных ниток крупных деревянных бусин, как наткнулась там на свою коллегу Анну, которая кинулась к ней с какими-то служебными и необязательными в это время суток разговорами.

По-хорошему, Аню эту надо было послать подальше, но у Наташи в компании был имидж трудоголика и крутого профессионала, и она со вздохом состроила внимательное лицо. Наверное, не менее получаса она утомленно слушала Анин щебет на вдохе и на выдохе и откровенно томилась этой задержкой и ломящими в предчувствии непогоды висками. Наконец, беседа была окончена, Наташа попрощалась с коллегой и собралась, было, спуститься по ступеням к припаркованному рядом со входом в здание автомобилю. И тут через полупрозрачные шторки входа она увидела знакомое, белое в ярких красных маках, Олино платье.

Оля танцевала с Русланом. Танец этот был полон такой эротики, такого сдержанного вожделения партнеров, что бил в Наташу электричеством даже на расстоянии. Платье то обнимало закованную в легкие льняные штаны (220$ на распродаже в Benetton на Пресне, вместе покупали!) ногу партнера, струясь и будто мелко целуя все ее выпуклости, то отшатывалось и манило за собой. Полупрозрачная ткань не скрывала длинные загорелые ноги хозяйки, заканчивающиеся вверху чем-то маленьким и кружевным. Пару то и дело перекрывали другие танцующие, заставляя Наташу нервничать еще больше. Непонятно было, что ранит Наташу больше: то, что она видит, или, наоборот, то, чего она не видит, когда пара скрывается от ее глаз.

Она заставила себя развернуться и уйти. И даже ничего не сказать, ни о чем не спросить Руслана, когда они встретились через пару дней у нее дома и привычно, будто старые супруги, занялись быстрым сексом, а потом поехали в кинотеатр на премьеру. И Олю при встрече она ни о чем спрашивать не стала. Стыдно, противно и не за чем. Но и забыть эту картину, стереть ее из памяти и жить дальше, будто и не было ничего, она тоже не могла.

Нет между ней и Русланом уже тех страстей и волнений, что были раньше, в начале романа. То есть, вроде, как и развиваются отношения, меняются, но в не очень приятную сторону…

Ладно, хватит киснуть! Вперед, Наташа, нас ждут великие дела! А с личной жизнью потом разберемся, когда с карьерой задачи порешаем. Кого надо – наградим, кого надо – победим или расстреляем.

Кириллу она смогла дозвониться лишь после обеда – не богема он, конечно, но тоже странный образ жизни у парня. Всю ночь напролет он онлайн, зато с утра спит как сурок. В другой бы момент Наташе было пофиг на его образ жизни, но не сегодня, когда ее так и подмывало начать реализацию задуманного.

Договорились пересечься на Патриках, на Патриаршьих прудах, после Наташиной работы. Там масса маленьких кафе, где можно посидеть в укромном уголке и поговорить. И вообще – место для Наташи любимое, приятное. Кирилл явно был рад Наташиному звонку и согласен на любое удобное для нее место и время встречи. Может, скучно ему было, а может просто «школьная любовь не ржавеет», как гласит народная молва.

– Ну-с, излагай, – доев «цезарь с креветками», Кирилл откинулся на спинку стула.

– Что-то ты так диетически питаться стал? Помню, в прошлую нашу встречу и белков и углеводов ты употребил куда больше, – тянула время Наташа, собираясь с мыслями.

Кирилл ухмыльнулся и похлопал себя по явственно выпирающему из-под просторной футболки пузцу:

– Этот комок нервов видишь? Сидячая работа, стрессы, нерегулярное питание. Надо что-то предпринимать.

Наташа усмехнулась:

– А ты женись, Кирюх! Жена за тобой следить будет, на диету посадит.

– Ну, ты ж за меня не хочешь выходить? А лучше тебя я пока не нашел.

– Да куда мне! Где я, офисный планктон, а где ты – монстр IT-индустрии!

Этот обмен полушутками – полукомплиментами у них происходил при каждой встрече. Кому-то стороннему эта беседа могла показаться флиртом, каковым на самом деле не являлась: вопросы межполовой заинтересованности они для себя еще в позднем школьном возрасте разрешили. Ну, по крайней мере Наташа точно все для себя решила в отношении Кирилла. Но игра «Кирилл безответно любит Наташу, жестокосердая Наташа не отвечает на душевные порывы Кирилла» давно уже устоялась и не было причин её менять.

Преамбула явно себя истощила, и пауза уже должна была закончится тоже, слишком уж надолго она повисла. Наташа посмотрела испытующе на Кирилла, еще раз задала себе вопрос «мне точно это надо? я точно решила?», уверенно кивнула своему внутреннему собеседнику и начала вводить школьного товарища в курс дела.

– Как-то, мать, ты путано рассказываешь. Тебе нужно подменить вложение в уже пришедшем письме? А в чем прикол? Если человек будет работать с этим файлом, то не в открытом же письме он будет это делать, не в почте. Он его сохранит к себе на жесткий диск и уже там будет обрабатывать.

– В том-то и смысл! К письму моему он возвращаться не будет, наверняка. Значит, и не заметит подмены.

– То, что ты какую-то подлянку замутила, я уже понял. Я вот в толк не могу только взять – какую именно.

Наташа помотала толстой полосатой трубочкой в стакане с коктейлем. Эх, надо было брать без сливок. На жаре они расплылись некрасиво и теперь плавали на дне стакана подозрительными белыми хлопьями.

– Кирюш, вот тебе это понимать зачем? Ты у нас не работаешь, тебя это не касается. А лишнее любопытство не порок, но большое свинство, слыхал такую поговорку?

Кирилл недоверчиво ухмыльнулся в ответ:

– Да мало ли? Влипнешь с твоими аферами во что-нибудь уголовно-наказуемое.

– Жалкий отмаз, – парировала Наташа. – Кирюш, ты ж меня знаешь: где я, а где – уголовный кодекс. Ты сам то веришь в то, о чем говоришь?!

– Ну, мало ли.

Вахлак Кирилл ей не верит. Впрочем, ей абсолютно пофиг верит он ей или нет, и в чем именно подозревает. Дело она задумала не слишком красивое и небезопасное, для своей же собственной карьеры весьма и весьма стрёмное. Попадись она на этом шулерстве – вылетит из компании как пробка, с «волчьим билетом». Но, во-первых, уж очень красивая может получиться комбинация, во-вторых, сто процентов даст желательный эффект и Михайлову место бренд-директора будет только сниться, и то нечасто. Кто не рискует, как говорится, тот не пьёт шампанское.

– Кирюш, давай лучше поговорим о приятном!

– О чем это?

Тон у него был хоть и заинтересованный, но все еще подозрительный. Наташа, не обращай внимания, успокоила себя она, он вахлаком был – им и помрет. Пять минут – и ты ему мозг замылишь. Только говори поувереннее, поспокойнее. Твое состояние ему обязательно передастся.

– О деньгах, Кирюш. Об этих замечательных, всемогущих хрустящих бумажках. И не о каких-нибудь жалких «деревянных», а о полноценных американских долларах будем говорить. Ты, кстати, в курсе, что более 80 % мирового торгового оборота рассчитывается в американских долларах?

Кирилл все еще был напряжен, Наташа видела это по его чуть прищуренным, почти утопленным в толстые щеки, некрупным глазам, по поджатым губам, от чего его мягкий, безвольный подбородок, к которому теперь еще и второй мешочком прирос, выглядел более мужественно, и воинственно выступал вперед. Но по взгляду, позе было видно: Наташа его заинтересовала, зацепила, что называется. Вот ведь какая штука эти доллары, чисто золотой ключик из сказки про Буратино, любую дверцу открывает.

Так, надо не сбавлять обороты, не отвлекаться. Он поплыл – надо закреплять успех. Все-таки ужасно полезная штука эти тренинги, и она мысленно в который раз уже поблагодарила Сциллу, помимо забавных глупостей, дававшую им подчас возможность научиться и таким вот полезным вещам, как манипуляции в переговорах.

– Кстати, Кирюш, – и она махнула рукой официантке, международно принятым жестом показав ей, что ждет счет. – А ты вот какого именно из президентов США больше любишь? Улисса Гранта или Бенджамина Франклина?

Кирюша не словил подспудного смысла вопроса и промямлил в ответ что-то про Джорджа Вашингтона. Наташа усмехнулась:

– Кирюш, я планирую ссудить тебе за твое доброе сердце тысячу долларов. Ты точно уверен, что хочешь получить их бумажками по одному доллару? Мне было бы все же удобнее давать тебе их «грантами» по 50 и «франклинами» по сто, чем «вашингтонами».

Судя по мгновенно округлившимся глазам собеседника, с деньгами у него на текущий момент было не очень, иначе бы на плевую сумму в тысячу зеленых он так отчетливо не среагировал. Вообще, Наташа планировала раскошелиться тысячи на три, но благоразумно решила начать с минимума – мало дать приятнее, а много дать она всегда успеет.

Чутье ее не подвело: тысячу Кирюша воспринял с радостью и благодарностью, и более не интересовался вопросами морали, нравственности и законности.

Теперь надо как-то заболтать тему, вспомнила Наташа советы бизнес-тренера. Чтобы у собеседника не осталось ощущения, что то, за что он берется – что то очень уж особенное и важное для Наташи.

– Ты, Кирюш, в Школу то пойдешь 1 сентября, на нашу традиционную встречу?

– Да не знаю я еще, – сразу сник от новой темы Кирилл. – Не думал еще. Может, я занят в это время буду.

Ну, да, ну, правильно, согласно кивнула про себя Наташа. Если бы я была хакером-неудачником на фрилансе, я бы тоже десять раз подумала идти ли мне на встречу выпускников в их особенную Школу и в их супер-удачный, даже для их Школы, класс, где почти все многого добились в жизни. Занят он будет, ага, как же. Не иначе как позовут «сетку» Центробанка взламывать. Понасмотрятся пацаны всяких «Искусственных интеллектов» и «Из машины», забьют себе мозг чужими хакерскими приключениями и кажется им, что вот он пример «делать жизнь с кого». А заканчивается все как у Кирюши, радостным согласием на мелкую пакость за штуку баксов. Ладно, будем благодарны парню, осадила свои язвительные размышления Наташа, его жизнь – его персональное дело и ее не касается. И не согласись он на эту самую «мелкую пакость» – хуже было бы, в первую очередь, ей, а не ему.

* * *

Из школы в Школу она попала довольно быстро. Видимо, дошли мамины молитвы до господа, Наташа-то в бога не верила. В определенный момент жизни Господь всем подставляет плечо или ступенечку, остается лишь правильно воспользоваться помощью.

Когда в их обычной бабаевской школе начался учебной год, Наташа оказалась сразу в тройке лучших учеников. Ей-то казалось, что куда их маленькой дубоссарской школе против московской, ну, ладно, подмосковной – как мышь против слона. А оказалось, что учили ее дома хорошо и крепко-накрепко. Но она ведь и у себя в Дубоссарах в отличницах ходила, а программа то по всему не так давно развалившемуся Советскому Союзу одинаковая была, так что неудивительно.

Если добавить к академическим успехам еще и хорошие отношения, почти сразу установившиеся у нее в новой школе с учителями, – какой же учитель не любит прилежных, трудолюбивых девочек! – то и вообще, считай, школа ее приняла. Чего не скажешь об отношениях с одноклассниками.

Не то чтобы ее притесняли, нет – попробуй, притесни такую: на первую же попытку наиболее отвязной части девочек класса зажать ее в раздевалке и «поучить заучку уму разуму» ответом был настоящий бой, на которые эти хлипкие почти москвички не рассчитывали. В их планы входило попугать ее, а не реально биться. Наташа же каким-то звериным чутьем поняла, что если она сейчас не спасует и даст им серьезный отпор – от нее отстанут. Так и получилось. Со словами «дура молдавская» зачинщицы драки отступили, потирая полученные синяки и укусы (ну, да, кого-то она и покусала – пусть знают, что в бою все средства хороши!). И она стала в классе неприкасаемым изгоем.

Мальчикам не было до нее дела: красавицей особой она не была, одевалась бедно и немодно, характер имела вздорный и угрюмый, списывать не давала – нафига она такая кому сдалась. Центром девичьей части класса была красотка Марьяна, остальные девочки клубились вокруг нее на орбитах разной степени удаленности, кормясь остатками с барского стола. Она была дочерью успешного кооператора, хорошо одевалась, имела настоящую, крутую взрослую косметику итальянской фирмы PUPA и вокруг нее имелся целый рой кавалеров. А, значит, что? Кому достанется свитер, который Марьяне надоел, или наполовину использованная помада? Правильно, подружкам. Кого угостят настоящими финскими конфетами FAZER, которые не то что вкус имеют неземной, но даже и запах? Их же, подружек. Им даже мальчики периодически перепадали, которые начинали ухаживать за Марьяной, но, осознав глубину своих заблуждений и Марьянину недосягаемость, соглашались на ее «фрейлин».

Вот это все Наташу не интересовало совершенно. Она не могла вписаться ни в одну из частей класса, и ее отдельность была предопределена.

Еще осенью, через пару недель после начала учебного года, решился вопрос с работой: та самая Каринина подружка, Эля, работала на почте и вовремя маякнула им, когда на их участке открылась вакансия почтальона. Оформили туда официально Карину, а бегала с тяжеленной сумкой по домам и квартирам Бабаевска, естественно, Наташа. Но уже к зиме стало понятно, что Карина жалеет о своем решении оставить в доме племянницу, уж больно туго им жилось. На почте платили копейки, если вообще платили. Да еще и часть зарплаты приходилось отдавать Эле, за услугу – иначе на фига ей такие риски? И если разговор о необходимости Наташе возвращаться в Дубоссары и не произошел до сих пор, то не по причине Карининой доброты, а по все той же банальной причине: деньги. Чтобы отправить племянницу назад, в Дубоссары, Карине надо было изыскать откуда то денег на билет, а изыскивать их было неоткуда – в доме тараканов было больше, чем наличных.

Бог, как известно, жалеет сирот, как в Евангелии сказано: «Оставь сирот твоих, Я поддержу жизнь их». И, похоже, не соврал, поддержал, как мог и как умел.

Подходил новый год. Наташа с тоской ждала его приближения. Это был самый семейный и любимый ею праздник, лучше дня рождения. Даже в последние, совсем уж тяжкие из-за постоянного вооруженного конфликта годы, они с мамой и Михаем старались не изменять традициям, пусть и в самом минимальном их воплощении. Уж плацинды-то они всегда пекли, и бумажки с пожеланиями всегда туда запихивали. Накануне усаживались всей семьей, писали все самое лучшее, типа «в новом году здоровья!», «тебя ждет прекрасное путешествие» или «внезапно ты получишь много денег», скручивали их в трубочки, ревниво следя через плечо не подглядывает ли кто, и складывали пожелания в специальную хрустальную вазу, в которой раньше мама, в тучные годы, подавала конфеты гостям. Потом, когда Наташа с мамой напекут плацинд, Михай сидел и аккуратно запихивал эти трубочки внутрь выпечки, поближе к начинке. Съедать все это надо было побыстрее, иначе бумага из-за соседства с начинкой размокнет и будет уже неинтересно разбирать расплывшиеся каракули.

Эх, а в этом году ни мамы, ни Михая, ни плацинд… Дома вообще было мрачно: Карина ходила недовольная, и Наташа чувствовала, что и она в этом Каринином раздражении – не последняя причина. Печь, как и готовить что-нибудь, сложнее жареной картошки, в доме тоже не было принято, какие уж тут пироги. И уйти встречать новый год в гости для Наташи тоже не вариант: полгода в Бабаевске быстро полетели, а друзьями-подругами тут она так и не разжилась. Да и с пустыми же руками не пойдешь… Значит, что? Значит, Карина уйдет к подружке – такой же матери-одиночке, как и она сама, правда, с одним только ребенком, детей бросит на нее, Наташу – «хоть какой-то с тебя прок!», она с племянницей не церемонилась, регулярно использовала ту как няньку. И будет Наташа встречать новый год с детьми и телевизором. Подарок Карина подготовила только Тимуру, младшему, про остальных сказала «вам в школе дадут!».

Но подарок таки успел к празднику и случился. Только Наташа не сразу поняла, что это он, тот самый волшебный новогодний подарок.

В самом конце второй четверти ее вызвала к себе учительница биологии.

– Наташа, хочу попросить тебя выручить меня.

– Да, Вера Ивановна, я вас слушаю!

– В новогодние каникулы в одном подмосковном интернате пройдет олимпиада «Отличник». Они ее уже третий год проводят. Интересное очень мероприятие: заезд туда 29 декабря, сначала – развлекательная программа, артисты из Москвы приедут. Потом – олимпиада по нескольким школьным предметам, и еще интересные занятия с разными учеными молодыми, которые туда приезжают. Там очень здорово, как пионерский лагерь зимний, только круче – и польза, и развлечения! А новый год как здорово они празднуют, и подарки под ёлкой детям богатые. Должна была Сидоркина ехать, но она с аппендицитом в больницу попала. Я, было, сунулась к нескольким отличникам из моего класса, но у всех другие планы и родители не хотят на новый год детей от себя отпускать. Может, ты согласишься, а?

Ну, да. Наверняка Вера Ивановна в курсе ее жизни и прекрасно понимает, что Наташу не то что отпустят – а еще и благодарить будут, что от лишнего рта на неделю избавили. Наташа почувствовала, как ее лицо заливает краска.

– Спасибо, Вериванна. Я, Вериванна, у тети разрешения спрошу. И завтра вам скажу, отпускают меня или нет. А то мы с тетей всего столько на каникулы напланировали – и на горках покататься, и в Москву съездить, по музеям походить. Вдруг не разрешит, не отпустит.

Биологичка смотрела на Наташу с неприятной улыбкой и пониманием в глазах. Женщина она была пожилая, опытная и мудрая, ей не составило труда понять, что девочка врет. Ишь, гордячка какая. Нищая гордячка. Раньше-то не было такого понятия, как нищие, советской власти они были недовольны, молодые эти, свободы вам было мало? Ну, вот, кушайте теперь свою свободу, и не обляпайтесь! Теперь все как в кино про загнивающий Запад – богатые, бедные, бандитские разборки и инфляция. А девочка эта далеко пойдет, сильная, умная, гордая. Пусть съездит к Николаше, глядишь, он за нее уцепится, поможет. Шанс, может, это ее. А Сидоркиной этого не надо, хорошо, что именно так всё сложилось.

И вот 29 декабря 1995 года у Наташи началась новая и совсем другая жизнь. Будто одна дверь, с тяжелыми буднями слишком рано выкинутого во взрослую жизнь ребенка, за ней закрылась, а другая, в новую, интересную жизнь, полную удивительных возможностей и бескрайних перспектив, открылась. Были тучи, ветер и холод всемиброшенности и никомуненужности, и вдруг, будто солнышко включили, началась совсем другая история.

Предназначена Школа была для одаренных детей, возрастом от 10 лет и старше. То есть, Школьные классы начинались с 4-го, совсем малышков, начальных классов, не было. Изначально она была построена компанией «АМ Юргаз» для детей сотрудников: с образованием тогда на Крайнем Севере было сложно, тем более – с хорошим образованием. Да и климат был тяжеловат для детей. Постепенно ведомственная школа превратилась в интернат для талантливых детей, тем более что талантливых учителей к этому времени там было уже вполне достаточно.

Другое дело, что даже самая хорошая школа никогда не заменит семью – Наташа убедилась в этом на собственном опыте. В конце концов, иногда хочется уснуть в собственной спальне и не слышать ночное сопение десятка одноклассниц под боком. Помыться в душе в одно лицо и попеть, например, пока моешься, или порассматривать в зеркале свое взрослеющее и меняющееся тело, такое другое и незнакомое, – согласитесь, заниматься этаким в общем душе не очень с руки. Соседки мешать будут, или, например, подсматривать. Или не будут – но тебе все равно это будет казаться.

И даже если всё это неудовольствие не про сон и гигиенические процедуры. А просто – хочется побыть одной, в тишине, за закрытой дверью. Не то чтобы Наташа была нелюдимой, вовсе нет. Но немного уединения, тишины и одиночества иногда нужно всем. В интернате такое было недостижимым удовольствием. Оно и у тетки это было сложно исполнить: семье принадлежала половина дома-развалюхи, большая комната, она же кухня, и три маленьких чулана, выходящих из нее в разные стороны, где жили и взрослые, и дети. Но все-таки, все-таки… Это все же был дом, семья, пусть и не своя собственная. Но всё и везде хорошо не бывает, надо уметь довольствоваться малым. Или понимать чем ты и за что платишь. За свою новую Школу она была готова и большим заплатить, слава богу, большего не требовалось.

Директор интерната, Николай Михайлович, стал ей практически отцом – которого у нее и раньше-то было не особенно много, а теперь не было и вовсе. И учителем, и другом, и лучшим советчиком. И вообще, человеком, с кем Наташа позволяла себе быть настолько искренней и откровенной, насколько для нее это вообще было возможно. Именно он в последнем, одиннадцатом классе, сказал ей, максимально четко и жестко:

– Наташа, ты давно у меня просила совета куда пойти учиться, как сориентироваться в своих мечтах по поводу будущей работы. Так вот что я тебе скажу. Академическую науку мы с тобой отметаем: ты явно не Мария Склодовская-Кюри, не будем себе врать. Твое главное достоинство – твоя грандиозная, особенно для молодой девушки, воля, целеустремленность, готовность добиваться своего, не считаясь с затратами и жертвами. Последнее, кстати, может принести тебе не только желаемые дивиденды, но и много проблем, если ты не научишься держать это свое замечательное качество в узде. Иди в бизнес. Получай профессию, там сейчас востребованную – по рекламу, там, что-нибудь, или про бухгалтерию. И вперед, делать карьеру. Я абсолютно в тебе уверен, все у тебя будет хорошо, или, как сейчас принято говорить, круто. Для тебя это важно, как, впрочем, и возможность обеспечивать себя. Базу ты здесь получила такую, что легко поступишь в любой вуз. Главное – не теряй вот этого своего качества «танка во время прорыва» и все будет у тебя просто отлично!

Наташа послушалась Николая Михайловича, и, как показала жизнь, ни разу пока об этом не пожалела. Надо, кстати, ему коньяка будет 1 сентября привезти. Он любит армянский, настоящий, она знает, где его заказать. Главное – не забыть. Она любит побаловать старичка. Он заслужил.

* * *

– Тусь, привет! Не разбудил?

Михай. Братец. Только он может позвонить с этим нелепым и невинным вопросом в 7 утра в субботу. Не говоря уже про форму обращения – «Тусей» Наташу называли только два человека в этом мире, он и мама, иногда еще Натуцой звал, на молдавский манер. Остальные – Наташей, Натальей, Татошкой (это уже Руслан, в минуты особой нежности). А раз так – жди, шерсть на холке дыбом, жизнь брат ведет странную и непонятную, его звонок моет не сулить ничего хорошего.

После той истории много лет назад, когда Наташе пришлось одной уезжать в Бабаевск, он все-таки уехал с друзьями на заработки в Румынию. Не сразу, но уехал. Аурика очень волновалась, отпуская сына без денег и практически «в никуда» – обещалась какая-то туманная «работа на ферме» у родственника знакомых. Мобильных телефонов тогда не было, и те полгода, которые Михай не выходил на связь после отъезда, добавили значительное количество седых волос на голове у матери.

Отработав три месяца на захолустной свиноферме, за еду и ночлег, в должности, как назвал это Михай, «говноуборочного комбайна», он сбежал оттуда. Послонялся по стране – Тимишоара, Яссы, Сибиу, Брашов, ночной охранник в магазине, билетер в музее, посудомой в ресторане, ростовая уличная кукла, рекламирующая местный магазин меховых изделий (блин, вот поди скажи, что удастся побыть русским песцом в Румынии – никто бы не поверил!). Много чего было, всего и не упомнишь. Потом он уехал из Румынии, не самое это было хлебное место для таких, как он, в 90-е годы. В конце концов, Михай осел где-то в Португалии, но, будучи натурой непоседливой, постоянно колесил по Европе и остальному миру. Появилась у него и как бы семья, там, в Португалии: барышню звали Паула, наполовину португалка, наполовину нигерийка. Смуглая, стройная, с экзотичной внешностью, такая, что мимо не пройдешь, не зацепив глазом. Для самолюбивого и понтовитого Михая – самое то, что нужно.

Паула была родом из глубокой португальской провинции. Родилась в большой, многодетной семье, мать ее была уроженкой этих мест, а отец сбежал из Африки в Португалию от каких-то политических сложностей, встретил мать Паулы, да так и осел рядом с ней. К сожалению, вырастить супругам удалось только двух старших детей: попали в аварию на семейном грузовичке, и вот незадача, оба сразу насмерть. Двое детей крепко стояли на ногах и уже работали, а еще двое, 13-летняя Паула и ее брат, имени Наташа не запомнила, были еще слишком малы для самостоятельной жизни. Детвору разобрали родственники, Паула попала к сестре матери, родной тетке, в пригород Лиссабона. Начала посещать танцевальную студию, где ей прочили большое будущее, школу пришлось бросить: у тетки своих было семеро по лавкам и не вылезающий из долгов и кабаков муж. Чем она только не зарабатывала: то пела фаду в маленьких заведениях Алфама, Байру Алту и Мадрагоа, то танцевала go-go в ночных клубах вдоль набережной Тежу, то, как догадалась из рассказов Михая Наташа, была у кого-то на содержании. Пока не встретила Михая, на чем, как говорится в гадании на картах, «сердце и успокоилось». Чем они зарабатывали себе на жизнь – понять Наташа так и не смогла. Но, судя по тому, что мотались они по всему миру и на фото и видео-трансляциях выглядели вполне сытыми и довольными жизнью, чем то да зарабатывали, не голодали.

Михай вырос в красивого молодого мужчину: высокого, широкоплечего, с крупными, чуть резковатыми чертами выразительного лица. Длинные темные волосы с тугим локоном, мощный, чуть выступающий вперед подбородок. Пожалуй, только некоторая сутулость и худоватость его немного портили. Но Михай умел одеться так, что дефицит его кондиции не бросался в глаза, не портил его внешность. И самое удивительное даже не то, что Михай с Наташей были совсем не похожи, а то, насколько сильно они оказались похожи с Русланом – практически братья-близнецы, только Руслан накачаннее и ухоженнее.

Если брат пошел в мамину, румынско-молдавскую родню, всеми своими статями и типажом, то Наташа была явной русачкой. Как смеется ее визажист Инна, «у тебя типичная внешность тайного агента: что нарисуешь, то и будет, а не нарисуешь – сольешься с пейзажем!». Наташа часто разглядывала себя в зеркале с пристрастием, то поднося лицо поближе к стеклянной поверхности, то отдаляясь: все черты лица правильные и пропорциональные, никаких курносых носов и скошенных подбородков. Но увидишь такую девушку на улице – и внимания не обратишь, и, второй раз встретив, не узнаешь. Как гипсовая голова в их художественном классе в Школе, никому же в голову не приходило считать ее красивой, при всей правильности ее черт.

Как-то брат был пролетом в Москве, они встретились в аэропорту и часа 4 Наташа слушала про его приключения, наслаждаясь обществом родного человека, таким редким для нее чувством семьи и родственной близости. Он рассказывал ей про дальние поездки, про города мира, где им с Паулой довелось побывать: Африка, Америка, и Северная, и Южная, Британия, куда только не заносила их кочевая судьба.

Наташа то внимательно слушала его рассказы, то погружалась в свои мысли, просто слушая его голос и не вникая в текст. Как то в телефонном разговоре Аурика сказала Наташе:

– Знаешь, Тусь, что удивительно. Я вроде родила вас обоих от одного мужчины, и разница в возрасте у вас совсем небольшая. Но вы такие непохожие с Михаем, будто одного из вас мне подменили в роддоме. Ты такая практичная, цепкая, сильная. И он – вода текучая, ни рукой не ухватить, ни глазом поймать. Вроде вот он, и тут же рраз – и исчез, будто мираж. Он и маленький такой был: чем занят, с кем дружит, о чем думает – я никогда не могла понять. И мне так радостно, когда он приезжает, сыночек ведь. И так боязно за него! Я не понимаю, чем он живет и как зарабатывает на жизнь, так боюсь за него.

Вот и у нее было такое же ощущение от встречи с Михаем – чего-то тревожного, авантюрного, непонятного и неопределенного, скользкого и неуловимого. Вот хотя бы взять эту их встречу: он задержался в Москве, чтобы повидаться с ней, несколько часов пересадки на рейсе из Шанхая в Париж. Она попыталась спросить у него что он делала в Шанхае – в ответ улыбка, отведенный в сторону взгляд и уклончивое «были делишки кое-какие». «Где вы живете сейчас с Паулой?» – «Да то там, то здесь, мы ж цыгане, Туся, наш дом – дорога, наш друг – гитара». «Ты работаешь? Чем зарабатываешь на жизнь?» – «О, сестричка, в этом мире деньги валяются под ногами, только успевай поднимать!».

Наташа, человек тактичный и неглупый, поняла, что ответов на свои прямые вопросы она не получит и не стоит напрягать лишними вопросами атмосферу их редкой встречи. И дальше старалась аккуратно строить свое общение с братом, задавая безопасные вопросы про здоровье, погоду и так далее. Но каждое общение с ним оставляло у нее в душе какое-то томление, какой-то осадок, вроде железного привкуса на языке. Вроде и ничего особенного, но что-то точно не так.

Михай был хорошо одет, даже, кажется, дорого. Дорогие часы, обувь, сумка от приличного европейского бренда. При этом явно нервничал, то и дело, не понимая, что Наташа это видит, стриг, ощупывал глазами пространство вокруг себя. Когда Наташа отлучилась в туалет, возвращаясь, она увидела, как Михай взял со стола оставленную ею «Нокию», осмотрел ее и отключил. Она смотрела на это все из-за колонны и пыталась отгадать что бы все это значило. Весь их разговор его телефон разрывался смс-ками, на которые он, извиняясь перед Наташей, каждый раз отвечал. Шпион? Тайный агент? Невозможно определить по поведению что он и кто он, что за такая странная и нервная у него жизнь. Послал же Господь родню!

Вот так и в этот раз. Телефонный звонок и нервы зазвенели натянутыми струнами.