Читать книгу Среда обитания приличной девушки - Галина Хованова - Страница 19

Зато опаздывать в части было нельзя. Не приветствовались они, эти опоздания.

Просто ни разу до полного лишения премии. Работник мог, прядая ушами и паря в пространство, ввалиться на рабочее место, ну а потом, уже будучи пересчитанным, медленно и печально раздеваться, остывать, три часа пить чай и разговаривать разговоры. Читать, правда, на рабочем месте ничего не дозволялось, кроме газеты «Правда». Но разговоры – это можно.

Да, revenons a nos moutons ¹, опаздывать было нельзя. А транспорт ходил, сами помните как – ничуть не лучше сегодняшнего. Правда, доехать от дома до маменькиной работы можно было на рубле. Поутру эти рубли еще были. Вот до сих пор меня забавляет эта странность – почти в любой конец города можно было доехать за рубль – столько стоила, скорее, не поездка на расстояние, а поездка как таковая.

Поэтому маменька, бывало, ловила утром частников. Например, где-то рядом с нашим домом, видимо, жил водитель скорой помощи. На которой неоднократно маман добиралась до работы. Без сирены – если не сильно опаздывала, с сиреной – если сильно.

Иногда на остановке троллейбуса на Большом проспекте Петроградской стороны их скапливалось несколько – этих несчастных опаздывающих. Две, например. Или три.

Пару раз она одна или с подругами ездила на правительственных «Волгах». Один раз на большом и суровом, как Баренцево море, «мерседесе» белого цвета (откуда он взялся в наших краях, наука в лице британских ученых не объяснила). Один раз на их зовы и крики о помощи остановился четыреста двенадцатый «москвич». Девушки в количестве трех штук ломанулись, двери открыли – а там, в салоне, только одно сиденье – водительское. А на остальных местах мешки с цементом лежат.

Ну и что, что они при прическах, маникюрах и на каблуках? Опоздание дороже – прекрасно доехали и на цементе.

Пару раз маменька, поддернув юбку по самое не хочу, гордо сползала к проходной со ступенек «КамАЗа».

А еще раз был совсем уже сюр. Опять эти тетки были втроем и опаздывали уже капитально. Так опаздывали, что уже увольнение грозило за прогул, потому что времена были строгие, андроповские. Вот они и скакали по дороге, размахивая руками как потерпевшие. И добрый человек остановился. И тоже он был на «москвиче». Правда, «москвич» был каблук с надписью «Пирожные» на борту.

А как втроем туда сесть, если «москвич» – вообще машина узкая, а оставаться на остановке ни одна не хочет, а все хотят, наоборот, на работу, чтобы предстать пред светлые очи начальства? Чтобы оно, начальство, их сосчитало.

В результате, когда автомобиль, гордый тезка жителя столицы, отъехал от остановки, на переднем сиденье, рядом с водителем, гордо сидела Ирка (девушка она была крупногабаритная), а в кузове каблука, в позах оригинально-эротических, держась за задвинутые в угол пустые лотки из-под пирожных, стояли моя маменька и ее подружка Таня.

Маменька рассказывает.

«Залезли мы туда, водитель снаружи дверь закрыл. Темно, страшно, про чистоту одежды уже и не думаешь, потому что руками так и норовишь схватиться за что-то „в крЭме“. Когда на дорогу можно смотреть – уже хорошо, а когда вокруг полная темнота, то кажется, что едешь не по ровной городской улице, а по колдобинам проселочной дороги.

Стоим себе, радикулит придерживаем, повороты и светофоры считаем. И думаем, успеем мы таки на работу или не успеем. И вдруг Танюшка и говорит: „Люся, все пропало! Эта сволочь уже сделала два лишних поворота!“ Мы напряглись и стали не просто из последних сил держаться, а еще и осознавать свою полную беспомощность, запертые и увезенные неизвестно куда. Одна надежда на Ирку – женщину крупную и серьезную. Тем более с развязанными руками и в кабине. Уже совсем было попрощались с семьей и детьми, тут машина останавливается, и дамы, благоухающие ванилью и стряхивающие кондитерские крошки со свежевыглаженных утром шмоток, а брызги крема со свеженакрашенных утром ресниц, вываливаются прямо на руки командиру части прямо у проходной родного института. Зато – не опоздали».