Читать книгу Перевёрнутая чаша. Рассказы - Галина Константинова - Страница 4

Глеб взял такси и поехал в редакцию. Вчерашняя встреча прошла почти успешно. Но после нее у него было странное чувство, что его засасывает болото. Умненькие мальчики и девочки из хороших семей деловито задавали ему вопросы о подробностях репатриации, вплоть до частных и мелких, какие льготы, пошлины и т.д. Как будто они собрались туда уже завтра. Он хотел им рассказать о памятниках еврейской культуры, они согласно кивали головами, мол, знаем, все это давно известно, а вот как там происходит абсорбция? Cильны ли бюрократические традиции, так замечательно отраженные у Севелы? Много ли времени обычно требуется на изучение языка в ульпане, есть ли надежда на скорое окончание боевых действий, каковы настроения, велики ли шансы найти работу.

Практичная молодежь, думал Глеб, когда он уезжал, он просто пытался вырваться. Дело доходило до мании преследования, мама ехать отказалась, но потом все-таки приехала и осталась. По крайней мере, у него есть дом. Хотя ей всегда грустно, когда он надолго уезжает. Личная жизнь носила скорее спонтанный характер, учитывая его характер работы. Лёгкие и не очень лёгкие романы, такие обыденные, что не хотелось вспоминать.

Вопросы были спокойные, как будто на чашу весов кидались все «за» и «против». Он все пытался спросить их, как они пытаются изменить что-то в своей стране, городе, они загадочно улыбались, мол, нам понятно, к чему ты клонишь. Но нас так голыми руками не возьмешь. Мы недовольны, но не настолько, чтобы размахивать флагами и разбрасывать прокламации. Увольте, увольте…Это не было сказано, но читалось в глазах. Нет, ничем не расшевелить их. Что дала им эта демократия, ничего в стране с тех пор не изменилось. Еще один передел, еще одна революция, тихая.

В редакцию он вошел, улыбаясь и пыхтя, так как лифт, как назло, не работал.

– Мне бы Гудаеву.

– Это я. Вы, кажется, Корнаковский?

– А вы Полина? Очень рад, сударыня, – Глеб, что называется, автоматически растянул улыбку мартовского кота. Что-что, а с пол-оборота начинать лёгкий флирт он умел.

– О, у вас хорошие манеры! Что ж, я вас провожу, ознакомитесь с расценками, уж извините, офисы у нас весьма ободранные, – что ж, подыграть ему мне совершенно нетрудно, улыбаясь еще более обаятельно, подумала Полина.

– Уже второй день передо мной оправдываются за не столичные номера, грязь на улицах и прочее. Не комплексуйте, Поленька, я все понимаю, – он оглядел небольшую комнатку, в которой местами отставали обои. Было душновато.

– Хотите кофе?

– Будьте любезны… Кстати, а чем в вашем городе можно заняться вечером? – все очень стандартно, а она довольно милая, продолжал Глеб.

– Да у нас много чем можно заняться. Вас что привлекает? Ресторанчик есть еврейский, с живой музыкой, правда, мне там не приходилось бывать. Стриптиз-бар, – она лукаво взглянула на Глеба, но он нисколько не смутился, – кинотеатры, театры, ну всё как в столицах.

– Ну, а интеллигенция ваша что посещает?

– Вы кого имеете в виду? Вот поэт у нас есть, Сашенька, он дома выпивает, нету денег на культурные развлечения. Сначала водку пил, потом пивом отходил, потом снова водку. Вдохновения, говорит, нет, вот и пью. Гонорар уж, наверное, весь пропил. Да у него спонсоры есть сердобольные. Он им рекламу иногда забацает, слоганчик, и вот они его и балуют.

– Язвительная Вы особа, лапочка.

– Что есть, то есть, – так, уже и лапочка, валяй, валяй, мы таких видали, этим нас нисколько не удивишь, продолжала улыбаться Полина.

– Ну, а вот Вы, например, куда сегодня отправитесь? – обычный поворот разговора, подумал Глеб.

– Я? Да пока никуда не надумала. А что, есть какие-то предложения?

– Давайте прогуляемся. Вы мне покажите что-нибудь из архитектуры, может быть, познакомите с кем-нибудь из местной творческой интеллигенции? Было бы замечательно. Я в некотором роде писатель, мне интересны аборигены, так сказать.

– …да, их обычаи, нравы, особенности национального характера, пьяные посиделки и прочая, прочая…

– Что-то в этом роде, Вы правильно подхватили мысль. Заодно и на брудершафт выпьем, – Полина тряхнула челкой, как бы возражая. – Если позволите, разумеется.

– А вы самонадеянный. Хорошо, позвоню парочке поэтов, организуем встречу.

– Какие напитки предпочитаете?

– Я за рулем. Но местным дарованиям нужно налить водку. Давайте, в шесть часов, у гостиницы, в каком номере остановились?

– Пятьсот тринадцатый. Договорились, чудная леди.

Вот оно мне надо, кокетничать, подумала Полина, когда он вышел. Видно, что довольно умен, глазки, правда, масляные такие, рот чувствительный. Собственно, все понятно, куда клонит, что ж, дополнительная тренировка в кокетстве всегда кстати. Так, с кем же его познакомить? Она полистала записную книжку и наметила две жертвы. Набрала номер. К счастью, Лёня и Иван были в трезвом состоянии. Полемику организуем, решила она, пусть послушает. Ему, наверное, брутальности хочется, вычерпывания нашей грязи, вот этого и дадим по полной программе. А я потешусь, ничего он не знает в нашей жизни.

В шесть часов она остановила свою «Оку» около гостиницы «Центральная». Глеб переоделся в обыкновенные джинсы и пёстрый свитер. Демократично, подумала Полина, нечего официальность на себя напускать. Сама она предпочитала джинсы любой другой одежде, и сейчас на ней были расклешённые, с эффектом заношенности, тёмные джинсы и облегающая трикотажная блузка с откровенным вырезом. Вся фигура была несколько воинственной и как бы готовой к бою.

– Поленька, добрый вечер. Это Вам, – протянул он стандартный букетик полуувядших роз. Почему полуувядшие, непонятно, ну да что там… она открыла переднюю дверцу, и он плюхнулся. Машина скрипнула, как бы выказывая свое недовольство, и осела.

– М-да, нынче я не юн, и грузен, и лысина блестит…

– Да ладно. Выдержим. Предупреждаю – водки нужно много. И закуски. Отправляемся в магазин?

– Как скажете, прелестница, я полностью подчиняюсь. Как только я Вас увидел, так полностью в вашей власти, – и куда меня только несёт, язык совсем развязался, ну, да что же делать-то, слаб я на рыжих и юных, облизывая пересохшие губы, удовлетворенно подумал Глеб.

– Не торопитесь с выводами, дорогой мой. Цены у нас почти московские, имейте в виду.

– Да я уж заметил. Так недолго свой скромный капитал по ветру пустить.

– А вы думали…– Полина вела машину уверенно, подрезая машины, водители явно были недовольны, кто-то пытался гудеть в знак протеста, но, увидев рыжую бестию за рулем, прекращал.

– Вы лихачка, как я посмотрю.

– Вот и магазин.

Быстро затарились горючей смесью с необходимыми атрибутами. Дом, в котором уже томились Лёня и Иван, был самый обыкновенный, пятиэтажный. Леня, грузный, с кудрявой шевелюрой, радостно причмокнул толстыми губами, вынимая трофеи из спортивной сумки. Иван, худой, с измождёнными чертами лица, сросшимися черными бровями, темными, как спелые вишни глазами, молча принимал еду и расставлял на стол. Водочка «Флагман», нарезки трех сортов, огурчики маринованные, без них никуда; Лёня прямо любовно оглаживал каждую упаковку, что не ускользнуло от взгляда Глеба.

Да, пить в России еще будут долго, если не всегда. А какой без водки разговор, уже и представить невозможно. И по-прежнему революционеры всех мастей будут кричать на всех поворотах, что правительство спаивает народ, чтобы он всем был доволен. Да и радость какая в глазах!

Как у Достоевского – попроси принести человека водки, и обыкновенное радушие переходит в радостную услужливость, так как идущий за водкой человек все равно ощущает некоторую часть вашего будущего удовлетворения. Интересно, я тоже ощущаю это будущее удовлетворение, усмехнулся про себя Глеб?

– Поля, ну ты даешь. Поля у нас молодец, – еще раз повторил Леня, протягивая мощную ладонь Глебу, – Леонид, можно попросту Лёня, местный поэт, так сказать. Правда, по роду деятельности несколько далёк от высоких материй. М-да, профессии весьма прозаической. Вот, Поля у нас почти ангел-хранитель, оберегает от морального разложения. По убеждениям я коммунист, так сказать, традиционный. Ну, знаете, мы люди старой закалки, все вспоминаем славные застойные годы, наверное, потому, что тогда был творческий взлёт, что делать, не вписываемся мы в новые жизненные условия с нашим менталитетом. А это Иван, представитель демократизма, так сказать… Знаете, единство и борьба противоположностей. Он у нас юн и горяч, мы с его отцом начинали трудовой путь, так сказать. Вы присаживайтесь, у нас все по-простому, гостей мы видеть рады, да еще таких.

– Лёня, не грузи человека сразу. Где у тебя тут тарелки? Опять полная раковина посуды? Вот недаром тебя Вера Александровна оставила.

– Вот, в отцы ей гожусь, а она меня воспитывает. Но терплю. Без Поли как бы мы прожили… Она не забывает, публикует иногда, спонсоров ищет. Добрая девочка.

– Я вижу, что добрая, – внимательно вглядываясь в Полину, сказал Глеб. Бестия она, кого добром одарит, а кого развенчает, подумал он. Он пытался уловить внутренние связи, которые были между этой странной троицей. Иван почему-то молчал.

– Да… вот собираемся иногда, спорим за чаем о путях России, – хозяйничал между разговором Леня.

– Понятно. Ну, давайте за встречу. Я ведь тоже когда-то был “ваш”, питерский.

– За встречу, за встречу.

Полина медленно пила сок и наблюдала как бы со стороны. Ей определённо нравился Глеб. В нём чувствовалась освобождённость какая-то. Все принялись закусывать, молчание провисло естественной паузой. Только слышен был равномерный шум хрумкающих челюстей. Глеб прожевался и подлил по второй.

– Ну, хорошо. Расскажите, чем вы тут живете, нам, как говорится, за бугром это интересно.

– Демократия под угрозой, – вдруг сказал Иван.

– А в чём это выражается? – заинтересованно взглянул на него Глеб, – Давайте выпьем, и вы мне всё расскажете подробней.

– Вы что, думаете, у нас тут всё отлично? Пресса какая стала, почти жёлтая. Ругают, ругают, копают, копают – а потом журналистов убивают. Правда, у нас здесь довольно тихо. Не как в Москве, там похоже на американские боевики.

– Но ведь раскрывают, – нащупывал мысль Глеб.

– Это лишь вершина айсберга. Всё равно до конца мы ничего не узнаем. У нас имитация демократии. Демократия прикрыта ложью как манекенщица новой тканью.

– Дорогой мой, это всегда происходит, – Глеб закурил сигарету. Да, твоя голова здорово замусорена пропагандой, юный мальчик, продолжал наблюдать он. – А вы что предлагаете, революцию? Нечаевщину развести, террор, прокламации? – Глеб хотел, чтобы Иван развил свою мысль.

– Нет. Революция – это никому не нужно. Разве что коммунистам, – кивнул он в сторону Лёни.

– Что же тогда?

Иван вопросительно посмотрел на Полину. Глебу показалось, что она легонько ему кивнула. Щёки его покраснели, то ли от совсем небольшой дозы выпитого, то ли от смущения. Глеб даже залюбовался его юношеским задором, когда-то и я был такой максималист, а теперь просто как провокатор, даже стыдно, притворно укорил он себя.

– Наша задача – не выбиться из колеи всемирной истории. Мы против террора, ведь есть другие, мирные пути… Мне бы не хотелось широко развивать эту тему, – будто спохватился Иван, заметив приподнятую бровь Полины.

Глеб, кажется, начинал понимать, что она имеет на Ивана какое-то влияние. Лёня задумчиво мял хлебный шарик, впадая в смутное опьянение. Иван пил совсем мало, стал каким-то вялым, вдруг неожиданно встал и попросил простить его, так как ему необходимо было отправляться домой.

Нервность какая-то в нём, боится он Полины, это точно, но ведь и влюблён, это тоже практически не требует доказательств, ах, молодость, всё более проникаясь к нему симпатией, думал Глеб. Вспомнилась ему вдруг лекция одной очень старой, интеллигентной дамы из университета, она рассуждала, в чём отличие человека, который пишет, от других представителей творческих профессий. Писатель, говорила она, должен описывать действие. Действие души, прежде всего. Мысль-то не новая, Лессингом еще высказанная. Да, и писатель должен наблюдать действие души, если он хочет чего-то понять в окружающем его мире. Выстроить внутренние связи, найти тайные логические цепочки.

«Кажется, я начинаю хмелеть, всегда у меня так, чуть хмель в голову, и уже пытаешься увиденное запомнить и записать… Ведь вредно это, брать реальных людей, хотя…» – мысли уже перепутывались у Глеба в голове.

– Ну, что-то Вы рано, молодой человек, только начали развивать тему, и вдруг, – Глеб был недоволен, что Леня соловел на глазах, а разговор почти не получился. – Поленька, так нечестно. Удержите Вашего юного друга, мне интересно.

– Господин Корнаковский, он вряд ли что может вам рассказать подробнее. Давайте уж на брудершафт, эй, Лёня, не спи, замерзнешь, – она сверкнула глазами и прямо посмотрела на Глеба.

– Целоваться будем? А как же правила дорожного движения?

– А я чуть-чуть. Самую ма-алость, – она, посмеиваясь, протянула ему налитую рюмку, и они, расплескивая, выпили на брудершафт.

Ваня стоял в дверях кухни. Глебу пришло в голову, что Полина тоже годится ему в дочки, она чуть старше Маши. Распустился, подумал он, расслабляясь, но женщина эта мне нравится. Ванечка, ну что ты стоишь, смотришь, как истукан, просверлил глазами он жалкую худощавую фигурку. Вот так и бывает, молодые и красивые женщины предпочитают нас, лысых и толстых, пиши, Ванечка, стихи, но пока ты встанешь на ноги, пройдёт время. Жалко мне тебя, юноша, вижу, что трепещешь, а ничего поделать не можешь, в её ты власти, вытворяет она, что ей в голову взбредёт, вот такая она…

Эх, опять я за своё, кокетка старая, думала Полина, вытирая губы после поцелуя. Пора, однако, уезжать, пока он не налакался… Он мне еще пригодится, он мне нужен для дела. А какие дела с пьяным.

Глеб смотрел на неё замасленным взглядом. Похотлив, автоматически отметила Полина, что же с вами, мужиками, делать, всё об одном. Ванечка, ну не смотри на меня так, так нужно, она бросила умоляющий взгляд на Ивана, быстро сменившийся, однако, строгим, дополненным волной изогнутой брови.

– Ну, я вижу, все уже дошли до кондиции. Ваня, помоги мне транспортировать Глеба.

– Я с-сам, я вполне транспортабелен и управляем, Поленька, деточка моя, куда ты меня так грубо тащишь?

– Глеб, ты, кажется, выпил совсем немного.

– Я вообще много не пью. Может, водка некачественная, я читал, в России бывает водка плохая.

– А ты привык пить что? Коньяк французский?

– Т-ты так не язви, деточка моя…

– Язык заплетается. А вот у меня нет. Я ещё стихи могу декламировать.

– В-вот этого не надо, увольте, сударыня… Стихи собственного сочинения?

– Что-то вроде.

– Литература мертва, друг мой, и дата смерти её покоится в девятнадцатом веке.

– Погоди, ты ведь, кажется, тоже что-то пишешь.

– Журналистика, милая моя, это совсем другая дефиниция. Да, у меня есть новеллы, это скорее не художественная литература, некий сплав журналистики и еще чего-то… Когда-то я хотел стать писателем, настоящим, кстати, тогда это было довольно престижно, ну, быть членом союза писателей, льготы, привилегии, но дело не в этом. Я просто подумал – ведь если я писатель, я должен своего героя куда-то вести. Ну, годы были такие, как принято говорить, застойные… И вот, я подумал, и куда я его поведу – в большую задницу, что ли? Литература умерла, она перестала быть рупором общественной мысли, остается только журналистика.

– Ну, Глеб, ты меня насмешил… Я ведь тоже в некотором роде журналистка. Ты уж выражайся точнее, может, я пойму.

– Извини, милая… Конечно, это литература, очерки, ты меня осторожней тащи, у меня еще завтра встречи, – речь Глеба становилась все бессвязней.

Иван молчал, поддерживая его с другой стороны и открывая ногой двери. Машина капризно не заводилась. Чёрт, про себя ругнулась Полина, когда она садилась за руль, полностью превращалась в амазонку. Она кивнула Ивану, мол, довезу сама.

– Не грусти, Ванюша, всё будет отлично. Там помогут, да и не поздно ещё. Я тоже не предполагала, что он так быстро отключится.

…Тихо проезжали они по вдруг опустевшим улицам. Глеб как-то незаметно отключился и похрапывал. Полина нервно закурила сигарету, глядя на оползающее на сиденье тело. Внезапно перед глазами возник красный свет светофора, и она резко затормозила.

– А? Поленька? Задремал, извини… Где это мы, я что-то не узнаю.

– Всё отлично, продолжай спать, я тебя доставлю в целости и сохранности, – она улыбнулась вымученной улыбкой.

Подозрительно все это, мелькнуло в голове у Глеба, ну, да ладно… Не спецслужбы же меня хотят похитить в лице этой милой девушки. Заботливая какая…Я напился как свинья, совсем распоясался…

– Поленька, ты такая заботливая, позволь ручку облобызать… Я знаю, что ты скажешь… Напился, как свинья… с-стоп! Я хочу угостить тебя шампанским, останови, кажется, магазин.

– Может, не надо?

– Надо, чудушко мое, надо, моя душа требует шампанского… Я хочу говорить тебе комплименты и пить за твоё здоровье.

– Ладно, давай я сама куплю, а то еще в милицию заберут. Потом оправдываться, еще чего-нибудь потребуют. У нас тут строгие милиционеры, подчас не знаешь, что от них ожидать.

Пока Полина заходила в магазин, он снова задремал. Она мягко тронулась с места, и он не проснулся. Слава Богу, немного отключился. Это что-то с чем-то, ужас просто. Пусть поспит. Городской пейзаж стал сменяться редкими домами, и Полина облегчённо вздохнула. Фары нервно обшаривали пустынную дорогу, и наступило расслабление пустоты. Она стала выжимать скорость под сто, уверенно сжимая руль. Только бы не проснулся раньше времени, я уже устала болтать всякий вздор. Она словно срослась с рулём, вглядываясь в темноту. Включила радио. Обычная болтовня вперемежку с бездарными текстами. Что-то вроде «стрелы твоих бровей впиваются в мое сердце, где твои глаза обволакивают меня». Сплетни провинциального городка. Ой, насмешили, в этом году по прогнозам местных уфологов предполагается прилет инопланетян, которые уже провели разведку с помощью своих посланцев, и в этом году нужно ожидать официального контакта.

Не проскочить бы поворот, вот речушка, ага, сейчас, за деревней, мигающей радостными глазами окон, сейчас, сейчас… Неприметная дорога поворачивала направо, со всех сторон подступал лес, нехотя расступаясь перед машиной. Вот и ворота. Как можно мягче Полина затормозила.