Читать книгу Всё рифмуется - Галина Маркус - Страница 26

Холодный дождь накроет трассу,

и чудится, что финиш смыт.

В потоках утекает праздник,

а по спине струится стыд.

В упор не вижу конкурентов,

не распознать, где дождь, где пот.

Ни зги, ни рефери, ни ленты…

Всё через…

задом наперёд.

В балансе – пусто…

zero…

нечто…

Позор залез на пьедестал.

Бежала я – но всем навстречу.

Народ с трибун рукоплескал.

Так что – опять? Так что мне – снова?

А мой рекорд, а результат?

Брык – на коленку…

всё… готова…

На ста-а-арт…

Он занимал немаленький метраж,

не соблюдал помывочные смены,

не замечал из сахарницы краж,

но главное – пытал весь дом Шопеном.

Рояль бренчал и утром, и в обед —

большой рояль, блестящий, старый, чёрный.

И утомлённый музыкой сосед

решил прибегнуть к помощи закона.

Вот время было – так легко вопрос

решить… И пианист исчез навечно.

Сосед его вещички перенёс

в кладовку, а в рояле спрятал гречку.

Менялись мода, власть и города.

Хозяин не завёл, увы, семейства.

Он жил и жил. Ни бедность, ни беда

покоя не нарушили злодейства.

Туманом серым – брёл себе в киоск

и стлался возле дома тенью тусклой.

Шуршал в тиши. Сутулый, как вопрос,

а где же наказанье за «искусство»?

Но Бог не забирал его с земли:

«Anonymus?» Без подписи не примем!

Ворота во владения Мои

открыты лишь тому, чьё знаю имя».

Ну, а чего не жить? Как хорошо —

на личной кухне чай гонять с печеньем…

Но кто-то к деду в голову вошёл

и твёрдо застолбил свои владенья.

И что давно сгноенному за блажь

селиться здесь – с роялем непременно?

Но занял он законный свой метраж

и по ночам играет там Шопена.

Белый снег и чёрные стволы.

Голо и стерильно, как в больнице.

Новые реальности малы,

не хочу ни плакать, ни лечиться.

Лампа за спиной, окно без штор.

Вот, стою – мишенью чёрных улиц.

Тьма слепит, в упор глядит Ничто —

где-то я с собою разминулась.

Нет, там кто-то целится, молчит.

Может, обозналась – вечер, тени?..

Не спасут врачи и палачи,

если убивает отраженье.

Границу нормы пододвину

на полшага, совсем чуть-чуть,

потом ещё наполовину —

и окажусь в стране причуд.

Здесь фонари горят под солнцем

и перекрикивают день.

Рисуйте, значит, как придётся,

всю эту нано-светотень.

Болеет тротуар. Прямая

теперь немножечко крива.

На небе облака ломает,

под ними морщится трава.

Зато со мною всё в порядке —

тут вам меня не изменить.

Я тихо двигаюсь с оглядкой,

из вида не теряя нить.

Но правда в зеркалах провисла.

Вот не пойму, кто виноват,

что я вам улыбаюсь кисло

и странно скашиваю взгляд.

Я рассыпала бисер смеха,

нахожу по углам случайно.

Здесь без смеха идёт потеха,

и сажусь я на трон молчанья.

Мой народец! На разной ноте

все молчат, только болен каждый:

«за» молчат, но молчат и «против»,

в лоб молчат или глаз не кажут.

Кто-то гордо, а кто невольно,

кто стыдливо, а кто жестоко.

Но им больно… Как всем им больно!

Даже в казни не будет прока.

Пусть палач инструмент заточит,

хочет – тупо, а хочет – остро,

но казнит он молчанья молча,

и во мне он разбудит монстра.

Встану с трона, скажу: не надо

подчинённых таких мне вовсе.

Но с другими – не будет сладу,

их опять переманит осень.

Бросив трон, собираю бисер —

не метать, а подальше спрятать.

Мир творился не слишком быстро.

Рыбы, птицы. И день был – пятый.

Чем пьянее, тем позднее,

что теперь держать фасон?

Всё увяло. Зеленеет

лишь искусственный газон.

Воздух серый, пеплом полон,

трудно плакать и смотреть.

Начинает шоу клоун,

А заканчивает смерть.

Шут – он тоже не железный

и играет кое-как.

Все давно под стол залезли,

веселится лишь дурак.

Чем позднее, тем пьянее…

Кто с пелёнок не привит,

тот, как травка, зеленеет

и на солнышке блестит.

Уже забили петуха,

уже повесился Иуда…

А все-таки, случится чудо,

хоть и не верится пока.

Мы спрятались в своих домах.

Нас запирает осторожность,

и меч безумства убран в ножны,

и сторожит, как цербер, страх.

А говорят, пришла весна,

да это попросту издевка!

Какая подлая уловка,

какая яркая блесна!

На самом деле, свет убит…

Наш свет в пещере замурован,

привален камень. Промыслово

на нас взирает злобный быт.

Надежда – словно решето,

все в пустоту из ниоткуда…

Но все равно: случится чудо

внезапно, просто. Ни за что.