Читать книгу Деревенская рапсодия - Галина Одинцова - Страница 1

Глава 1.

Всё начиналось очень просто. У молодой влюблённой пары родилась девочка. И с этого дня пары не стало. Вполне себе привычная ситуация: рождается ребёнок, отец, даже не взглянув на плод своей страсти, сматывает удочки и удаляется в неизвестном направлении. Видите ли, он ждал сына, а родилась дочка! Оправдавшись таким образом перед встречными знакомыми, новоиспечённый папаша был таков. Не оставил ребёнку ни фамилии, ни отчества!

Тут уже задумаешься, ненароком вспомнив классическую литературу: а кому же из писателей интересны были дети? Кто же писал о детях с любовью и страстью, пытаясь рассказать о счастье отцовства? Да, осмелюсь сказать, никто! Их в классической литературе просто нет.

Лев Толстой? Исключение. Но какое! «Филлипок». Вот он ребёнок мечты. Всего добивается сам! Хочет учиться, стремится к знаниям! Мальчик, с которым никаких проблем. А так ли в современной жизни? Конечно, давно уже не так…

А дальше? Дальше толстовские рассказы: «Косточка» – мальчику стыдно признаться, что он съел сливу! Поучительный рассказ. Надо слушаться старших – основная мысль! «Пожар». О героизме Вани. И о глупой девочке, устроившей пожар в доме. Опять же – мальчик герой.

Александр Пушкин упоминает мальчика. «Шалун уж отморозил пальчик. Ему и больно и смешно, а мать грозит ему в окно…» И всё? Больше детей в его произведениях нет!

А кто ещё? Антон Павлович Чехов! Точно, это же Чехов написал рассказ «Спать хочется» про несчастную девочку Варю: «Этот враг – ребёнок. Она смеётся. Ей удивительно, как это раньше она не могла понять такого пустяка?»

А «Ванька»? И его письмо на деревню дедушке. Писал, писал Антон Павлович о детях! Но о каких? О несчастных, замученных…

Виктор Короленко «Дети подземелья». Где любовь к детям? И даже к сыну. Где?

«Отец холоден к мальчику и поэтому Вася растёт как «пугливый зверёк». А смерть девочки? Страшно!

Вот такая она, наша классика. Где счастливое детство и любящие родители?

Лермонтов. Гоголь. Грибоедов. Русские классики, так и не написавшие о любви к детям.

Это позже, в советской литературе отводится небольшое место счастливым детям, октябрятам, пионерам. Да кто ж в школе изучал эту литературу?

Вот и наш новоиспечённый папаша сбежал. А был он воспитан и родителями, и классической школьной литературой. Всего понемногу. Какой он отец, если ещё молоко на губах не обсохло. Сам только оперился. Да и мамаша не пример молодым мамам. Оставшись одна, недолго думая, дала дочке имя любимой артистки – Люсьена, отчество любимого поэта Александра Блока. И пошла в жизнь, нелёгкую, полную приключений и радостей Люсьена Александровна Курочкина.

И начиналась эта жизнь в деревне у бабушки, Пелагеи Афанасьевны Курочкиной, куда молодая мамаша тут же сбагрила своё новорождённое дитя. Тётка Пелагея поохала, поахала, а куда ж деться? Человек. Девочка с малым весом, недоношенная, лежала перед ней на лавке, хаотично шевеля рученьками и ноженьками, вытягивая губки в трубочку, ища грудь непутёвой мамаши. А молодая мамаша, напившись колодезной ледяной воды, чмокнув мокрыми губами изумлённую мать, умчалась снова в город. Чтобы навсегда забыть это своё приключение, закончившееся дочкой. Как будто поставила точку. И исчезла.

Исчезла непутёвая дочь Пелагеи Курочкиной, как будто и не было её никогда.

– Нинка, Нинка! Одумайся, ты же мать! – кричала ей вслед бедная женщина, но не докричалась. Машина сорвалась с места, да исчезла в мгновение ока.

Глава 2.

Маленькая Люська сидела под берёзой в глубоком алюминиевом тазу и смотрела, как бабушка косит траву. Вжик-вжик… Коса срезает высокий осот, шикарные листья подорожника, одуванчиков и ещё многие неизвестные бабушке названия красивых сорняков. Удобная коса режет густые заросли под смородиной, крыжовником, вишней. Пелагея успевает только косой взмахивать. И запах! Какой же запах от свежесрезанной травы. Вот только тучи мошек, спрятавшиеся в ней, мешают наслаждаться этим удивительным процессом. Не дают дышать полной грудью, лезут, окаянные, то в нос, то в рот. Но Пелагея как будто и не замечает их. Торопится. Вжик-вжик…

И далёкое детство перед глазами Пелагеи: дед, папа, дядьки, выстроившись друг за другом, косят высокую траву: вжих, вжих, вжих… Синхронно, словно музыканты большого оркестра, не сбиваясь с ритма, не нарушая сложной мелодии. А босоногая ребятня носится по колючему лугу, поджимая пальцы стопы, как будто это поможет уменьшить боль или щекотку.

Пелагея остановилась, поправила платок, вытерла рукавом скупую слезу, посмотрела на внучку, та сидела в тазу и о чём-то на своём детском языке беседовала с картонной куклой, продолжила свою работу. Надо успеть, пока солнце не вышло из-за леса. Жара.

И вновь воспоминания из детства нахлынули: вспомнила, как бежали в прозрачный сосняк. Сосны до неба, сквозь высокие кроны пробивается небо золотыми нитями до самой земли, если смотреть вверх, то они слепят глаза так, что жмуришься и смешно, смешно! Под ногами пружинистая подушка из теплого мха и иголок, и бежишь наперегонки к солнечной опушке.

А на опушке – земляники! Видимо-невидимо. И дети утопали в ароматных зарослях. Наслаждались сладкой ягодой до отвала. А к вечеру – уставшие, грязные валились с ног. Но бабушка Пелагеи наливает в таз ледяной колодезной воды и заставляет мыть ноги. О! как же не хочется! Вода обжигает измученные стопы. Ещё больше есть хочется и спать… Парное молоко с куском ароматного хлеба проглочено махом и, падая на цветастое одеяло, постеленное на полу в прохладном деревянном доме, засыпаешь, не успев коснуться подушки, набитой сухой ароматной травой…

Где ты, далёкое, далёкое детство! Пелагея горько вздохнула, собрала траву в мешок, закинула на спину, подхватила из тазика полусонную Люську и, переваливаясь, словно старая гусыня, с ноги на ногу, побрела из своего огромного огорода к сараям во дворе.

Разложили с проснувшейся внучкой траву кроликам. Люська тыкала пучком травы в клетку и смеялась заливисто, громко, пыталась просунуть ручонку между прутьев в клетку, дотронуться до мордочки кролика, но, не достигнув цели, одёргивала её, ещё больше заливаясь колокольчиком и, закидывая головку вверх, смотрела на бабулю Полю. Поля, машинально погладив внучку по головке, раздала остальную траву, заглянула в курятник, собрала яйца в корзину, оставленную по пути в огород, подхватила на руки Люську и поплыла к дому, постанывая от боли в спине и ногах.

Глава 3.

Динке хотелось любить. Уже тридцать два, а любви всё нет. Любви волнительной, загадочной, неожиданной, поглотившей и, чтобы она, потеряв голову, помчалась за ним, помчалась за ним, помчалась… хоть на край света. Но… Край света не светил. Да и никто никуда не звал. Где же взять его, зовущего, если и парней совсем нет в поселке, а если кто ещё и остался холостым, так это разведённые, да пьющие. Да! И разведённые пьющие. Просто так жена не отпустит мужика. Ни за что. У другой уведёт, а своего не отдаст.

В Москву Динка отправилась по совету матери, чтобы начать новую жизнь.

Та, уходя в мир иной, напутствовала дочку, чтобы она не оставалась в деревне и не губила свою молодость. Диана закрыла на замок дом, отдала ключ тётке Пелагее, чтобы присматривала за домом и укатила в Москву разгонять тоску.

Скопила приличную сумму денег, купила на китайском рынке курточку покороче, джинсы потуже, да футболок поярче и рванула к подруге, которая уже три года работала фасовщицей в супермаркете и снимала комнату с двумя девушками из своей же деревни. Подружка встретила Динку не очень приветливо, но одеяло на пол кинула, а подушку забрала с железной, пружинистой, с давно растянутой сеткой, кровати односельчанки, которая загуляла с грузчиком из магазина и не приходила ночевать. Вроде бы и свадьба уже намечалась. Мечта! Несбыточная мечта.

На работу в супермаркет, где работали землячки, Дину не взяли.

– На сегодняшний день вакансий нет. Приходите завтра.

Дина расстроилась, поплакала в туалете магазина, умылась и пошла, с надеждой в душе, искать другую работу. В другой супермаркет на рынок, да хоть куда! Не в поселок же возвращаться.

Диана в детстве была в Москве. С родителями. Поэтому её не пугала суета и неразбериха на улицах Москвы. Она шла в толпе прохожих, вспоминая незабываемые минуты из прошлого, когда мама и папа держали её за руки с двух сторон, а она, смеясь и визжа, поднимала ноги, чтобы лететь над землей. В эти минуты счастье переполняло её!

Книжный магазин был полон посетителей. Но в нем была царственная тишина.

Диана бродила по магазину, листала книги со стихами любимых поэтов, читала их, шептала то, что знала наизусть. Отец был лириком и часто Диану увлекал поэзией на ночь. Она забыла о времени и о своей безработице. Вспоминала своих родителей, которые так много дали ей духовно. Но ничего материального, кроме дома в деревне.

– А ну, подвинься! Читательница… Уже все поуходили, а она все умничает тута стоит. Задолбали! Хорошо, что последний день. Умники. Топчуца с утра до вечера! Чаво читают? Один дурак пишет всяку хрень от злобы да от умалишения, другой придурок на свой щёт все принимает! Потеха!

Диана извинилась перед уборщицей и пошла прочь. На выходе из магазина наткнулась на объявление: «Только сегодня требуется мастер по уборке территории магазина. Остался один час. Через час магазин закрывается! И вакансия может исчезнуть!» Диана встрепенулась, подошла к кассиру и уточнила, что означает это объявление. А утром она вышла на работу, понимая, что труд адский, зарплата мизерная, проживание висит на волоске.

– Поднимите ноги , пожалуйста. Нет, нет, сидите, читайте, читайте, извините, не уходите… Просто ноги поднимите…

– Поднимите ноги, пожалуйста. Да. Да, я тоже люблю поэзию. Встречаться? Нет-нет. У вас же жена… кольцо на пальце, нет, что вы, нет.

– Развод? Ну, хорошо… Я поеду с Вами. Просто для того, чтобы успокоить вас… хорошо, хорошо. Я отпрошусь у директора…

Глава 4.

Пожилая пара гостила в пансионате третий день. Был «не сезон». Отдыхающих почти не было. Несколько одиноких стареньких бабушек и дедушек, видимо, прописанных здесь состоятельными родственниками навечно. Они довольно привычно общались друг с другом во время прогулок, приёма пищи. Были ухожены, опрятно одеты. У них был свой мир. Мир со своими заморочками, тайнами и любовями, со своими интригами и обидами.

А пожилая пара была сама по себе. Муж и жена прожили вместе много лет. У них не было друг к другу никаких жизненных претензий, обид, только уважение. Они просто отдыхали: изменили привычную обстановку, уехав из монотонной жизни, из уютной квартирки, от своих выросших внуков, от детей, надоедавших постоянной опекой и заботой.

Иван Макарович и Нина Карловна к ужину немного опоздали. У них была экскурсия в музей.

А Нина Карловна – любительница раритетов и антиквариатов, так долго стояла у каждой витрины, что пришлось экскурсоводу напомнить о том, что время уже вышло. И можно завтра еще раз рассмотреть все экспонаты выставки. Нина Карловна была под впечатлением и немного грустила. Аппетита не было. Нина Карловна пила только фреш из апельсинов. Иван Макарович съел свой ужин, неторопливо доедал ужин жены и переживал за неё:

– Надо кушать, дорогая!

– Ты мне никогда не дарил таких вещей!

–Да у меня и денег-то таких не было! Да и зачем они тебе! Ты же простая учительница немецкого языка! Куда бы ты их надевала, Ниночка!! Оглянись! Ты тут самая красивая! И самая молодая… На слове «молодая» он осёкся. В зал входила молодая пара.

Бабушки, дедушки и другие малочисленные гости пансионата напряглись и вытянули свои головки на морщинистых жилистых шейках в сторону администратора столовой пансионата. «Администраторша», так здесь все называли толстенную, с синечёрными волосами, подстриженными под суперкороткое каре и с яркоголубыми перламутровыми тенями на тяжелых веках- женщину, лет так сорока пяти, противно вытянула алые губки, как будто они у неё были накачаны силиконом, указывала своим нарощенным красно-острым ногтем в сторону окна, в отдаленный правый угол, где никого не было. И стулья там были выложены на крышки столов, немытыми, белесыми от грязи, ножками вверх.

На ходу, засовывая мятую «пятисотку», незаметно протянутую ей гостем, в карман цветастого полотняного фартука, администраторша обогнала посетителей, сняла стулья с крышки стола, сорвала неснежную скатерть, бросила её на рядомстоящий стол, с которого тоже шустро сняла перевёрнутые стулья, мигом постелила новую, в голубую мелкую клеточку, принесенную с собой на роскошном, широком плече. Расставила тарелки с миленькой розочкой посередине, разложила вилки, ножи, шустро протерла полотенцем два фужера на высокой ножке, плюхнула в центр стола вазочку из дешёвого китайского фарфора с грустной, давновыцветшей, пластмассовой веточкой можжевельника, на середину столика.

Молодой человек был похож на художника: свободные потертые джинсы, рубашка в клетку и длинные волосы, собранные резинкой в «хвост». Выразительное, с тонкими чертами, лицо, длинные, неспокойные, с тонкими, музыкальными пальцами, руки. Он был чист, ухожен и душист.

– Конечно, конечно он женат – решила «администраторша».

А вот подружка его ей не понравилась: вроде бы, как у всех, все на месте – нос, губы, глаза, а личико простенькое, незапоминающееся. Не выразительное. Не ухоженное. Провинциальное лицо. Деревенское какое-то.

– Как же такой красивый мужчина смог такую девушку… Он перед ней вовсю распинается, а она сидит себе да молчит, как рыба в пироге! На жену непохожа, волнуется, салфетку мнет, вилку уронила, пришлось поменять. И не похоже, что замужем! Замужние, если в загуле, то не так себя ведут. Еще и в вещах "китальянских"… Особенно джинсы. В Москве такие уже лет пять не носят. И где он её подобрал? А ухаживает- то как! А смотрит-то! Глаз не сводит с нее! Может – любовь? Ох, бывает ли она, эта любовь. Особенно среди нынешней молодежи.

Включила караоке по просьбе гостя, за дополнительную плату. И пошла восвояси додумывать свои предположения и домыслы. Услышав знакомую мелодию, ужинавшие престарелые гости напряглись и прекратили жевать. Вечер обещал стать необычным и непредсказуемым.

Молодой человек встал, полистал каталог с песнями и тихо запел:

«Кто был охотник? Кто – добыча?

Всё дьявольски – наоборот!

Что понял, длительно мурлыча,

Сибирский кот? Сибирский кот…»

Пожилая пара, собравшаяся уже уходить с ужина, безмолвно присела на своё место, взяв друг друга за руки. У парня был настоящий талант. Он пел. Пел с душой и откровением. Как будто сам написал эти слова, а не Марина Цветаева…

Старушки беззвучно зарыдали. Старички доставали из своих глубоких карманов залежавшиеся давнонестиранные носовые платочки, прикладывали их к глазам своих «избранниц» и тоже грустили.

Нина Карловна легким шагом подошла к молодому человеку и запела вместе с ним. На октаву выше:

«Все передумываю снова,

Всем перемучиваюсь вновь.

В том для чего, не знаю слова,

В том для чего, не знаю слова.

Была ль любовь?.. Была ль любовь…»

Диане хотелось любить. Уже тридцать два, а любви так и нет. Ей хотелось любви волнительной, загадочной, неожиданной, поглотившей её и, чтобы она, потеряв голову, помчалась за ним, помчалась за ним, помчалась… хоть на край света.

Но… Никто не звал.

А тут такой мужчина! Художник, поэт, писатель. Пригласил её за город. Такого она еще никогда не видела. Какая красота. Какое обслуживание! Чудо. Просто чудо!

«В том поединке своеволий

Кто в чьей руке был только мяч,

Чье сердце? Ваше ли, мое ли,

Чье сердце? Ваше ли, мое ли,

Летело вскачь?

И, все-таки, что ж это было,

Чего так хочется и жаль,

Так и не знаю, победила ль,

Так и не знаю, победила ль,

Побеждена ль, побеждена ль?»

Глава 5.

Потом были танцы: вальс, танго, снова вальс и снова танго… В конце вечера отдыхающие пансионата еще раз заказали песню Дмитрию, но он шутя объявил, что на бис поёт только за вознаграждение. Довольные и благодарные гости собрали приличную сумму. На том и разошлись.

Диана проснулась поздно. Потянулась, оглянулась. Яркий солнечный свет слепил. Пришлось встать.

– Дмитрий! Дима! Ты где?

Тишина.

– Надо пойти в ресторан, наверное, любимый заказывает завтрак.

Приняла душ, надела белоснежный халат. Засунула руки в карманы. Уютная красотища! Тапочки – райское наслаждение. Вышла на балкон.

Потрясающий воздух, природа! Красота…. Но надо спешить на завтрак! Любимый ждет. Сунула в карман халатика ключ, а в нём открытка. Красивая, необычная, яркая. Прочла, ещё раз прочла, ещё…

Глава 6.

– Лен! Лен! Меня не выпускают из какого-то пансионата! Деньги нужны! У меня нет ничего.

– Девушка, а как он называется, подруга спрашивает? А как сюда ехать? Тоже подруга спрашивает.

Иван Макарович и Нина Карловна обнимали Диану и все-таки уговорили её забрать себе пять тысяч рублей:

– Нина заставит меня что-нибудь купить, а денег у меня все равно не хватит. Свалю на вас… красивейшая из красивейших!

Пожилая пара скинулись тоже и не приняли никаких возмущений! Они были счастливы вчерашним днем! Потому что поклялись, именно вчера, под песни и мелодии вечера, обвенчаться. Малочисленные бабушки и дедушки нарядились, как домовята и радовались, и плясали. А чему радовались-то?

Жених ранним утром сбежал, забрав у невесты всё. Всё, что можно было забрать. Деньги, золото. Оставил долг за проживание и ресторан.

Глава 7.

Через два месяца Диана уже была уверена, что ждёт ребёнка. Визит к доктору не принёс удовлетворения, резус отрицательный, надо только рожать. Или остаться в будущем без ребёнка. Врач так убедительно рассказывала разные случаи из своей врачебной практики, что Диана уже готова была хоть сейчас бежать в роддом и родить. Дома она наплакалась в подружку-подушку, приняла душ и легла спать. Утро вечера мудренее, решила она. А, засыпая, решила смириться со своим положением. Будь, что будет!

Она уже работала продавцом в книжном магазине, снимала комнату и думала о своём ребёнке. Но никак её не хотелось думать об отце своего ребёнка. Да и думать было, собственно, не о ком. Она даже лица его не запомнила.

Подружка звонила, спрашивала, почему в гости не приезжает, но Диана оправдывалась, что работает без выходных. А ехать на другой конец Москвы совсем нет времени. Обещала, что когда возьмёт отпуск, сразу же приедет повидаться.

Шло время. Администрация магазина косо посматривала на свою работницу, которая ещё и года не проработала, а уже начала подозрительно быстро полнеть.

– Диана, там директор интересовался, уж не беременна ли ты.

– А разве это запрещено?

– Да нет, но уж больно ты шустрая! Не успела устроиться на работу, а уже метишь на декретные. Вот шустрая!

Диана понимала, что в любой момент её могут уволить, но это никак не входило в её планы. Возвращаться в свою деревню в таком положении совсем не хотелось. Работала в две смены, соглашалась на все подработки, с покупателями была вежлива и с коллегами не ссорилась и не болтала по пустякам.

Время шло. Скрыть свою беременность уже было невозможно. Директор магазина тоже махнул рукой на добросовестную продавщицу, и в декабре Диана ушла в декрет.

Соседи по комнате, очнувшись от своих загулов и пьянства, поняли, что за стенкой скоро появится малыш, возмутились и настояли, чтобы хозяйка избавилась от такой квартирантки.

– Когда я вам сдавала комнату, Диана, мы не договаривались, что я сдаю комнату женщине с ребёнком. Поэтому, прошу вас, через две недели чтобы вас здесь не было.

Диана попыталась найти другое жильё, но, видя, что женщина в положении, ей тут же отказывали. И Диане пришлось вернуться в родной дом.

Глава 8.

Пелагея стала болеть, несмотря на свои неполные пятьдесят лет. Дочка так и не появилась, где она, что с ней, никто не знал. Пелагея куда только не писала, но отовсюду приходил отрицательный ответ. Эти новости усугубляли здоровье женщины. Она смотрела на свою внучку, и сердце её обливалось кровью: с кем она останется, когда её не будет? Люсенька росла, радуя бабушку. Видимо, отец у девочки был красавцем, девочка совсем не была похожа на свою мать и взяла черты лица неизвестного Пелагеи мужчины.

Пелагея гладила девочку по голове и плакала. Как быть? Что делать?

В дверь постучали. Пелагея замерла: неужели дочка? Поспешила открыть дверь. На пороге стояла Динка, дочка её покойной сестры!

– Динка! Откуда?

– Из Москвы, тёть Поля. Вот, приехала вчера.

– Ох, маленького ждёшь? Замуж вышла?

– Нет, тёть Поля. Нет у меня мужа. Случайная связь, как говорится. Люська! Выросла-то как! Сколько ей?

– Да второй год уже. А Нинка так и пропала! Ни слуху, ни духу!

– Тётя Поля! Ну не плачь! Приедет, мало ли что! Тётечка Полечка, ложитесь, полежите, я за Люськой присмотрю.

– Спасибо тебе, Диночка. Спасибо, дорогая!

Люська с интересом смотрела на незнакомую женщину и, вдруг, чётко и ясно произнесла:

– Мама… Мама?

Глава 9.

Дина ждала малыша и не представляла, как же она будет к нему относиться. Ведь его отец – человек, который обманул её, обокрал и бросил без копейки денег. Дина с содроганием вспоминала дни, проведённые с ним. Какая же она была дура: съездила в Москву, нарвалась на мошенника, забеременела, и осталась при своих интересах! Глупее женщин она ещё не видела!

В марте у Дианы родился мальчик. Она назвала малыша именем отца – Павел. И никак не могла привыкнуть к роли матери. Между ней и сыном стоял отец ребёнка. И никак Диана не могла простить его. Она смотрела на малыша, а перед глазами стоял его отец!

Улыбчивый, стильный, ласковый. Какие он шептал слова любви своим бархатным голосом! А как пел!

Кто был охотник? Кто – добыча?

Всё дьявольски – наоборот!

Что понял, длительно мурлыча,

Сибирский кот? Сибирский кот…

Диана смотрела на малыша и плакала. Ну какой он ей сын, если отец его так поступил с ней? И родила она его только потому, что врач запретил ей делать аборт! Как же полюбить этого мальчика? И зачем она ему ещё и имя своего отца дала ему? Нет, надо завтра же идти сельсовет и переписать его имя. Надо этому ребёнку дать самое ужасное имя!

А малыш, насосавшись материнского молока, крепко спал и улыбался во сне…

Глава 10.

I don’t know where to find you

I don’t know how to reach you

I hear your voice in the wind

I feel you under my skin

Within my heart and my soul

I wait for you

Adagio

Пела Лара Фабиан. Диана положила малыша в кроватку, укрыла одеяльцем, села в кресло и заплакала.

«Я не знаю, где тебя найти. Я не знаю, как с тобой связаться. Я слышу твой голос на ветру. Я чувствую тебя под своей кожей. В моем сердце и моей душе. Я жду тебя, Адажио…»

А певица продолжала рвать душу несчастной женщины:

All of these nights without you

All of my dreams surround you

I see and I touch your face

I fall into your embrace

When the time is right I know

You’ll be in my arms

Adagio

Диана прекрасно понимала всё, о чём поёт певица:

«Все эти ночи без тебя. Все мои мечты окружают тебя. Я вижу и прикасаюсь к твоему лицу. Я падаю в твои объятия. Когда придет время, я знаю, ты будешь в моих объятиях, Адажио…»

Как жить? Как жить дальше? Кому она нужна со своим незаконнорожденным ребёнком? Вся деревня только и знает, сочинять о ней байки. Нагуляла! Бедная тётя Поля, ей вдвойне достаётся – дочка подкинула ребёнка, а теперь вот и она, племянница, учудила!

Диана выключила телевизор, налила в ведро колодезной воды и начала мыть пол. Она его тёрла шваброй с такой силой, что казалось, что с него сползёт вся краска. Пол красил ещё отец, незадолго до своего ухода в мир иной. А мама всё смеялась, что до конца века хватит этой покраски, такая хорошая густая краска, а цвет, словно желток яичный, глаз радует.

Промыв все доски в комнате, в кухне, на веранде, она вышла на крыльцо с ведром. Промыла тряпку, развесила на перилах крыльца и понесла ведро к забору, чтобы вылить воду. Её окликнула соседка Анка. И так она оглянулась резко, не ожидая оклика, что поскользнулась и упала, подвернув ногу.

– Динка, ты что там? Упала, что ли? Вот недотёпа!

Соседка забежала во двор, стала помогать Динке встать. Кое-как справившись с Динкой, Анка повела её к крыльцу, поддерживая под руку.

– Ой, больно, не могу ступить на ногу. Откуда тебя, Анка, черти принесли? Что надо тебе?

– Да просто, смотрю – по двору идёшь, вот и окликнула. Приходи вечером. Из города к брату дружки приедут. Петь будут под гитару, да пиво привезут, они всегда пиво хорошее привозят. Весело будет, приходи! Толька приглашает.

– Куда я дену пацана? Забыла, что ли, Анка, сын у меня.

– Тётке отнеси. Где один, там и два. Ничего с ней, с тёткой не случится.

– Нога болит. Наступить больно. Не, Анка, не пойду. Гуляйте без меня. Нагулялась вон, слышь, уже кричит, зовёт, ненасытный!

– Ну, смотри, забегу ближе к вечеру. Собирайся, если что, всегда у нас весело! И ребята ничего! Толька с ними учится на заочке. Потом поедем по трассе кататься. Ух! Красота!

– Выпившие – по трассе? С ума посходили, что ли?

– Трасса ночью пустая. Это же не Москва твоя, где детей бесплатно делают!