Читать книгу День слепого Валентина - Галина Полынская - Страница 5

Насыпав растворимого кофе в чашки, Марина нажала кнопку электрического чайника. Ее мутило все сильнее и сильнее, тошнота становилась совсем уж невыносимой, удушливые волны захлестывали по самое горло и, не выдержав, Марина бросилась в уборную. Едва не вывернувшись наизнанку над унитазом, она умыла лицо трясущимися руками и вернулась на кухню. Даня уже разлил кипяток по чашкам. Без сил рухнув на табуретку, Марина закрыла глаза.

– Вы, маманя, часом не беременны? – участливо спросил Данила. Марина отрицательно покачала головой. – Тогда это у тебя бодунище такой неслабый, траванулась ты чем-то.

– Это и без тебя понятно, – процедила она, не открывая глаз. Стоило только приподнять веки, как кухня начинала вертеться тугим волчком, раскручивая новые волны тошноты.

– Минералка у тебя есть?

– Глянь в холодильнике.

Данила приоткрыл украшенную магнитными фруктами и овощами дверцу, извлек початую бутылку «Новотерской», наполнил стакан и поставил перед неподвижной Мариной.

– Пей мелкими глотками – начнешь оживать. Слушай, у тебя там сыр, колбаса, можно я бутерброд сделаю? Позавтракать не успел.

– Конечно, – Марина осторожно глотнула ледяной минералки и прислушалась к тому, как крошечный глоток проталкивается к желудку.

– Мурик, тебе во что бы то ни стало надо вспомнить вчерашний вечер, – донеслось из холодильника.

– Без «Мурика», пожалуйста, – процедила Марина, – ненавижу эту дурацкую кличку! И я уже сто раз говорила, что вообще ничего не помню!

– А день, утро? – Даня извлек продукты и принялся сооружать бутерброды. – Понимаешь, твой грандиозный провал в памяти не стыкуется с обычным перепоем. Как правило, человек помнит большую часть попойки и вырубается только после сильного перебора и то это редко случается, если нет такой особенности в организме. Большинство либо засыпают, либо блюют, а потом все равно засыпают. Ты блюёшь и засыпаешь, это я точно помню. Провалами в памяти, тем более до такой степени, ты не страдала никогда. Здесь что-то не так. Напрягись, постарайся вспомнить вчерашний день, начни с позавчерашнего и потихоньку, полегоньку, покадрово…

– Покадрово? – Мозги ломило, желудок отторгал жалкие капли «Новотерской» и она даже не могла понять значения слова «покадрово».

– Да, как кадры кинофильма. Давай попробуем вместе, – он откусил здоровенный кусок бутерброда, и Марина отвернулась, не в силах выносить вида и запаха еды, – что ты делала позавчера?

Девушка задумалась, стараясь не обращать внимания на пульсирующую головную боль.

– Позавчера… я была на работе, – «кадры» были тусклыми и смазанными, – на работе… а потом… потом....

– Ты что и позавчерашний день не помнишь? – изумился Даня. – Ты и позавчера пила?

– Нет, – впервые твердо и уверенно произнесла Марина, – не пила.

– Слушай, – Даня положил на тарелку недоеденный бутерброд, – сегодня утром, когда ты проснулась, у тебя во рту был злобный перегар или нет?

– Я так сразу не скажу… – промямлила девушка, – трудно вспомнить…

– А надо! – рассердился Даня. – Кажется, тебе все равно, посадят тебя или нет? Если адвокату удастся доказать, что ты действовала в состоянии алкогольного опьянения и полностью не владела собой, тебе в лучшем случае грозит шесть-восемь лет!

– Я не пойду в тюрьму! – из глаз Марины неожиданно хлынули слезы. – Страшнее тюрьмы только психушка! Через шесть-восемь лет я там… Нет! Только не тюрьма! Лучше из окна выброситься!

– Со второго-то этажа? – Даня с сомнением глянул в окошко за спиной Марины.

Она посмотрела на Данилу почти с ненавистью.

– Ладно, замяли. Я просто хочу, чтобы до тебя дошло, в какой паршивой истории ты оказалась.

– До меня еще утром дошло!

– Тогда делай что-нибудь, чтобы помочь себе. Пока нужно просто вспомнить. Так был перегар или нет?

– Кажется, была только сильная сухость, да и привкус такой… неприятный, горьковатый… Даже не знаю, алкогольный или нет.

– Ладно, оставим, – он снова принялся за бутерброд, – позавчера ты была на работе, дальше что? Пошла домой или куда-нибудь еще?

– Домой, – более-менее уверенно ответила Марина, – да, домой, я еще в магазин заходила, хлеб покупала. Дома поужинала, приняла душ и села перед телевизором приводить в порядок ногти, а потом… Потом Ларка позвонила.

– И что? О чем вы говорили?

– Сейчас… – от напряжения у Марины даже выступил пот на лбу, – черт, никак вспомнить не могу!

– Не чертыхайся – грешно, – тяжело вздохнул Даня и принялся стряпать еще один бутерброд. – Дай-ка мне телефон этой крысы-Ларисы, всегда ее терпеть не мог!

– Ты не мог терпеть всех моих подруг, – вяло огрызнулась Марина, и проглотила еще немного минеральной воды.

– Именно, они у тебя все, как на подбор придурочные. Номер давай.

Марина назвала цифры, и Даня ушел в комнату. Она положила руки на стол, голову на руки и ей захотелось завыть во все горло. Такая ситуация не могла присниться ни в одном похмельном кошмаре. Прислушиваясь к острой боли в голове, к нудной рези и тошноте в желудке, к слабости в коленях, девушка ощущала себя на дне отчаяния.

– Значит так, – вернулся на кухню Даня, – эта трясогузка сказала, что пыталась втюхать тебе приглашения на съемку какой-то передачи.

– И что? – глухо прозвучал голос девушки.

– И втюхала! И вы вместе ходили на съемки, в телецентр, вот где ты была вчера вечером!

– Надо же! – Марине было почти все равно. – Даня, я хочу тебе сказать, что люблю тебя, я всегда тебя любила, только не понимала насколько. Ты не уходи, а?

– Прорвемся, старушка, – он тихонько погладил ее по волосам, – не отчаивайся.

– Мне, наверное, теперь внешность надо поменять, – всхлипнула Марина, – меня в том доме с армией швейцаров наверняка на всю жизнь запомнили!

– Не вопрос, отвезу тебя к Гусику.

– Гусь – собачий парикмахер!

– Да, но Галку-то он свою стрижет и сеструху ее тоже.

– Галку Гусь стрижет? – Марина так изумилась, что подняла голову.

Галка, жена Леши Гусинского, профессионального собачьего парикмахера, неизменно щеголяла роскошными новомодными стрижками. Никто из подруг даже и не сомневался, что Галина не вылезала из дорогих парикмахерских.

– Почему он не идет работать в салоны для людей?

– Не хочет, – Даня откусил бутерброд, – говорит, мне легче десять пуделей постричь, чем одну дамочку, которая мне голову откусит, если хоть один локон не будет лежать так, как ей приснилось. А Галка ему без всяких доверяет, у нее же волосы быстрее растут, чем их отрезают. Можем хоть сегодня же вечером нагрянуть, я заеду за тобой…

– Ты что, уходить собираешься? – Марина мгновенно вцепилась в рукав его теплого серого свитера. – Ты меня бросаешь?!

– Мурик, – Даня присел перед нею на корточки, – мне надо домой съездить, у меня в квартире уже полдня одна мадлен торчит, как бы чего не сперла.

– С каких это пор ты стал таскать в дом всех подряд? – сварливо проворчала девушка. – Куда ниже падать-то?!

– Есть куда, – вздохнул Даня и выразительно посмотрел на подругу. – Все, я побежал, выпей аспирин и постарайся уснуть, вечером я приеду.

– Возьми ключи, они в прихожей, на гвоздике, и закрой меня снаружи, меня ни для кого нет… нет… и не будет!

– Все будет хорошо, – он чмокнул Марину в макушку, – прорвемся.

Она вяло кивнула в ответ. Хлопнула дверь в прихожей, два раза повернулся ключ в замке, и воцарилась тишина. Марина неподвижно сидела за столом без единой мысли в голове. Для того чтобы выпить аспирин, надо было найти коробку с лекарствами, а на это не было ни сил, ни желания. Прихватив минералку, она побрела в спальню поставила стакан на пол и свернулась калачиком под шерстяным клетчатым пледом. Он был таким знакомым, таким колючим, пах уютом и домом… и Марина заплакала тихо и жалобно.

… Проснулась она оттого, что на краю кровати кто-то сидит. Марина собралась, было, заорать от ужаса, но вовремя поняла, что это Даня.

– Уф, как ты меня напугал! – ее голос дрожал.

– Не хотел тебя будить, ты так крепко спала, может, в другой раз поедем?

– Нет, сегодня. – Она слезла с кровати. Спросонок слегка знобило, тошнота стихла, но не прошла совсем. Выпив выдохшейся воды, Марина переоделась, и через пять минут была готова.

В машине она села на заднее сиденье и попыталась уменьшиться в размерах – теперь в каждом страже порядка ей мерещилась опасность и угроза свободе.

Они быстро добрались до пятиэтажной хрущобы Гуся. Открыв дверь и увидев на пороге Даню и Марину, Гусь удивленно присвистнул:

– О, вы снова вместе?

– Да, – опередила Даню Марина, – снова вместе. У нас к тебе дело.

– Заходите, – он посторонился, – но придется подождать, у меня сейчас клиент.

Раздевшись, разувшись и сунув ноги в гостевые клетчатые тапочки, коих в прихожей имелось пар десять, Даня с Мариной прошли в небольшую, хорошо освещенную комнату. Там, на самодельном столике с высокой, подобранной под могучий рост Гуся ножкой, трясся от ужаса очередной маленький кучерявый клиент. Его хозяйка, совсем молодая девушка, сидела в почетном, но сильно вытертом и немного продавленном кресле, предназначенном специально для «мамочек и папочек», и не сводила влюбленных глаз с огромного, бородатого, сверкающего множеством сережек в ушах, мастера. Даже появление Галки, жены Гуся, не пригасило восхищенно влюбленного огня в глазах юной хозяйки.

Галка – миниатюрная, флегматично спокойная брюнетка с роскошной стрижкой «каре», принесла гостям чай и поинтересовалась здоровьем Марины.

– Чем-то отравилась, – с виноватой улыбкой ответила девушка, – но сейчас уже лучше. И вообще…

Она явно не могла поддерживать связный разговор, и этот труд взял на себя Даня. Марина отрешенно наблюдала за ловкими движениями Гуся, за подрагивающими от страха коричневыми собачьими ножками и снова ощутила подступающие к горлу слезы. Все эти люди и даже этот незнакомый пёсик, казались такими замечательными, родными, а шанс увидеть их только лет через шесть, был таким реальным, таким очевидным, что из глаз девушки, против ее воли, хлынули слезы.

– Что с тобой? – удивилась Галка.

– Это у нее депрессия, – Даня стащил подругу со стула и поволок в ванную. – Ты что, сдурела?! – он открыл воду и принялся, как ребенка, умывать девушку. – Давай, еще всем расскажи, отчего у тебя истерика! И тебя посадят, и меня притянут за то, что все знал и не сообщил!

– Ты всегда только о себе ду-ум-аешь! – прорыдала Марина.

– Сейчас я о тебе ду-умаю! – передразнил Даня, вытирая лицо девушки махровым полотенцем. – Все, хватит, или ты успокаиваешься или уходим, а дальше делай, что хочешь, я тебе больше не помощник!

– Сейчас успокоюсь, – Марина присела на бортик ванной, – хорошо бы сигарету…

Но при мысли о табаке, желудок остро резануло болью, Марина скривилась и судорожно вздохнула.

Когда они вернулись в комнату, ни маленького клиента, ни его хозяйки уже не было, Галка подметала с пола коричневые завитки, а Гусь курил в форточку, попивая пиво из банки.

– Слышь, Гуся, – деловито сказал Даня, – моей даме резко приспичило сменить имидж, причем сменить кардинально радикально. Подстриги ее как-нибудь, а?

– Я? – Гусь задумчиво посмотрел на длинные, густые, каштановые с рыжинкой волосы Марины. – Ну-у-у… не уверен…

– Она не отстанет, если ей уж что-нибудь приспичило, то это всерьез и надолго. Стриги.

Через час с небольшим девушка лишилась своих красивых, чуть вьющихся волос и приобрела короткую, почти мальчишескую стрижку с длинной челкой, которую можно было укладывать как заблагорассудится.

– Вау! Гусик, ты хай класс! – восхищенно сказал Даня, разглядывая голову подруги со всех сторон. – Как прическа человека меняет, просто уму непостижимо!

– Да уж… – Марина ошарашено созерцала незнакомку в зеркале: глаза стали казаться больше и выразительнее, черты лица стали тоньше и благороднее – девушка неузнаваемо преобразилась.

– Гусь, сколько с нас?

– Ща в лоб получишь, – отмахнулся Гусь, – как-нибудь пивка привезешь и в расчете.

Распрощавшись с четой пернатых, ребята ушли. В машине Марина почувствовала себя гораздо увереннее.

– Купим краску, перекрасишься, – воодушевленный эффектом, Даня тоже воспрянул духом, – ты в какой цвет хочешь?

– Не знаю, я никогда не красилась. Во что-нибудь… может в блондинку? Хотя корни быстро отрастут, некрасиво будет. Надо в темное.

– С этим проще будет. Кстати, если хочешь, могу остаться у тебя сегодня, а завтра, с утра помогу с покраской.

Марина изумленно уставилась на четкий профиль Дани.

– Чего молчим? – он повернулся и подморгнул девушке хитрым зеленым глазом. – Оторопели от счастья?