Читать книгу Эликсир для вампира - Галина Полынская - Страница 8

Прошла почти неделя. Петр с Павлом не появлялись, но Феликс не сомневался, что за ним наблюдают. Он вел привычную жизнь, ездил на станцию за кровью вместе с Паблито, лишь перестал на время прогуливаться в скверике у ресторана «Империал». Феликсу было так тяжело видеть людей, чувствовать их запах, ощущать тепло их тел, что он выходил из дома только при сильной надобности.

Почти все время мужчина проводил в четырех стенах, стараясь не вслушиваться в голос ночи. Густой и темный, как маслянистая вода, голос этот всюду проникал, мягко, но настойчиво призывая окунуться, слиться с ночной душою, с ее особенным ритмом и тайными страстями, обещая изысканно-острые удовольствия, доступные лишь избранным. Но Феликс упорно сидел дома. Даже ворону разрешил залететь в квартиру, лишь бы тот не досаждал требованием совместных прогулок.

Шумно хлопая крыльями, Паблито влетел в гостиную, приземлился на ковер и покрутил клювом, озираясь.

– Только не трогай ничего, ни к чему не прикасайся, – предупредил Феликс.

– А по полу ходить можно? Туда-сюда? – вздумал обижаться ворон.

– Ходи.

Гостиную освещали лампы пары напольных кованых светильников по углам дверного проема, ведущего к остальным комнатам. В приглушенном свете тускло поблескивали рамы картин на стенах; скульптуры, вазы, статуэтки – каждая вещь, всякая мелочь казалась не простым украшением, а полноправным жителем этого пространства, несущем в себе свой смысл и историю. Мебель: бюро, шкафы-витрины, консоль, секретер, угловой диван с низкой спинкой, пара кресел – все предметы из темного дерева и украшены тонкой резьбой, искусной инкрустацией, ручной росписью и позолотой.

Вытянув и скрестив босые ноги, Феликс сидел в кресле у стола, накрытого длинной, до пола, скатертью. На мужчине был черный шелковый халат, распахнутый на груди. И Паблито только теперь заметил цепь с небольшим медальоном из потемневшего золота. Положив руки на подлокотники, Феликс сидел с опущенными плечами и склоненной головой, волосы падали ему на лоб, прикрывая лицо, и ворон не мог понять, куда он смотрит.

– А ты красиво живешь, уютно. – Паблито потоптался по ковру и уселся по центру его рисунка. – Тебя все это не бесит? В смысле – не раздражает каждый день на все эти завитушки смотреть?

– Нет, – глухо ответил Феликс. – Каждая из этих вещей мне что-то напоминает.

– Что-то хорошее?

– Не всегда.

– Зачем же таскать за собой вещи, которые напоминают что-то плохое? – озадачился ворон.

– Чтобы не забывать.

– Понятно.

На месте птице не сиделось. Паблито растопырил крылья и принялся шагать по кромке ковра, как канатоходец.

– Что это ты делаешь?

– Развлекаю сам себя, а то с тобой умереть можно от тоски, а я еще слишком молод.

– Летел бы домой, в гнездо или где ты там обитаешь.

– Прямо да, уже собрался и полетел. Тебе нужна компания.

– Не нужна мне компания, – все так же глухо, безжизненно отозвался Феликс. – Один раз понадобилась – до сих пор жалею.

– Ты про Дамиана?

– Паблито. Я. Тебя. Очень. Прошу.

– Все-все, молчу. Знаешь, что хочу сейчас сделать? – Переваливаясь с лапы на лапу, ворон подошел ближе к босым ногам.

– Не знаю.

– Слетаю за Доном Вито, пускай разбавит наше угрюмое общество свежими сплетнями. Свежие сплетни всегда ведь развлекают, да?

– Паблито, – голос Феликса прозвучал почти по-человечески устало, – оставь меня в покое. Если ты считаешь нас друзьями.

– Не считаю, а так оно и есть! – Ворон встряхнулся, ероша перья. – Потому и не надейся, что оставлю. У тебя там кровушка еще есть в холодильнике? Может, плеснешь себе стаканчик? Да и я за компанию глотну, хотя это не мое, конечно, у меня другие вкусовые пристрастия…

– Паблито! – прорычал Феликс. – Не испытывай мое терпенье!

– А то что будет? – Ворон склонил набок клюв, пытаясь поймать взгляд Феликса. – Что ты мне сделаешь?

– Голову сверну.

– Не свернешь, – хмыкнул Паблито. – Я тебе дорог. И ты ко мне привык.

– Откуда тебе знать, что мне дорого и как я избавляюсь от привычек.

– С привычками проще. А от того, что тебе дорого, как избавляешься?

– Оно само избавляется от меня.

В задумчивости ворон потоптался, переминаясь с лапы на лапу, затем вспорхнул к подлокотнику кресла и уселся на безвольную руку, вцепившись когтями в шелковую ткань халата.

– Почему тебе просто не принять одну простую вещь? – Паблито отодвинул клювом прядь черных волос и заглянул в неподвижные глаза. – Могут случаться какие-то существа, быть может, даже люди, которым ты дорог, и им не хочется избавляться от тебя.

– Знаешь, сколько людей я убил за четыреста восемьдесят лет?

– Уверен, даже ты этого не знаешь, если нарочно списки не вел! И почему-то мне кажется – все они этого заслужили. Поправь, если ошибаюсь. Но кто виноват, если сам себя ты записал в изгои и решил никому не давать шанса сблизиться с тобой?

– Похоже, Дон Вито познакомил тебя с Дааной. Часто к ней залетаешь?

– Знал бы, как хочется в лоб тебе клювом врезать!

– Давай. Врезай. – Феликс поднял голову, отбрасывая волосы с лица. – Вот сюда, повыше переносицы. И посильнее.

Паблито не заставил себя упрашивать и со всей силы ударил клювом промеж глаз. Это было равносильно удару о стену. Ворону показалось, что он даже сознание на миг потерял. Очнувшись, пернатый потряс головой, спрыгнул на пол и заковылял к окну, бормоча, что если он ему вдруг понадобится, то Феликс знает, где его найти. Вспорхнув на подоконник, ворон проворчал напоследок:

– Прибрался бы хоть в своем музее, а то бумажки разбросаны!

– Ничего тут не разбросано, – безучастно ответил Феликс.

– Давно не убирался, значит! Все, я пошел!

– Какие бумажки? – очнулся мужчина. – О чем ты?

– Да вот же, валяются под занавесками! Слушай, если ты хочешь как-то загладить свою вину перед оскорбленным товарищем…

Дальше Феликс не слушал. Он сорвался с места, подбежал к окну и отдернул штору. На полу лежала театральная программка и пригласительный билет. Название спектакля гласило: «“Дон Эрнандо Хавьер де ла Роса Ларио”. Опера. Трагикомедия в двух актах. Партер, первый ряд, середина». Держа в руках программу с билетом, Феликс отошел от окна и тяжело опустился в кресло. Паблито спрыгнул обратно на пол и заторопился к нему.

– Что там такое? Какое-то письмо, записка?

Феликс не ответил. Он смотрел на мелованные бумажные прямоугольники, словно белизна источала завораживающий свет, и не в силах был отвести взгляд.

Вдруг комната стала расплываться, закрутились волчком размазанные стены, и Феликс почувствовал, что куда-то проваливается и падает. На миг захлестнуло душное беспамятство, и он очнулся в раззолоченной театральной зале. Как был – босиком и в халате, – мужчина сидел в первом ряду партера. Занавес сцены еще был опущен, а зал полон зрителей. Поглядев на сидящих по соседству, Феликс обернулся. Ряды за его спиной словно умножались в бесконечность, и ни одного свободного места: мужчины и женщины в одеждах разных эпох с серыми лицами, потухшими глазами. Они были измучены, грязны, одежда их висела полуистлевшими лохмотьями. Феликс встал, запахивая халат и туже затягивая пояс. И лицо его вдруг словно сделалось источником света для мертвецов. Как подсолнухи, они стали поворачиваться к нему и оживать радостью, почти любовью. Их было тысячи, тысячи… расцветающих красками, улыбками лиц. И Феликс вдруг ощутил почти забытое чувство – фантомное биение сердца в груди.

В зале погас свет, поднялся занавес, и началось представление. Феликс опустился на свое место и вцепился пальцами в подлокотники кресла.

Декорации изображали стены домов и улицы ночного Толедо. Из темного переулка вышел молодой черноволосый господин, всем своим видом демонстрирующий, как он пьян и самовлюблен. Он запел о жизни как о глупой жене, с которой невыносимо жить, и о том, что только смерть – достойный противник, чтобы поиграть на шпагах. Вскоре навстречу ему шагнул хорошо одетый, сложенный как древнеримское божество мужчина с развевающимися прядями длинных белых волос. Лицо его было прекрасно и умиротворенно. В руках он держал две шпаги. Бросив один клинок повесе, незнакомец встал в позу фехтования. Хмельной гуляка мигом преобразился: выпрямились плечи, появилась горделивая стать. Поймав шпагу, он ухватился за эфес и принял вызов. Фехтовал он столь умело, что мигом пронзил насквозь грудь противника. Но шпага, войдя в его тело, не нанесла сопернику урона, тот лишь рассмеялся. Затем вынул из груди клинок и наотмашь хлестнул им по шее гуляки.

На стенах дома стали возникать силуэты: пожилой статный мужчина, женщина с безупречной осанкой, пара юных хрупких девушек… Непобедимый фехтовальщик ожесточенно взялся рубить клинком и эти тени. После отбросил шпагу и распахнул объятия. Он был прекрасен, светел, он ангелом воспарил над мостовой, и самовлюбленный гуляка сделал шаг ему навстречу…

– Хватит! – выкрикнул Феликс. – Довольно!

Но действо продолжалось. И он не мог пошевелиться, подняться, чтобы выйти из переполненного мертвецами зала. Феликс вынужден был смотреть, как гуляка превращается в превосходного господина, питающего свою роскошь чужими смертями и душами. И как постепенно сходит с ума от торжества пропитанной кровью власти…

Очнулся Феликс от собственного крика и хлопанья птичьих крыльев. Мужчина по-прежнему сидел в кресле своей гостиной, а Паблито то взлетал, то падал ему на колени, оглушительно каркая. Феликс отмахнулся от птицы, закрыл ладонью лицо, потер глаза и тряхнул головой, отбрасывая волосы со лба.

– Что с тобой, что с тобой? – как испуганная курица, квохтал ворон. – Ты жутко кричал!

– Задремал, похоже, приснилось что-то негодное.

– Тебе не снятся сны! Не снятся!

Феликс почувствовал, что все еще что-то сжимает в руке. Это оказался пригласительный билет на спектакль. Мужчина разжал пальцы, и билет рассыпался, разлетелся остывшим серым пеплом. И затем он ощутил чье-то постороннее присутствие в доме. Отряхнув с ладони остатки пепла, Феликс процедил:

– Уходи, Паблито!

– Да, сейчас прямо вот взял и пошел! Оставил тут тебя…

Феликс схватил ворона, подошел к окну, распахнул его и вышвырнул птицу на улицу. Опустив жалюзи, он, бесшумно ступая, вышел из гостиной. Со стороны кухни донеслось негромкое пение и шум воды из крана. Остановившись на пороге, Феликс смерил взглядом стройную женскую фигурку у раковины. В коротком ситцевом платье и цветастом переднике Даана мыла посуду.

– Нельзя оставлять грязные тарелки на ночь, – произнесла девушка, не глядя на возникший силуэт в дверном проеме, – могут муравьи завестись. Их потом ничем не вытравишь.

Феликс прошел к столу, присел на деревянный стул с высокой резной спинкой, чем-то напоминающий сиденья в католических соборах, и поинтересовался, что это за представление она тут устраивает.

Даана не ответила, продолжая мыть посуду. Белые тарелки с золотыми каемками все возникали и возникали под ее пальцами, словно из ниоткуда, и, тщательно отмытые, бесследно исчезали.

Феликс молча ждал ответа, наблюдая, как ловко движутся ее руки, не зная, что его больше раздражает – самовольное явление Дааны или эти пошлые белые тарелки с блестящими ободками. Когда тишина затянулась, он задал другой вопрос:

– Как зовут на самом деле Петра и Павла?

– Это важно? – Поглощенная занятием, Даана не обернулась.

– Просто интересно.

– Левит и Дориан. Они оборотни.

– Надо же! – хлопнув в ладони, Феликс рассмеялся. – Никогда бы не подумал! Серьезно? Оборотни, да?

Даана наконец выключила воду и развернулась в его сторону. На нее в упор смотрели черно-красные злые глаза.

– Феликс, – от этого взгляда Даана даже попятилась, – прошу, успокойся…

– А я взволнован? – Мужчина резко встал, отчего стул отлетел, ударяясь о стену, и медленно пошел к Даане. – Считаешь, есть из-за чего переживать?

Он наступал, девушка пятилась, отходя в темноту коридора. Даана не сводила с него глаз, но все равно не смогла увидеть, как Феликс оказался рядом. Он коснулся ее лица, провел ледяными пальцами по загорелой щеке и прошептал, заглядывая на самое дно ее светлых глаз:

– Не нравится мне то, что происходит, дорогая моя, очень не нравится. Знать бы, кто все это затеял. И зачем.

– Выслушай, Феликс, – таким же едва слышным шепотом ответила девушка. – Найден путь. Тебе можно помочь. Но они должны были убедиться, что ты не причинишь зла, что ты остался человеком…

– Кто – они?

– Не могу этого сказать.

– Кто – они? – повторил Феликс таким голосом, что Даана зажмурилась.

– Можешь убить меня. Но тогда ничего не изменится. И ты никогда не увидишь солнце.