Читать книгу Черёмуха душистая. Рассказы - Галина Солонова - Страница 3

– Алло, – произнесла я в трубку телефона в ответ на поздний звонок.

– Здравствуйте, – ответил женский голос с хрипотцой. – Мне нужна Светлана Хомякова, услышала я свою девичью фамилию.

«Далёкий голос из детства, – мелькнуло у меня в голове. – Кто же это? Кто?»

– Я Вас слушаю, – ответила с замиранием сердца.

– Светик, это я – Галя Гурьянова. Помнишь меня?

– Галочка! Конечно, помню. И теперь узнаю твои нотки в голосе! – восторженно закричала я в телефонную трубку своей однокласснице. – Светочка, через две недели, пятнадцатого июля, собирается наш выпуск. Сорок лет прошло, как мы закончили школу. Приезжай. Заграница теперь тебе не помеха: ты в России. Может быть, в последний раз увидимся. Ты меня и не узнаешь: я стала толстой и старой.

– Галочка, представляю тебя красивой, белокурой, пухленькой девочкой. Я приеду, я приеду, я обязательно приеду, – слёзы переполнили мои глаза…

«Боже мой! Сорок лет – целая жизнь. А я таки не сумела за эти сорок лет ни разу побывать на встрече со своими одноклассниками: то маленькие дети, то жизнь за границей, маленькие внуки, проблемы мужа. Наконец, я могу распоряжаться собой. А мне уже пятьдесят восемь – старуха», – рассуждала я, медленно подходя к зеркалу. Оглядев придирчиво своё отражение во весь рост, вспомнила свою бывшую коллегу—одногодку. «Не-е-е-т, Светочка, Светочка, ты ещё тонка, как берёзовая веточка, – похвалила я себя. – Ну, а как у нас по поводу физиономии? – продолжала исследовать своё лицо и шею. – Не так уж плохо, совсем даже прилично, – сделала я заключение. – Недаром же муж зовёт меня до сих пор «девочка моя».

Звонок в дверь прервал мои мысли. «Лёгок на помине», – понеслась открывать дверь.

Уже далеко за полночь, а я никак не могу уснуть: нахлынули воспоминания школьной жизни, всё дальше и дальше отгоняя сон…

– Девочка моя, что случилось? Почему не спишь? – обнимая, спросил шёпотом муж.

– Звонила моя бывшая одноклассница, приглашает на сороколетие нашего выпуска, – ответила также шёпотом.

– На этот раз обязательно поедешь, – прозвучал ответ мужа…

Встреча выпускников тысяча девятьсот шестьдесят шестого года назначена на шестнадцать ноль, ноль.

Я опаздываю: уже шестнадцать тридцать. Бегу по аллее из акаций, которая ведёт прямо в школу. «А ведь и я сажала эти акации, – горделиво окидываю взглядом роскошные деревья. – Это было… в пятом классе. – И вдруг с тоской замечаю, что рядом с ними кое-где торчат пенёчки. – Так вот что… Срезали наши акации за старостью лет. Посадили рядом молодые, которые уже успели подрасти. Это они радуют глаз своей красотой».

Поднимаюсь по новеньким ступенькам своей школы. Сердце стучит: узнают ли меня? Узнаю ли я их? Растерявшись, останавливаюсь посреди просторного вестибюля.

– Проходите, пожалуйста, на второй этаж в актовый зал, – неожиданно за спиной услышала мужской голос.

– Спасибо, – улыбнувшись, кивнула я молодому человеку.

«Актовый зал, – мелькнула у меня мысль. – А когда-то он был просто спортивным, где в свободное от занятий физкультурой время проходили школьные вечера и внеклассные мероприятия».

С замиранием сердца поднимаюсь по лестнице, с перил которой, наши мальчишки, как с горы, скатывались вниз. Вот и актовый зал.

Спокойный повествующий голос заставляет меня бесшумно замереть в проёме гостеприимно распахнутых дверей. Ну, конечно, это же Вера Павловна рассказывает собравшимся о достижениях школы. Верочка – серьёзная девочка из параллельного класса, теперь директор своей родной школы. Мы с ней встречались, когда я изредка приезжала к маме.

– А вот и ещё одна гостья. Попробуйте узнать друг друга те, кто ни разу не встречался после окончания школы, – по-хозяйски распорядилась Вера, направляясь ко мне.

– Ну, здравствуй, наконец-то, осчастливила нас своим присутствием, – шептала она на ухо, обнимая меня.

Добрых три десятка человек устремили на меня свои взгляды. Воцарилась тишина. «Ой, какие они все разные: полные, худые, пожилые, моложавые. А, ведь все одного возраста. Да-а, жизнь – она кого-то бьёт, кого-то гладит», – думала я, вглядываясь в узнаваемые и неузнаваемые лица.

– Светланочка! – направилась ко мне моя любимая учительница немецкого языка Нина Митрофановна.

Я юркнула в её объятья, защищаясь от любопытных, устремлённых на меня взглядов. – Ты почти не изменилась. В обиде я на тебя: не стала ты моей преемницей в профессии, – укоряла меня Нина Митрофановна.

– Зато знания языка пригодились мне в Германии, – успокоила я её.

– Красавица ты наша, – поющим голосом похвалила подошедшая Татьяна Фёдоровна. – Надеюсь, моя биология и анатомия тебе пригодились. Медицину ещё не оставила, работаешь?

– Работаю, дорогая Татьяна Фёдоровна. И Ваши предметы мне очень пригодились в освоении медицины, – отвечала я дрожащим от волнения голосом.

– Георгий Фёдорович, мой дорогой классный руководитель, – прильнула я к плечу стоявшего рядом седоволосого подтянутого мужчины.

– Турпоходы наши помнишь? – обнимая меня, спросил Георгий Фёдорович.

– Помню, помню, я всё помню, – шептала я как молитву.

– Ну-у, а вот и я, – выдвинулась из-за чьей-то спины очень полная седоволосая дама. Какова? Узнаёшь, как ты выразилась, пухленькую и белокурую девочку? – поворачиваясь то вправо, то влево, продолжала она.

– О Боже! – вырвалось у меня вслух. – Галочка! Ты!

– Дайте, дайте поздороваться с гостьей мужской половине одноклассников, – пробасил полный рыжеволосый мужчина.

– Толик, я тебя узнала.

– Да-а-а, – протянул он поспешно обе руки для рукопожатия. – Как и прежде, хороша.

– Миша, ты? – обратила я свой взор на мужчину с синими кругами под глазами.

– Да-а, я, – пренебрежительно к себе самому произнёс он.

– А я храню свой портрет, который ты нарисовал и подарил мне после восьмого класса.

– А-а, художник, – опять пренебрежительно сказал Михаил.

Мне рассказывала Вера когда—то при встрече, что Миша пьёт на почве непризнанного таланта. Я постаралась поскорее переключить внимание на другого присутствующего.

Церемония узнавания, не узнавания, приветствия и объятий длилась ещё минут пятнадцать. И всё это время я чувствовала спиной пронзительный взгляд. Наконец, я повернулась. Вот он взгляд – далёкий, до боли знакомый и родной. Этот взгляд как будто открыл двери в моё сердце и проник туда.

– Володя, – выдохнула я, устремляя свой взор в глубину его серых глаз.

– Да, Светик, я…

Не знаю, сколько времени мы стояли в оцепенении, не отрывая друг от друга глаз. Предо мной, как на киноленте, пронеслись воспоминания юности.

С Володей мы учились в параллельных классах. С пятого мы занимались в студии бального танца и танцевали с ним в паре. Однажды, это было в восьмом, мы репетировали танго, я неожиданно подвернула ногу. Вынуждена была пропустить целый месяц занятий. Володя не захотел танцевать с другой партнёршей. Так и не пришлось нам выступить с этим танцем. После восьмого он часто провожал меня после уроков до дома, и нам вслед кричали малыши: «Тили—тили тесто, жених и невеста».

По окончании девятого, в летние каникулярные дни, он приглашал часто на свидания, и мы, взявшись за руки, гуляли по тенистым аллеям парка, мечтали о том, что будем учиться в одном институте, строили планы на будущее.

Я вспомнила встречу. Тихий тёплый вечер, спокойная музыка, доносившаяся с танцплощадки. Мы сидим на скамейке в парке и обсуждаем предстоящие выпускные экзамены. Неожиданно он коснулся своими губами моего уха и прошептал:

– Я люблю тебя и хочу, чтобы ты помнила об этом всегда.

Тогда мы впервые поцеловались. В тот вечер мы долго гуляли, и нам не хотелось расставаться. А на выпускном школьном вечере, когда зазвучала мелодия танго, мы невольно протянули друг к другу руки, желая покорить окружающих своими танцевальными способностями.

После начала танца кто-то неожиданно крикнул в микрофон: «Танцы с хлопушками!» Тогда это было модно. Через минуту меня «отхлопал» молодой двадцатишестилетний лейтенант – брат одной из наших выпускниц, приехавший в отпуск. Володе ничего не оставалось делать, как «отхлопать» девушку у другого парня.

Наши планы поступать вместе в один институт рушились: виною были серьёзные обстоятельства.

– Москву, дочка, я не потяну, – объясняла мне мать. – У Володи папа с мамой. А я одна. Поедешь в Смоленск: там моя сестра живёт, она тебе будет помогать.

В нашу последнюю встречу, Володя обещал писать на мамин адрес, а потом, надеялся получить мой новый.

Он поступил в Московский медицинский институт, а я – в Смоленский, где к моему большому удивлению служил Виктор, тот молодой лейтенант.

Прошёл год, а я не получила от Володи ни одной весточки. Зато Виктор ухаживал красиво и настойчиво.

– Ну, что? Что Володя, – вразумляла меня мама, – ему учиться ещё невесть сколько. Да и в разлуке вы станете другими. И детская влюблённость пройдёт. А Виктор – это надёжный тыл: и взрослый, и серьёзный, перспективный, жильём обеспечен. Самое главное – любит тебя.

– Мам, а Володя не присылал мне писем, записок, не передавал приветов? – выспрашивала я у матери, прерывая её речи.

В ответ она молча укоризненно смотрела на меня.

Против Виктора я ничего не имела: его настойчивость мне нравилась, его надёжность чувствовала. Через год, после первого курса вышла за него замуж и продолжала учиться в институте.

А несколько лет спустя, приехав к матери с двумя маленькими детьми, мне захотелось перебрать свои книги, которые я собирала всю свою школьную жизнь. Неожиданно на одной из полок книжного шкафа обнаружила свёрток. Подумала, что это старые школьные или студенческие записи и за ненужностью хотела выбросить. Но решила всё-таки посмотреть – что там.

«О, Боже! – замерло моё сердце: это были письма Володи. – Ах, мама, мама!» – укоризненно прошептала я вслух.

Уложив детей спать, я всю ночь перечитывала Володины послания и плакала. Увидев свет от ночной лампы, мать заглянула в комнату. Взяв с пола листок, упавший с кровати, тяжело вздохнула.

– Прости меня, дочка. Я-то, дура старая, никак не могла вспомнить, куда сунула этот злополучный свёрток. Всё равно я права: ты по жизни катаешься, как сыр в масле.

– Ах, мама, мама, – всхлипнула я, отвернувшись к стене…

– Прошу, прошу в столовую за праздничный стол, – по-хозяйски предложила Вера Павловна.

С Володей мы сели рядом. Я чувствовала его плечо: мне было уютно и спокойно. Будто и не было этих сорока лет. За столом шумно и весело вспоминали школьные годы.

– А помните, как мы всем классом убежали с уроков труда и потом прыгали с крыши мастерской в сугроб?

– Толик, помнишь, как ты что-то нюхнул из пробирки, пока нёс препараты на урок химии и у тебя распух нос?

– А помните, как в турпоходе дежурные по кухне Николай с Людмилой без каши нас оставили?

– Наш школьный хор, нашу художественную самодеятельность помните? Помните, как на санях, по скрипучему снежку, под звёздным небом ездили в сёла показывать свои таланты, а директор школы читал перед концертами лекции для колхозников?

– Школьную кролиководческую ферму помните?

– Как кормили и поили ушастиков наших?

– Как сажали аллею из акаций?

– И школьный сад!…

– А ты, Светик, помнишь наши прогулки и свидания? – коснувшись губами моего уха, прошептал Володя.

Я повернула к нему голову и встретила печальный взгляд. Вместо ответа «да» я едва кивнула.

– Почему же ты не ответила ни на одно моё письмо? – всё также тихо шептал мне Володя.

– Твои письма прочитала только через пять лет после нашей разлуки, – ответила я тихо.

Володя на мгновение закрыл глаза. Его лицо выражало страдание. Мне тоже стало больно в груди.

– Ты прости мою маму, Володя, – продолжала я. – Тогда мне и самой показалось, что наши юношеские обещания неприемлемы во взрослой жизни. Не прочитав вовремя ни одного твоего послания, я старалась не вспоминать тебя и не расспрашивала о тебе. Кроме того, что ты знаменитый хирург, я ничего не знаю.

– Зато я тебя никогда не забывал и всё о тебе знаю, – сказал он, сопровождая свой ответ таким пронзительным взглядом, что я покраснела от чувства собственной вины.

Немного помолчав, прислушалась к бурным воспоминаниям одноклассников о беззаботной школьной жизни. Наконец, справившись со своим чувством, попросила:

– Расскажи о своей семье: о детях, о жене.

– Жену мою зовут так же, как и тебя – Светлана. Она такая же белокурая и, когда улыбается, у неё появляются чудесные ямочки на щеках, как у тебя. Она – детский врач, – тихо и спокойно ответил Володя.

– А дети? – взволнованно спросила я.

– Старшего сына зовут Дмитрием. Он пошёл по моим стопам: надеюсь, станет хорошим хирургом, подаёт большие надежды, я уже горжусь им. Дочь на три года моложе сына. Зовут её Наташа. Она, как и её мать будет детским врачом, – не без гордости повествовал мой собеседник.

– И моих детей зовут так же, – растерянно произнесла я и, задумавшись, замолчала…

– А не пора ли нам подвигаться? – молодцевато подбоченясь, громко произнёс наш классный руководитель Георгий Фёдорович.

– Пора, пора, – вторили ему в ответ присутствующие и, вставая, шумно задвигали стульями.

Зазвучал медленный танец, и мы, как само собой разумеющееся, передвигались в такт музыки. Но тут нарочито воинственно подошёл к нам Георгий Фёдорович и похлопал над ухом Володи три раза, как когда-то мы делали на школьных танцевальных вечерах, что означает «отхлопал даму у партнёра на остаток танца».

– Ну, хватит, хватит. Вцепился! – шутя и широко улыбаясь, сказал он, обращаясь к моему партнёру. – Дай и старику потанцевать с красивой дамой.

– Не могу не повиноваться, – игриво ответил Володя.

Медленно, но уверенно повёл в танце меня Георгий Фёдорович.

– А вы, Георгий Фёдорович, молодцом: твёрдо и крепенько держитесь, – похвалила я его.

– Да и ты, Светлана, по сравнению с другими, выглядишь молодо. И как тебе это удаётся? – искренне удивился мой классный руководитель.

– А я соблюдаю, как учила меня бабушка, «пять не».

Георгий Фёдорович любопытно и вопросительно посмотрел на меня. Немного помолчав, чтобы подогреть ещё больший интерес, лукаво улыбаясь, медленно, со значением, произнесла:

– Не злись, не завидуй, не злобствуй, не ленись, не… пе – ре – е – дай!

– Да—а—а, в этом заложен большой смысл. А ты знаешь, уже пять лет я хожу в церковь, время от времени исповедуюсь и причащаюсь. И это даёт мне силы, – откровенно сообщил мне Георгий Фёдорович.

– Как меняется жизнь и её ценности, – понимающе, со вздохом, ответила я.

Вспомнилось, какую широкую антирелигиозную программу вёл он с нами, как учитель истории. Между тем танец закончился, и мы подошли к Володе.

– Вот, в целости и сохранности, – подводя меня под локоток, шутя, сказал Георгий Фёдорович. – И тут же серьёзно сообщил, – через пять месяцев у меня восьмидесятилетний юбилей. Обещайте старику, что вы обязательно приедете.

Мы посмотрели с Володей друг другу в глаза: наверное, оба обрадовались предстоящей встрече и в один голос произнесли:

– Конечно, конечно приедем.

Музыка всё звучала, сменяя один танец за другим. Неожиданно аргентинское танго вновь разбудило воспоминания. Володя печально улыбнулся мне и спросил:

– Может быть, нам сейчас удастся станцевать этот танец до конца?

Я молча положила ему на плечи руки, и мы медленно пошли по кругу, не стремясь вытанцовывать специальные танговые «па». Я чувствовала его крепкие руки, и мне в его объятьях было очень приятно. Володя приблизился к моему уху и прошептал:

– Светик, – он вздохнул, мгновенье помолчав, осторожно продолжил. – Дети и твои, и мои выросли. А мы ещё с тобой не старые. Ещё можем наслаждаться присутствием друг друга лет двадцать и больше. Так может нам с тобой…

– Девочка моя, – вздрогнула я от неожиданного голоса своего мужа, который остановил наш с Володей танец. – «Какое-то важное дело заставило его срочно явиться сюда», – подумала я. – Ты прости меня: позвонили из министерства, завтра утром надо быть в Москве. Придётся сейчас уехать.

Я взглянула в Володины глаза. В них было столько недосказанного! Отпуская меня, чувствовала, как его пальцы судорожно скользили по шёлку платья на моей талии…

Жизнь шла своим чередом. А я всё время думала о юбилее нашего классного руководителя и о предстоящей встрече с Володей.

Наконец, стою в числе заранее приехавших гостей, приветствую вместе с юбиляром приглашённых, которые один за другим появляются в проёме парадных дверей небольшого уютного кафе. Ещё и ещё заходят гости, а Володи всё нет. У меня растёт тревога и, как снежный ком, нарастает и нарастает… Время начинать торжество, а он так и не появился.

Тамада пригласил гостей рассаживаться за столы: лёгкий шумок прокатился по залу. Нехорошее предчувствие давило мне грудь. Машинально я села так, чтобы видеть входную дверь. Тамада уже приступил к своим обязанностям, а я отрешённо смотрела в проём двери.

Наконец, я услышала приближающиеся мужские шаги. Но… это был Станислав – двоюродный брат Володи, тоже хирург. Мгновенно он повёл глазами по залу. Увидев мой растерянный вид, Станислав кивком головы поприветствовал меня и почему-то виновато опустил глаза.

Никак не могла заставить себя вникнуть в то, что происходит в зале: в голове был один вопрос: «Почему не приехал Володя? Что могло случиться?»

Юбилейный вечер близился к завершению. Тамада объявил медленный танец. Станислав подал мне руку.

Я заглянула в его глаза, полные печали. Внутри меня всё съёжилось, но задать мучающий меня вопрос я не решилась. Танец закончился.

К нам подошёл виновник торжества Георгий Фёдорович. И поскольку кое-кто из гостей уже собирался уходить, присутствующие стали подтягиваться к юбиляру. Георгий Фёдорович благодарил всех за то, что не забыли, что может быть эта встреча последняя…

– Не молодеем, – печально говорил он. – Жаль, что Володя не приехал. Видимо, была у него на то серьёзная причина. Иначе, не обидел бы он старика. Георгий Фёдорович вопросительно посмотрел на Станислава.

– Ни за что бы ни обидел, – произнёс так печально Станислав, что стоящие рядом гости как-то напряглись, устремив на него свои вопросительные взгляды.

Немного помолчав, вдохнул, поднял голову и посмотрел на меня. Мне стало тревожно.

– Две недели назад мы спасали восемнадцатилетнего парня. Трое суток колдовал над ним Володя без сна и отдыха. Кризис, казалось, миновал. Мы уговорили его поехать отдохнуть домой. В пути он позвонил в больницу, чтобы выяснить состояние своего пациента. Медсестра, молоденькая, ещё неопытная девочка, сообщила, что у парня поднялась высокая температура. Развернувшись, Володя тотчас повёл машину назад в больницу. Очень торопился. Навстречу шёл КАМАЗ… Травма была не совместима с жизнью. Умер Володя у меня на руках, прошептав свои последние слова: «Скажи моей Светлане, что я всегда, всю жизнь её любил»…

Тягостная тишина окутала весь зал. Наконец, кто-то тихо произнёс:

– Жену-то зовут Светланой?

– Ну и счастливая же эта его Светлана, – кто-то добавил ещё.

– Да, счастливая: так любить не каждый может, – сказал Станислав и многозначительно посмотрел на меня…