Читать книгу Забыть и вспомнить - Галина Тер-Микаэлян - Страница 4

В первые годы войны Алексей Александрович Заморский проявил в боях мужество и инициативу. Ему повезло – его инициатива была не наказана, а отмечена, и с сорок третьего по сорок пятый годы он находился в войсках НКВД, а после войны остался работать в органах. Причиной этого, помимо всего прочего была его прекрасная биография – он не был судим, ни в чём не замечен, никто из родных не был ни сослан, ни репрессирован и не попадал в плен. Если говорить честно, то такой анкете мог позавидовать даже сам Иосиф Виссарионович Сталин. За тридцать последующих лет Заморский показал себя умным, исполнительным и, насколько возможно при его работе, порядочным товарищем. Руководство всегда с интересом относилось к его предложениям, предоставляя относительную свободу в разработке различного рода комбинаций. В тот день, о котором пойдёт речь, Заморский составил докладную записку следующего содержания.

«Ко мне позвонил и просил о встрече друг детства Михаил Анатольевич Рузавин. Рузавин во время войны попал в плен, бежал, воевал в Сопротивлении. После войны в СССР не вернулся, женился на француженке. Долгое время проживал в Париже, но после смерти жены переехал в Гренобль, где и проживает в настоящее время. Банкир, обладает значительным состоянием. Овдовел, имеет сына. Второй сын был убит в Ленинграде год назад. Расследованием этого убийства занимался отдел по расследованию особо тяжких преступлений Нарвского района. Убийцы до сих пор не обнаружены. Считаю целесообразным встретиться с Рузавиным, который в настоящее время находится в Ленинграде под именем Мишеля Рузави».

В восемь вечера Заморский открыл дверь своей квартиры, и друзья тут же на пороге заключили друг друга в объятия.

– Мишка, друг! Столько лет ни письма, ни звонка! Где тебя носило? Я до сегодняшнего дня думал, что тебя уже и на свете нет!

– Прости, Лёха, прости – жизнь! Я сейчас живу во Франции. Да, не удивляйся – в Гренобле. Не писал, потому что не хотел тебя лишний раз компрометировать.

Заморский усадил друга за стол, крикнул жене, чтобы подала водки и закусить. Она встала в дверях – полная, круглолицая – и с интересом разглядывала гостя. К столу её муж не пригласил, и она после знакомства с Рузавиным ушла на кухню.

– А я ведь с горем к тебе, Лёшка, за помощью.

Рузави вытер глаза. Заморский испуганно посмотрел на друга:

– Да что ты! Что такое?

– Сына у меня убили, Лёшка, вот как.

– Господи, Мишка, не может быть, как это? Когда?

Мишель рассказывал, и в голосе его звучали горечь и боль:

– … потом мне в милиции рассказали, как это было. Они, эта компания, сволочи эти, постоянно обирали людей. Девка заманивала иностранца в какой-нибудь тупик и поднимала крик, а её дружки сейчас же появлялись и разыгрывали сцену, угрожали милицией. Человеку, понятно, не хотелось связываться, и он выкладывал деньги или отдавал вещи – они ничем не брезговали. Жан понял, что его дурачат, разозлился и полез в драку. Одному ногу сломал и с другим бы справился, хоть тот нож вытащил – он у меня японской борьбой занимался, – но тут девка схватила кусок трубы и по голове его сзади, а парень – ножом. Потом эти двое удрали, а тот – со сломанной ногой – заполз в подъезд за углом, и там его нашли. Он-то всё и рассказал, как было, назвал этих подонков, но когда пришли по тому адресу, их уже и след простыл. Год прошёл, Лёша! Целый год, представляешь? А их до сих пор ищут, даже следа найти не могут. Как они в милиции здесь у вас работают?

Заморский сочувственно положил руку другу на плечо.

– Ужасно, Миша, ужасно, то, что ты рассказал. Ты говорил, я могу помочь, но как?

– Ты ведь работаешь где-то – это как-то связано с безопасностью, и у тебя есть связи. Ты знаешь, я готов заплатить – и очень прилично заплатить – тому, кто найдёт этих тварей. Я богат, Лёша, очень богат.

– Понимаю тебя, – сказал Заморский после долгого молчания. – Признаюсь, ты меня… я же не думал даже, что ты жив, и вдруг сразу такое. М-да. Нет, по моему ведомству я тебе, конечно, не смогу помочь – у меня работа такая, что сижу целыми днями и оформляю людям документы на выезд. Много обязанностей и никаких прав. Даже с тобой я не имею права встречаться. Нет, тут надо всё по-другому делать. Возможно, я смогу связаться с этим отделом и что-то узнать – возможно даже, у них есть след, и они его прорабатывают.

Мишель стукнул кулаком по столу, так что стаканы подпрыгнули и зазвенели.

– Не верю! Не верю я, мать твою, что найдёт их ваша милиция хреновая! Год! Год они искали, и теперь дело уберут в архив.

Лицо Заморского стало вдруг странно неподвижным, но в голосе зазвучала плохо скрытая насмешка:

– Не стоит так, Миша, в нашей милиции работают неплохие ребята. Ты знаешь, сколько они работают? Знаешь, в каких условиях? Нет, ты ведь там, у себя, видишь сытых полицейских, которые за всё сдирают с налогоплательщиков деньги, а наши парни сутками в грязи и на морозе сидят, когда выслеживают бандита. Они не думают о деньгах, о добавках к жалованию, как ваши, нет! Наша милиция работает, чтобы мы могли спокойно ходить по улицам. Вот так, Миша!

Михаил пробурчал нечто неопределённое. Какое-то время они сидели молча. Заморский энергично опорожнил стопку и закусил. Михаил сказал с некоторой горечью:

– Ладно, будем считать, что они стараются, но у них не выходит. Хорошо! Единственно, о чём я тебя прошу – найди мне такого человека, и я сам заплачу ему за работу. Такого, чтобы он нашёл этих тварей.

Полковник КГБ Заморский опустил веки, чтобы скрыть блеск в глазах и покачал головой:

– Миша, милый, это называют частный сыск, этим у нас не занимаются, потому что все наши специалисты стараются и хорошо работают. Но… предположим, что я найду такого человека – только предположим.

Мишель напрягся, подавшись вперёд.

– Найди, Лёшка, найди! Ты знаешь, как я богат…

Заморский поморщился.

– Ты слишком долго жил на Западе и мыслишь не теми категориями. Деньги не главное, хотя… иногда и они могут помочь. Видишь ли, есть один человек… он допустил некоторую… м-м… погрешность, скажем, и остался без работы, а у него семья, дети. В этом случае, я думаю, деньги могут сыграть свою роль. Но тут один вопрос возникает: предположим, он нашёл этих типов. Что дальше?

– Я хочу, чтобы они… ответили за всё!

– За всё! Ты же был отличником, Миша, ты помнишь, что преступления против личности у нас караются гораздо мягче, чем преступления против государства. Если попадётся хороший адвокат, то за убийство твоего сына – с учётом того, что он первый начал драку – они получат, скажем, от трёх до пяти лет. Всего лишь, – он многозначительно подчеркнул последние слова.

Рузави побледнел:

– Алексей! Что ты хочешь этим сказать?!

Заморский поднял веки и, пристально глядя ему в глаза, произнёс уже совсем другим тоном, и теперь в его голосе звучал гнев:

– Я? Разве моего сына убили негодяи? Ведь это ты пришёл ко мне за помощью, а не я к тебе. Я, твой друг, могу сказать только одно: если б такое случилось с моим ребёнком, то я не стал бы доверять дело нашим честным и хорошим ребятам из милиции – я бы сделал все сам. Сам, своими руками, понимаешь? Я бы нашел этих гадов и сам лично удушил бы их!

– Лёшка, что ты говоришь? Как это «своими руками»? – в голосе Михаила теперь уже звучала растерянность. – А закон?

– Какой, к черту, закон? Какой закон, когда дело идет о твоем сыне? На какой закон ты надеялся, Мишка? Где ты был весь этот год, почему ты пришел ко мне с этим так поздно?

Михаил поднял голову и пристально посмотрел в глаза другу.

– Я понял тебя, Алексей, ты прав. Так ты сведёшь меня с таким человеком?

– Нет, я дам тебе адрес, и ты сам будешь с ним говорить. Ты объяснишь ему, чего ты хочешь.

– Я должен сослаться на тебя?

– Нет. Ты пойдёшь к нему завтра вечером. Всё, что ему нужно, он уже будет знать.

– Спасибо, друг.

Совсем недавно Олег Вербицкий считался одним из самых толковых следователей Петродворцового района Ленинграда. Однако за полгода до описываемых событий он занимался делом о хищении социалистической собственности в особо крупных размерах, и ниточка следствия потянулась слишком высоко. Вышестоящее начальство тактично посоветовало Вербицкому эту ниточку оборвать и довольствоваться «стрелочниками» более мелкого масштаба, но молодой следователь неожиданно закусил удила и отказался – он был честолюбив, принципиален и, обладая излишне живым воображением, уже мысленно представлял себе «процесс века» и свое имя на первой полосе газеты «Правда».

Всё, однако, обернулось совсем не так, как рисовалось Вербицкому. Один из тех самых «стрелочников», о которых он так пекся, вдруг поднял в его кабинете крик, заявив, что к нему применялись недозволенные методы дознания, а другой в то же самое время неожиданно отказался от своих показаний, ссылаясь на то, что они были выбиты под пыткой. Обвинения были настолько серьёзны, что не оставляли Вербицкому вообще никаких шансов в дальнейшем работать в органах внутренних дел.

Оказавшись без работы, имея семью – жену и двоих детей, – Вербицкий не сразу осознал всю тяжесть своего положения. Сперва он был уверен, что сразу же найдёт себе место, однако даже в тех организациях, где требовался квалифицированный юрист, ему почему-то отказывали в приёме на работу, находя для этого самые разные причины. Теперь единственным средством существования семьи из четырёх человек стал заработок его жены Лады и кое-какие отложенные в свое время на покупку автомашины, деньги. С голоду они пока не умирали, но однажды Лада вернулась домой позже обычного. Она была весь вечер печальна, отвечала невпопад, и всё у неё валилось из рук. Только ночью, оставшись наедине с мужем, она сообщила, что была у врача, и, очевидно, ей придётся делать аборт. Олег расстроился – он сам был из многодетной дружной семьи, и ему хотелось иметь не менее троих детей. После рождения дочки у Лады были серьёзные проблемы со здоровьем, и она четыре года не беременела. Вроде бы следовало радоваться, но теперь, когда семья находилась в такой ситуации… Всё же он сказал:

– Давай подождём немного – вдруг что-то как-то у нас наладится…

Однако, всё оставалось по-прежнему, срок беременности у Лады подходил к двенадцати неделям – предельно допустимый законодательством СССР срок для прерывания беременности.

Накануне того дня, когда она, сдав все анализы, собиралась идти к врачу за направлением в больницу, к Вербицким зашёл человек и попросил Олега уделить ему несколько минут для разговора наедине. Он показал свое удостоверение, от которого хозяин квартиры немного изменился в лице, и они прошли в кабинет, прикрыв за собой дверь.

– Вы, наверное, догадались, Олег Кириллович, что я здесь не просто так – за вами давно и с большим интересом наблюдают.

Он выжидательно и приветливо посмотрел на Вербицкого. На лице Олега не дрогнул ни один мускул, только в глазах появилось ироническое выражение.

– Я должен вас благодарить за такое внимание к моей особе?

– О, нет, это мы будем вам благодарны, если вы сумеете нам помочь.

– Если вас интересует информация о моих бывших сотрудниках, то боюсь, что не смогу быть вам полезным.

Мужчина слегка прищурился.

– Даже если речь пойдёт о тех, к кому вам… хм… не стоит испытывать особой, так сказать, любви?

– Даже.

Мужчина, к удивлению Олега, вдруг весело и добродушно улыбнулся.

– Я рад, что вы так тверды в своих принципах. Думаю, что мы сможем сотрудничать.

– Правильно ли я понимаю, что вы предлагаете мне работать в…

Он слегка замялся, но мужчина спокойно закончил за него.

– Работать у нас? Видите ли, наша работа требует не только самоотверженности и личной смелости, но и больших профессиональных качеств, а вы, хорошо зарекомендовав себя на прежней работе, всё же проявили некоторую недальновидность. Конечно, это можно объяснить вашей относительной молодостью, и мы искренне надеемся, что вы из тех людей, что учатся на ошибках. Поэтому прежде, чем о чём-то говорить, вы должны выполнить работу, которая потребует использования всех ваших профессиональных качеств. Если вы согласны, будем продолжать наш разговор.

Он остановился, ожидая ответа Вербицкого.

– В чём состоит работа?

– Понимаю это, как согласие. Итак: около года назад в Ленинграде убит сын французского миллионера русского происхождения Мишеля Рузави. Ваши, так сказать, коллеги до сих пор не могут найти убийц, которые скрылись в неизвестном направлении, хотя имена их известны. Отец хочет, во-первых, найти преступников. А теперь, во-вторых. То наказание, которого они заслуживают по нашим законам, его не устраивает. Мы заинтересованы в том, чтобы помочь Рузави старшему.

Вербицкий вскочил, с презрением глядя на собеседника.

– Вы ошибаетесь, товарищ Заморский – правильно я запомнил вашу фамилию? Товарищ полковник Комитета Государственной безопасности, вы ошибаетесь – я не поддамся на эту провокацию! Я не дам повода посадить себя в тюрьму, сделав убийцей!

– Сядьте, – повелительно произнёс Заморский, – мы не имеем никакого отношения к интригам вашего бывшего ведомства, вы это знаете. К тому же, вас никто не просит брать на себя функции судьи – ваша задача найти преступников и передать их в руки семьи Рузави. Мы даже заинтересованы в том, чтобы они всё сделали сами, понятно? Есть вопросы?

Вербицкий немного успокоился. Немного подумав, он спросил:

– В том случае, если я соглашусь, чем я могу располагать?

– Оружие получите. Никого больше к операции привлекать нельзя, кроме самого Рузави и его сына Поля. Я лично буду вам помогать. В случае провала: вы никогда прежде не встречали ни меня, ни Рузави. Информацию о преступниках получите сейчас от меня – она из материалов следственного отдела. Сейчас вы просмотрите все документы и фотографии, и я заберу их с собой. Это пока всё на сегодня, чем располагают следственные органы.

Вербицкий внимательно изучал материалы уголовного дела, открытого год назад, а Алексей Александрович, попросив разрешения, закурил и отошёл к окну.

«Заславин Виталий Витальевич, 23 года, постоянно проживает в Ленинграде, работает подсобным рабочим на складе в магазине хозяйственных товаров, но на работе практически никогда не появляется. Образование: десять классов, отчислен с первого курса Кораблестроительного института за непосещаемость. В армию не был призван из-за плоскостопия. Родственники: мать, рабочая на заводе «Электросила», отца нет. Тётка, родная сестра матери, работает медсестрой в больнице, замужем, имеет дочь. За всеми родными Заславина установлено наблюдение, но контактов с разыскиваемым не отмечено. Проживал в коммунальной квартире, из показаний соседей следует, что часто приходил в нетрезвом виде, бил мать. Перед своим исчезновением часто приводил подругу по имени Неля. В день исчезновения мать была на работе в ночную смену. По её словам, Заславин унёс из дома сумму денег в размере 876 рублей.

Огурлиева Неля Аристарховна, 21 год, родилась в Воронеже, была прописана в общежитии студентов факультета иностранных языков Ленинградского университета, но выписана после отчисления из университета. Отчислена за неуспеваемость. Родители погибли в автокатастрофе пятнадцать лет назад, бабушка, воспитывавшая Огурлиеву, умерла в прошлом году, других родственников не имеет. Постоянного местожительства не имеет, последние полгода перед исчезновением проживала у Заславина, нигде не работает».

Вербицкий внимательно перечитывал лежащие перед ним досье, адреса, фамилии. Фотографии – они были пересняты с крохотных снимков из личных дел – давали весьма слабое представление о внешнем облике преступников, но других у следствия не имелось. Олег подумал, что даже подробное описание внешности, приведённое под фотографиями, вряд ли сможет помочь – никаких особых примет. Хотя во внешности этого Виталия есть нечто восточное. Скорей всего, он попытается замести следы где-нибудь в Закавказье.

– Ещё один важный момент, – заметил Алексей Александрович, – Рузави сам финансирует проводимую операцию. Вы будете говорить с ним сегодня вечером и точно обговорите сумму. Составите подробный отчёт о деньгах, которые потратите во время выполнения этого задания, а остальные положите на этот счёт.

Он протянул Вербицкому кусочек белого картона с напечатанными на нём цифрами. Тот задумчиво повертел его в руках и спрятал в карман пиджака.

Рузави, как договаривался с ним Заморский, пришёл вечером. Олег пригласил гостя в кабинет, и, едва они остались наедине, Рузави заговорил:

– Меня предупредили, что вы уже в курсе всего и знаете о моем горе. Я оплачу все расходы и окажу любую поддержку – я сам и мой сын Поль. Назовите нужную сумму и…

– Погодите, – мягко прервал его Вербицкий, – прежде, чем мы начнём всё это, вы должны ещё раз подумать.

Под кожей лица Рузави заиграли желваки.

– Я уже подумал. Ваше дело – помочь мне. Я оплачу всё – ведь вам, как мне сообщили, нужны деньги. Да или нет?

– Деньги мне нужны и очень, но… мой долг предупредить вас, что, совершив противозаконное действие на территории Советского Союза, вы и ваш сын автоматически станете объектом шантажа со стороны КГБ.

– Пусть. Я думаю, что справлюсь с этим. Но всё равно – спасибо за честное предупреждение. Теперь о деле: я предлагаю вам двадцать пять тысяч рублей за работу и дополнительно оплачиваю все расходы. Вы можете получить эти деньги прямо сейчас. Если хотите, можно положить их в сберкассу на ваше имя.

Вербицкий молчал некоторое время, немного потрясённый величиной предложенной суммы, потом достал из кармана кусочек белого картона.

– Сделайте так: в двенадцати разных сберкассах города откройте счета на имя моей жены и положите на каждый по две тысячи. Деньги на текущие расходы дайте мне – я напишу вам расписку, а на этот вот счёт – он протянул Рузави кусочек белого картона – положите одну тысячу.

Вечером следующего, дня Вербицкий сказал жене:

– Утром я уезжаю, и, возможно, от меня какое-то время не будет никаких известий.

Она испуганно вскинула глаза. – Но… ведь завтра я иду на… операцию, как же…

– Лада, – ласково обнял её за плечи муж, – ты никуда не пойдёшь. Вот эти сберкнижки, все на твое имя – спрячь и никому не говори ни слова. Не трать много денег сразу – за тобой могут следить.

Она испуганно взглянула на Олега.

– Господи, да что ж это, откуда эти деньги?

Он расхохотался.

– С одной стороны, это наши деньги, а с другой – я их украл.

– Украл?! У кого?

– У Комитета Государственной Безопасности.

Профессор Лузгин отложил газету, прикрыв усталые глаза, ему было под шестьдесят, но он упорно не хотел надевать очки. Жена, убиравшая со стола посуду, вздохнула:

– Всё молодишься. Ну сколько можно – лежат же они у тебя в кармане, очки твои. Скоро дедушкой станешь, а туда же.

Упоминание о будущем внуке вызвало на лице профессора ласковую улыбку.

– А знаешь, Зинуля, я рад, что Сашка женился, и что бы ты ни говорила, Наташенька неплохая девочка.

– Ну, что есть, то есть, о чём теперь уж… Да я ничего особенно и не говорила – он сам выбрал, сам в дом привёл, сам ребёнка захотел. Посмотрим, что теперь станет с его диссертацией – целыми ночами будет «Уа! Уа!» слушать.

– Да неужели мы не поможем, а? Не ворчи, родная, – и он ласково погладил жену по руке.

Зинаида Николаевна была не очень довольна скоропалительной женитьбой сына. Сначала она предположила, что спешка вызвана беременностью невесты, и поделилась своими подозрениями с мужем, но тот только пожал плечами: «Не вмешивайся, это их дело, а наше дело будет внука нянчить. Или внучку».

Однако Наташа забеременела только через полгода после свадьбы. О своих отношениях с Юрием она рассказала Саше через два дня после их знакомства – когда он предложил ей немедленно переехать к нему и подать заявление в ЗАГС. Он сказал, взяв её за плечи и заглянув в глаза:

«Если ты… Знаешь, я никогда не думал, что за полчаса смогу влюбиться до безумия, со мной никогда так не бывало, я всегда смеялся над словом «любовь». Если ты хоть наполовину чувствуешь то, что я… Знаешь, тогда мне всё безразлично. Ты чувствовала к нему такое?»

Она печально покачала головой:

«Нет, мне было очень одиноко, даже страшно, когда я оказалась в Москве одна, и мне некуда было идти. Он заботился обо мне, я его во всём слушалась и… не смогла отказать, понимаешь? Я очень слабая и трусливая, я боюсь возражать или отказывать людям. Даже когда меня неправильно ругали – в школе или мама, – я всегда молчала. Я тебе всё это честно говорю, потому что… с другими мне безразлично, а тебя…»

Она опустила голову, и на ресницах её блеснули слезинки. Саша прижал к себе девушку, приподняв ей голову, губами коснулся влажных глаз.

«Я тебя люблю, Наташа».

Она нежно провела рукой па его щеке, слегка отстранилась и очень серьёзно спросила:

«А тебя устроит такая жена?»

Расхохотавшись, Саша подхватил её под локти и закружил вокруг себя, потом остановился и сказал шепотом ей на ухо:

«Именно о такой жене я всегда мечтал, но это – тайна»

Родители приняли известие о предстоящей свадьбе сына немного удивлённо, но достаточно спокойно. Правда, у Зинаиды Николаевны в разговоре с друзьями порою вырывались фразы недовольства – приехала, мол, неизвестно откуда, и Саша ли ей в действительности нужен или его квартира? Два дня, как познакомились, и он что – её сразу в дом привёл? Врут, наверное, давно встречаются. Сыну, тем не менее, она не посмела ничего такого сказать – слишком счастливое у него было лицо, слишком упрямо сдвинуты брови, и очень уж решительно выдвинут вперёд подбородок.

Однако Наташа своим на редкость спокойным характером вскоре расположила к себе свекровь – та даже согласилась прописать её в их квартире и устроила на работу лаборанткой к себе в НИИ.

Работа нравилась Наташе, и Зинаида Николаевна со смехом рассказывала дома, что за её невесткой сразу начали ухаживать два аспиранта и инженер по технике безопасности. Конечно, ухаживания эти носили вполне невинный характер, поэтому она одобрительно говорила мужу, когда они были вдвоём: