Читать книгу Грани миров - Галина Тер-Микаэлян - Страница 4

В воскресенье с самого утра дома у Муромцевых все шло вкривь и вкось. Началось с того, что Ада Эрнестовна, поднявшись раньше брата с невесткой, поставила на плиту чайник, но забыла зажечь под ним огонь. Вместо этого она достала из кармана халата сигарету и со скорбным выражением лица закурила, уставившись в окно. Спустя десять минут на кухне, зевая и прикрыв ладонью рот, появился ее брат, профессор Петр Эрнестович Муромцев. Взглянув на сестру, он покачал головой и с укором сказал:

– Адонька, ну что ты все нервничаешь? С утра пораньше дымишь, под чайником опять забыла зажечь. Можно ли так?

– Больше он не звонил, – нервно взмахнув сигаретой, воскликнула Ада Эрнестовна, и скорбное выражение на лице ее сменилось трагическим, – дома не ночевал, уже утро, а я даже представления не имею, когда он появится, что за ребенок! И ведь они сегодня с Валей идут в театр!

– Ну, так это вечером, а до вечера еще далеко. Не волнуйся, главное – позвонил, что жив и здоров. Дай, я зажгу. Сережку бы отодрать, конечно, за его фокусы, да рука не поднимается. Озорник – что хочет, то и творит! Безобразие полнейшее! – притворно строго проворчал профессор и, протянув руку, чтобы взять лежавшие на столе спички, рукавом халата неловко задел фарфоровую сахарницу. Сахарница упала на пол и, естественно, разбилась.

Вошедшая следом за мужем Злата Евгеньевна примиряющим тоном произнесла:

– Петя, отойди, пожалуйста, и сядь в сторонке, я сама все соберу, а то ты сейчас тут натопчешь и осколками порежешься. Сядь. Ада, а ты стой, где стоишь, пока я не вымету, и смотри – у тебя с сигареты пепел на пол сыпется.

Она аккуратно смела осколки, зажгла огонь под чайником и достала из кухонного шкафчика мешочек, в котором хранила крупу. Петр Эрнестович сидел верхом на табурете и с нежностью смотрел на изящную фигурку возившейся жены.

– Ладно, девочки, виноват, молодой, исправлюсь. Я сейчас закончу доклад, а потом съезжу и куплю новую сахарницу.

– Петя, что за ерунду ты говоришь, тебе обязательно подсунут какую-нибудь дрянь в магазине, – поправив очки, снисходительно возразила ему сестра, – ты сахарницу от ночного горшка отличить не сможешь! Я допишу статью и сама схожу – нам, наверное, нужно что-нибудь помассивнее. Я недавно видела…

– Ребятки, – поспешно сказала Злата Евгеньевна, – давайте-ка вы сидите дома и занимайтесь своими докладами и конференциями, а с сахарницей я сама разберусь. Да, кстати, в ящике со старой посудой стоит какая-то безобразная посудина, сейчас, – она закрыла крышкой кастрюлю, в которой уже аппетитно попыхивала каша, и, порывшись в буфете, вытащила громоздкую, безвкусно расписанную сахарницу. – Это, наверное, ты, Ада, покупала? Не Фаберже, конечно, но для нашей кухни сойдет – вы с Петей оба постоянно все бьете. А для гостей я буду хрусталь доставать.

– Откуда у нас это пузатое безобразие? Нет, я не покупала, – близоруко вглядевшись в «безобразие», Ада Эрнестовна пожала плечами, но вдруг помрачнела: – Ах, да, это же Клавдия купила – еще в тридцать третьем, когда они с папой только поженились. Помню, тетя Надя увидела эту сахарницу и чуть не упала в обморок, – она оживилась, и взгляд ее стал задумчивым и нежным: – Разве ты забыл, Петя? Мы тогда ждали гостей – Льва Борисовича Каменева из Москвы, – и вдруг эта жуткая сахарница!

– Нет, я помню – папе тогда предложили возглавить ленинградский филиал издательства «Академия», а он отказался.

– Конечно, зачем ему это было нужно? Его никогда ничего не интересовало, кроме науки, не понимаю, как сумела Клавдия…

Петр Эрнестович, нахмурившись, прервал сестру:

– Хватит об этом, Ада! – он потрогал сахарницу. – Почему ты не отдала это ей, когда она уезжала? Надо было все отдать, я же тебя просил!

– Ой, Петя, неужели ты думаешь, что ей нужна была эта сахарница? И не надо меня снова упрекать – то я ей не отдала, это я ей не отдала! Я отдала ей все деньги, что были в доме, столовое серебро, мои золотые вещи, но только для того, чтобы она оставила нам Сережу – я не могла себе представить, что эта дрянь будет растить и воспитывать нашего брата! Но мамины золотые вещи я не могла позволить ей взять, как она хотела, – это память! Ведь на маме было это колечко, когда ее убили!

– Не кричи, Ада, не заводись, – устало возразил ей брат, – ты прекрасно знаешь, почему я тебя просил все ей отдать. Клавдия меня лично мало волновала, но ведь она ждала ребенка – ребенка от нашего отца, нашего брата или сестру. Ради этого ребенка… До сих пор не могу себе простить, что не разыскал их после войны, мы ведь даже не знаем, кого она родила и жива ли вообще – была война, был голод. Сереже, вот, всю жизнь лжем, что его мать умерла. Хотя, возможно, это и правда – будь Клавдия жива, она, я думаю, объявилась бы – не могла же она навсегда забыть, что у нее есть сын.

Ада Эрнестовна с демонстративным видом опустилась на табурет и презрительно поджала губы:

– Нашел из-за кого переживать! Не волнуйся, она жива и здорова, а память у нее пробуждается, когда ей нужны деньги.

– Ада! – предостерегающе воскликнула Злата Евгеньевна, но Петр Эрнестович уже вопросительно поднял бровь:

– Что такое, Ада? Что ты имеешь в виду? Ты виделась с Клавдией?

– Я? М-м-м… Я не… – она сконфузилась и беспомощно взглянула на невестку, которая ответила ей укоризненным взглядом.

– Нет уж, пожалуйста, я хочу все знать, – сухо произнес Муромцев. – В чем дело?

Он посмотрел на жену, но та, отвернувшись, усердно – слишком уж усердно! – начала помешивать кашу на плите, потом перевел взгляд на сестру.

– Мы не хотели тебя расстраивать, Петя, – смущенно пробормотала Ада Эрнестовна.

– Что значит «расстраивать», ты с ума сошла, Ада? Что вы обе от меня скрываете?

Сестра тяжело вздохнула и призналась:

– Клавдия писала мне. В первый раз она написала в пятьдесят третьем – через месяц примерно после смерти Сталина. Сообщила, что у нас с тобой есть сестра Людмила, требовала денег, говорила о каких-то своих имущественных правах.

– Надо было немедленно послать деньги, почему ты мне ничего не сказала, сестра?

– Если честно, то меня возмутила ее наглость. На первое письмо я не ответила, она послала второе. Тогда я написала – в достаточно резкой форме, – что никаких имущественных прав она не имеет, поскольку на следующий же день после ареста папы официально отказалась от всей нашей семьи – семьи врагов народа. И, поскольку она написала в заявлении, что папа обманом принудил ее, малообразованную девушку, выйти за него замуж, то брак этот можно считать недействительным – по ее же собственной воле. И тогда какие же у нее имущественные права?

– Не надо было этого делать, Ада! Ты ведь помнишь, какое время было после ареста папы – даже самые близкие его приятели перестали нам звонить, а на улице делали вид, что с нами незнакомы. Что же ты хочешь от Клавдии – ведь она и вправду была, в сущности, простой деревенской девушкой, она могла действительно поверить…

– Она была подлая! – закричала Ада Эрнестовна, и по лицу ее покатились слезы. – Ты сам знаешь, какая она была подлая! Наш папа… он ведь был самый умный, самый хороший из людей! Когда маму в семнадцатом застрелили на улице, он очень страдал, говорил, что никогда больше не женится, хотя даже тетя Надя ему советовала! Но он не хотел – не хотел, чтобы у нас была мачеха. Самая красивая женщина пошла бы за него замуж, а он привел эту Клавдию – она ведь даже говорить правильно не умела, когда приехала из своей глухой деревни. Надо же было папе читать лекции именно на тех акушерских курсах, где она училась! Нет, ты что, не помнишь, какая она была? Говорила «обумши», «одемши», читала по складам, в театре разговаривала во весь голос. Другие бы ее стеснялись, а мы с тобой были с ней, как с родной, разве нет? А когда родился Сережа, мы все ее чуть ли не на руках носили – даже тетя Надя.

– Папа был с ней счастлив, какая разница, как она говорила, – угрюмо ответил ей брат, – и потом, она ведь была совсем молода – всего на год старше тебя. Она еще имела возможность всему научиться.

– Конечно, неважно, как она говорила, важно, как она себя вела! Я уверена, что ее допрашивали в НКВД, и это именно она назвала всех, кто у нас бывал! Тетя Надя с мужем, Максим Егорович, доктор Мартынов – наверняка всех их арестовали и расстреляли по ее доносу!

– Не преувеличивай, сестра, в НКВД прекрасно знали, кого нужно арестовать – папу и остальных осудили по «Кремлевскому делу», это связано с Львом Борисовичем, и вряд ли Клавдия могла тут что-либо изменить. Давай будем помнить только, что папа ее любил, и что она – мать Сережи и… еще одной нашей сестры. Где письма, что она тебе писала?

– Письма? Одно я куда-то сунула и не могла найти, а остальные разорвала и выкинула, но ты не дослушал, Петя. Когда я отказалась послать деньги, она заявилась самолично.

– Что?! Она приезжала сюда? Ты шутишь?

Молчавшая до этого Злата Евгеньевна негромко подтвердила:

– Это правда, Петя, я была дома одна, когда она приехала, и сначала вообще ничего не могла понять – позвонила Аде на работу.

– Я немедленно примчалась, – сказала Ада Эрнестовна, – потому что в последнем письме она уже начала меня шантажировать – писала, что расскажет Сереже, будто после ареста папы мы выгнали ее беременную из дому и не давали с ним встречаться. Разумеется, Сережа никогда бы в это не поверил, но ты представь, в каком он был бы состоянии! Короче, чтобы не усложнять нашу жизнь, я дала ей все деньги, какие могла собрать и велела больше здесь не появляться. Больше она за эти двенадцать лет и не появлялась.

– Она хотела видеть Сережу?

– Не выразила никакого желания – спокойно поблагодарила, взяла деньги и ушла.

– Мы решили тебе не говорить, Петя, – виновато улыбнулась Злата Евгеньевна, – не хотели тебя расстраивать – у тебя и без того были тогда проблемы на работе. Но что меня поразило в этой женщине, так это ее спокойствие – она так безмятежно говорила ужасные вещи! У меня прямо мороз по коже шел от ее рассуждений! Давайте, мы больше не будем о ней говорить, – она сняла с таганка овсяную кашу, которая сварилась за время их разговора, и начала раскладывать по тарелкам.

Однако Ада Эрнестовна все никак не могла успокоиться. Всхлипнув, она криво усмехнулась, вытерла ладонью слезы и обвиняющим тоном сказала брату.

– Ты меня не переубедишь, это жуткая дрянь! И как ты мог просить, чтобы я отдала ей мамины вещи, когда она начала требовать? Ведь ты ничего не помнишь, тебе было только полтора года, а мне уже было три, я помню, как мама меня поцеловала, сказала: «Не шумите с Петей, пусть папа спит, а я сбегаю в лавку за хлебом и скоро приду». Мы играли, пока не заснули на ковре, а ее все не было и не было. Она никогда уже больше не пришла. Когда папа ее нашел – убитую – и вместе с солдатом принес домой, на ней было это кольцо, а ты хотел, чтобы я его отдала!

– Адонька, ну что ты… – Петр Эрнестович не договорил, потому что его прервал телефонный звонок.

Злата Евгеньевна сказала невидимому собеседнику:

– Здравствуй, Зиночка. Да, Петя дома, – и предала трубку мужу: – Тебя.

– Привет, Петька, как дела? – услышал он бодрый голос профессорши Зинаиды Викторовны. – Сто лет тебя не видела, думала, хоть на субботнике встретимся.

– Я у себя в кабинете проводил субботник, – засмеялся Петр Эрнестович. – Заперся с аспирантами, и мы до одури готовились к докладу – я ведь во вторник улетаю на конференцию в Берлин.

– Здоровье только портишь, – упрекнула его бывшая однокурсница, – государство дало день в году для работы на свежем воздухе, а ты его на доклад тратишь. Лично я с удовольствием поработала – вспомнила молодость, – словно между делом она поинтересовалась: – Кстати, Сережка твой не рассказывал, как он нам вчера с мешками подсобил?

– Я… м-м-м… мы со вчерашнего дня еще, честно говоря, как-то не общались – он там… гм… с приятелями, дело молодое.

– Петя, – неожиданно серьезным голосом и без всякого перехода проговорила Зинаида Викторовна, – ты Линочку Кованову помнишь?

– Кованову? – с недоумением переспросил Петр Эрнестович, напрягая память.

– Ну, лаборантку из нашего отдела. Помнишь, какой шум был в позапрошлом году с Григорьевым?

Разумеется, он немедленно вспомнил – ему, заместителю директора, не могло быть неизвестно о скандальной связи старшего научного сотрудника Григорьева и лаборантки Ковановой.

Артем Михайлович Григорьев был автором полусотни или более того научных статей, прекрасным семьянином и, в сущности, совсем неплохим человеком. Однако на сорок пятом году жизни его, как говорится, бес попутал, и солидный ученый муж напрочь потерял голову из-за Лины Ковановой. Врать супруге он был не мастак, да и трудно что-то скрыть от жены, если она работает в соседнем корпусе. Поэтому мадам Григорьева очень быстро разобралась, что к чему и запаниковала – не для того она двадцать лет назад отбила единственного в группе парня у целого сонма алчущих заиметь мужа студенток-медичек, чтобы теперь отдать его беспутной девчонке.

Для начала неверному супругу были предъявлены неопровержимые улики и проведен допрос с пристрастием. Старший научный сотрудник отпирался вяло, сознался в грехах довольно быстро и тут же попросил развода. Скандал и слезы не помогли – ученый был целиком во власти «беса». И тогда обманутая жена решилась на крайний шаг – написала в партком. Шаг был действительно крайний, потому что всего за год до этого Григорьев, успешно выдержав кандидатский срок, стал действительным членом ВКП(б).

Сконфуженные парторг и директор института вызвали к себе неверного мужа и в узком товарищеском кругу попытались тактично его вразумить – меньше всего руководству солидного НИИ хотелось устраивать по такому поводу шумные разборки, но не отреагировать на заявление они тоже не имели права.

О чем между ними шла беседа, не прознала даже вездесущая секретарша директора, но, судя по всему, результатов разговор этот не принес. Во всяком случае, когда Артем Михайлович вышел из директорского кабинета, на его хмуром лице застыло упрямое выражение, и он направился прямехонько в тот корпус, где работала Лина Кованова – возможно, хотел сообщить ей о незыблемости своих чувств, невзирая на все препоны.

Было время обеденного перерыва, и Григорьев, не обнаружив даму своего сердца в лаборатории, решил поискать ее в столовой на третьем этаже. Однако там, среди сотрудников, с аппетитом уплетающих салаты, борщи и котлеты с капустой, он любимую тоже не нашел. Не теряя надежды, Артем Михайлович подошел к боковой лестнице и с высоты третьего этажа увидел Лину на нижней площадке у окна.

Его ненаглядная оживленно болтала с двумя аспирантами, но о чем они говорили, было неслышно – далеко, – и до него долетали только отрывки фраз. Лица у всех троих были веселые, они смеялись, курили, пуская вверх колечки дыма, и Лина при этом кокетливо постреливала глазками в стороны своих собеседников, а одного из них даже ласково погладила по щеке, изобразив губами нечто вроде поцелуя.

В эту самую минуту Артем Михайлович неосторожно ступил на щербатую неровность – лет за десять до того грузчики выносили из столовой пришедший в негодность старый рояль и покорежили ступеньку. Все сотрудники института знали, что боковая лестница не в порядке, как правило, ею не пользовались, а молодежь, если сбегала здесь вниз покурить, предусмотрительно перепрыгивала через опасное место. Поэтому непростительную рассеянность Григорьева, забывшего посмотреть под ноги, можно было объяснить лишь вспыхнувшей в его груди ревностью. Теряя равновесие, он попытался ухватиться за перила, но промахнулся и только придал вращательный момент своему массивному телу, которое рухнуло вперед и перевернулось через голову.

Хотя впоследствии каждый из очевидцев данного события добавил от себя множество самых красочных подробностей, все они единодушно соглашались, что при таком кульбите любому человеку ничего не стоило напрочь свернуть себе шею, и Артема Михайловича можно считать невероятным везунчиком, раз он отделался всего-то сломанным носом и вывихом плечевого сустава.

Инцидент, происшедший с Григорьевым, имел множество последствий. Во-первых, начальник по технике безопасности института получил строгий выговор с занесением в личное дело и был лишен премии. Во-вторых, боковую лестницу перегородили решеткой, на которой висела табличка с угрожающей надписью «Опасно, проход воспрещен!», и теперь молодежи для того, чтобы спуститься покурить на своем излюбленном месте, приходилось перелезать через перила, огибая ограждение. Ну, а в-третьих, отношения наших влюбленных после случившегося как-то сами собой сошли на «нет», и достоверно известно, что в то время, как жена водила травмированного Григорьева лечить сломанный нос, коварная искусительница Лина отдыхала в Крыму с новым приятелем.

Вспомнив эту крайне неприятную историю, Петр Эрнестович поморщился:

– Ах, та самая! И что?

– Строго между нами, договорились? – в голосе Зинаиды Викторовны появились интимные нотки. – Терпеть не могу сплетничать и лезть не в свое дело, но меня сейчас буквально вышибли из колеи: сообщили, что она прочно захомутала твоего Сережу.

– Что?! – голос Петра Эрнестовича внезапно сел и осип. – Кто это тебе сказал?

– Неважно, сообщили. Мне, Петенька, самой крайне неприятно, я видела невесту Сережи, когда он защищал диссертацию, – очаровательная девушка. Постарайся на него как-нибудь повлиять, объясни, что за фрукт эта Линочка.

Едва Зинаида Викторовна дала отбой, как сестра и жена в один голос спросили:

– Что случилось?

Петр Эрнестович в эту минуту был слишком растерян, чтобы утаивать подробности короткого разговора.

– Не знаю, насколько верна информация, но, похоже, наш Сережка прочно запутался в сетях одной экстравагантной девицы.

Лицо Ады Эрнестовны выразило ужас:

– Так я и знала, что это неспроста – он разговаривал со мной ужасным тоном, просто ужасным! Петя, где она живет, ты можешь узнать? – она вскочила и заметалась по кухне. – Нужно немедленно туда ехать и вытащить его оттуда! Думаю, тут допустимы самые крайние меры!

– Не забудь захватить тачанку с пулеметом, – невесело хмыкнул ее брат.

– Что за глупые шутки, Петя! Боже мой, что же я скажу Вале! Петька, соображай, что делать – у них на сегодня билеты в театр!

Злата Евгеньевна, не вмешиваясь в разговор брата и сестры, собрала со стола грязные тарелки и отнесла их к раковине. Губы ее слегка вздрагивали от еле сдерживаемой улыбки, и Петр Эрнестович, взглянув на жену, тоже невольно улыбнулся.

– Ничего не поделаешь, – приосанившись и расправив плечи, ответил он сестре, – придется, наверное, в театр с Валюшей идти мне.

– Как тебе? – ракетой взвилась Ада Эрнестовна, вспомнив, каких усилий ей стоило получить через профком злополучные билеты. – И как ты это объяснишь?

– Да чего тут объяснять – возьму под ручку молодую девушку и пойду. Как ты думаешь, Златушка, – смеющийся взгляд его обратился к Злате Евгеньевне, – сойдет твой муж за молодого ловеласа? Если Сережка поближе к вечеру не объявится, то достань мой серый костюм и голубую рубашку, что я привез из Югославии.

– Лучше коричневый, – возразила она, оглядев мужа лучистым взглядом своих карих глаз, – ты на серых брюках пятно посадил, я никак не выведу – придется в химчистку нести. Да и рубашка голубая с коричневым пиджаком лучше смотрится.

Послание 8.

Всем Носителям Разума, которые еще не нашли себе пристанища в космосе! Еще раз предлагаем взять курс на нашу новую планету, проблемы выживания здесь решена – нами обнаружены Белковые Материки. Первоначально мы полагали, что они созданы существующим на планете Разумом, но теперь уже окончательно ясно: Разума на планете не существует, а Материки возникли естественным образом в процессе эволюции. Возможно, причина кроется в том, что здешняя атмосфера содержит большое количество несвязанного восьмого элемента. Наличие Материков объясняет отсутствие у здешних обитателей элементарных зачатков интеллекта – ведь у нашей цивилизации развитие процесса мышления происходило в стремлении обеспечить свой организм полноценным белком, а у обитателей здешней планеты такого белка более, чем достаточно. Причем нет необходимости постоянно очищать старые белковые системы и создавать новые – на этой планете Белковые Материки сами регулируют процессы жизнедеятельности внутри себя и сами себя воспроизводят. Изучение продолжается.

Послание 9.

После нашего последнего обращения семь кораблей с Носителями Разума на борту совершили посадку на поверхность обнаруженной нами планеты. Предлагаем остальным последовать их примеру – пищи хватит на всех. Белковые Материки здесь имеются в таком количестве, что у нас даже есть возможность выбора.

Для тех, кого интересуют подробности, сообщаем, что у большинства здешних Белковых Материков пригодные для питания ткани нарастают на твердом остове, строение которого намного сложнее, чем у каркаса, используемого нашими инженерами. Подробное описание для заинтересовавшихся специалистов приводим в техническом приложении, а для остальных скажем лишь одно – природа нашла гениальное и простое решение проблемы: твердость остову придает входящий в состав его губчатой ткани двадцатый элемент, а не семьдесят третий, как у наших искусственных материков!

В остальном же между местными Белковыми Материками имеется множество различий. Так некоторые из них постоянно обитают в жидком соединении первого и восьмого элементов, другие перемещаются по твердой поверхности, но есть и такие, что большую часть своего существования проводят в нижних слоях атмосферы. Самое изумительное, что у многих Белковых Материков процессы жизнедеятельности протекают так активно, что они постоянно выделяют тепловую энергию. Таким образом, поселившись внутри подобной системы, Носители Разума раз и навсегда сумеют решить для себя вопрос теплоснабжения. Изучение продолжается.

Послание 10.

Еще десять кораблей с Носителями Разума на борту приземлились на поверхность планеты. Повторно передаем наши координаты для тех, кто по каким-то причинам мог не получить предыдущих сообщений. Совершать посадку лучше всего точно в регионе, соответствующем указанным координатам – наиболее отдаленном от источников излучения девяносто второго элемента. Его площадь составляет крохотную часть общей площади поверхности планеты, но даже здесь достаточно белка, чтобы обеспечить всех ныне находящихся в космосе Носителей Разума.

После длительного совещания Высшим Советом разработана программа освоения Белковых Материков. Решено заселять Материки, обитающие на твердой поверхности и постоянно выделяющие энергию в результате жизнедеятельности своего организма. Да-да, мы решаемся назвать Белковые Материки организмами – настолько разумно и гармонично поработала над их созданием природа!

Трудности освоения нового пространства носят этический характер – ведь Белковые Материки издавна заселены коренными жителями планеты. Мы фактически насильственно вторгаемся в их мир, и они, судя по первому нашему впечатлению от столкновения с аборигенами, настроены весьма агрессивно. Конечно, для Носителей Разума опасности тут никакой нет, но наши системы защиты слишком сильно воздействуют на организм аборигенов, и это может привести к неоправданным жертвам с их стороны. Поэтому на первом этапе нашим инженерам пришлось разработать новые щадящие защитные системы. Итак, освоение начато…