Читать книгу Минус одна минута. Книга вторая. Маски приоров - Галина Тимошенко, Галина Валентиновна Тимошенко - Страница 2

…Самолет перевалил через кольцо холмов, оставив позади медленно катящееся к закату солнце, и оказался в плотной предвечерней тени, всякий раз наполнявшей чашу Долины перед закатом. Быстро и круто пронизал эту синеватую тень, почти скользнув по верхушкам высоких деревьев, прошел над покрытыми травянистым дерном крышами приземистых строений и неподвижно замер в полуметре над плоской лужайкой перед бревенчатым домом.

Стас посидел еще немного перед приборной панелью, уговаривая себя не нажимать снова кнопку с надписью «Взлететь». С тяжелым вздохом решил, что уговоры увенчались успехом, и вышел наружу.

На краю посадочной лужайки маячило несколько фигур с тоскливым выражением лица. Как только Стас направился в сторону бревенчатого дома, фигуры немедленно снялись с места и торопливо двинулись ему наперерез. Он остановился и с досадой повернулся к ним.

– С возвращением! – до тошноты любезным тоном произнесла первая фигура, пытаясь поймать взгляд Стаса.

– Мартыныч, коротко и по делу, – отрезал Стас.

Мартыныч приосанился и торжественно начал:

– Прошу заметить, меня зовут Мартин. И вообще… Стас, я ведь не о себе забочусь. Все итеры приняли решение послать меня к тебе.

– Интересно, почему именно тебя? – усмехнулся Стас, с надеждой глядя на крыльцо дома.

– Значит, уважают, – солидно склонил голову Мартыныч. – В общем…

– Да знаю я, что в общем. И что в частности, тоже знаю, – тоскливо вздохнул Стас. – Будешь клянчить, чтобы я вам самобраны сделал.

Итер просиял с беззастенчивым облегчением:

– И как? Сделаешь?

Стас неспешно оглядел субтильно-смазливого Мартина-Мартыныча с ног до головы. Под нескрываемо презрительным взглядом тот обеспокоенно затоптался на месте и постарался сделать взгляд масленых карих глаз вызывающим – без особого, впрочем, успеха. Наконец Стас с явным удовольствием сообщил:

– Нет, не сделаю. Идите вон к дричам на огородах работать, – и сделал попытку все-таки добраться до вожделенного крыльца.

– Ну Стас! – возмущенно закричал итер. – Мы так не договаривались! Это просто нечестно, в конце концов!

– Вот как? А о чем мы договаривались? – ухмыльнулся Стас. – Насколько я знаю, в вас никто не стреляет. Хотите заняться делом – кругом целый лес, инженеры что-то интересное делают, дричи свои огороды растят… Вполне можете к ним присоединиться. Чего вам еще от меня надо-то? Ну-ка брысь отсюда!

Он обошел захлебнувшегося возмущением Мартыныча и решительно зашагал к крыльцу большого бревенчатого дома с наблюдательной площадкой на крыше. Однако на его пути возникло еще одно препятствие: откуда-то из-за перил выскользнула прежде остававшаяся незамеченной женщина без инфинита на виске. Угрюмо глядя в сторону, она проговорила тусклым голосом:

– Я возьму продукты из погреба?

Стас остановился.

– Где настроение потеряла, Катюша? – мягко спросил он. – Что-то с детьми?

Та невыразительно пожала плечами, упорно не глядя на Стаса.

– Понятно, – протянул он и, швырнув полупустой рюкзак рядом с крыльцом, уселся на ступеньки. – Садись-ка, радость моя.

Морталка сменила на лице несколько самых разных выражений и не слишком охотно села рядом.

– Где же это я тебе на ногу наступил и сам не заметил? – поинтересовался Стас, внимательно глядя на нее. – Давай рассказывай.

– Да нечего рассказывать. Просто стыдно мне, и все, – пробормотала Катя, продолжая прятать глаза.

– Это чего ж тебе стыдно? – изумился Стас. – Что продукты берешь? Что детей своих кормишь? Это стыдно?

– А зачем ты мне это разрешаешь? – вдруг воинственно вскинулась морталка. – Я что – больная, убогая? Сама не найду, чем детей накормить?

Стас разозлился:

– Так ищи! Я ж разрешаю, а не заставляю! Не хочешь – не бери.

Катя тут же сникла:

– Вот если б ты не разрешал – я бы искала. А так и смысла-то нет по лесам лазить или огород разводить…

Стас брезгливо, одним пальцем повернул к себе ее тоскливое скуластое лицо:

– Слушай, Катерина, ты ведь вроде раньше итером не была. Или я ошибаюсь? Сейчас-то тебе зачем кнут понадобился? Сама с собой разобраться не можешь?

Катя встретила взгляд Стаса с такой упрямой неприязнью, что он в сердцах чертыхнулся и встал.

– Иди, бери что хочешь, – сердито сказал он и ушел в дом.

Стас быстро прошел по темному коридору дома погибшего палеонтолога Тимура Матушева, заглядывая по пути во все двери. У него за спиной тихонько прошуршали неуверенные шаги Катерины, и он снова выругался – на этот раз про себя.

За очередной дверью он наткнулся на историка Юру Зинина – как всегда, обложенного со всех сторон матушевскими бумагами. Тот вскинул на Стаса настороженный взгляд:

– Что, мне сматываться? Или ты снова без Лилии?

Не отвечая, Стас раздраженно вбросил в комнату свой рюкзак и ушел дальше по коридору.

Пройдя сквозь весь дом, он вышел с другой стороны и поднялся по лестницам на крышу дома, где много лет назад Матушев выстроил роскошную смотровую площадку для наблюдения за своими экторами-австралопитеками. Там Стас сердито бухнул локти на перила и уставился на темнеющий лес.

Теперь, через три года после переселения большей части населения Равнины сюда, в Долину, лес отодвинулся от дома на целый километр. В результате матушевский дом, когда-то единственный в Долине, был отделен от леса парой десятков домов, на крышах которых трогательно росла трава. Травяные крыши были идеей Эльзы Моисеевны – басистой седовласой дамы, еще в свою бытность на Земле объездившей всю Европу и навеки покоренной Норвегией. По ее словам, все сельские норвежские домики устроены именно так – то ли для создания какого-то особого климата внутри, то ли просто для красоты. А поскольку Эльза Моисеевна и на Земле занималась строительными конструкциями, основанными на устройстве живых организмов, то именно она была автором почти всех здешних архитектурных шедевров – в том числе и травяных крыш.

Вокруг некоторых домов были разбиты огороды и даже роскошные сады – плоды трехлетних трудов дричей-переселенцев. Другие дома остались в том же виде, в котором были выстроены три года назад – разве что выглядели куда менее ухоженными и аккуратными: это были обиталища итеров. Колония говорунских домов располагалась намного левее – за небольшой речушкой, огибавшей дом Матушева. Эти дома отличались более оригинальной архитектурой и обилием всяких непонятностей вокруг: от сложных деревянных конструкций неясного происхождения и назначения до куч разнообразного рабочего мусора (или это был не мусор, а материал для будущих конструкций?).

Стас ощутил мгновенный и острый укол виноватого сожаления: когда он первый раз стоял на этой площадке и смотрел на тающие в воздухе тела погибших вместе со своим создателем австралопитеков, все здесь выглядело куда симпатичнее…

За спиной послышался скрип ступенек и осторожные шаги, и Стас обернулся. На площадку, споткнувшись на последней ступеньке, выбрался Зинин и сконфуженно пробормотал:

– Ты топал по крыше, как Санта Клаус в новогоднюю ночь. Работать было невозможно, так что извини, если помешал…

Ядовитый историк за последние три года то ли очень расположился к Стасу, то ли вообще сильно потеплел душой, поэтому Стас привычно обрадовался его скрипучему голосу. Он без сожаления отвернулся от ставшего совсем уж темным леса, сполз по прочному столбу ограждения на пол и приглашающе похлопал ладонью рядом с собой.

Зинин покряхтел, усаживаясь, и спросил:

– Слушай, а почему Лилия последнее время здесь почти не бывает? То есть у меня-то есть свои предположения…

Стас помолчал и неохотно ответил:

– Мне кажется, ей стыдно.

– Чего-о?! – поразился Зинин. – Лилии – стыдно?! С ума сойти! Как же у вас все сложно…

– Можно подумать, тебе не стыдно, – огрызнулся Стас и снова развернулся лицом к лесу.

– Да вот нисколечки, – честно признался Зинин. – За что бы это?!

Стас, искоса глянув на него, скептически хмыкнул и проворчал:

– Мне – так точно есть за что. Изобразил из себя вождя и спасителя, а получилось… Получилось то, что получилось. Никому не страшно, но всем скучно. А еще всем жрать постоянно хочется, ходят все ободранные, как бродяги… Стоило переселяться с таким шумом и барабанным маршем?

– Ну не знаю, – пожал плечами Зинин и тоже повернулся к темной стене деревьев вдали. – Ты же не обещал сделать всех счастливыми, правда? Ты привез нас туда, где есть возможности, но ты же не мог им эти возможности в глотку запихнуть, правда?

– Мы не учли одного, – с горечью проговорил Стас. – На Другой Земле оказываются только те люди, которые за свой счет жить не хотят. И с чего мы взяли, что они здесь захотят что-нибудь для самих себя придумывать и делать?

У Зинина, казалось, даже брови встали дыбом от возмущения:

– Алё, дружок, полегче! По-твоему, мы с Буряком тоже ждем, пока нам кушать подадут? И Эльза, и Василёв, и Руслан с Вероникой? И Парамонов покойный ждал, и Ромка? Тебе еще сотню имен назвать?

– Не бурли, – отрезал Стас. – Раз мы все на Земле не справились – значит, не слишком-то и старались. Конечно, кому-то здесь стало просто прекрасно: никто окна не бьет, не стреляет – красота! Сиди и думай в свое удовольствие. Я же не про них, они меня не раздражают.

Еще не успокоившийся Зинин огрызнулся:

– Так ты уж скажи, будь добренький, про что ты, а то я никак не соображу. Только так, чтобы даже тупым историкам понятно было.

– Вот ты знаешь, сколько человек за эти три года рискнули вернуться обратно на Землю? – начал горячиться Стас. – Шесть! Представляешь? Всего шесть! Остальные даже этого захотеть не сумели. А на Третью Землю – так и вообще никто не захотел! Ни один человек! При этом все копытами били: вынь да положь им карты Галилея! Ну и на черта им были эти карты?! Теперь таскаются за мной и ноют: сделай нам, Стасик, холодильник и штанишки, а то кушать хочется так, что срам прикрыть нечем!

– Ну если ты за них смерть как переживаешь – так возьми и сделай, – язвительно предложил Зинин. – Чего ядом-то исходить?

Стас вдруг спросил, тыкая пальцем куда-то вправо, в сторону подножия дальних холмов:

– Слушай, а что у нас там за костер?

– Да кто его знает, – безразлично пожал плечами Зинин. – Может, Буряк какую-нибудь новую штуковину сочиняет. Он у нас любит в лесу подумать. А может, кто-то из дричей сидит и мечтает: они у нас все лесофилы и природолюбы. Тебе-то какая разница?

За их спинами снова послышался топот, и на площадку, отдуваясь, вылез Буряк.

– Я так и знал, что Стас здесь. Самолет увидел – и сразу полез на крышу, – радостно сообщил он.

– Буряк явно не думает в лесу, – флегматично констатировал Зинин.

Буряк недоуменно посмотрел на него и, с сомнением покрутив головой, тоже опустился на дощатый пол смотровой площадки.

– А знаете, что я надумал? Попробую-ка я сделать артефакт, – неожиданно заявил Стас.

Тут уж двое ночных сидельцев изумленно воззрились на него.

– Может, пояснишь для бестолковых? – небрежно предложил Буряк.

– Да я сам пока не очень себе это представляю… В общем, нужно сделать что-то такое, что давало бы возможность всем создавать то, что они хотят. То есть сейчас пока самолет только у меня получился, а надо, чтобы все так могли, – не слишком уверенно объяснил Стас.

Буряк выразительно откашлялся и покосился на Зинина:

– Ну и как тебе такая идея?

– По-моему, это мания величия, – скорбно произнес тот. – В наших условиях, увы, не лечится. Боюсь, ни в каких других тоже.

Стас оскорбился:

– Причем здесь величие? Я просто хочу, чтобы они от меня отстали.

– А чтобы здесь огнедышащие драконы появились, ты не хочешь? – ядовито осведомился Зинин. – Или ядерное оружие, скажем?

– Ты ведь понятия не имеешь, о чем говоришь, – усмехнулся Стас. – Думаешь, это так запросто происходит? Тебе только что-то в голову пришло – и ба-бах: вот оно взяло и случилось?! Черта с два!

– Нет, мечтатель ты наш кремлевский, – вкрадчиво возразил Зинин. – Просто я очень хорошо помню, какие у тебя были выпученные глаза, пока ты понятия не имел, как именно это ты это делаешь.

– Нет, мужики, меня другое интересует… Меня интересует, что это вообще означает – создать артефакт? – мечтательно протянул Буряк. – Это все-таки не рояль, про который ты хотя бы понимаешь, что это такое. Ладно, не буду тебе льстить: ты, конечно, знать не знаешь, как этот самый рояль внутри устроен – но ты хоть представить его себе можешь! А тут – артефакт… В общем, я преклоняюсь перед твоим нахальством, вождь. Дерзай. А ты, Зинин, не бойся: тебе все равно не придется увидеть огнедышащих драконов.

Стас невозмутимо пожал плечами:

– Можете ржать сколько угодно, девочки. Я у вас помощи не прошу. Не смогу – обваляете меня в перьях, если захотите. А если сделаю – утретесь как миленькие.

– Хитрый, – кивнул Зинину Буряк, – знает, что никто из дричей не даст нам их курей ощипывать. Ну ничего, мы что-нибудь другое придумаем.

– Нет, но кто же там все-таки костер-то жжет? – не унимался Стас. – Туда же идти не меньше часа! Неужто у нас нашелся кто-то такой неленивый?

Зинин решительно сказал, поднимаясь:

– Ладно, если мы уже обо всей ерунде поговорили, то я с твоего разрешения пойду еще поработаю.

Буряк продолжал испытующе смотреть на Стаса, небрежно махнув на прощание рукой спускающемуся по лестнице Зинину.

– Это ты Лилию сюда не пускаешь?

Стас обернулся и удивленно уставился на него.

– Мы с тобой одну и ту же женщину называем Лилией? Ты правда считаешь, что ее можно не пустить туда, куда она хочет?!

Буряк помолчал и нехотя проговорил:

– Возьмешь меня с собой, когда будешь возвращаться на Равнину?

– Буду только рад, – серьезно сказал Стас. – Лилия тоже. Приветов она никому никогда не передает, сам знаешь. Но она очень скучает.

Инженер криво усмехнулся:

– Видимо, не настолько, чтобы прилететь сюда вместе с тобой. Ладно, неважно. Ты когда обратно?

– Скорее всего, завтра. В крайнем случае, послезавтра, – продолжая вглядываться в далекий костер, бросил Стас. – Что здесь дольше-то делать?

Буряк еще потоптался немного, а потом, ни слова не говоря, шагнул к лестнице.

Стас и сам не смог бы сказать, чем его так привлекло крохотное оранжевое пятнышко у подножия правых холмов, где огромные деревья росли почти вплотную к круто вздымающемуся склону и при ветре смахивали ветвями вниз землю и мелкие камешки. И все-таки его распирало неудержимое желание найти хоть одного здешнего обитателя, которому хватило любопытства забраться так далеко от поселения.

Он задумался, вспоминая, есть ли там, в районе костра, хоть одно большое плоское место, на котором мог бы уместиться самолет: поход через ночной лес с крутыми оврагами, топорщащимися из-под земли корнями деревьев и густыми колючими кустарниками не представлялся ему приятным времяпрепровождением. Но ничего достаточно большого и достаточно плоского ему в голову так и не пришло, поэтому Стас спустился в дом, стараясь не шуметь: не хватало еще объяснять Зинину, наверняка продолжавшему торчать у матушевских книжных полок, куда это он собрался на ночь глядя.

Он отыскал в кладовке матушевский налобный фонарь, прислушался: Зинин, снова по уши увлекшийся работой, не подавал признаков жизни – и вышел из дома.

Путь через лес оказался несколько проще, чем Стас предполагал. И все равно чем дольше он шел, тем большее раздражение его одолевало: по сравнению с его голодным недельным путешествием сюда, в Долину, три года назад, прогулку по здешнему лесу можно было считать просто-таки гастрономическим туризмом. Луч фонаря то и дело выхватывал из темноты семейства крепеньких аппетитных грибов и густо обсыпанные самыми разными ягодами кусты. Под ногами время от времени катались, как небольшие мячи для регби, упавшие кокосы. Когда же Стас задирал голову вверх, то в стекавшем с ночного неба потоке голубоватого лунного света были видны неожиданные среди могучих сосен и дубов гроздья бананов: все-таки Матушев был большой затейник…

Как, скажите на милость, эти идиоты итеры ухитряются среди такого изобилия жаловаться на недостаток еды?! Всего-то и труда – полчаса погулять по лесу и насобирать себе всякой всячины на очень даже не скудный обед! Ну хорошо, чтобы запастись едой на зиму, погулять придется подольше и принести домой побольше – но это ведь все равно ерунда…

К тому моменту, когда костер уже начал просматриваться сквозь строй мохнатых стволов (в этом районе леса почему-то обитали высоченные пальмы), Стас уже кипел от возмущения. Его идея насчет создания чего-то такого, что позволило бы людям самим исполнять свои желания, начала обрастать всяческими мстительными деталями: вот если бы получилось так, чтобы исполняться могли не любые желания, а только какие-нибудь особо тонкие, изысканные и непрактичные… Или если бы желания исполнялись – но процесс их исполнения был бы чрезвычайно сложным и напряженным…

Процесс воображаемого воспитания ленивых итеров пришлось прервать: совсем близко послышалось потрескивание костра, и Стас как-то неожиданно быстро вышел на крохотную полянку прямо под склоном холма.

Незнакомец, сидевший у костра, сощурился и заслонился рукой от яркого луча, идущего от Стасова лба. Стас спохватился и отключил фонарь: теперь, чтобы разглядеть любителя ночного леса, было вполне достаточно света и от костра, орошавшего огненными брызгами лесную тьму.

Даже если бы лицо незнакомца не было освещено переливающимся оранжевым отблеском костра, оно все равно выглядело бы янтарно-смуглым. На фоне этой густой теплой смуглости большие темные глаза, в которых плясали огоньки, приковывали к себе внимание даже сильнее, чем если бы горели на негритянском лице. Но окончательно Стас остолбенел, разглядев инфинит на левом виске: он был непривычного темно-шоколадного цвета.

Сначала Стасу показалось, что инфинит просто выглядит таким из-за цвета кожи, но потом он понял: холодный оттенок горького шоколада вовсе не совпадает с теплой янтарностью улыбающегося лица. Оставалось допустить, что инфинит и в самом деле был не пурпурным, как у всех, кого знал Стас на Другой Земле. Странно, ему казалось, что время, когда каждая встреча и каждое событие были космическим потрясением, давно прошло…

– Меня зовут Сандип, – снова улыбнулся незнакомец. – На хинди это означает «светящаяся лампа».

Ну конечно же! Даже удивительно, как Стасу сразу не пришло в голову, что вся экзотичность образа смуглого любителя ночных костров – следствие индийского происхождения. Непонятной оставалась только безупречность русского произношения Сандипа: уж Стас-то с его обостренной чувствительностью к малейшим нюансам всего произносимого не смог бы не заметить даже самый крохотный акцент, который практически всегда остается в речи иностранца.

Сандип привстал и протянул Стасу руку поверх костра. Стас, чуть помедлив, пожал узкую, но крепкую ладонь индийца-полиглота, и сел напротив, отделенный от нового знакомого колышущейся завесой огненных языков.

– Я Стас, – произнес он и замолк, судорожно пытаясь сообразить, откуда взялся здесь, в Долине, этот странный смуглый человек.

Индиец внимательно рассматривал Стаса, склонив набок удлиненное лицо, обрамленное кудрявыми волосами.

– У тебя необычный инфинит, – сказал он, осторожно указывая пальцем на правый висок Стаса.

Да уж, встретились два оригинала… И что теперь – играть в дипломатию? Или все-таки по праву хозяина здешних мест пойти напролом? Поскольку собственные дипломатические способности всегда казались Стасу весьма сомнительными, он решил выбрать второй вариант:

– А ты откуда, Сандип? Я тебя никогда в этих краях не видел.

Индиец мягко усмехнулся и проговорил:

– Я действительно не отсюда, Стас. Давай так: я тебе честно все расскажу, но чуть погодя. А сначала ты расскажешь мне, куда делся отсюда Тимур. Я ведь здесь уже неделю сижу и жду, пока хоть кто-нибудь захочет прийти на огонек. Но пока никому интересно не было.

Стас с горечью признался:

– А здесь всегда так… Одним интересно только то, чем они занимаются, и они по сторонам вообще редко глядят. А другим вообще ничего не интересно.

Сандип смотрел на него с таким серьезным вниманием, что Стас решил больше ни о чем не задумываться.

– Я, конечно, могу рассказать тебе про Матушева, но тут надо начинать из-за горизонта.

– Ну и в чем проблема? – удивился индиец. – Я готов послушать.

И Стас заговорил. Он рассказал Сандипу и о том, как сам оказался здесь, и о том, какие бурные волнения вызвал на Равнине его правый инфинит, и о собственноручно разорванном капроновом шнуре, и о своем путешествии, приведшем его в Долину. Рассказал о смерти Матушева во время волны сильнейшей дестабилизации, о своем разговоре с Галилеем, о самолете, отправке тяжело больного Сабинина обратно на Землю – и напоследок о переселении в Долину, которое теперь не вызывало у него ничего, кроме тяжелого раздражения и стыда.

Сандип был прекрасным слушателем – сосредоточенным и чувствительным. Стас, который никогда не считал себя хорошим рассказчиком, вдруг обнаружил, что без всякого усилия подбирает точнейшие слова, ярко живописующие события трехлетней давности. Он говорил и сам диву давался: было решительно непонятно, как ему удалось всю эту непростую эпопею рассказать за какие-нибудь полчаса – причем, казалось, не упустив ни малейшей подробности.

Дослушав все до конца, индиец задумался, ковыряя в костре длинной веточкой, а потом спросил:

– У меня пока есть только два вопроса. Почему Тимофей все-таки не собрал армию и не начал войну? Я понимаю, что ему было неизвестно, куда вы переселились. Но ты ведь все время летаешь на Равнину: значит, ты бы знал, если он хотя бы пытался искать. А он, как я понял, даже не попробовал. Так почему, как ты думаешь?

– Так он же не дурак, – усмехнулся Стас. – Тогда, три года назад, он был в бешенстве: такие важные события – и происходят не по его воле, без его одобрения и даже без его участия! А потом он понял, что будет страшно глупо выглядеть, когда начнет метаться со своей армией по окрестностям и искать, где бы ему с нами повоевать. Да и смысл воевать-то? Ну завоевал бы он эту Долину – и дальше что?

Он немного подумал и честно добавил:

– Видимо, он оказался умнее меня: понял, что здешний народ и без его армии загнется. Потом-то он пришел ко мне и начал всякие сказки рассказывать: дескать, он не хочет новых смертей, а война снова привела бы к дестабилизации… В общем, он теперь на Равнине всем отец родной и царь-батюшка. Но я уверен, что оружия он все-таки наделал будь здоров сколько – просто пока еще не придумал, что с ним делать.

Индиец все с той же уважительной серьезностью обдумал Стасовы слова и задал второй обещанный вопрос:

– А ты-то зачем все время сюда прилетаешь, если тут тебя все раздражают? Я понимаю, у тебя здесь друзья. Но ведь ты бы мог, скажем, прилетать за ними и забирать их к себе в гости в институт? А ты прилетаешь и живешь здесь по нескольку дней. Опять-таки – почему?

Стас тоскливо покачал головой:

– Ох, Сандип, это сложный вопрос… Давай мы его пока пропустим, а?

– Как хочешь, – покладисто согласился тот и снова начал сосредоточенно тыкать веткой в костер.

Стас немного подождал, пока индиец заговорит наконец о себе, не дождался и жалобно попросил:

– Давай теперь все-таки о тебе?

По реакции индийца он понял, что тот и не собирался уклоняться от выполнения своего обещания: он просто ждал, чтобы Стас подтвердил свой сохранившийся интерес и готовность слушать. Но заговорил он все же не сразу. Сначала он задумчиво разглядывал Стаса, словно бы подбирая слова, потом подбросил сухих веток в костер и долго располагал их с исключительной тщательностью, и только потом медленно заговорил:

– Ты сказал, что за три года так никто и не захотел попасть на Третью Землю. Так вот: зря ты грешишь на лень и отсутствие желаний у вашего народа. Дело в том, что ваш Галилей тебя обманул – причем дважды.

– Что это значит – «ваш Галилей»? – наморщив лоб, подозрительно спросил Стас.

Сандип снова заковырялся в костре, начавшем метать острые длинные искры. Потом мягко сказал:

– Ты чуть-чуть спешишь. Так вот, он обманул тебя, когда сказал, что его карт достаточно, чтобы попасть на Третью Землю. На самом деле это не так: туда вообще очень мало кто может попасть. А второй раз он обманул, когда сказал: у человека должно быть очень сильное желание, чтобы туда попасть. Если человек не знает, что конкретно его ждет на Третьей Земле, у него вообще не может быть никакого желания оказаться именно там. Нельзя изо всех сил хотеть того, о чем понятия не имеешь. Этого никто не может, а не только твои ленивые итеры.

У Стаса медленно поползли в стороны углы губ. Он пристально вгляделся в лицо Сандипа, перевел взгляд на темно-шоколадный инфинит и торжествующе улыбнулся:

– Ты – с Третьей Земли.

– Ну да, – улыбнулся в ответ Сандип, но его улыбка была мягкой и как будто бы слегка смущенной. – Ты же это уже давно понял, разве не так?

Тут можно было бы и поспорить, но Стас не стал: уж очень его занимало странное выражение – «ваш Галилей». К тому же индиец разглядывал его так внимательно, что, казалось, можно вообще ничего не говорить – тот и так все понимает. И ничего хорошего в этом, надо сказать, Стас не видел.

– Даже не буду спрашивать, почему тебя так интересует тема Галилея. Хотя… Боюсь, тут тоже не все так просто.

– А почему не просто-то? – задиристо спросил Стас. – Я ведь не пытаюсь сказать, что он меня волнует просто из-за нашего предполагаемого родства.

– А мне кажется, что именно из-за этого. Но об этом поговорим потом. Разумеется, если ты захочешь, потому что это не совсем мое дело. Я сказал «ваш Галилей», потому что на Третьей Земле тоже есть свой Галилей.

Стас оторопел.

Ну и что это значит?! Один из этих Галилеев – самозванец, что ли? И Сандип, видимо, считает, что самозванец – тот, что на Другой Земле? Или все как-то иначе?

Он только открыл рот, чтобы озвучить все эти вопросы, но Сандип предостерегающим жестом поднял руку:

– Нет-нет, не волнуйся, ваш Галилей – вполне настоящий. И наш, кстати, тоже. Просто ваш Галилей – демиург, а наш – исследователь. Я пока помолчу, а ты подумай, на что я должен буду тебе ответить.

Стас немного поразмышлял, а потом осторожно спросил:

– А вы тоже называете свою Землю Третьей?

Пришел черед Сандипа торжествующе просиять. Он радостно хлопнул ладонью по коленке и воскликнул:

– Ай умница! Самый правильный вопрос задал. Да, мы тоже называем ее Третьей, хотя на самом деле она – Четвертая.

Получается, Галилей сначала оказался на Другой Земле. В это время его земной прототип продолжал существовать на своей родине – той Земле, которая без порядкового номера. Что-то Галилею здесь не глянулось, он создал свои карты и решил уйти на Третью Землю. То есть на ту Третью Землю, которая на самом деле Четвертая. Тоже, конечно, интересный поворот, но об этом можно будет поговорить и подумать чуть погодя. Так вот он решил туда отправиться, и ему это удалось. Но при этом прототип того Галилея, который на Четвертой Земле, продолжает существовать здесь, в Первых горах Другой Земли. Ничего себе матрешка получается! Интересно, на всех остальных Землях тоже имеются свои Галилеи?

– Я так понимаю, тебе осталось понять насчет демиурга и исследователя? – поигрывая подвижными бровями, осведомился Сандип.

– Получается, так, – пожал плечами Стас и стал медленно рассуждать вслух: – Второму Галилею здесь понравилось то, что он может создать целый мир по своему разумению. Мир, где не будет инквизиции, где ученым будет полагаться райское житье, где только он будет устанавливать разумные законы – то есть по его мнению разумные. Ему это чертовски понравилось. Потому-то он и скрывался изо всех сил: какой же бог может себе позволить гонять чаи с простыми смертными – или даже бессмертными?! Потому и мне открылся: я его потомок – значит, вроде как тоже божественных кровей. А тому Галилею, который настоящий ученый, все это было как киске морковка – вот он и ушел к вам. Дескать, пусть этот Галилей играет здесь в бога-кукловода, а я там займусь настоящими исследованиями. Так? Или я что-то переврал?

Сандип смотрел на него с одобрительной улыбкой и молчал.

– Лихо! – восхитился Стас. – Осталось понять, чем же таким ваша Третья Земля отличается от нашей Другой.

– А заодно и от нашей общей просто Земли, – подсказал индиец, уже откровенно забавляясь щенячьим восторгом Стаса.

– Нет, тут уж я – пас, – решительно помотал головой Стас. – Откуда мне знать, как там у вас все устроено?

– И в самом деле – откуда? – весело согласился Сандип.

Стас скрестил руки на груди и выжидающе уставился на него, но индиец с прежней невозмутимостью снова занялся костром.

– То есть ты мне не расскажешь? – недоверчиво прищурился Стас.

– Ну почему же не расскажу? Расскажу, конечно. Просто не сейчас. И вообще у меня к тебе есть одно предложение. Видишь ли, я не люблю длинные монологи – ни свои, ни чужие. Поэтому давай в будущем один вопрос – мой, один – твой. По рукам?

Стас мысленно возрадовался: обещание будущего общения сулило массу интересного. Может быть, он даже полюбит прилетать в Долину. А может… И он расхрабрился:

– На сколько коротких вопросов ты мне сейчас сможешь ответить?

– Ну ты и нахал! – развеселился Сандип. – Ладно, черт с тобой. Три коротких вопроса – три коротких ответа.

Стас тут же выпалил:

– А я смогу увидеть Третью Землю?

– Второй вопрос, – бесстрастно предложил Сандип.

Очень информативно. Это невозможно? Или время для такого вопроса не пришло? Или на него нельзя ответить коротко? Или хитрый индиец просто развлекается? Хорошо, зайдем с другой стороны.

– А я смогу увидеть… вашего Галилея?

Сандип залился очень мелодичным смехом.

– Не пойму, то ли ты умный, то ли просто очень хитрый… Ну ладно, отвечу. На Другую Землю Галилей вернуться не может. Ты же сам говорил, что ваш Сабинин, вернувшись на Землю, просто стал тамошним Сабининым. Здесь наш Галилей точно так же сольется с вашим Галилеем. И с кем из них ты тогда будешь разговаривать?

– А ты сам? – коварно осведомился Стас. – Ты ведь здесь? Или ты сейчас тоже здешний Сандип?

– Я – немножко другое дело… Я-то из тех, кто с нашей Земли сразу попал на Третью, миновав Другую. Так что у меня здесь двойника нет, мне не с кем сливаться, – с тонкой улыбкой объяснил Сандип.

Восток – дело тонкое, как известно… Вроде бы и ответил, а вроде бы и нет. Сразу ведь, паршивец, понял, что имелась в виду встреча не здесь.

– У меня остался еще один вопрос, ведь так?

Сандип очередной раз молча улыбнулся.

– Что это за игры с нумерацией? Вы называете свою Землю Третьей, хотя она на самом деле Четвертая… Это как?

Индиец тут же посерьезнел и снова уставился в костер. Стас терпеливо ждал, хотя это и стоило ему весьма недешево. Наконец Сандип нехотя заговорил:

– Понимаешь, нам с тобой не стоит пока говорить про настоящую Третью Землю. О ней вообще мало кто хоть что-то знает: те, кто там побывал, очень не любят о ней вспоминать.

– То есть чтобы попасть на вашу Четвертую Землю, не обязательно сначала побывать на той Третьей? – уточнил Стас, понимая, что, как бы Сандип ни ответил, это мало что прояснит.

– Кому как. Все, твои вопросы исчерпаны, – отрезал индиец, внезапно становясь отстраненным и мрачным.

– Хорошо, тогда у меня вопрос чисто организационный, – заявил Стас. – Ты здесь живешь или появляешься время от времени? Как мне тебя потом искать-то?

– Да поживу еще пока тут, – неопределенно пожал плечами Сандип. – Смотри на костер, и все. Ты сейчас домой иди, а то мне тоже спать пора.

И он, не дожидаясь реакции Стаса, растянулся на земле, обогнув своим гибким телом догорающий костер, и немедленно вкусно засопел.

Стас еще немного посидел, глядя на бегающие по золе мерцающие красные огоньки. Интересно, неужели Сандип не замерзнет – на голой-то земле, без всяких подстилок и одеял? Стас поднялся и побродил вокруг в поисках достаточно толстых веток, чтобы на всякий случай подбросить их в костер: вдруг загорятся? Все-таки скоро трава покроется утренней росой, и станет совсем зябко…

Он нашел парочку толстых сухих коряг, бросил их в костер и, то и дело беспокойно оглядываясь, отправился в обратный путь.

Как оказалось, просидели они с Сандипом у костра почти всю ночь: когда Стас добрался до матушевского дома, верхний контур восточных холмов уже был обведен золотистой каймой.

Он на цыпочках поднялся на крыльцо и тихо пошел по коридору. Дверь у него за спиной распахнулась, Стас от неожиданности слегка присел и обернулся: на пороге стоял заспанный Зинин в пижамных штанах, которые были ему явно велики.

– Нашел костерчик-то? – поинтересовался он. – И кто ж его жег?

Стасу страшно не хотелось пока делиться с кем бы то ни было принесенной из лесу тайной, и он неловко соврал:

– Да не было уже никого у костра…

– Как-то долго ты с никем разговаривал, – с невинным видом заметил Зинин, продолжая разглядывать Стаса.

– А что, если ты отстанешь? Я вообще люблю подумать у костра, – огрызнулся Стас, демонстративно отвернулся и пошел в свою спальню.

Поспать ему удалось недолго: уже через пару часов его потряс за плечо все тот же неугомонный Зинин.

Стас с трудом продрал глаза, глянул на него и простонал:

– Господи, как же ты мне надоел…

– Зачем же так официально? Можешь обращаться ко мне просто по имени, – любезно разрешил Зинин. – Поработать, часом, не желаешь?

– А чего в рань-то такую? Попозже работа убежит? – пробурчал Стас, отворачиваясь от кошмарного видения и натягивая одеяло на уши.

– А попозже ты нас в лесу не найдешь, – объяснил историк, швыряя Стасу на кровать его одежду. – Вставай, я иду кофе варить.

Когда Стас, кряхтя и зевая, добрался до кухни, там уже действительно пахло свежесваренным кофе, а в тарелках на столе исходила паром отварная картошка.

Он оглядел стол, где, кроме двух чашек и двух тарелок, стояла еще только миска с квашеной капустой явно из матушевского подвала, и тяжело вздохнул:

– Живем поближе к народу, без излишеств?

– Почему? – удивился Зинин, разливая кофе. – Просто я люблю картошку с капустой.

– Уже целых три года любишь?! – ужаснулся Стас.

– Я ее всю жизнь люблю, родимую, – охотно пояснил Зинин и сладострастно разломил вилкой горячую картофелину.

– Что ж вы делать-то собрались, что я вам непременно понадобился? – уныло спросил Стас, отхлебывая слишком крепкий и слишком сладкий кофе.

– Буряк хочет еще один холодный погреб выкопать, чтобы туда запасы на зиму стаскивать. А я собираюсь карту леса сделать – ну, чтобы понимать, где что растет. С кем пойдешь?

Стас подозрительно покосился на Зинина, но тот с невинным видом уписывал свой любимый завтрак, не поднимая глаз. Тогда Стас тоже сделал безмятежное лицо:

– Нет уж, физические нагрузки после бессонной ночи не для меня. Я, пожалуй, с тобой двинусь.

– Я почему-то так и думал, – пробормотал Зинин с набитым ртом.

Как Стас и предполагал, больше всего Зинина интересовал тот край леса, который подпирал западные холмы. Именно там вчера горел костер, к которому Стас так неосторожно привлек внимание любопытного историка. Идти туда сейчас он хотел бы меньше всего: сначала нужно было самому как-то разобраться с полученной от Сандипа информацией. Но и делать свое нежелание очевидным пока тоже не хотелось: что-что, а уж делать выводы Зинин умел превосходно.

Так и не решив, как себя вести, Стас настороженно двинулся за Зининым в сторону западных холмов. Когда-то он читал, что разведчики стараются использовать любую возможность говорить правду, когда она не противоречит их легенде – видимо, чтобы отдохнуть от постоянного вранья, – и потому сейчас взял на себя роль экскурсовода. Он оживленно демонстрировал историку то небольшую кокосовую рощицу, то заросли банановых пальм, то ягодные кусты – и одновременно вдохновенно сочинял способы заготовки на зиму всех этих лесных богатств. Зинин, весело косясь на него, только хмыкал и наносил на предварительно заготовленную карту соответствующие пометки.

Когда вчерашнее кострище оказалось уже в опасной близости, Стас растянулся на траве:

– Все, шабаш. Отдыхаем.

Зинин к этому времени тоже немного подустал, поэтому спорить не стал и уселся рядом, прислонившись к толстому волосатому стволу очередной пальмы.

– Слушай, а почему мы этого раньше не сделали? – поинтересовался Стас, обрывая ежевику с присоседившегося рядом куста. – Казалось бы, все так логично: определиться с продуктовыми запасами…

Зинин недовольно дернул углом рта и без особой охоты проговорил:

– Не поверишь: мы только этим летом обнаружили, что тут есть бананы… Как-то раньше никто так далеко не заходил.

Стас присвистнул:

– Ничего себе! Исследовательская активность ученых Другой Земли просто зашкаливает.

– А сам-то ты часто по лесу гулял? Если сегодняшнюю ночь не считать? – осведомился Зинин.

– Да я и о себе говорю… Видишь, правильно я тебе вчера сказал: все мы здесь увечные и убогие, – печально подытожил Стас. – А ты на меня всех собак спустил.

Зинин еще какое-то время мрачно черкал карандашом по карте, потом решительно встал и скомандовал:

– Хватит на сегодня, пошли.

Пройдено было не больше половины обратного пути, как по лесу звонко разнесся разбойничий свист – так в Долине умел свистеть только Василёв – и металлический лязг. Они тревожно переглянулись и сорвались с места, перепрыгивая через торчащие корни гигантских секвой, густо обосновавшихся в этой части леса.

Когда они, запыхавшись, выскочили на площадь (так торжественно именовалась лужайка перед матушевским домом, сильно расширившаяся со времен первого появления Стаса здесь), там уже столпилось почти все население Долины. Люди стояли плотным кольцом вокруг крыльца.

На самом крыльце стояло трое: злой Буряк без рубашки, но с топором в руке и огромный Игорь Лукенченко, намертво ухвативший за локоть незнакомого Стасу бледного рыхлого парня с перепуганным лицом. Бледный был то ли морталом, то ли эктором: на положенном месте привычный инфинит отсутствовал, и он все время отчаянно шарил глазами в толпе.

Стас с Зининым продрались сквозь толпу и поднялись на крыльцо.

– Что тут? – спросил Стас, глядя снизу вверх на Буряка, занявшего самую верхнюю ступеньку лестницы.

– Вора поймали, – сумрачно ответил тот и спустился на пару ступенек вниз, уступая место Стасу.

Толпа на площади понемногу стихала, и Стас про себя выругался: как же надоело ему за последние три года разговаривать с толпой, привычно ожидавшей чего-то именно от него.

Он обвел взглядом волновавшуюся толпу и выхватил из нее странно исказившееся при виде него лицо армянской провидицы Эммы. Встретившись с ним взглядом, та заметно напряглась и посторонилась, чтобы ее закрыла чья-то гривастая голова. Это удивило Стаса, но сейчас имелись более насущные задачи, поэтому он мысленно передал привет Скарлетт О’Хара и решил, что подумает об этом после.

Он пригляделся повнимательнее к перепуганному парню, который болезненно морщился от железной хватки гиганта Игоря, хранившего на лице выражение флегматичного пренебрежения. Скорее всего, это был эктор: морталов все-таки Стас знал всех.

– Чей он? Ведь наверняка для хозяина воровал, – спросил Стас и перевел холодный взгляд на эктора. – Или для себя? Слышь, голодающий? Ты чей?

Эктор еще отчаяннее зашарил глазами по площади. Из неподвижной толпы раздался злорадный вопль:

– Это Сашки Власова эктор!

Толпа взорвалась возмущенным гулом.

Буряк негромко проговорил на ухо Стасу, вставшему рядом с ним:

– Раньше уже было несколько случаев, только никого за руку не ловили. А сегодня мы вернулись из лесу, я только в дом вошел, слышу – где-то поблизости орут дурниной. Оказывается, у Серафимовичей.

Серафимовичами звали пару веселых шумных дричей, которые в свое время умудрились уговорить Стаса перевезти в Долину всю их многочисленную скотину. Стас до сих пор содрогался, вспоминая, как в его любимый самолет с диким визгом и ором загружались все эти телята и свиньи с замотанными тряпьем задницами и мордами. Стас настоял на этой мере предосторожности, сильно опасаясь за чистоту своего роскошного салона: кто ж мог знать, как живность отреагирует с непривычки на перепады высоты? К счастью, все обошлось без физиологических эксцессов, но повторить тот перелет еще раз Стас не согласился бы ни за какие пирожные.

Здесь, в Долине, Серафимовичи снабжали всех, к кому благоволили, отменным молоком и творогом, поэтому мало кто рискнул бы испортить с ними отношения. Впрочем, это в любом случае было бы довольно сложно: характеры у парочки, сошедшейся на почве общей любви к животноводству, считались практически золотыми – только очень уж шумными.

Тем временем в толпе началось какое-то ожесточенное движение: упомянутого Сашку Власова пытались вытолкнуть в центр людского круга. Тот, видимо, изо всех сил сопротивлялся, поэтому, будучи все-таки вытолкнутым, выглядел весьма потрепанным – даже на фоне не слишком импозантной местной публики. Теперь он торчал на общем обозрении в основательно изодранной рубашке и наискось спустившихся штанах, сердито огрызаясь на комментарии окружающих. Его голова странным образом напоминала крест: высокий узкий лоб, длинный узкий подбородок и широко растопыренные невероятные уши.

Насколько помнил Стас, Власов даже среди итеров выделялся редкой ленью и скандальностью. Его постоянно что-то не устраивало даже на Равнине, где его жизнь была устроена в полном соответствии с его собственным разумением – что уж говорить о том, каким пышным цветом расцвела его склочность в Долине! Поэтому сейчас толпа пылала праведным негодованием – хотя, учитывая вчерашнюю беседу с Мартынычем, Стас сильно подозревал, что и сочувствующих Власову в толпе имеется предостаточно.

Стас поднял руку, и человеческое кольцо утихло. Тогда он сурово сдвинул брови и грозно спросил у несчастного эктора, угодившего под пресс народного гнева:

– В прошлые разы тоже ты воровал?

Тот яростно замотал головой, так испуганно вытаращившись на Стаса, что было вполне очевидно: он – далеко не единственный здесь, кто горазд поживиться за чужой счет. Стас вздохнул и обратился к сборищу на площади:

– Ну, обчество, что делать будем?

Все загалдели, и стало заметно, что даже в этом стоянии на площади население Долины привычно разделилось на группы. Говоруны стояли ближе к крыльцу и в общем крике почти не участвовали: видно было, что их губы шевелятся, но голосов было не слышно. Итеры скучковались в максимальном отдалении от крыльца, которое, судя по всему, в местном коллективном сознании воспринималось как некая начальственная трибуна. Они вопили громко, беспокойно скользя взглядами по лицам окружающих. Громче всех кричали дричи, ощущавшие себя потенциальными жертвами и потому особо сильно скорбевшие о нарушении священного права собственности. В общем возмущенном гаме толпы выделить какие-нибудь конкретные предложения было решительно невозможно, поэтому Стас подождал немного, морщась от нестерпимого гвалта, а потом не выдержал и рявкнул во весь голос:

– Ша, курятник! Сначала утихните, подумайте, что хотите предложить, потом руку поднимите!

Толпа обиженно умолкла и задумалась. Первым поднял руку пострадавший Серафимович и кровожадно предложил:

– Отметелить обоих. Могу взять на себя, но и от помощи не откажусь.

– Первое предложение есть, – кротко сказал Стас. – Дальше.

Следующей подняла руку Василиса с длинной пепельной косой и кротким лицом героини русских сказок. Про нее Зинин говорил, что она – из дричей бесполезных, но эстетически значимых. В ее саду росли невероятной красоты цветы самых разных земных широт в комбинации, совершенно невероятной по климатическим соображениям. Она им пела, читала стихи, поливала их только из ладоней, но никак не из лейки, и, наверное, укладывала бы их с собой в постель, если бы только это не вредило их благополучию. Стас опасался, что от нее поступит предложение погрозить Власову пальчиком, но все же вынужден был предоставить ей слово.

– По-моему, их нужно просто отвезти обратно на Равнину, – тихим кротким голосом произнесла она, преданно глядя Стасу в глаза.

– Еще предложения есть? – с трудом сдерживаясь, спросил Стас.

Группа итеров тревожно топталась, переглядывалась, но молчала. Тогда поднял руку Буряк и, не дожидаясь знака Стаса, заявил:

– А я бы вывез Власова с его людьми как можно дальше – и пусть шагают куда хотят. С голоду не сдохнут. Может, до Равнины доберутся, может, сдуру сюда дорогу найдут – без разницы. Слишком жирно будет, если их просто отвезти к их холодильникам.

Стас едва удержался, чтобы не зааплодировать, но все-таки сумел с серьезным видом кивнуть:

– Третье предложение. Дальше.

Где-то в дальних рядах поднялась рука, и густой бас произнес:

– Предлагаю повесить.

Воцарилась напряженная тишина. Многие завертели головами, пытаясь разглядеть автора столь радикального предложения, и только через пару минут кто-то не выдержал и расхохотался.

Очень интересно… Неужели действительно, услышав эту мрачную фразу, все ухитрились забыть, что Власов – парцел? Здорово было бы с этим поэкспериментировать: может, и в самом деле некоторые слова обладают таким мощным значением, что, будучи произнесенными, на время просто выключают какие-то важные процессы в мозгу? Надо попробовать…

Стас настолько увлекся обдумыванием неожиданного лингвистического подарка, что даже забыл о своей функции председателя высокого собрания. Вывел его из забытья Буряк, безжалостно ткнувший его кулаком промеж лопаток. Стас спохватился:

– Предложений больше нет? Тогда голосуем. Кто за первое предложение – переходит налево, – и он махнул рукой в нужном направлении, – кто за второе – направо, кто за третье – кучкуется в центре.

Кольцо сразу превратилось в круговорот, и потребовалось не меньше пяти минут, чтобы людские потоки распределились в соответствии с выбранным вариантом и замерли.

К великому облегчению Стаса, группы справа и слева оказались существенно меньше, чем центральная, в которой собрались все говоруны и большинство дричей.

– Решено! – злорадно крикнул Стас. – Завтра я захвачу их с собой.

Толпа снова зашумела – на этот раз весело – и начала рассасываться. Стас сбежал с крыльца и направился туда, где стояли говоруны, что-то возбужденно обсуждавшие с дричами. Туда же подошла и Алена, на протяжении всего народного вече кидавшая на Стаса неуверенно-жалобные взгляды. К его облегчению, рядом с ней не наблюдалось ее эктора – Стаса-два, как в отсутствие Алены его ехидно называли. Впрочем, и раньше Алена отнюдь не стремилась сводить в одном пространстве двух главных Стасов ее жизни – настоящего и намечтанного ею. Стас был ей благодарен за это – хотя был бы благодарен еще больше, если бы и с ней самой ему приходилось встречаться как можно реже.

Центром митинга был Зинин: похоже, назревало очередное кухонное камлание русской интеллигенции. Стас вполне мог предположить, что именно на этом камлании будет обсуждаться… Зинин наверняка будет рассматривать сегодняшнее карающее вече как спонтанное зарождение системы регулирования человеческих отношений. Василёв и Буряк, как прагматики, начнут обсуждать способы затруднить провинившемуся итеру и его экторам возвращение в Долину. Ни та, ни другая тема Стасу были решительно неинтересны. И вообще он лелеял несколько иные планы на сегодняшний вечер.

Раздосадованный, он подошел к митингующим и предложил:

– Если вы жаждете обсудить судьбы общества, пошли в дом. Иначе кто-нибудь захочет еще за что-нибудь проголосовать.

Как он и предполагал, Зинин был страшно обрадован происшедшим: в поимке вора он видел начало каких-то грандиозных социальных процессов. Сам Стас был настроен куда менее оптимистично, но предпочитал в спор не ввязываться: оппонентов у Зинина хватало и без него.

До наступления темноты Стас еще как-то сдерживал нарастающее раздражение. Потом ему стало совсем невмоготу: то и дело кто-то из присутствующих интересовался его мнением – и не потому, что его слова были особо важны, а скорее для поддержания иллюзии, что прежний штаб остается тесной компанией единомышленников. Стас напряженно ждал, пока разговор станет настолько бурным, чтобы он смог исчезнуть из кухни незамеченным.

Наконец он решил, что подходящий момент настал, и тихо выскользнул из кухни, стараясь ни с кем не встретиться взглядом. Памятуя о вчерашних словах Зинина насчет топота по крыше, он постарался шагать по лестнице и потом по дощатому полу смотровой площадки как можно осторожнее, хотя пятки чесались как можно быстрее донести его до перил, чтобы разглядеть в темноте у западных холмов далекое пятнышко костра.

Когда он это пятнышко разглядел, сердце у него екнуло. Оставалось так же тихо исчезнуть из дома, и он в сердцах выругал себя за то, что перед сном зачем-то выложил налобный фонарь из кармана. Теперь придется красться мимо открытой кухонной двери – сначала в спальню, а затем…

Тут он услышал осторожные шаги на лестнице и сердито обернулся.

На площадку поднялся Буряк. Он, тоже стараясь не создавать лишнего шума, подошел к перилам и встал рядом со Стасом.

Некоторое время они молчали, потом Буряк сказал:

– Который раз удивляюсь, как здесь тихо вечером. Ни цикад, ни комаров… Странно. Никогда бы не подумал, что могу скучать по комарам.

У Стаса внутри все дребезжало от сдерживаемого нетерпения, поэтому он промолчал.

Буряк искоса глянул на него и негромко сказал:

– Мне Зинин сказал, что ты ходил ночью к тому костру. Он злится, что ты ничего не хочешь рассказывать. Считает, что ты так свое превосходство демонстрируешь.

– А ты как считаешь? – с вызовом спросил Стас.

– Не кусайся, – спокойно ответил Буряк. – Я пока никак не считаю. Раз молчишь – значит, тебе так нужно. Ты снова туда собираешься?

Стас смутился. Почему-то врать в глаза Буряку ему было намного труднее, чем Зинину.

– Прости. Да, я снова пойду туда.

Буряк немного помялся, потом посмотрел прямо в глаза Стасу.

– Ты вчера разговаривал с мужчиной?

Стас опешил: такого вопроса он никак не ожидал. Целую минуту он изумленно смотрел в мрачные глаза Буряка – и в конце концов понял.

– Успокойся, это был мужчина. Лилии ничто не угрожает, – усмехнулся он и физически почувствовал, как растаяло напряжение между ними. – Обещаю: завтра утром я все тебе расскажу. Может быть, даже вам всем. Но тебе – обязательно. Ты меня прикроешь?

Буряк кивнул и полез в карман.

– Тогда тебе понадобится вот это, – и он достал налобный фонарь.

Стас взял фонарь, благодарно улыбнулся и пошел к лестнице.

Теперь в дом можно было не заходить, и он, осторожно ступая, подошел к могиле Матушева. Коснулся креста, мысленно передав палеонтологу привет от Сандипа, и пошел к лесу. Отойдя на порядочное расстояние, он обернулся: Буряк по-прежнему стоял наверху и смотрел ему вслед.

…Сандип, как и вчера, перемешивавший угли в костре длинной веткой, встретил Стаса все той же мягкой, чуть иронической улыбкой. Стас поприветствовал его, с удивлением отметив легкую дрожь в собственном голосе: практически первое свидание, язвительно поздравил он сам себя.

Сандип подождал, пока гость усядется напротив него, и спросил:

– Ну что, играем по правилам?

– Играем, – согласился Стас.

– Тогда не будем нарушать традиций. Первый вопрос – мой, ты не против?

Сандип не продолжал: он честно ждал Стасова согласия. Стас снова удивился тому, что возможность отвечать на вопросы индийца его радует ничуть не меньше, чем возможность самому продолжать расспросы, и с готовностью кивнул.

– Хорошо. Тогда расскажи, что у вас там сегодня происходило?

– Ты что, подсматривал? – засмеялся Стас.

– Конечно, подсматривал, – с удовольствием подтвердил индиец. – Но подслушать мне не удалось. Поэтому рассказывай.

Он выслушал рассказ с тем же сосредоточенным вниманием, которое покорило Стаса еще вчера, а потом спросил:

– А почему весь разговор с толпой вел именно ты?

– Да как-то так сложилось, – пожал плечами Стас. – Они же еще на Равнине решили, что я у них теперь вроде как главный…

Сандип пристально посмотрел на него и усмехнулся:

– Так это же они решили… Ты-то почему с ними согласился? Тебе понравилась роль особенного? Или не захотел их разочаровывать?

Стас напрягся.

– Это ты к чему?

– А я пытаюсь понять, к какому из Галилеев ты ближе: к здешнему или к нашему.

– И в зависимости от этого ты мне что-то расскажешь или не расскажешь? – усмехнулся Стас.

Индиец отрицательно покачал головой:

– Нет, я в любом случае буду честно отвечать на твои вопросы. Мне самому это важно. Меня всегда интересовало, как человек становится приором или исследователем.

– Ты хочешь сказать, что я веду себя как приор? – недоверчиво прищурился Стас.

– И снова – нет. Пока что я предполагаю, что ты и есть приор. Сам подумай: все, кому нравится влиять на других – приоры. Те, кому нравится от кого-то зависеть – итеры. Те, кому интересно, как что на что влияет – исследователи. Все очень просто.

Стас холодным тоном произнес:

– Вообще-то я именно исследователь, если ты не забыл.

Сандип снова внимательно посмотрел на него и спокойно кивнул:

– Пусть так. Твой вопрос?

Оказалось, предыдущий диалог так растревожил Стаса, что все вопросы, которые он старательно готовил весь сегодняшний день, перемешались между собой и теперь никак не хотели вразумительно формулироваться. Сандип снова занялся костром, не выказывая ни малейшего нетерпения, за что Стас был ему весьма благодарен.

– Ладно, – решился он наконец. – Самый главный вопрос: как все устроено у вас там, на Третьей Земле?

– Конечно же, ты должен был спросить именно это, – улыбнулся Сандип. – Хотя ответить довольно трудно. Дело в том, что у нас там никак не устроено. Разница между Третьей Землей и первыми двумя – не в устройстве, а в людях. Я тебе напомню одну известную фразу: может, если бы человек не изобрел колесо, мы все бы сейчас летали?

Стас думал долго. За это время костер начал понемногу мельчать, и Сандип отправился на поиски подходящих веток. Когда он вернулся, Стас все еще размышлял и даже не заметил, что вновь разгоревшийся костер начал подкрадываться к его подошвам. Индиец аккуратно сгреб выпавшие из огня ветки и продолжил:

– На нашей общей Земле когда-то придумали колесо. Потом стали придумывать все остальное. Как только людям не хватало их собственных возможностей, они придумывали какие-то приспособления. Самолет, телефон, книги… Да ладно, я даже перечислять не буду.

Назад к природе? Чего человеку бог не дал, то и не нужно? Интересно, чем ему книги помешали? Ладно еще телефон – но книги-то?!

– Не спеши, – ответил Сандип на невысказанные язвительности Стаса. – Я еще не закончил. Иными словами, люди начали создавать какие-то внешние возможности, которыми они от природы не обладали. Потом те, кому таких возможностей не хватало, стали появляться на Другой Земле. Сам знаешь, каждый из вас оказался здесь с тем набором возможностей, о которых мечтал на Земле. И неважно, что для кого-то это были постоянно наполняющиеся шкафы, для кого-то – земля, на которой можно что-нибудь выращивать, а для кого-то – возможности нечто изобретать или изучать. Согласись, ты ведь тоже мечтал именно о таких внешних возможностях? Аппаратура, о которой ты вчера говорил, надежные исполнители твоих указаний, эксперименты, которые будешь планировать только ты…

Проповедь. Чистая проповедь. Не гонитесь за вещами – стремитесь к совершенству духа… Черт, черт, черт! Получается, Галилей-исследователь оказался там – и это соответствует каким-то высоким идеям Третьей Земли, а он, Стас, со своим институтом пригоден только для ущербной Другой Земли? Еще сто раз черт!

– Еще минутку потерпи, – попросил Сандип, пряча усмешку. – Я, например, просто люблю общаться. Не трепаться, не обсуждать высокие материи, не спорить о судьбах мира – а общаться с теми, с кем общаться интересно. Поэтому мне пришлось выучить несколько десятков языков и научиться перемещаться в разные концы Третьей Земли. Видишь, даже на Другой Земле могу оказаться – без всяких галилеевых карт. Без крыльев, без космических кораблей – просто так. Мы там делаем наши возможности из самих себя. Вы здесь имеете то, что хотите иметь, а мы там делаем себя такими, какими хотим быть. Вот и все. Дальше фантазируй сам.

Стас судорожно пытался понять, как же он относится ко всему услышанному. Получалось плохо. Его швыряло от привычного по земным временам снисходительного презрения к подобным учениям до детского восторженного замирания сердца.

– То есть вы там все невероятно умные, физически совершенные и безгрешные? – не слишком уверенно пошутил Стас, исподлобья глядя на Сандипа.

– Да ты что?! – ужаснулся тот. – Разве ж я про это? Хочешь, я тебе расскажу, как развлекается на Третьей Земле, например, твой предок? Как ты помнишь, он еще дома всякими линзами занимался. Так у нас он научился смотреть на собственный организм изнутри. Я даже не знаю, как тебе это объяснить… Я не физик и не биолог, так что говорю, как понимаю: он теперь может отслеживать то, как устроено его зрение. Там ведь, как ты понимаешь, без линз не обошлось. А заодно он стал интересоваться и прочими телесными процессами: не поверишь, но он их как-то ухитряется видеть. А еще один наш умник этими самыми процессами научился управлять. То он неделю ходит горбуном, то – беременной женщиной… Пытается мир воспринять так, как воспринимают его те, кем он становится. Мы спрашивали, как он это делает – он даже объяснить не может. Может только показать. Жутковатое, знаешь ли, зрелище, когда у тебя на глазах мужчина в женщину превращается…

– Так, стоп! – решительно заявил Стас. – С меня пока достаточно. Это бы переварить…

– Тогда – мой вопрос. Почему ты так горевал о Матушеве? Когда ты рассказывал, как его хоронил, я понял, что для тебя это было очень важно.

И снова – совершенно неожиданный вопрос. Стас готов был услышать что угодно – но никак не это. Пожалуй, он и сам никогда об этом по-настоящему не думал. Или не позволял себе думать?

– Тут, наверное, сразу две причины, – медленно начал Стас, тщательно подбирая слова. – Во-первых, меня восхитила гениальность идеи. Это ж додуматься было надо: оказаться здесь с целым куском древней планеты! Получается, он – единственный из нас, кто действительно принял свое бессмертие и попытался его с кайфом использовать. Страшно обидно, что не получилось… Даже сказать не могу, насколько обидно и жалко.

– А вторая причина? А то ты сейчас совсем в тоску занырнешь.

– А вторая… Понимаешь, мне бы тоже изо всех сил хотелось узнать, что было бы дальше с его обезьянами. Вот не верю я, что говорить они научились так, как сейчас это считается: какие-то мутации генов, которые непонятно почему закрепились, хотя произошли в разное время и по отдельности выживать никак особо не помогали… А потом, дескать, не умеющие говорить полуобезьяны сели и договорились одно чувство обозначать словом «тоска», а другое – словом «отчаяние». Тебе это не кажется смешным? А я смеюсь уже лет десять. И, сдается мне, Матушев в это тоже не верил. Во всяком случае, так мне кажется по его материалам.

– Нет, не верил, – негромко подтвердил Сандип. – Он мне сам это говорил. Ты именно это изучаешь в своем институте?

– Нет, конечно, – с горечью сказал Стас. – Как это можно изучать в институте?! Это можно было бы сделать только так, как он сделал. Но… Не случилось. Знаешь, я ему отчаянно завидую: ему такое пришло в голову, а мне – нет. Он мечтал об этом, а я – об энцефалографах и прочей ерунде. Так что, видимо, ты прав: никакой я не исследователь.

– Вообще-то я этого не говорил, – мягко напомнил Сандип. – Ладно, будем считать, ты мне ответил. Твой вопрос.

– Ох… – тяжело вздохнул Стас. – У меня уже и так голова как набитый чемодан, который надо ремнями стягивать. Хотя… Знаешь, я не понимаю одного: почему ты мне все это рассказал? Ты ведь здесь оказался совсем не за тем, чтобы меня с собой на Третью Землю забрать, правда? Тогда зачем?

Индиец засмеялся:

– Ты не поверишь, но – чтобы продолжить общение. Сначала я сюда прилетел к Тимуру. Потом, когда понял, что его больше нет, стал ждать хоть кого-нибудь любопытного. Появился ты и рассказал мне то, что рассказал. Мне стало интересно. Было же очевидно, что мне придется платить за собственное удовольствие: чтобы ты говорил, я должен был тоже говорить – причем о том, что интересно тебе. Вот как-то примерно так.

Стас вскочил и беспокойно зашагал вокруг костра.

– Слушай, но ведь тогда получается, что здешний Галилей все-таки должен знать, как к вам попадают? Тогда зачем он мне соврал?

– Он – демиург, – с печальной улыбкой произнес Сандип. – Бог, творец, самый главный во Вселенной… Можешь продолжить на свой вкус. Ему нравится власть.

– То есть какие-то условия, которые достаточно выполнить – и окажешься на Третьей Земле? – с надеждой поинтересовался Стас.

Индиец пожал плечами.

– Я ведь уже говорил тебе: я мало что про это знаю. Я помню только одно: вот я только что был у себя в Мадрасе, а потом – хлоп… И я на Третьей Земле. В смысле – на Четвертой. Но то, что ты говоришь, наверняка возможно – ведь как-то Галилей у нас оказался? Одно могу сказать тебе точно: приоры к нам не попадают.

Стас немного поразмыслил и невесело усмехнулся:

– Хитрый ты мужик, однако… Ты, небось, ни одного вопроса просто так не задал? Ладно, я все понял, буду думать. Только… Что теперь будет? Мне надо улетать, ты тоже наверняка здесь жить не собираешься. Мы еще увидимся?

– Захочешь – увидимся, – хладнокровно ответил Сандип. – Если ты действительно захочешь, я это почувствую. Но встречаться мы можем только здесь. Проход между нашими Землями – именно здесь. Кстати, те координаты, которые Галилей тебе, видимо, сообщил, – наверняка где-нибудь посреди океана или в пустыне. Так что можешь даже не пробовать.

– Я так понимаю, сеанс связи окончен? – тоскливо спросил Стас. – Мне пора уходить?

– Нет, – мягко, как всегда, сказал Сандип. – Это мне пора уходить. Пока ты сам до всего нужного не додумаешься, разговаривать нам будет просто неинтересно. Обоим неинтересно.

Он встал и протянул руку Стасу, продолжавшему нервно носиться вокруг затухающего костра. Стас замер и вгляделся в смуглое лицо. Сандип встретил его взгляд спокойной серьезной улыбкой и вдруг подмигнул:

– До встречи?

Стас пожал ему руку, молча кивнул и быстро ушел в лес.

Он давно знал странное свойство своего мозга: когда туда поступало слишком много важной информации, ему нужно было какое-то время просто не думать. Все как-то само собой продолжало там вариться, а потом в один прекрасный момент укладывалось перед ним в виде более или менее красивой схемы, которую потом становилось так сладко обдумывать…

Поэтому и сейчас он не думал о двух ночных разговорах у костра. Он просто шел обратно, ощущая гулкую гудящую пустоту внутри, и даже не знал, хочет ли чем-то эту пустоту наполнить. Сейчас достаточно было вернуться в бревенчатый дом, немного поспать, утром посадить в самолет всю компанию вороватого итера, долго кружить над окрестными равнинами, чтобы дорога назад не стала бы для него и его экторов слишком очевидной… Потом высадить их – возможно, даже выгнать из самолета: скорее всего, Власов станет ныть и упираться, а его экторы – ему помогать… Но высадить их все-таки придется.

Потом можно будет снова взлететь и через полчаса увидеть Лилию. Ей-то он непременно расскажет обо всем, что услышал от Сандипа, и мысль об этом вызывала у него восторг, смешанный с некой тревогой. Он не сомневался, что в ответ на свой рассказ услышит от Лилии что-нибудь совершенно неожиданное…

Тут он растянулся, споткнувшись об укрытую травяным ковром корягу, и внезапно с досадой вспомнил о своем обещании рассказать все сначала Буряку. Теперь это обещание казалось ему чрезвычайно опрометчивым: куда более приятно было бы подбирать нужные слова под пристальным взглядом непроглядных глаз Лилии… Может, взять Буряка с собой на Равнину и уже там, в институте, рассказать обо всем им обоим сразу? Хотя… Кто знает, какие у деятельного Буряка планы в Долине на ближайшие дни?

За этими сугубо практическими размышлениями дорога оказалась недолгой, и в своей спальне Стас очутился еще до рассвета. Он прислушался и понял, что Зинин еще не ложился: из матушевского кабинета доносилось, как колыбельная, сосредоточенное бормотание. Перед тем, как обрушиться в глухой сон, Стас еще успел подумать: интересно, как долго продолжалось после его ухода экстренное заседание штаба по поводу первого в истории Долины юридического казуса?..

…Проснулся он от странного ощущения, что спать больше почему-то нельзя. Полежал немного, пытаясь понять, откуда взялась эта тревога, но так и не понял.

Он открыл глаза и посмотрел в окно. Погода – как, впрочем, почти всегда на Другой Земле – была прекрасной: значит, итеру-изгнаннику не придется искать дорогу под дождем. А жаль.

Вдруг за окном промелькнуло что-то очень большое и темное. Стас насторожился: промельк был слишком быстрым, так что ему не удалось рассмотреть, что это было.

Он вскочил, в спешке натягивая штаны и путаясь в них еще не проснувшимися ногами. Застегиваясь на ходу, подскочил к окну.

Видно из окна было именно то, что и всегда. Никаких неожиданностей.

Настороженность, однако, продолжала нарастать, и Стас разозлился на себя: тоже еще, кисейная барышня – так распереживаться из-за каких-то разговоров! Может, теперь еще и привидения начнут являться?

Он быстро прошагал по коридору и, не заботясь об осторожности перемещения, почти взлетел по лестнице наверх. И только сделав два огромных шага по дощатому полу площадки к перилам, он признался себе: еще лежа в постели, он понял, что именно мелькнуло в окне. Просто сразу поверить в это казалось решительно невозможным.

А теперь, с высоты оборудованного Матушевым наблюдательного пункта, хорошо знакомые Стасу большие лохматые кучи были прекрасно видны: точно так же они выглядели три года назад, после волны смертей, когда он впервые оказался здесь, в Долине. Только тогда эти кучи лежали неподвижно и таяли на глазах, а сейчас шевелились – и, надо сказать, шевелились довольно быстро.

Стас замер, боясь то ли спугнуть видение, то ли привлечь к себе внимание вновь заполонивших Долину австралопитеков.

Откуда? Это Сандип? Или он сам? Но он точно не хотел! Даже не думал об этом…

Или все-таки думал? Во всяком случае, вчера с Сандипом на эту тему он говорил весьма страстно. Значит, все-таки он сам?..