Читать книгу Проект «Ворожея» - Галина Чередий, Галина Валентиновна Чередий - Страница 11

Приличных, для городского дома, размеров двор был именно таким, как я разглядел через щель – заросшим явно многолетней густой травой, в которой кое-где виднелись обрывки тускло поблескивающего целлофана и бумаги. Такое бывает в заброшенных местах, где ветер долго таскает случайный мусор, пока он не застрянет где-то намертво. Но даже сквозь это запустение было видно, что когда-то эта территория была распланирована с тщательностью и любовью. Угадывались контуры фигурных клумб и альпийской горки, или как там еще эта ландшафтная хрень зовется. Среди уже желтеющего в осень бурьяна виднелись яркими пятнами какие-то неубиваемые многолетники. Я помню, точно такие же были у бабули на даче и запомнились мне тем, что, несмотря на невзрачность, цвели до самых морозов. Шагая впереди, я ощущал между лопатками пристальный взгляд хозяйки и старался не выдавать любопытства, мучающего меня.

– Разуваться не надо, – негромко скомандовала Влада в совершенно пустой прихожей, в углу которой сиротливо притулились те самые дурацкие тряпичные балетки. – Кухня направо.

Я посмотрел на буквально сверкающие чистотой полы, поставил ее здоровенную сумку и все же снял туфли.

Пройдя по коридору, мы попали в комнату, кухней которую можно было назвать лишь условно. Такая же пустота, как и в прихожей. Но здесь была раковина, заглушенные газовые трубы на стенах и на них же щербатые следы, будто кто-то прямо с мясом выдирал всю подвесную мебель и технику. На широком подоконнике маленький электрочайник на пару чашек, явно новый и одна кружка. Там же в уголочке пачка чая и упаковка печенья. Ни стола, ни стульев, вообще никакой мебели, кроме нелепо выглядящего шезлонга у окна.

Наша странная игра с Владой в «я смотрю, как ты смотришь» продолжилась.

– Присаживайтесь, Антон, – указала она в кресло, а сама пошла наполнить свой микрочайник.

Я развалился в шезлонге, но, когда женщина встала передо мной, поднялся.

– А давайте наоборот? – усмехнувшись, предложил я. – А то чувствую себя как на приеме мозгоправа в кино. Можно я на подоконнике?

Влада кивнула и продолжала пристально следить за мной, явно ожидая расспросов по поводу своего жилища. И я спросил.

– Одна живете?

– Теперь да. – Женщина обвела все вокруг взглядом, будто видела совершено другую картину в этой пустоте.

Чайник вскипел, и я опять поймал себя на том, что неотрывно наблюдаю за тем, как она совершает обыденные вроде движения. Кладет пакетик, наливает кипяток в темно-синюю кружку с золотистым ободком, распаковывает упаковку дешевого, но вкусного печенья, ставит все передо мной на ослепительно-белый подоконник. Медленно убирает руку, и в какое-то мгновение клубящийся пар проскальзывает сквозь ее тонкие пальцы, будто притянутый к ним как магнитом, и устраивает краткий мистический танец. Я невольно качнул головой и усмехнулся. Вот же странная штука воображение. Стоит только немного позволить себе верить в то, что нечто не умещающееся в рамки обычной для тебя реальности возможно, и уже в чем угодно чудится загадочное действо.

– Антон, насколько сильно вам не нравится мое присутствие? – спросила Влада, видимо, истолковав мою усмешку по-своему.

Я на секунду задумался и честно ответил:

– Прямо сейчас оно мне не нравится гораздо меньше, чем поначалу, – и вернул вопрос: – А вам, Влада, насколько неприятна необходимость работать с нами?

Резкий выдох, говорящий, что я попал, и женщина отвернулась к окну.

– Как вы верно подметили, это необходимость. На самом деле мне симпатичны и Василий, и вы, но очень тяжело… – она сделала руками неопределенный жест, – все, что связано с вашей работой. Очень. Это мешает мне… забыть.

Забыть. Она желает забыть то, что я бы сейчас хотел знать больше всего. Неожиданно вспомнился мой когда-то любимый фильм с Уиллом Смитом «Я – робот». Как там говорилось? Правильно задавай вопрос? А я бы еще добавил – вовремя делай это и с верной интонацией. Спрашивать напрямую не стану. Вижу, что ничего не скажет.

– Забыть по-настоящему все равно не выходит. По моему опыту, лучше некоторые вещи принимать и смиряться. Обратного хода событий не бывает, сколько себя ни мучай. Если только это не еще одна ваша суперспособность.

Даже сам не смог бы сказать – философствовал я в данный момент ни о чем, имитируя беседу с глубоким смыслом, или откровенничал. В присутствии этой женщины меня все чаще посещало ощущение двойственности всего сказанного.

– Но такой способности у меня нет, – Влада говорила об этом так, словно не сожалела, а, наоборот, была рада. – Иногда хотелось бы, как любому человеку, наверное. А у вас получилось смириться?

Долю секунды хотелось огрызнуться, спросив, при чем тут я. Но понимал, что это явно не будет способствовать продолжению диалога.

– Нет, – признался честно, – но я над этим работаю.

Странный разговор выходил. Каждый, типа, о своем, и в тоже время оба об одном и том же. И с Владой мне вести было его на удивление легко, не то что со всеми, кто за это время пытался ковырнуть в душе сочувствием, которого мне не надо. Но тему стоило поменять.

– Интересно, а убийц, которые раскаиваются, и тех, кто нет, вы по-разному видите?

– Конечно. Даже те, кто безумно сожалеет, но считает, что все равно поступил верно, отличаются от просто страдающих чувством вины, – охотно пояснила женщина.

Это намек, случайность или прямое указание на меня? Она не смотрела на меня, так что оставалось только догадываться.

– А, скажем, маньяки. С ними вам приходилось пересекаться?

Влада очень медленно положила на подоконник раскрытые ладони, будто нуждалась в опоре.

– Да, – она скривилась. – И вот рядом с ними, не важно, вменяемыми или нет, находиться вообще невыносимо.

Как часто ей приходилось делать это? По собственной ли воле? Не думаю, что так.

– Это означает, что, встреть мы его с вами на улице, вы точно скажете, маньяк ли это? – продолжал фигурное движение вокруг острых углов.

– Да. Но вот только один нюанс. Или два. Во-первых, я не скажу, убил ли он уже кого-то или только еще страдает фантазиями, и во-вторых, я не смогу сказать, это тот самый маньяк или какой-то другой.

– М-дя, – огорченно вздохнул. – Как-то по-дурацки: знать вроде бы так много, но в сухом остатке не иметь возможности кому-то что-то предъявить. Не находите?

– Тут, Антон, вопросы не ко мне, а к высшим силам, меня так озадачившим, – неожиданно улыбнулась женщина.

Да, лучше слова и не подберешь, чем озадачившим.

– Вы чай почему не пьете? – кивнула Влада на забытую мною кружку.

– Да вот просто думаю. Как бы мне подступиться к разговору с вами о дальнейшей работе.

– Вы всерьез думаете, что я смогу быть полезной? Даже после того, как видели такой, как сегодня? – Вот теперь она на меня смотрела, причем напряженно и очень внимательно, выдавая, насколько для нее было важно мое мнение в этом вопросе.

– Уверен. В любом случае бегство – это не выход для вас, – вложил в слова всю убежденность, которая у меня и взялась-то не пойми откуда, но было ее в достатке.

– Если и выход, то временный, – вздохнув, согласилась Влада. – Но и работа с вами пока постоянных перспектив мне не обещает.

– Может, и так, я ведь всего не знаю, а вы не спешите меня просветить. Я, конечно, не гений современности, но, обладай всей информацией, мог бы ориентироваться лучше. Откуда вы знаете, вдруг вы окажетесь у нас в конторе столь полезны и успешны, что эти самые перспективы разительно поменяются.

– Но я не хочу… таким заниматься.

– А я хочу? Думаете, мне это в радость? То есть я, разумеется, люблю саму мою работу, процесс, но до глубины души ненавижу тот факт, что она вообще есть. Потому что это означает, что люди продолжают убивать других людей. И игнорировать это я просто не могу. Понимаете?

– Прекрасно понимаю, Антон. – Влада теперь не только сосредоточила все внимание на мне, но и шагнула ближе. – И я тоже не могу, вот только причины у нас разные. Вы могли бы жить по-другому, но ваша совесть не позволяет. А я бы очень хотела не знать, не видеть, да только это невозможно. И если вы заслуживаете уважения из-за своей жизненной позиции, то я нет.

Нет, ну вот откуда в человеке столько категоричности и самоуничижения? Такое само собой, уж насколько знаю, не появляется. И прямо руки зачесались остаться наедине на пять минут с тем, кто взращивал подобное в этой женщине.

– Ой, вот только давайте сейчас не будем, Влада, про правильные жизненные позиции, – досадуя, отмахнулся я. – Моя совесть мне столько без проблем позволяла и позволяет, что стыдно признаться. И плевать, собственно, на изначальные причины. Дело в другом. Следующие несколько недель нам постоянно придется быть бок о бок. И неважно, что я хочу быть максимально успешным в расследовании, а вы, как понимаю, вынуждены стать таковой. Цель-то, в принципе, одна. Поэтому давайте откроем карты, определим правила и ограничения и начнем уже работать, а не приноравливаться друг к другу.

Влада, прикусив нижнюю губу, глянула на меня, потом на выход из кухни, будто взвешивая, не стоит ли закончить этот разговор прямо сейчас и все же выбрать бегство. В этот момент мне тоже подумалось, что, может, так и лучше. Она уйдет, скорее всего, больше мы никогда не увидимся, и очень скоро я забуду, что вообще когда-то пересекался с этой странной женщиной. Все пойдет своим накатанным путем, станет спокойно, и не нужно скакать дрессированным пуделем вокруг совершенно чужого и непонятного человека. Но что-то в глубине души было категорически против такого хода событий, словно произойди именно так, и все будет окончательно неправильным. И не только для нее, но и для меня тоже. А я ведь эгоистичная скотина, чрезвычайно ценящая свое душевное равновесие. Ага.

– Хотите, я первым начну? – решил подтолкнуть я женщину.

– Групповая терапия откровенностью? – усмехнулась Влада и оперлась бедрами о подоконник, неуловимо расслабляясь, и я выдохнул. Ее поза как сигнал – уже решила остаться, хотя бы пока.

– Всему групповому я предпочитаю парное, – ляпнул раньше, чем подумал. – Итак, Чудинов Антон Алексеевич, капитан полиции, подпольная кличка Чудо, и это не совсем из-за фамилии. 31 год, был женат аж целых полгода, в роли семейного человека оказался несостоятелен. На данный момент разведен и являюсь идейным приверженцем беспорядочных половых связей. – Поколебавшись секунду, решил, что личного достаточно на первый раз. – Восемь лет в убойном, поощрений и выговоров от начальства имею примерно поровну. В силу неуживчивого характера дальнейших перспектив для карьерного роста нет. Вашему появлению изначально был не рад и очень хотел бы избежать осложнений с этим связанных, к тому же получил четкую инструкцию от шефа избавиться любой ценой. Но, обладая природной вредностью и упрямством, прибор я клал на эти указания, а после эпизода с Сысоевой вовсе больше не горю желанием выживать вас из отдела. По мне, все, что помогает следствию, пофиг, как и какими методами, полезно. Очень может быть, что вы просто угадали, но я готов попробовать проверять это и не считаю нужным просто отказаться априори. Как-то так.

Я сделал многозначительный жест рукой, указывая, что мяч теперь на ее стороне. Влада покачала головой, и я видел одновременно и оживление, и нерешительность в ее взгляде.

– Ой, да ладно! – подначил я. – Посмотрите на меня, говорить о себе любимом – это совсем не страшно.

– Вы так думаете? Ладно, давайте посмотрим. Владислава Арифеева. – Маленькая заминка на фамилии, ставим галочку. – Двадцать девять лет. Замужем… была два года. – Еще одна галочка. – На данный момент разведена. Причина не важна.

Взгляд в сторону, гневно-болезненная складка между бровей. Процентов на девяносто причина в измене, ну да ладно, проехали.

– Пять лет назад, в результате личной трагедии, оказалась в психиатрической клинике. Была в какой-то момент признана невменяемой и не несущей ответственности за свои деяния. – Теперь уже вызывающий прищур в ожидании моей реакции. Но я не двигаюсь и молчу, просто предлагая ей закончить там и тогда, когда сама посчитает нужным. – Потом попала в правительственную программу изучения необычных человеческих способностей. На данный период времени направлена к вам. Если этот эксперимент окажется успешным, то станет моим шансом снова вести нормальную жизнь… ну, насколько это возможно. Если нет… меня вернут для дальнейшей… коррекции.

Коррекция, сука! Я что-то в этом роде и предполагал, но все равно ощущал себя стукнутым пыльным мешком по башке. И дело не в том, что все мы в курсе соблюдения прав и свобод не только в нашем государстве, но и повсюду в мире. Даже думать в эту сторону, задаваясь чисто риторическими вопросами, смысла нет.

Проблема в другом. На хрена мне все это надо? Я на полном серьезе собираюсь встрять по самое не балуйся? Похоже, что да, если продолжаю сидеть на этом подоконнике в пустой кухне, а не обуваюсь и не сваливаю от греха подальше.

– Влада, насколько сильно вы хотите эту самую нормальную жизнь? – Она буквально вспыхнула, так и загорелась надеждой, явив мне совершенно другую женщину, на которую я ошалело пялился, просто не в состоянии отвести взгляд. И пусть это длилось какое-то краткое мгновение, я уже никогда не забуду увиденное. Мне стало даже стыдно за почти равнодушный тон, которым спросил о таком.

– Очень, – выдохнула она, а я читал огромными буквами: «Больше всего на свете!»

Ну вот, дверца эмоциональной ловушки, в которую зашел добровольно, и захлопнулась. Теперь-то я не отступлюсь. Нет у меня просто такой долбаной функции в организме.