Читать книгу Порченый подарок - Галина Чередий, Галина Валентиновна Чередий - Страница 1

Весна

Отдав весь повод Орегу, я пронеслась по обочине размокшей после вчерашнего ливня дороги, вдоль бесконечного ряда экипажей со всевозможными гербами и затейливыми украшениями, ощущая всей кожей настойчивый и обеспокоенный взгляд Алмера, что следовал за мной неотступно, как ему и полагалось. Обязанность слуги и личного конюшего – присматривать за тем, чтобы лошади были в порядке и чтобы юная хозяйка не свернула себе шею, разъезжая на норовистом подарке отца к совершеннолетию. И только мы вдвоем знали, что его беспокойство обо мне не просто должностные обязанности, а нечто настолько большее и глубокое, что от постыдных мыслей об этом мне становилось жарко и тесно в собственной коже. И никакая бешеная скачка с ветром, бьющим в лицо, не охладит мои пылающие от стыда и предвкушения лицо и сердце, не выметет прочь недостойных мыслей, не унесет страх и чувство вины за то, на что почти согласилась.

Комья грязи вырывались из-под копыт Орега и частенько влетали в открытые окна таких же неимоверно безвкусно украшенных карет, какими были и сидевшие в них разряженные в пух и прах девицы и их сопровождающие, направлявшиеся ярким потоком к дворцу правителя. Возмущенные вскрики и визги, раздававшиеся вослед, только забавляли меня, отвлекая от бесконечно вращавшегося последнее время в разуме водоворота мятежных мыслей. Неужели я решусь?

– Да что она себе позволяет! – понеслось мне в спину, когда очередной слякотный комок врезался в дверцу экипажа аккурат посредине выпуклого золоченого герба, изображающего какую-то рептилию, очевидно, дракона, явно мучимого запором, учитывая его позу и оскаленную морду.

Надо же, деточка семейства Оршо Альнигрис достигла положенного возраста и в этом году наверняка мечтает быть одной из самых завидных дебютанток на празднике Выбора. Правильно, мы же ровесницы. При мысли о необходимости моего присутствия на этом действе передернуло. А еще при воспоминании о том, какое воодушевленное выражение лица всегда появлялось у отца, когда он говорил о моем первом официальном выходе. У него на свою единственную дочь были эпичные планы, не так ли? Как жаль, что я их не оправдаю, папа. Я так люблю тебя, но и его тоже.

Смятение снова мутной волной поднялось в душе. Оглянувшись через плечо, я поймала вопрошающий, тревожный взгляд Алмера и ударила пятками по бокам коня, ускоряясь еще больше. Но даже в дробном перестуке копыт мне все слышалось: «Решусь? Решусь? Неужто… решусь?»

Хотела по привычке свернуть с основной дороги к служебному проезду прямо на конюшню, но тот неожиданно оказался перегорожен повозками с провиантом для празднества, а я уже разогнала Орега так, что резко остановить его было невозможно. Под обеспокоенный выкрик Алмера, я сильно потянула удила вправо, заставив жеребца сменить траекторию движения и едва не уложив его этим на бок, буквально в последний момент успела проскочить между двумя экипажами, въезжавшими в главные ворота. И хорошо, что во время разворота часть скорости удалось погасить, иначе я с разгону влетела бы в группу ездоков, что неторопливо двигались сейчас по главной аллее, ведущей к парадному входу дворца. Орег встал на дыбы, чуть не сбросив меня, чего мне внезапно почти захотелось. Ведь тогда не нужно будет присутствовать на проклятом празднике Выбора и самое важное в жизни решение тоже придется отложить… совсем не по моей вине, а в силу обстоятельств. О, Пресветлая Даиг, насколько же я труслива и эгоистична! Разве тот, кто способен на настоящую любовь, стал бы думать о чем-то таком?

Мое, безусловно, эффектное, появление не прошло незамеченным. Несколько всадников резко развернули коней… да нет, какие же это кони – натуральные чудища! Мохнатые, как диковинные северные быки из дворцового зверинца, раза в два крупнее моего изящного жеребца, все светлых мастей, от серой до соловой, с ножищами, больше напоминающими стволы корабельных сосен, с густыми гривами и хвостами, достигающими земли, и жуткими темными глазами. Они уставились на моего обомлевшего беднягу, тонкокожего ахлийца, с таким выражением, будто были плотоядными и вполне готовыми его сожрать на месте. На таких взглянешь раз, и поверишь – могут.

Под стать жутковатым коням были и их всадники. Просто огромные мужчины в покрытой дорожной грязью, но явно очень дорогой одежде необычного покроя, преимущественно черной, без всякого шитья и украшений в противоречие нынешней моде, но из очень добротной ткани, и с массой разнообразного оружия, висящего на их телах и притороченного к седлам. Странные шлемы, закрывающие верхнюю половину лиц, длинные волосы множества оттенков золотистого, небрежными прядями рассыпавшиеся по широченным плечам, неохватные торсы, мощные бедра под натянувшейся тканью замшевых штанов, окованные железом сапоги до колен. На кожаных нагрудниках каждого – тиснение, вроде бы оскаленная морда какого-то зверя…

О, Даиг, это же аниры! Отец буквально пылал гневом и бесконечно изливал за столом во время ужинов свое презрение и возмущение тем фактом, что «этим грязным скотам» было не просто впервые позволено присутствовать на празднике Выбора. Правитель от своего имени был вынужден их пригласить и даже позволить претендовать на ухаживания за любой аристократкой Гелиизена, если такова будет ее воля. А с другой стороны, наш лучезарный Окнерд Пятый сам решил несколько лет назад сунуться с завоевательным походом в их земли, где получил по носу, и дабы избежать теперь ответного вторжения, вынужден был лебезить и проявлять лживое дружелюбие. А что умиротворяет разгневанных мужчин лучше, чем несколько пожертвованных ради великой цели девственниц хороших кровей? Конечно, все будет обставлено благопристойно и девушек отдадут замуж по всем правилам, но это не меняет того факта, что им предстоит уехать в страну настоящих варваров, с загадочными и, ходили слухи, отвратительными обычаями, и скорее всего, сгинуть там навсегда. Естественно, именно по этой причине в нынешнем году наблюдается небывалое нашествие дебютанток из самых глухих углов государства – ведь не отдавать же этим «полуживотным» представительниц лучших родов. Это абсолютно исключено.

Рассмотреть нормально больше я ничего не успела. Алмер наконец догнал меня, сверкнул с упреком глазами и, схватив Орега под уздцы, потянул в сторону от главной аллеи прямо через парк.

– Что же ты творишь, Мунна! – прошипел он, когда нас уже не должны были слышать. – Хочешь разорвать мое сердце в клочья?

Меня с новой силой накрыло стыдом, и, избегая визуального контакта, я невольно обернулась, снова натыкаясь на так и застывших посреди дороги аниров. К ним уже подъехал один из распорядителей праздника, судя по всему, желая приветствовать и указать дорогу, и я теперь со стороны могла увидеть, как смотрится изысканно одетый мужчина нормального сложения верхом на великолепной чистокровке напротив этих… М-да, пожалуй, тут отец прав: они выглядели неуместно тут, какими-то устрашающими чужеродными валунами, неотесанными каменными глыбами, своим видом испоганившие вид изысканного великолепия дворцового парка. Внезапно один из аниров, особенно здоровенный, поднял руку и беспардонно ткнул в мою сторону пальцем, что-то отрывисто сказав распорядителю. Тот замотал головой, кланяясь и, похоже, извиняясь, но я не стала смотреть дальше и сосредоточилась на лице парня, который заставлял мое бедное сердце выскакивать из груди. И не обернулась даже тогда, когда сзади раздался грубый гортанный выкрик, а после – удаляющийся тяжелый стук копыт.

У моего отца, как и полагалось первому советнику государя Гелиизена, была личная небольшая конюшня неподалеку от главной и гостевой, и здесь царили тишина и безлюдье, в отличие от дикого столпотворения, возникшего там по вине всяких деревенщин, притащивших своих чад обоих полов в надежде на удачную партию. Лично у меня первый официальный выход особого трепета не вызывал никогда. С детства живя большую часть времени в резиденции правителя, я могла исподтишка наблюдать за глупыми физиономиями краснеющих и вздыхающих девиц, считающих, что это эпохальное событие в их еще недолгой жизни. А на деле? Обычные смотрины племенных кобыл и жеребцов или же вообще откровенные взаимовыгодные сделки старшего поколения. Отнюдь никакая не романтика. И, само собой, ни один праздник еще не обходился без скандалов с соблазненными и опозоренными дурочками, подпавшими под обаяние главных придворных повес. Самая отвратительная изнанка так называемого всеобщего веселья, оборачивающегося чаще всего лишь кратким осуждением для высокородного совратителя и Замком Позора для несчастной жертвы до конца дней. Правда, не всегда. Если девушка была очень хорошей партией, а лукавый подлец не связан брачными узами, то скандалы быстро сходили на нет, заканчиваясь поспешной свадьбой.

И опять меня, как ознобом, пробрало от понимания, что в этом сезоне именно я буду той, кто обеспечит благородное общество пищей для сплетен.

Алмер спрыгнул со своего гнедого и стремительно подошел ко мне, протягивая руки и глядя снизу вопрошающе и с обожанием. Нет, мне совсем не требовалась помощь в спешивании, но я с радостью соскользнула в его объятия, торопясь утопить свои страхи и сомнения в головокружительном тепле его тела. До сих пор я спрашиваю себя, как так могло выйти, что я, Греймунна Эргер Далио, единственная возлюбленная дочь двоюродного брата – он же первый советник – законного владыки Гелиизена и почившей, производя меня на свет, руанесской крессы Гарлейф, оказалась сражена и пленена бездонными карими очами и сильным, гибким телом простого слуги, конюшего, и готова ради него пройти через унижения и позор, разбить сердце отцу ради шанса любить его до конца жизни и добровольно отказаться от всех тех возможностей, что откроет для меня брак с абсолютно любым аристократом, на какого упадет мой взор. Ведь благосклонность такой, как я, – та честь, ради которой все они будут готовы передрать друг другу глотки.

– Ты сомневаешься… – пробормотал Алмер в мои волосы. – Боишься?

– Нет, Альми, конечно нет. – Но в моем голосе нет уверенности. Ведь я действительно боюсь.

– Я люблю тебя, Мунни, люблю так, что дышать нечем, когда ты не рядом. – Властно запрокинув мне голову, он осыпал вмиг запылавшее лицо жаркими поцелуями и тут же отстранился, забирая с собой все тепло и ощущение головокружительной близости. – Но если моей любви недостаточно…

– Альми, перестань! – взмолилась я, бросаясь к нему. Какая же я глупая, ведь, подобно ему, не могу вздохнуть полной грудью без тоски и боли, когда он не вот так, кожа к коже. Невыносимо это расстояние между нами, преодолеть которое можно лишь решившись на нечто воистину отчаянное. – Люблю тебя…

– Родная, звезда моя недостижимая, – горячо зашептал он, обнимая снова и оттесняя к дальней стене конюшни, – я же не дурак, знаю, кто я и кто ты… Умру за тебя… Ради одного поцелуя на костер взойду… Но если ты не готова… Если я не тот… Скажи, отпусти, казни своей нежной рукой… Не упрекну, приму все со смирением.

Его тело вжалось в мое, губы терзали и утешали безостановочно, в моем животе – пожар и тянущая боль. Парень терся об меня, шепча, сжимая болезненные груди, дразня соски сквозь ткань, и я, уже почти окончательно погрязнув в бесстыдной похоти, словно дешевая уличная девка, повисла на нем, раздвинув дрожащие ноги и позволив вжиматься твердостью в ту часть тела, что не должна быть и близко тронута никем, кроме моего будущего супруга. Я поджаривалась от дикой смеси вины и страсти, но не остановила Альми, когда он проскользнул дерзкими пальцами под мою одежду и коснулся над пупком. Позор мне, никаких оправданий не будет, если нас застанут вот так… но уже не остановиться.

Алмер поставил меня на ноги, ошалевшую, пьяную, готовую для всего, и вдруг отстранился, оставив меня осиротевшей.

– Почему? – прошептала я покалывающими от жажды новых поцелуев губами.

– Нет, я не какой-то проходимец и бесчестный подлец, родная, – тихо ответил мой возлюбленный, нежно погладив по щеке. – Что я за ублюдок буду, если подтолкну любимую к прелюбодеянию, заберу ее невинность, как что-то не имеющее значения, между делом, среди сена и вони лошадиного пота. Нет, Мунна, я не перейду грань до тех пор, пока узы Пресветлой Даиг не свяжут нас в священный союз. Ты – бесценное мое сокровище, которого я никогда не буду достоин, хоть и желаю, как одержимый, а не девка, с которой я, походя, хочу утолить похоть. Если не готова быть моей до конца дней, то оттолкни, и я уйду, чтобы никогда о себе уже не напоминать.

Мое сердце упало с небес, а потом воспарило снова, и я бросилась ему на шею.

– Я твоя, вся твоя и буду твоей до последнего вздоха, – запальчиво протараторила, суматошно целуя гордо задранный чуть колючий подбородок любимого.

– Тогда сегодня, Мунни. Лучшего момента не будет в ближайшее время. Сразу после окончания первого вечера праздника я буду ждать тебя здесь с готовыми лошадьми. Возьми лишь самое необходимое, лучше просто деньги и драгоценности, чтобы мы могли продержаться какое-то время, пока тучи над нами не рассеются. К раннему утру мы будем в Тидале, а когда к обеду тебя кинутся искать, уже будем женаты и скрепим наш брак той близостью, ожидание которой так томит наши тела.

– Ты обо всем подумал, – улыбнулась я, чувствуя наконец, что предвкушения возможности счастья становится больше, чем страха. – Мой отец будет в ярости, и хорошего поначалу не жди.

– Мы спрячемся и поживем скрытно и тихо в глуши, а спустя месяц, другой свяжемся с ним и все объясним. Он любит тебя безумно, Мунни, ты его единственный бесценный ребенок, надежда и наследница, и когда он поймет, что я и есть твое счастье, смирится и примет обратно и тебя, и меня. Все у нас получится, клянусь, – торопливо проговорил он, но остановился, отодвигаясь, – или ты все же не готова… Тогда гони меня, как пса, которому позволено лишь смотреть и мечтать…

– Умоляю, прекрати! – едва не разрыдалась я. – Приду сюда, как только смогу вырваться с этого проклятого праздника, и мы сбежим. Будь тут. Жди!

С трудом мы расцепили объятия, и я долго умывалась прямо из лошадиной поилки холодной водой, стремясь остудить пылающие щеки. Кто бы видел дочь первого советника правителя за таким занятием, глазам бы не поверил. Взглянув последний раз на Алмера, стоящего в дверях конюшни, я прижала пальцы к губам и, отвернувшись, заторопилась в личные покои, чувствуя, что даже от этого краткого расставания моя душа рвется на части.

Прокравшись через дверь для слуг, я умудрилась ни с кем не столкнуться по дороге к своей комнате, чему была очень рада, обычно отец всегда с таким недовольством взирал на меня, одетую в мужской костюм для верховой езды, хоть никогда и не упрекал вслух. К тому же я была совсем не уверена, что не выгляжу до сих пор так, словно долго стояла у открытого пламени или охвачена лихорадкой. Приоткрыв дверь, уже почти оказалась в безопасности, как со стороны родительского кабинета донеслись громкие мужские голоса. Никогда не слышала, чтобы отец говорил с кем-либо на повышенных тонах, но сейчас явно происходило нечто, заставившее его разгневаться. А что, если нас с Алмером кто-то видел и донес ему? О, Даиг, ты ведь не допустила бы такого, верно? Но знать мне было необходимо. Сложись все плохо, нужно успеть предупредить своего избранника, чтобы смог скрыться от ярости могущественного вельможи. С грохотом в ушах и пересохшим горлом на цыпочках прошла по боковому коридору и протиснулась в кладовку. Нашла скрытый рычаг среди полок, открыла узкую потайную дверь лишь чуть, протиснулась в щель, пробежала по темному проходу, где пыль лежала толстым ковром, и приникла глазом к крошечному отверстию в стене, обращаясь в слух.

– …Даже не обсуждается! – закончил свою фразу отец, грохнув кулаком по столу.

– Иногарт, мой дорогой брат… – вкрадчивое возражение моего сиятельного родственника Окнерда Пятого в ответ было прервано чем-то больше похожим на громовое рычание, нежели на человеческий голос.

– А я и не обсуждать к тебе что-то пришел, а лишь сообщить о своем желании и намерениях! – Мне не было видно лица говорившего, лишь нечто огромное и черное. – Я желаю ее и отказа не приму!

– Да ты знаешь ли, о чем говоришь, анир! Моя дочь не какая-то девка, которую ты можешь получить по щелчку пальцев! – взвился папа.

– Иногарт! – сказал Окнерд уже с нажимом, но результата не добился.

– Она племянница правителя, единственная наследница крови крессы Гарлейф!

– Я заметил, что она отличается от бледнокожих чистокровных дочерей земель Гелиизена, – в ответе легко угадывалась насмешка, – но это не меняет того факта, что я хочу именно ее.

– Чистокровных?! – еще больше горячился отец. – Да ее кровь – священный эликсир, родившийся из смешения двух древнейших правящих родов! Неужели ты думаешь, что смеешь претен…

– Не забывайся, человек! – рявкнул анир так, что я отшатнулась от стены. – Мой род древнее ваших в разы, я сильнее, богаче и влиятельней любого жалкого аристократишки, что захочет претендовать на нее в вашем… Гелиизене! И я не какой-то униженный мальчишка-проситель, клянчащий у тебя что-либо, я в своем праве взять то, что вожделею. Не подонок, алчущий твою бесценную дочь в качестве наложницы или военного трофея, хотя и это мог бы себе позволить! Я требую ее мне в жены, и ни ты, ни твой государь – никто вообще не посмеет мне отказать!

– Безусловно, глубокоуважаемый онор Бора. – Ответ правителя был кислым и полным плохо скрываемой ненависти одновременно. – Никто, кроме самой великолепной Греймунны, из-за которой весь наш спор. Мы же все здесь цивилизованные люди и не станем опускаться до того, чтобы принуждать девушку к браку?

– Греймунна… – пробормотал мое имя анир, будто вслушиваясь в звучание. – Кресс Окнерд, неужели я произвожу впечатление мужчины, у которого есть необходимость принуждать женщину быть со мной?

– Вкусы женщин в наших краях отличаются от предпочтений ваших.

– Если у Греймунны вообще есть вкус, ум и она просто не слепа, а в этом я убедился, то выберет меня, – пренебрежительно фыркнул анир, поднимая в моей душе море возмущения. – А ты, кресс Иногарт можешь уже приказывать начинать собирать вещи ей в дорогу.

Я все ждала, когда отец возразит, откажет этому нахальному мерзавцу окончательно и бесповоротно, но так и не дождалась.