Читать книгу Предание об Атлантиде - Ганс Шиндлер Беллами - Страница 7

Здесь я собираюсь защитить переданный Платоном миф, основу наших знаний об Атлантиде, который должен быть признан исключительно достоверным.

Для этого я проанализировал его содержание и убедился, что изложенное Платоном сказание об Атлантиде может быть смоделировано посредством мифологической системы, основанной на космологической теории Гёрбигера.

Для усиления позиций Платона я предположил, что ряд параллельных мифов, которые с очевидностью указывают на гибель Атлантиды, должны быть рассмотрены в совокупности и оценены аналогичным образом.

Таким образом, я показал, что гибель Атлантиды была событием местного значения в рамках всемирного катаклизма, вызванного повсеместными геофизическими изменениями сходной природы.

Читатели моих предыдущих книг хорошо знакомы с доктриной мифологической школы, опирающейся на учение Гёрбигера относительно спутников Земли при объяснении тех мифов, которые рассказывают о драматических событиях на планете, явно имеющих космические первопричины. Для тех же, кому незнакомы эти подходы, я должен пояснить следующее. Существуют так называемые «космогонические мифы», которые повествуют о таких событиях, как сотворение Земли, «конец света», потоп, о рождении героев из грязи, о «рае» и его «утрате». Вплоть до наших дней такие народные предания воспринимались как сугубый вымысел, рождённый в сумрачных закоулках дописьменной истории человечества, дополненный яркими характерами, их славными деяниями и свершениями.

Подобный подход стал неприемлем после того, как Гёрбигер изложил свои космологические идеи в начале этого [двадцатого. – Пер.] века. Вскоре ряд исследователей мифов заметили, что все вопросы, которые затрагивал Гёрбигер, например, захват Землёй внешней планеты-спутника меньших размеров, а также различные катастрофические последствия для нашей Земли, которые повлекло за собою это событие, находят подтверждение во множестве мифов разных народов, которые независимо друг от друга рассказывали о подобных катаклизмах, зачастую никак не упоминая их причины. В моих работах упомянуты многие сотни типичных мифов такого рода, созданных народами всех уголков планеты, а настоящий труд рассматривает ряд других вопросов.

Предположение о правомерности такого подхода к космологическим мифам, конечно, требует, чтобы в них видели не плод человеческой фантазии, а результат реальных наблюдений наших далёких предков и их действительный опыт. В самом деле, такие мифы никогда не говорят о чём-то, что нельзя объяснить геофизическими явлениями или усилиями людей.

Если подобное объяснение действительно правомерно, то космогонические мифы приоткрывают для нас волшебную замочную скважину, сквозь которую мы можем уловить отблески подлинного мира, который существовал давным-давно.

Легендарная традиция человечества фактически имеет характер доисторических летописей. Сопоставление их с теорией Гёрбигера убеждает, что нет необходимости осуждать «степень точности» подобных сообщений. Хотя они передавались из уст в уста на протяжении необозримых временны́х промежутков, они, наверное, никак не менее «точны», чем современная историография.

Таким образом, миф об Атлантиде, на мой взгляд, представляет собою страницу реальной истории человека в определённой части мира. Платон не выудил рассказ об Атлантиде из глубин своего собственного воображения, точно так же, как и Солон и египетские жрецы. Тот, кто выдумывал бы подобную историю, непременно столкнулся бы с множеством трудностей. Миф об Атлантиде даже внешне не похож на вымысел: скорее, во всех деталях его проступают черты подлинно глубокой древности. Когда мы подробно разберём текст Платона, это станет вполне очевидным.

Солон, один из «семи мудрецов» античных греков

Труды Платона содержат главным образом философские рассуждения, которые, как он говорит, преимущественно принадлежат ему, а частично состоят из отредактированных высказываний Сократа. В них также имеются исторические свидетельства, доказать которые уже невозможно. Миф об Атлантиде является одним из них. Полностью вымышленный, чисто фантастический материал в сочинениях Платона вообще отсутствует.

Ссылку на рукописные заметки Солона, которые хранились в семье Крития, то есть в собственной семье Платона, не следует рассматривать как чисто литературный приём обращения к «старинной рукописи», который часто с таким успехом используют современные романисты. Впрочем, если бы это было правдой, тогда Платона, по моему глубокому убеждению, следует считать самым первым человеком, который применил его, но всё восстаёт против идеи поместить великого философа в один ряд, скажем, с Горацием Уолполом{34}.

Кроме того, на протяжении жизни Платона писатели и учёные мужи охотно обсуждали все его произведения, а после его смерти дебаты Академии были сосредоточены почти исключительно на них. Если бы он просто выдумал историю, рассказанную в диалогах «Тимей» и «Критий», реакция его современников и последователей, несомненно, была бы гораздо более критической. Возражения против истории об Атлантиде появились значительное время после смерти Платона, но ни «Тимей», ни «Критий» не были тогда единственными объектами критики. Видимо, память о легендарном противостоянии афинян и атлантов была ещё смутно жива в то время, подобно тому как мы сами до сих пор дорожим слабой народной памятью о подвигах мифических героев, таких как Беовульф, в далёкие и почти забытые эпохи.

Саис, в котором Солон, как говорят, познакомился с историей Атлантиды, во времена Платона, то есть около двух веков спустя, во многом был почти греческим городом{35}. В Навкрате{36}, на западном, или канобском, берегу Нила, была ещё большая греческая колония, а при жизни Платона во многих районах Нижнего Египта находились мощные силы греческих наёмников. Если бы рассказ Платона не был достоверным и дошёл бы до Саиса, о нём непременно услышал бы кто-нибудь из жрецов храма Нейт; кроме того, ни один из многочисленных живших в Саисе греков или эллинизированных египтян не опроверг эту историю и не сообщил, что о ней ничего не известно в учёных кругах. Как предполагают, сам Платон посетил город в ходе своего путешествия в Египет и, следует полагать, уточнил у местных жрецов различные детали сообщённого около двух веков назад Солону предания. Как бы то ни было, в то время предание должны были всё ещё помнить, поскольку о нём упоминалось в надписях на обелисках, которые существовали в Саисе во времена Платона и его последователя и комментатора Крантора, который, очевидно, дал себе труд проверить поразительное повествование своего учителя[44]. Хотя эти столпы были утеряны и до сих пор не найдены, нет никаких оснований сомневаться в том, что они существовали.

Древний Египет глазами современного художника

Ещё один момент, на который стоит обратить внимание, заключается в том, что Сократ, самый значимый участник философского «праздника речей», на котором был впервые рассказан миф об Атлантиде, представлен слушающим повествование Крития в полном молчании. Впрочем, это можно истолковать как подтверждение того, что затронутая тема находится вне пределов его обычных интересов. Но, с другой стороны, можно увидеть в том и свидетельство, что Сократ оказался под большим впечатлением от услышанного. Когда Сократ «Диалогах» выступает как одна из спорящих сторон, он всегда представляет «искателя истины». Литературный памятник, воздвигнутый Платоном своему старому учителю, очень реалистичен, это не вымышленная идеализированная словесная картинка, как делали некоторые сочинители меньшего масштаба, которые включали Сократа в свои произведения в качестве драматического персонажа. Если миф об Атлантиде был всего-навсего «философской фантазией» Платона, он, конечно, изобразил бы Сократа, приводя какие-либо образцы его знаменитой иронической диалектики или возражения. Однако Сократ, в сущности, выслушивает первый рассказ Крития как «подлинный исторический отчёт, а не вымысел». Если эта оценка предания об Атлантиде принадлежит самому Платону, а не Сократу или собственное мнение Сократа утаено, её следует рассматривать в качестве весьма своеобразного и сомнительного самовосхваления со стороны великого философа. На самом деле это будет единственный подобный пример, который нам известен, и к тому же лишённый смысла, поскольку рассказ почти не рассматривается с точки зрения философии. Конечно, сама мысль о подобном должна быть отставлена. Сократ не оставил записанных сочинений, и практически всё его учение, взгляды, мнения и даже случайные замечания известны только через Платона или его изложение каких-то случаев. Их «аутентичность» не вызывает сомнений. Тогда и приведённая реплика тоже должна считаться подлинной. Тщеславию в голове Платона не было места.

Один из самых замечательных моментов, на которые обращаешь внимание в связи с платоновским мифом об Атлантиде, это довольно своеобразная настойчивость, с которой он вводится. Когда Тимей вот-вот должен начать свою речь «О происхождении вещей» Гермократ останавливает его и предлагает, чтобы Критий мог выступить вне очереди, так как его сообщение выходит из ряда вон. Я могу, конечно, недооценивать Платона в целом, но у меня нет ощущения, что это лишь литературный приём, предназначенный для привлечения внимания к выступлению Крития, которое должно последовать после некоторых предварительных ухищрений. Хитрость подобает незначительным писателям, но я постеснялся бы подходить с подобными мерками к одному из величайших философов, которых знал мир, который был тогда на пике своего расцвета и всегда был прекрасным стилистом и тщательно продумывал свои сочинения. Кроме того, если посчитать, что рассказ Крития в «Тимее» на самом деле лишь литературный трюк, то подобный приём неудачен, поскольку в «Критии» обещание остаётся невыполненным. Видимо, его и не предполагалось выполнять: как утверждают некоторые исследователи, Платон оставил этот текст незавершённым и нарочно оборвал его на полуслове. Какую цель преследует подобная литературная мистификация, остаётся совершенно неясным. Нет! Пусть другие считают Платона шутником: после тщательного собственного изучения источника у меня сложилось твёрдое убеждение, что речь Крития звучит вне очереди именно в силу того, что сообщаемым им фактам придаётся очень большое значение.

Более того, оказывается, есть ещё один момент, который ранее, кажется, всерьёз не рассматривался. «Диалоги» Платона, как предполагается, были написаны самим философом как действенное средство изложить свои взгляды и имеют значение не большее, нежели обычный философский трактат. Форма диалога позволяет представить различные точки зрения на затронутый вопрос и ответить на возражения. Многие диалоги действительно могли быть облечены в подобную литературную форму именно по указанной причине, и только диалог «Критон» рассматривается как изложение, если не вообще как дословная передача действительно имевшей место беседы. Хотя я не могу сказать это о прочих «Диалогах» Платона, думаю, у меня есть веские основания утверждать, что, во всяком случае, «Тимей» и «Критий» также следует рассматривать как записи действительных бесед.

Существует ещё одна жизненная деталь, которая наводит на мысль, что мы имеем дело именно с повествованием о подлинном разговоре. Все мы знаем, что даже специально созванное для обсуждения заранее подготовленных тем собрание часто держится на тех, кто считает, что у него есть ценное и важное сообщение, которым следует поделиться. Это именно то, что произошло в Афинах в день, о котором идёт речь в первой главе.

Такой подход к проблеме поможет ответить на спорный вопрос: почему речь Крития, которая вызывает у нас столь большой интерес, представляет собою «фрагмент», лишь примерно вдвое больший пассажа в «Тимее», и, по приблизительным оценкам, содержит лишь треть или половину ожидаемой истории? Как правило, предполагается, что Платон решил, будто трилогия диалогов – «Тимей», «Критий» и «Гермократ» (из которых последний явно не был написан) – являет собою слишком амбициозный проект, а потому прервал работу на середине, но эта теория не очень убедительна.

Статуэтка богини Нейт (фрагмент). Лувр, Париж

Позвольте мне предложить другое объяснение. Обычно при публикации отчётов о выступлениях предварительные или последующие дискуссии печатают на основе стенограммы, сделанной секретарём собрания, тогда как собственно доклад берут непосредственно с редактированной или изначальной рукописи лектора. Первый рассказ Крития был, очевидно, импровизацией, набросков текста не существовало, и он изложен по записям писца, присутствие которого я предположил. Действительно, он содержит только соображения общего характера, никаких подробностей или цифр, так как разговор начался неожиданно. Второй рассказ, в свою очередь, был подготовлен заранее, в нём приведено множество деталей и статистических данных, а рукописные заметки были «положены на стол» после того, как выступающий завершил речь. Продолжительность двух рассказов также вписывается в эту идею: первый, хотя и «обтекаем», занимает около пяти страниц в пагинации Стефана, что вполне соответствует продолжительности спонтанной «речи». Второй же занимает около пятнадцати страниц, по Стефану (не стоит забывать, что перед нами всего лишь обрывок речи), а полный объём рукописного текста должен достигнуть примерно между двадцатью и сорока страницами, по Стефану. Отчёт о встрече наряду с рукописью в конце концов перешёл во владение Платона, который и отредактировал его при обработке. Эта рукопись, очевидно, создана на основе записей Солона, сделанных в священных архивах в храме Нейт, которые хранились как реликвия в семье Крития, если наброски речи и сами записи вообще не были идентичны, в пользу чего, на мой взгляд, может быть несколько причин.