Читать книгу Искусство бега под дождем - Гарт Стайн - Страница 13

Оказавшись неожиданно и прочно запертым в доме, я не запаниковал. Не стал усердствовать в исправлении ситуации и не застыл от испуга. Приняв ее как данность, быстро и тщательно проанализировал случившееся и понял: Ева больна, болезнь, возможно, отразилась на ее способности мыслить здраво, и она едва ли вернется, чтобы позаботиться обо мне. Дэнни же появится дома через два дня и две ночи, на третий день.

Я – собака, и я умею поторапливаться. Это часть моего генетического фонда, который я так презираю. Когда Бог дал человеку большой мозг, Он отнял у него подушечки на ногах и сделал его восприимчивым к сальмонелле. Отказав собаке в большом пальце, сделав ее ущербной, он наградил ее способностью продолжительное время обходиться без еды. Как бы мне сейчас пригодился большой палец, всего один большой палец! Он помог бы мне справиться с тупым замком и убежать. Но нет у меня большого пальца, поэтому придется воспользоваться моей второй природной способностью – умением терпеть голод.

Три дня я очень экономно, понемногу, пил воду в туалете. Я блуждал по дому, принюхиваясь к щели между полом и дверью кладовки, мечтая о большой миске корма, выискивал на пыльном полу и в углах комнат упавшие крошки Зоиного детского питания «Здоровье», и кое-где я их находил. Мочился и испражнялся я на коврик у задней двери дома, возле стиральной машины. Панике не поддавался.

На вторую ночь, примерно через сорок часов одиночества, думаю, я начал галлюцинировать. Облизывая ножки высокого Зоиного стульчика, я обнаружил на них давным-давно пролитые и высохшие остатки йогурта. Тем самым я непроизвольно вызвал к жизни пищеварительные соки, зарычал и вдруг услышал странные звуки из спальни Зои. Войдя туда, я увидел нечто жуткое и устрашающее. Одна из ее набитых синтетикой игрушек двигалась сама собой.

Это была зебра. Набитая дребеденью зебра, которую прислали Зое ее бабушка и дедушка по линии Дэна, возможно сами набитые подобной же мурой, во всяком случае, мне они показались набивными игрушками во время нашей с Дэном встречи с ними в Сиэтле. Зебру я не очень любил, поскольку видел в ней соперницу, Зоя же ее обожала. Откровенно говоря, я удивился, обнаружив ее в нашем доме, поскольку Зоя любила зебру больше остальных игрушек, возила по дому в маленькой коляске и даже клала на ночь с собой в кровать. Она играла с зеброй так часто, что на ее меховой шкуре, чуть пониже головы, образовались небольшие потертости. Я поразился, найдя ее в комнате. По-моему, Ева непременно должна была затолкать ее в сумку, но, подозреваю, либо разволновалась, либо боль была нестерпимой, и она попросту забыла о зебре.

Теперь ожившая зебра не проронила ни слова, а завидев меня, пустилась в пляс. Исполнила судорожный непристойный танец, завершившийся тем, что она начала тыкать своим кастрированным пахом в личико невинной Барби. Я разозлился и зарычал на приставучую хулиганку-зебру, а она в ответ лишь усмехнулась и продолжила свои порочные действия, на этот раз с лягушкой. Голозадая зебра оседлала беззащитное животное и ездила на ней, высоко задирая копыта, как ковбой на мустанге, истошно выкрикивая: «Йо-хо! Йо-хо-хо!»

Угрожающе рыча, я начал осторожно подкрадываться к ублюдочной зебре, унижающей достоинство Зоиных игрушек. В конце концов у меня не хватило сил терпеть ее выходки. Я оскалился и двинулся на зебру, собираясь раз и навсегда покончить с ее диким издевательством. Однако, прежде чем я успел впиться клыками в чокнувшуюся зебру, она закончила свой глумливый танец и встала передо мной на задние ноги. Затем положила передние копыта себе на живот и разорвала себя по шву! Раздался треск материи, зебра запустила копыта внутрь себя и принялась доставать из своего живота набивку. Она продолжала выгребать собственные внутренности до тех пор, пока вся ее кровь вместе с ее внутренними демонами не оказалась на полу, после чего, превратившись в жалкую тряпку, упала рядом. Внутренности ее бились, словно вырванное из груди сердце, постепенно затихая, и наконец замерли.

Шокированный случившимся, я вышел из Зоиной комнаты в надежде, что увиденное – плод моего воображения, наваждение, вызванное нехваткой глюкозы в крови, хотя в душе подозревал – никакое это не наваждение, а правда. Еще я чувствовал, что произошло ужасное.

На следующий день, ближе к вечеру, вернулся Дэнни. Я услышал, как возле дома остановилось такси, видел, как он вытаскивает из багажника сумки и направляется к задней двери дома. Я не хотел, чтобы он заметил мое волнение, но меня беспокоил испачканный мною дверной коврик, поэтому я два раза предупредительно, негромко пролаял. Я поглядел на него в окно, на лице Дэнни отразилось удивление. Он вытащил ключи, отпер дверь. Я бросился вперед, пытаясь задержать его, но он вошел слишком быстро и сразу наступил на коврик. Раздался мягкий чавкающий звук. Он посмотрел вниз и запрыгал на одной ноге в кухню.

– Черт подери! Что ты вытворяешь?

Он оглядел кухню. Там все лежало на своих местах, все было в порядке, кроме меня.

– Ева, – позвал он.

Евы не было, и я не знал, где она, потому что она ушла, а я остался один.

– Дома они? – спросил Дэнни.

Я не отвечал. Он подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.

– Ева и Зоя еще у вас? – спросил он сразу, не поздоровавшись. – Я могу поговорить с Евой?

Спустя минуту он снова заговорил:

– Энцо здесь. Да я сам ломаю голову над этим. Ты оставила его одного? Это же безумие, – проговорил он. – Как ты могла забыть о нем? И все это время он здесь один? Черт подери!

Затем он положил трубку и, расстроенный, издал долгий стон, очень-очень громкий.

Он посмотрел на меня и проговорил:

– Проклятье. Ну она и отмочила номер.

Дэнни быстро прошел через весь дом. Я не последовал за ним, остался ждать у черного входа. Через минуту он вернулся.

– Ты использовал только коврик? Молодец, Энцо. Отлично справился.

Он вытащил из кладовки пакет для мусора, сунул в него испорченный коврик, завязал его и отнес на улицу. Потом вытер шваброй место, где он лежал.

– Представляю, как ты есть хочешь.

В одну миску он налил мне воды, в другую насыпал корм, который я съел так быстро, что даже не успел насладиться вкусом – по крайней мере, набил желудок. Молча, с красным от негодования лицом, Дэнни наблюдал, как я ем.

Ева и Зоя приехали довольно скоро. Подошли к задней двери, и Дэнни открыл ее.

– Невероятно, – упавшим голосом произнес он. – Как ты могла так поступить?

– У меня страшно болела голова, – ответила Ева, входя в дом. Позади нее топала Зоя. – Я не соображала, что делаю.

– Он мог умереть.

– Но не умер же.

– Но мог, – повторил Дэнни. – Ты повела себя глупо и безрассудно. Забыла обо всем.

– Я была больна! – рявкнула Ева. – Ничего не понимала.

– Ты не понимала, что умирают не только люди, но и собаки?

– Дэнни, я больше никогда так не поступлю. – Ева заплакала. Она стояла, качаясь словно деревце на ветру. Зоя некоторое время крутилась возле нее, а потом исчезла внутри дома. – Ты постоянно в разъездах, а я забочусь и о Зое, и об Энцо. Я почти все время одна и больше не могу так. У меня нет времени позаботиться о себе!

– Позвонила бы Майку. Он либо взял бы его к себе, либо отвел в пансионат для животных. Придумал бы что-нибудь. Ева, не убивай его!

– У меня и мысли не было его убить, Дэнни, – прошептала она.

Я услышал тихий плач, поднял глаза и увидел стоящую в двери Зою. Ева бросилась к дочке, опустилась перед ней на колени.

– Не плачь, малышка, мы не ссоримся. Все, все, мы уже поговорили. Только не плачь.

– Мои зверушки, – хныкала Зоя.

– Что стряслось с твоими зверушками?

Ева взяла дочку за руку и повела через прихожую. Дэнни последовал за ними. Я оставался на кухне. С того момента, когда я увидел в Зоиной комнате пляску сексуально озабоченной зебры, к дверям ее я не приближался. Я и сейчас не хотел ее видеть.

Внезапно послышались громоподобные шаги. Я спрятался за дверью, прижался к стене, и Дэнни пронесся на кухню, не заметив меня. Лицо его пылало от ярости. Он наконец увидел меня, и челюсти у него сжались.

– Безмозглая собака, – зарычал он, схватил меня за холку, приподнял и больно двинул кулаком в бок.

Я обмяк от страха. Дэнни никогда не вел себя со мной подобным образом.

Он протащил меня через кухню и зал, приволок в комнату Зои, где она, ошеломленная, сидела на полу посреди кучи тряпья и хлама. Все ее куколки, все ее зверушки были выпотрошены и порваны на куски. Похоже, я устроил в ее комнате повальную резню. Про себя я мог только предположить, что злой демон в образе зебры самособрался и, после того как я ушел из комнаты, поубивал остальных животных. Надо было мне прежде ее разорвать на куски, тем более что ведь был же у меня шанс сделать это. Съесть ее нужно было, вот что, а потом – хоть смерть от отравления.

Гнев Дэнни был столь велик, что заполнил собой всю комнату. Да какое там всю комнату, считай, весь дом. В природе нет категории больше гнева Дэнни. Он лютовал, ревел, вмазал мне по башке с такой силой, что у меня из глаз искры посыпались. Я завизжал и попытался прижаться к полу.

– Плохой ты пес! – крикнул Дэнни и снова занес руку для удара.

– Дэнни, не надо бить его! – вдруг воскликнула Ева. Бросившись ко мне, она прикрыла меня своим телом. Защитила.

Дэнни замер. Он не посмел стукнуть Еву. И меня не стукнул, хотя я и почувствовал боль от удара. Это он двинул демону, темному существу, проникшему в наш дом в образе набитой синтетикой зебры. Дэнни думал, что демон сидит во мне, но он ошибался. Я видел демона, он проник в тело зебры и исчез после того, как я устроил бойню в Зоиной комнате, оставил посреди кровавой драмы безо всякой возможности защититься. Он попросту «подставил» меня.

– Не плачь, малышка, мы купим тебе новые куклы, – говорила Ева Зое. – Пойдем в магазин завтра же и все купим.

Очень осторожно я подполз к Зое, маленькой девочке, плачущей на полу посреди комнаты, окруженной останками своего воображаемого мира. Головка ее была опущена, подбородок уперся в грудь, по щекам текли слезы. Я ощущал ее боль, поскольку близко знал мир ее фантазий. Благодаря нашим ролевым играм, наивным и глупым, но наполненным большим смыслом, я видел, что она думает о самой себе, о своем месте в жизни. Я понимал, что отца она боготворит, а мать всегда старается порадовать хорошим поведением. Из наших игр я узнал, как глубоко она доверяет мне, но иногда боится, когда я скалюсь на нее слишком уж выразительно. Она отвергает ту часть взрослого миропорядка, которая лишает животных возможности мыслить. Я подполз еще ближе к ней, уткнулся носом в ее ногу, загоревшую на ярком летнем солнце. Я слегка приподнял брови, как бы спрашивая, простит ли она меня когда-нибудь за то, что не уберег ее игрушки.

Прошло много времени, прежде чем Зоя ответила. Она положила ладонь на мою голову. Не провела по ней, а просто положила. Только через нескольких дней она позволит себе почесать меня. Но главное произошло – девочка коснулась меня, значит простила за все, что я натворил, хотя рана саднила, а боль от потери была велика.

Позже, когда все поели, Зою уложили спать в ее комнате, уже убранной Евой, я нашел Дэнни. Он сидел на ступеньках лестницы, ведущей к входной двери дома, и пил крепкий напиток, что мне показалось странным, так как он очень редко прикладывался к алкоголю. Я осторожно подошел к нему. Он заметил меня.

– Не бойся, все нормально. – Он похлопал по ступеньке, приглашая меня сесть рядом. Я послушно сел, обнюхал его руку и неуверенно лизнул ее.

– Извини, потерял контроль над собой.

Небольшой кусок лужайки перед нашим домом вечерами был особенно красив. Его окаймляла узкая полоска грязной земли, усеянная приятно пахнущими кедровыми щепками и шишками. Весной Ева сажала на ней цветы. В углу лужайки рос куст, расцветающий весной и привлекающий пчел, что меня очень нервировало, так как возле него любила играть Зоя, а пчелы могли ее ужалить. Но они ее почему-то никогда не жалили.

Одним большим глотком Дэнни допил бокал и непроизвольно передернулся. Словно ниоткуда в руке появилась бутылка – я удивился, как ее не заметил, – налил себе еще. Он поднялся, сделал несколько шагов и воздел руку к небу.

– Мы заняли первое место, Энцо. Нет, не в своем классе, а первое в общем зачете. Ты понимаешь, что это значит?

Сердце запрыгало у меня в груди от счастья. Конечно же, я понимал. Это значило, что Дэнни стал чемпионом. Он оказался лучшим в гонках.

– В следующем сезоне я получу место в туринг-каре, вот что это значит. Меня пригласили в настоящую, крутую команду гонщиков. Ты знаешь, чего стоит такое приглашение?

Я любил, когда он разговаривал со мной так интригующе. Нагнетал драматизм. Разжигал предвкушение. Мне в повествовании всегда нравился саспенс. Неудивительно, ведь в душе я драматург. Для меня хороший рассказ – тот, что сначала возбуждает ожидания, а потом самым неожиданным и захватывающим образом удовлетворяет их.

– Подобное приглашение означает, что, отыскав спонсора – а денег требуется не так много, и я, скорее всего, найду его, – я смогу участвовать в гонках, если, конечно, захочу следующие полгода проводить очень мало времени с Евой, Зоей и с тобой. Как ты считаешь, очень мне этого хочется?

Я ничего не ответил, потому что меня разрывали сомнения. Я был самым горячим поклонником Дэнни и его надежной опорой в гонках. Однако я предполагал, как будут чувствовать себя Ева с Зоей в его отсутствие. От мысли о его отъезде надолго внутри у меня все похолодело. Он, наверное, прочитал мои мысли, потому что, отхлебнув из бокала, произнес:

– Вот именно, совсем не хочется.

Так я и подумал.

– В голове не укладывается, как Ева оставила тебя одного? Понимаю, она болела, но все же…

Он на самом деле верил в то, что говорил, или обманывал себя? Возможно, он действительно верил, потому что так хотела Ева. Впрочем, не важно. Будь я человеком, я бы рассказал ему всю правду о ее болезни.

– Какой-то вирус она подхватила очень плохой, – произнес Дэнни скорее для себя, чем мне. – Он лишил ее способности думать.

Внезапно я почувствовал неуверенность: будь я человеком, я, возможно, и не стал бы рассказывать ему правду о Еве, так как он едва ли захотел бы услышать ее.

Дэнни застонал и опустился на ступеньку, вновь наполнил бокал.

– Я вычту выпотрошенные тобой игрушки из твоего содержания, – сказал он и рассмеялся. Потом повернулся ко мне и потрепал по щеке. – Я люблю тебя и обещаю никогда больше так не поступать. Что бы ты ни навытворял. Прости.

Он был пьян, потому и болтал всякий вздор, но все равно слушать его мне было очень приятно. Я тоже любил его.

– Крутой ты парень, трое суток без воды и еды продержался.

Я ощутил прилив гордости.

– Я знаю, что и ты так больше не сделаешь. Не станешь намеренно драть игрушки. Не нужно, не обижай Зою.

Я положил голову ему на колени и посмотрел на него.

– Знаешь, мне иной раз кажется, будто ты меня понимаешь, – проговорил он. – Похоже, внутри тебя находится разумное существо, словно ты у меня все знаешь.

«Конечно знаю, – ответил я. – Как же мне не знать всего!»