Читать книгу Тотемизм - Гаспар Рамбле - Страница 3

Природная сила Тигра в этом месяце лишит вас всяких надежд на улучшение ситуации. Беспомощность завладеет чувствами, на смену которым придет разочарование. Но долг заставит действовать. Звезды не располагают пока к активности. Стоит немедленно обратиться к друзьям за содействием.

В этой главе даны некоторые детали последствий автокатастрофы. Врач требует денег. Способа их найти нет, от этого внутри образуется пустота, заполнить которую вновь предстоит Черепахе в день своего рождения. Там мы впервые встречаем Натали.

В поисках тебя ноги привели пустое туловище на знакомый балкон. Там постелен неприлично грязный ковер, разъедаемый слизистой жидкостью, которую сплевывают прямо на пол в минуты досады или после неприятного обеда. Она пенится и, засыхая, образует пятна, покрытые неровной коркой. В половинчатой кокосовой скорлупе-пепельнице непроизвольно складируются табак и отряды потушенных сигарет. В углу горбится треногий стул с решетчатой спинкой, ей он опирается на бортик, поэтому стойко может выдержать любой вес. В середине ковра – потрескавшаяся глубокими морщинами полка.

– Раньше на ней стояли виниловые пластинки с моими любимыми детскими сказками, – раздраженно прохрипело горло, когда передо мной открылась картина твоего почетного нахождения на памятной полке.

– Теперь на ней сижу я. Здесь же грязно. – Пытаешься извиниться.

– Добро пожаловать на остров неудачника и побежденного, – с грустью вздыхаю. – Единственное место, удовлетворяющее обычную человеческую потребность в скверном образе жизни. Чудаки те, кто сдерживается, прячется за титулами и властью. Они подавляют в себе животное, еще не электронное происхождение.

– Чуднее те, кто принял подобный образ жизни, смирился с ним и ничего не собирается делать. Есть такая категория людей. – Эту историю с добавлением разных деталей мне уже несколько раз доводилось слышать. – Никчемных бомжей. В иных государствах им предоставляют бесплатное жилье, пособия, находят подходящую работу. Они все разом теряют, теряются сами и вновь с удовольствием стелют картон и тряпье вблизи теплотрассы. Днем становятся частью толпы, собирают бутылки, выворачивают целлофановые пакеты с остатками еды. По выходным устраивают семейные походы на свалку в связи с меняющимся сезоном.

– Они счастливы в привычке так жить!

– Кто-то трясется за каждую монету, имея в памяти прошлую бедность.

– Кто-то съедает сначала сочную котлету. – Мы понимали друг друга и не понимали тех, кого осуждали. У нас такие же черты, но стыда или подобного чувства мы не испытывали. Мы радовались жизни и себе. – А потом жует рис, припоминая детские годы, когда мясо мог взять старший и сильный сосед по столу. Кто-то почти не тратит зарплату, обещая себе морское побережье летом. Кто-то хранит рваные вещи и ждет удобного черного дня, чтобы их использовать. Каждый имеет слабости, которые говорят о потребности в бомжевидном образе жизни.

– Уют и роскошь созданы цивилизацией, но так ли они важны? – Твой вопрос не требовал ответа. Мы задумчиво уставились на стеклянное небо. Мы гордились отличием от других.

Тот остров нищеты. Мои редкие вылазки туда после утомляющих блесков начищенных зубов и фужеров, казалось, балансировали мои потребности. Как иногда приятно задуматься о ничтожности человеческих мыслей и о могуществе их заблуждений, прикуривая потушенный, сбереженный для торжественного празднования бедности и любви к ней остаток сигареты. Если б меньше в людях властвовала лень, им не пришлось бы навсегда застрять в числе шестидесяти процентов тех, в чьих руках исключительно жалкое существование. Многие ставят деньги причиной того, что они на дне узкого колодца, одновременно являясь этим водохранилищем, где с годами заводятся инфузории и пиявки. Имея стремление, можно просто выйти оттуда, выйти и купить марочных сигарет. Но канализация врожденной наготы затягивает. На следующий же день, разглядывая стодолларовые купюры, я буду с презрением отпихивать руку уже с утра охмелевшего нищего. Сегодня же я одинокий бомж. И мне это нравится.

Провал в никуда. Организм очнулся, когда на балконе стемнело. Пришло осознание того, что мое состояние сейчас научно называют истощением сил. Несколько бессонных ночей давали о себе знать. Глаза превратились в два маленьких уголька, и разобрать тот тусклый свет, который они передавали мозгу, стало невозможным. Губы высохли и хотели влаги, но рот, пищевод и все, что за ними следует, не воспринимали никаких инородных жидкостей. Они горели изнутри. Руки жалко болтались справа и слева от сгорбленного тела. Ноги слабо сгибались в местах, предназначенных для этого. Голова в одиночестве, изолированная от других органов, неизменно продолжала работать. Мы пытались тебе помочь. Кто-то из нас твердо набрал номер справочной, чтобы узнать телефон больницы. Кто-то принял решение ехать к тебе. Или приблизить тебя ко мне. Кто-то меня торопливо одел. Что? Что произошло?

Самое главное – тебя увидеть. Уверенность в том, что это чья-нибудь злая шутка или фанатичный кошмар, не покидала меня. В подъезде, как всегда, сурово морщилась темнота. Зажигалка или привычные десять ступенек помогли спуститься в первый раз за пять дней на улицу. Свежий воздух ворвался в ноздри и разрезал их. Кружилась голова, но неощутимая сила мчала меня к тебе.

Транспорт. Какой же транспорт? Как ехать? Сажусь в первое, что подошло к остановке. Мозг еще не совсем отключился, или все в жизни – воля случая, который выбрал средство передвижения, усадил меня в него и ласково пнул к выходу в нужный момент. Вижу громадные серые ворота, за которыми ты, ты спишь, мирно улыбаясь. Вокруг деревья и кусты. Ищу твой корпус. В темноте сумерек пытаюсь разобрать, что проплыло мимо меня, преграждая дорогу. Человек, по росту можно сказать, мужчина, на какой-то плоскости, странно накрытый чем-то: лицо спрятано, а стопы неровно торчат. Его везет беззубо улыбающийся санитар. Следую за ними. Черная блестящая табличка на входе, золотыми буквами написано: «Морг». Брезгливо фыркая, разворачиваюсь, иду в другом направлении. Тайно надеюсь, что не придется сюда возвращаться.

***

В такие моменты задумываешься о счастье. Когда поймаешь его за ошейник, вцепишься костлявыми пальцами, обнимешь. Постепенно дыхание выравнивается, проходит несколько успешных событий, радостных известий, рука начинает расслабляться. И в самый миг полноты этого чувства оно ускользает, растворяется, и видишь его задние лапы, учащенно перебирающие по земле. Тогда понимаешь, что являешься единственным представителем из всех организмов, который не только думает о нем, часто говорит о нем, но иногда и испытывает его.

Как утверждает какой-то словарь, слово «счастье» употребляется по отношению к чувствам или сочетанию чувств, испытываемых человеком в минуту высшего удовлетворения чем-либо. Причем удовлетворение бывает следствием событий или происшествий, ожидаемых долгое время. Скорее всего, люди потратили силы, средства, то есть имели к этому прямое отношение. Такое же удовлетворение возникает при благоприятном стечении обстоятельств, непроизвольном вмешательстве высших сил или при таком загадочном явлении, как удача. Поэтому однокоренное слово «счастливчик» означает, что человек, которого так называют, обладает не счастьем, а предпосылками его иметь, поскольку удача часто идет с ним рядом или он рядом с ней. Счастливыми можно назвать разные объекты: того, кто уже испытал удовлетворение и исполнен этим чувством, или то, что приносит удовлетворение. Человек обычно сам решает, по каким критериям он счастлив. Одни находят в себе дар приносить счастье самим себе. Другие наполняют им окружающих. И первые, и вторые – счастливые. Некоторые так и не научились распознавать счастье среди миллиона других чувств, поэтому процветают войны, суициды, разводы.

Это, видимо, досталось нам от пещерных предков. Чувства, отвечающие за сохранение жизни, такие как голод, жажда, страх, порождали почти уголовные – зависть, ненависть. Для оправдания своей слабости люди прятались за картонкой собственных фантазий. На картонке из подручных средств рисовалась разная живность. Человек стонет, если в реальности не происходит бед. Получается такая цепь: хорошая жизнь пачкается препятствиями, их сначала не любят, затем боятся и после им поклоняются. Препятствия служат отговорками, защитой или целью, долгом или объектом подражания. Эта система мало заметна теперь, в эпоху развитых технологий, но она спрятана далеко в мозге каждого. Так, один называет себя счастливчиком, значит, картонка его называется удачей. У другого, предположим, верующего – верой, а у третьего – приметой. Четвертый борется с вселившейся в него в детстве любовью к собакам, поэтому собирает календари с портретами терьеров, медальоны с мордами сеттеров, посещает собачьи выставки и отламывает кусок батона для хромой дворняги. Каждый проделывает незамысловатые махинации в честь или за спасение от своей картонки-препятствия. Уж очень это похоже на авторские песни и пляски аборигенов в честь семейного тотема. Будь то животное, или растение, или сила природы. Тотем охраняет и дает напутствие. Разве редко человек думает о чем-то или о ком-то оберегающем, направляющем. Скорее всего, речь идет о близком человеке, но надеются люди не на живую кровь, лишь только на образ, приклеенный на ту картонку.

Было непонятно, что давало мне ощущение совершенной неудовлетворенности. Моя готовность к борьбе со всеми, кто причинил тебе боль? Прыжок в никуда в случае, если тебя увезет беззубый санитар? Или расставание с тобой, если кто-то из нас обвинит меня в происшедшем? Но мысль, что счастье все-таки есть, меня успокаивала.

Стекло – это ровный чудесный сплав, придуманный человеком специально для того, чтобы помешать испытывать привычные ощущения. Природный материал превращается в то, что является преградой самой природе: ветру, дождю, птицам. Обычный песок. Песок губит нашу жизнь. Спасает. Никто не увидел бы тебя через песок, а я вижу. Лежишь. Не так, как утром. Сейчас твой отказ от чая был бы простителен. Белая одежда. Зачем они тебя так одели? Где джинсы? Больничное белье плохо на тебе сидит, не подходит к цвету твоего лица. Оно неестественно. И тебя переполняет неестественность. Я чувствую, что ты разговариваешь со мной. Как всегда, перебиваешь. Слушая тишиной. Нам хорошо не так, как в твоих снах. Ты не можешь сказать им главное, или они не могут принять сигнал. Ты точно не спишь, потому что не улыбаешься. Раскрытая алость твоих температурных губ и засохший гной на дергающихся глазах. Множественность электронных датчиков и тонких припластилиненных к тебе труб поддерживали твое бессильное состояние. Медсестра подпихнула под твою ногу вялое одеяло и, шаркая замасленными страницами раздела «Вязание», надкусила спелую кожицу фрукта, принесенного мною для твоей витаминизации. Уже несколько часов твоя душа совсем не шевелится. Радовало лишь то, что тебе не выдалось такого несчастья – видеть белую картину моими гранеными глазами.

– Пойдемте, я вас угощу чаем. – Твой хирург взял меня под руку и потянул от песка. – Маша, принеси еще одну чашку.

Девушка, танцуя под писк больничного пейджера, вышла из кабинета.

– Меня зовут Эдуард Прокофьевич Лейн, я оперировал.

– Молодец.

– Что скажете? – спросил доктор. – Вы уже обдумали, как мы будем поступать?

– Как поступать? – Картина неизвестного художника «Больничная палата» прочно закрепилась на одном из гвоздиков в моем мозге.

– Однозначно сейчас мы ничего не можем утверждать. Необходимо дождаться, когда пациент придет в сознание.

– Чтобы спросить, что болит?

– Можно и так сказать, – наливая полупрозрачную жидкость, растерялся Эдуард Прокофьевич. – Чего хотят родственники?

– Не знаю, есть ли родственники. Даже если есть, то все мы хотим одного. Выздоровления.

– Молитесь.

– Это говорит мне врач!

– Знаете, в моей практике встречалось множество безнадежных больных, которые сейчас ведут активный образ жизни. Наука не смогла им помочь. Единственное, что иногда остается, – обратиться к силам, которые руководят в подобных ситуациях. Потому что положение почти безвыходное.

– Насколько безвыходное?

– В лучшем случае пять-семь лет абсолютного недвижимого состояния.

– Не верю, что ничего нельзя сделать!

– Все станет известно через несколько дней. Пациент поступил с так называемой хлыстовой травмой: при столкновении произошло резкое сгибание в шейном отделе. Даже при удовлетворительном состоянии, что уже являлось бы чудом, предстоит сложнейшее лечение. Шанс есть, но, к сожалению, все упирается в финансы, – вопросительно посмотрел нейрохирург, пышущий не только хирургическим опытом, но и опытом выуживания денег.

– Деньги не проблема. Верните человеку нормальную жизнь.

– Тогда готовьтесь. Стоимость полного лечения нужно уточнить. Я думаю, тысяч пятнадцать будет стоить. Долларов, разумеется.

– Долларов?

Понятия не имею, как тебя вызволить из клетки сна, разноцветных драже, трубочек и бинтов. Безвыходная ситуация. Или выхода нет. Или я не вижу выхода. Гордая забота и сострадание разрыдались. Любовь скомкала сердце.

***

Возвращаюсь домой. Ничего не изменилось. Исчезла суета, и потемнело. Раздвигаю шторы, но зрению не хватает света, легким – воздуха. Пропало движение. Все вокруг замерло, замерзло. Как в детской игре. Нужна команда «отомри». Водящий отлучился, и неизвестно, когда появится, а за него произнести ничего нельзя. Руки и ноги давно затекли. Жду. Как электрический ток, пробегают нетерпение и подавленность. Конечно, в то утро предполагалось, что ты задержишься, что тебя проглотит работа, но так надолго поручить меня пустоте было глупо и жестоко с твоей стороны. Катись ты! Чувство долга и обязательства перед близкими машут флагом перед моим лицом. Тратить жизни на соседа по кровати. Палящая уверенность в продолжении потухла. Придется подстраиваться под обстоятельства. Они нас выбрали и сделали первый ход. Мысленно мы постоянно пытаемся подготовиться к опасности. Репетируем нападение со спины. Обдумываем детали. Но когда настает время выходить на сцену, голос трясется, и зрители обвиняют в непрофессионализме и кидают в нас мягким коричневым луком. Отковыряв засохшую желтизну с лица, остается продумывать второй акт. Скоро поднимается занавес. От тебя зависит, как закончится представление. Мне же надо найти деньги.

Взгляд скользнул на стол. Там лежала украшенная шелком и золотом открытка. Происшествия заставили меня забыть о празднике. Сегодня день рождения у Черепахи. Официальное приглашение: 10.06 в 18.00. Обещание присутствовать не вспомнилось. Меня не удержала ледяная атмосфера сонной однокомнатной коробки, где недавно просыпалось два солнца.

Ума не приложу, что подарить. Родители не стеснены средствами, поэтому у Черепахи все есть, или, когда возникает желание, его сразу же удовлетворяют. Люди, общение – вот лучший подарок, вот чем можно заменить внимание целого общества. Жаль, что нет больше рабства и нельзя пригнать на цепочке полуголых холеных мальчиков и стройных девочек. «Вот, Черепаха, теперь ты сможешь играть в прятки или в монополию». В универсальном магазине для людей ничего подобного не продавалось. Обман для универсальных людей. Нет магазина, в котором продается все. В разных уголках планеты разбросаны вещички, каждая из которых дожидается своего покупателя. Если человек не находит то, чего истинно желает, он довольствуется лучшим подобием. Пришлось ехать на другой конец города. Там предполагалось купить незначительный, но приятный презент.

– Опаздываешь, – прожевалось от Черепахи.

– Поздравляю. Желаю… – меня перебили вопли из-за двери.

– Happy birthday to you, happy birthday to you, – доносилось из коридора.

Вошла Ольга, выключила электрическую люстру, и комната моментально озарилась двадцатью четырьмя свечами на торте. Приехал Дементьев, отец. Рыча от переполняющих его неизвестных чувств, он поцеловал лоб Черепахи. Водитель заносил огромного плюшевого тигренка. Груду розового крема поставили на стол. Глаза Черепахи закрылись. Все молча угадывали желание. Напряженные щеки и губы готовились к ветропроизводящему упражнению. Вдруг лицо перед тортом сделалось страшным, стало понятно, что почувствовалась какая-то боль. Все сосредоточились.

– Где мама?

– Она не сможет сегодня приехать. Плохо себя чувствует, – растеряно пробормотал Данил Петрович.

– Что-то случилось?

– Ты же знаешь, какая она неженка. Она передавала поздравления и просила тебя поцеловать, – пытался быть заботливым Дементьев.

– Все хорошо, не волнуйся. Она завтра приедет. Или хочешь, мы ей позвоним, скажем, что тебе невесело. Она расстроится, – вмешалась Ольга.

– Володя, – обратился Данил Петрович к водителю, – езжай-ка домой и привези ее.

– Нет, пусть отдыхает. Привет ей!

С этими словами Черепахины легкие наполнились воздухом. Выдох. Свечи потушены. Родственники и близкие семьи тоже выдохнули с облегчением. Они-то знали, какое желание следовало бы загадывать, спасая жизнь.

Казалось, даже тигр на мгновение превратился в дикого хищника. На игрушечной фабрике, подбирая лоскуты для его меховой кожи, портнихи перешептывались. Их механическая работа предоставляла им единственное разнообразие: сплетни. Чем насыщеннее побоями проводила пьяный вечер одна из них, тем веселее обсуждалось это на конвейере. В тот день, когда зашивали полосатое ватное брюхо шерстяного тигра, стажерка пришла с поцарапанным лицом и без правого уха. Да, у девушки совершенно отсутствовала ушная раковина. Вместо нее неровным полукругом ссохлась кровь. До обеденного перерыва, отпираясь от доклада на тему «Если вам интересно, почему у меня такой потрепанный вид, ведь живу я с родителями, у меня нет никаких ухажеров, тогда слушайте о странном происшествии в полночь, старые безмозглые сплетницы», она дала повод для беспочвенных и унизительных предположений ее коллег. После обеда она решилась поделиться с самой, как считалось, доброй подругой. Когда они через полчаса вышли из укромного места, вокруг доброй, но болтливой подруги сформировалось кольцо, проступить сквозь которое было невозможно.

– Нечистый, ей богу, нечистый, – начала она, крестясь.

– Говори толком, чего. – Толпу раздирало любопытство.

– Все ее девки знакомые уже замуж повыскакивали. Ей тоже охота.

– Ясно дело, а уши резать зачем?

– Не резала она ничего.

– Подцепила любовничка? Он ей от страсти-то и отрезал, – громыхнуло смешком кольцо.

– Дайте договорить, не перебивайте. Спасать ее надо. К бабке вести. Натворила она делов.

– С мафией связалась, – прошептала опытная от бесконечных сериалов швея.

– Хуже. Полнолуние вчера было. Кто-то ей сказал, что заговор можно сделать. На жениха-то. Она разделась. Травки в котелок насыпала. Слова прочитала какие-то. Дал нечистый недельный срок.

– А в котле она холодец варила из личных органов?

– Тихо! Легла она спать. Снится ей, что идет она по улице пустой, заграничной.

– Плохой знак, – вздыхали женщины.

– Не перебивай, – злилась шептунья. – Навстречу ей зверь. Тигр. Клыки с ладонь, когти еще длиннее. Не понравилась она ему, – она сделала паузу и резко подняла вверх руки. – Вдруг как кинется он на нее!

– Ох, не к добру, – покачивали головами советчицы.

– Конечно, доброго ничего нет. Проснулась она утром, вся разодранная. Уха нет.

– В церковь пусть сходит.

В этот день к тигриной добыче никто даже не подходил. Слабый и глупый боится неизведанной силы. Ему не понять, что самое сильное скрыто внутри него самого. Дикость природы, ведомая инстинктами, умна и бесстрашна. Байки о легких путях толкают ленивых к запрещенным поступкам. Да и не нужны они настоящему человеку. Необходимость осуждения ошибающегося закрывает створку памяти собственных порочных деяний. Руки завистливых и жалеющих и слезы страшащихся смастерили компаньона для Черепахи. Тигр – конверт, переславший неприятности в другой дом. Сегодня его треплют за ухо, а завтра тучами прорежется несправедливость счастья. Варишь борщ – клади вместе с солью и перцем добро. В ненастье ходи голодным или найди поющую веселые куплеты кухарку. Ее серая полоска жизни ляжет на твою черную и осветлит ее. Тигр скалился и собирался кинуться на гостей, которые, будь он живой, не сумели бы подавить страх и чокаться полными бокалами, наступая ему на лапу или хвост.

– Вот, это тебе, – решаюсь перебить чавканье.

– Что это?

– Подарок.

– Тт-с-с. Скоро все уйдут, поговорим.

– У меня созгел тост, – взвизгнула Натали. Она часто навещала европейские государства, чего не скажешь о ее визитах в Лугово. – В тгидесятом цагстве, в тгидесятом госудагстве, жил был коголь. У него была пгекгасная дочь – пгинцесса. Он ее очень любил. Но у нее была одна пгоблема. Ее глаза были словно в тумане. Она никогда не видела солнца и могя. Настала пога выдавать ее замуж. Съехалось полное коголевство пгинцев, готовых пгедложить ей свои гуку и сегдце. Их даже гадовало, что невеста слепая. Но взамен згения Господь дал пгинцессе пгевосходный слух, обоняние и осязание. Ими и гуководствовалась пгинцесса пги выбоге будущего супгуга. Пгишел пгинц из Англии. Он говогил сухо и точно. Его пгизнание звучало так: «Добгый день. Вы кгасивы и умны. Станьте моей женой». От него пахло табаком и беконом. А лицо на ощупь напоминало никелигованный чайник с тагаканьими усиками. Пгинцесса его отвеггла. Явился немец. С погога заявил: «Мне тгидцать лет, и в моем владении оггомная земля. Газделите со мной мою когону». Дгожжевой и сосисочный запах спугнул пгинцессу, она даже не пгикоснулась к его лицу. Фганцуз пгинес бутылку вина из виноггадников его стганы, пгигласил скгипача, упал на колени пегед пгинцессой и говогил: «Вас осмелюсь сгавнить я только с весенними лучами солнца, о богиня моих желаний. Умоляю, не заставляйте мое сегдце газбиваться. Соглашайтесь. Станьте моей спутницей по тегнистому пути жизни. Я люблю вас». Он коснулся ее мягкой гукой. Она сделала свой выбог, но, пгежде чем огласить его, должна была спгосить мнения отца. Она попгосила фганцуза подождать и пгиказала служанке пгинести ему угощение. Сама же пошла в покои отца. Он так обгадовался новости, что немедленно гаспогядился начинать пгиготовления к свадьбе. Когда пгинцесса пгиближалась к залу, где оставила фганцуза, из двеги послышалось: «Вас осмелюсь сгавнить я только с весенними лучами солнца, о богиня моих желаний. Умоляю, не заставляйте мое сегдце газбиваться. Соглашайтесь». Служанке повезло больше. После этих слов пгинц нагнулся, чтобы поцеловать загипнотизигованную девушку. В слезах пгинцесса убежала в сад. Там габотал садовник. Он подошел к ней. От него исходил какой-то неведомый запах, котогый и заинтегесовал пгинцессу. «Луга. Поля бескгайние. Цветы диковинные», – обгисовал он источники запаха. «Покажи мне их». Садовник, ничего не знающий пго ее недуг, удивился, что пгинцесса не видела самой догогой кгасоты, котогой не сможет купить ни один пгинц. Он взял ее за гуку и повел. Сила его искгилась изнутги. Слова были пгосты. Когда они оказались в лесной лощине около гучья, чистота запаха отодвинула тучи с глаз пгинцессы. «О чудо! Я вижу!» После этого жили они долго и счастливо. Так выпьем же за мудгую пгигоду, котогая бескогысно одагивает нас своими богатствами. Она чудесна и полна тайн. Желаю тебе отыскать все догогие тайны внутги себя. Пусть что-то пгигода тебе не дала, но она позволила поселиться добгой и нежной душе во всем, что тебя окгужает, и самое главное, внутги тебя. Бегеги себя!

– Коротко и ясно, – утомленно пробурчал Данил Петрович.

– Спасибо, Ната. – Речь родной тети заставила понервничать. – Спасибо всем, что пришли.

– Спасибо. Но слишком хорошо тоже нехорошо. Приходите чаще. Сейчас пора отдыхать, – почти выпихивала гостей медсестра.

Все вышли. Мы с Черепахой остались вдвоем.

– Наконец. Что-то ты весь вечер грустишь? – последовал вопрос Черепахи.

– Извини. Не до веселья.

– Что случилось?

– Понимаешь, как будто часть от меня оторвали. Позвонили из больницы и оторвали. Теперь валяется эта часть в больничной палате, напичканной трубочками и приборчиками. Авария.

– Торопились тебя променять на пыль офиса?

– Показать свою невнимательность. Отпуск хотелось. Вот и отдыхаем друг от друга.

– Что врачи говорят?

– Пока ничего определенного. Ты меня прости. Вот. Подарок.

– Большой подарок.

На полу стоял укутанный в полотенце громоздкий предмет. Клетка.

– Думаю, что в дни скуки тебе просто необходим птенец-болтун.

– Ура! У меня давно была мечта завести попугая. Какой маленький! – Клетка открылась, и птица оказалась в руках Черепахи. – Он уже может разговаривать?

– Нет. Тебе нужно регулярно с ним беседовать, чтобы он вырос умным мальчиком.

– Конечно. Огромное спасибо. Прямо коленки трясутся, как волнуюсь.

– Не за что. Ухаживай за ним и иногда вспоминай про меня.

– Я тебя никогда не забуду. – Растроганные, мы обнялись.

– Как назовешь?

– Кеша. Как в мультфильме. Если я Черепаха, пусть он будет человеком. Поставлю клетку на подоконник. Там светло. Занавеской закрою. Это будет нашей тайной. Только мы втроем будем знать друг о друге. И больше никто. Даже Оле не скажу.

– А справишься? Клетку чистить надо.

– Сделаю все. Теперь у меня есть ради кого жить. Ты и Кеша – мой смысл жизни.

– Договорились!