Читать книгу Ричард Длинные Руки – пфальцграф - Гай Юлий Орловский - Страница 10

Тропка сузилась, справа и слева огромные камни, еще дальше по левую руку пологий холм с обрывистой стороной там, где проходить отряду. Килпатрик начал тревожиться. Я сам видел, что место просто идеально для засады. Макс велел всем опустить забрала и держать оружие наготове. Я выехал вперед, потом решил, что если и нападут в таком удобном месте, когда отряд вынужден растянуться в длиннющую цепочку, то нападут сейчас, торопливо вернулся.

Запаховое зрение только заставило ухватиться за конскую гриву, легкий ветерок уносит запахи от нас, я вижу лишь то, что сзади, тепловое тоже ничего не дает при такой жаре… Я вздрогнул, склон холма усыпан равномерными багровыми пятнами, но слишком расплывчатыми, чтобы сразу определить…

– Тревога! – заорал я. – Оружие – к бою!

Лязгнуло железо, все закрывались щитами, я обнажил меч и пустил коня вперед. Тепловое зрение погасил, склон покрыт обычным зеленым дерном, я уже чуть было не усомнился, как вдруг по всему склону дерн начал взлетать, отброшенный нетерпеливыми руками. Из неглубоких ямок выскакивали полуголые люди, невысокие, но с мощно развитыми фигурами. С дикими криками ринулись вниз по склону, там наши сдвинули ряды, изготавливаясь выдержать удар.

– Всем стоять! – заорал я, меч в моей руке уже рассекал тела справа и слева, Зайчик дико ржал и бил копытами. Примчался Пес, я страшно гыркнул на него: – Тебе что было велено? Охраняй леди Беатриссу!

Он виновато умчался, вокруг меня снова собралась толпа, но Зайчик разбивал копытами больше черепов и грудных клеток, чем я доставал мечом, и противники меня оставили, ринулись вслед за остальными, что уже сражались с нашими.

Я повернул коня, на месте моего отряда дикая свалка. Напавших намного больше, однако Макс и все рыцари с оруженосцами держат боевой порядок, леди Беатрисса за их спинами. Я с облегчением вздохнул и тут же, заорав, ринулся на полуголую толпу, меч превратился в сверкающую полосу, а копыта Зайчика топтали чужаков, как будто это сочные подсолнухи.

Макс, Килпатрик, Будакер – рубятся отчаянно, вокруг них уже вал трупов, я пробивался к ним, повергая, опрокидывая, рассекая брызгающие кровью тела. Ко мне обернулись, я услышал дикий вой, двое метнули топоры, я принял на щит, в ответ коротким взмахом срубил обоим руки.

Вой стал громче и отчаяннее. В сторонке один из нападающих, рослый и в дорогой кольчуге, быстро и ловко стрелял из лука. Трое свирепого вида воинов не позволяли нашим приближаться к нему, а лучник скалил злобно и торжествующе зубы: стрелы находят цель. Он увидел мое приближение, лицо перекосилось, быстро повернулся в мою сторону, но стрела уже слетела с тетивы.

Трое его телохранителей прыгнули на меня, как пантеры. Зайчик успел одного встретить ударом копыта, тот рухнул с проломленной грудью, второго я сразу достал мечом, одновременно укрываясь от топора третьего. Тот ударил с такой силой, что зазвенело в ушах, а рука моя со щитом онемела по локоть.

Вожак быстро наложил новую стрелу на лук, глаза его с ненавистью не отрывались от моего лица. Вдруг я услышал отчаянный крик. Леди Беатрисса выметнулась из-за спины Будакера и послала коня галопом ко мне. Она выкрикивала что-то вроде «Майдэй» или «Маздай», за шумом я не расслышал. Стрела сорвалась с лука, я пытался поднять щит и чувствовал, что не успеваю с онемевшей рукой. Леди Беатрисса оказалась между мной и стрелком, быстро обхватила меня руками. В этот миг я ощутил страшный удар.

Одновременно вскрикнул вожак нападающих. У меня в глазах потемнело, мелькнула мысль, что вот сейчас и каюк, однако лязг железа и крики начали отдаляться, а потом и вовсе затихли в отдалении. Я слышал только хрипы измученных схваткой бойцов, сдержанные стоны раненых.

Мелькнуло белое оперение стрелы, что торчит из спины прижавшейся ко мне леди Беатриссы. Я попытался передать ее подскакавшему Будакеру, но побоялся выпустить из рук.

Рядом оказался сэр Макс, вскрикнул:

– Эта сволочь… он убил леди Беатриссу!

Я скрипел зубами, Зайчик попятился, холод накатывает волнами, я чувствовал, как силы покидают меня. Леди Беатрисса обмякла в моих руках, глаза на смертельно бледном лице закрыты, дышит тяжело, на губах показалась кровь.

– Не умирай, – попросил я. – Только сейчас вот не умирай…

Я вложил всю жажду, чтобы она жила, пальцы мои, скользкие от крови, ухватились за стрелу. С этой стороны зазубренный наконечник, я торопливо отломил хвостовое оперение и потащил стрелу за острый, еще теплый от крови клюв. Леди Беатрисса вскрикнула тонко и жалобно, как птичка, глаза широко распахнулись, из них брызнули слезы.

– Потерпи, – шепнул я, – потерпи, любимая…

Пальцы мои в крови, словно рылся в ее внутренностях. Стрела наконец вышла вся, зловеще красная, леди Беатрисса бросила на нее взгляд, побледнела, как полотно, и потеряла сознание. Я изо всех сил старался влить в нее жизнь и заживить рану, слез с коня, держа ее на руках.

Подбежал с чистыми повязками отец Бонидерий, я велел жестко:

– Святой отец, если вы сейчас же не возмолите Господа нашего, чтобы он явил чудо и вылечил леди Беатриссу… как и других моих солдат, то, клянусь небом, я разрушу все церкви, которые встречу на пути!

Он вскрикнул испуганно:

– Сын мой, как можно!

– Молитесь, – велел я грозно.

Он упал на колени и громко вознес молитву о даровании всем сил и здоровья. Молил Господа смиловаться над нами, простить и меня, грешника, который брякнул такое не по злобе, а из желания добра всем…

Леди Беатрисса все еще оставалась без сознания, но рана ее затянулась. Я с великим облегчением перевел дух, с нею остались Будакер и Килпатрик, а я отправился осматривать своих раненых. К счастью, ни одного убитого, что значит превосходные доспехи и отменная выучка, но доспехи помяты почти у всех, а у пятерых кровь вытекает через все трещины.

Я каждого трогал и уверял, что отец Бонидерий сейчас молит Господа заживить нам раны, так как правда на нашей стороне. Мне в ответ слабо улыбались, но когда я кое-как доковылял до последнего раненого и утешил его, меня сотрясал озноб, зубы стучат, как при лихорадке, а желудок начал переваривать сам себя.

Свершилось чудо: страстная молитва отца Бонидерия достигла все-таки небес. Раны у рыцарей затянулись, и пусть не до конца, но легкие раны зажили, а серьезные перестали угрожать жизням. Место опасное, но до вечера не трогались с места, собирали раненых и осматривали убитых. Некоторые из рыцарей с ходу предположили, что это дикие ярпеги, мол, снова вышли из лесов, как бы опять не захватили весь край, пора созывать народ и загонять дикарей обратно, но более знающие высмеяли, дескать, где же дикость, если и доспехи хороши и оружие в порядке. А что вместе мечей топоры, так ими в бою удобнее. А мечи это больше для красоты.

– Галлисы, – определил один с видом знатока. – Или родственные им. Вооружение хуже, чем обычно, зато сражались яростно…

– Франки дерутся сомкнутым строем, – добавил второй. – И хотя мы идем по земле франков, но это не франки…

– Но и не совсем галлисы…

Я все вспоминал вскрик леди Беатриссы насчет майдея или мастдая, в голове крутится какое-то смутное воспоминание. Такое ощущение, что уже слышал, но явно настолько издалека и самым краешком уха, что в сознании не отложилось вовсе.

Она коротко взглянула в мою сторону и торопливо отвернулась. Я сел рядом, в голове ни одной мысли, только нежность пополам со щемом.

– Вы хоть поняли, – спросил я, – кто это был?

Она отвернулась. Я взял ее за плечи, она противилась, но я повернул к себе:

– Леди Беатрисса, кто это был?

Она потрясла головой, опустив глаза:

– Не знаю.

– Хорошо, – ответил я зло, – кто бы это ни был, я отыщу его очень скоро! И развешу его кишки на десяток деревьев.

Она вздрогнула:

– Что вы такое говорите?

– Он умрет, – пообещал я. – Умрет страшной смертью.

Она затрясла головой:

– Нет-нет, это была ошибка!

– Ошибка?

– Да.

Она старалась уклониться от разговора, я снова ухватил ее за плечи и заставил посмотреть мне в глаза.

– Кто это был? Ваш красавец виконт Франсуа де Сюрьенн?

Слезы брызнули из ее глаз.

– Как вы можете быть таким жестоким…

– Это был он?

– Нет, конечно… Конечно же, нет!

– А кто? Леди Беатрисса, я жажду крови этого мерзавца. Я убью его. И убью жестоко. Если хотите смягчить его участь, скажите мне все. Все!

Она долго отмалчивалась, но я не выпускал ее из рук, наконец она сказала очень тихо:

– Я очень не хочу, чтобы вы думали, что это виконт Франсуа.

– Тогда скажите, кто это был!

Она сказала еще тише:

– Я не хочу, чтобы вы его убивали.

– Как? – переспросил я. – Он чуть не убил вас!

– Он не хотел… Он целил в вас. А когда понял, что попал в меня, он изломал лук и ушел…

– Даже изломал лук? – переспросил я саркастически. – Я такой красивой детали не увидел. Так кто это был?

– Пообещайте, что не убьете его…

– Нет, – отрезал я. – Как я могу?

– Я этого очень хочу… Я настаиваю…

Голос ее стал отчаянным, я ощутил как на мою ладонь закапали частые слезы. Я удержался от импульса вытереть руку, поднял ее лицо с мокрыми дорожками на щеках, заглянул в потемневшие фиолетовые глаза.

– Кто это был?

– Не скажу…

– Хорошо, – сказал я, – вы можете рассчитывать на мою… рассудительность, что ли. Как бы я ни кипел от ярости, но я не дурак и не сволочь. Я поступлю все-таки так, как нужно, а не как мне хочется.

Она прошептала:

– А нужно… это как?

– Нужно, – ответил я, – по божеским, как говорят, законам. То есть выполнять самые простейшие нормы человеческого общежития. Бог дал нам их самые простенькие, как для червяков, а дальше велел самим развивать, дополнять и совершенствовать.

Она глубоко-глубоко вздохнула, как ребенок после долгого плача.

– Хорошо. Это был Маздэй.

Я переспросил:

– А кто этот Маздэй… Почему о нем такая забота?.. Постой, я что-то слышал. Это не…

Я запнулся, она закончила:

– Мой двоюродный брат. У меня их двое: Маздэй и Люберт. Мы воспитывались в детстве вместе, они меня любят, и я их люблю. Когда они услышали, что мои земли отдали какому-то любимчику Барбароссы, они пообещали собрать войско и прийти на помощь. Вот и…

Кулаки мои стиснулись, череп начал нагреваться. И так узел туже некуда, а тут еще эти братья… Что я им скажу?

– Не реви, – проговорил я. – Я не стану их убивать. Я верю, что он попал в тебя случайно…

Она подняла заплаканное лицо, в глазах недоверие.

– А то, что стрелял в тебя?

Я отмахнулся:

– В меня столько стреляло, бросало камни и било мечами, что если их всех убивать… Да и Господь велел прощать. Правда, я обычно отомщу, а потом прощу, но в этом случае, понятно, сделаю исключение…

Она затихла надолго, шепнула наконец:

– Спасибо…

В нашу сторону направился, нарочито громыхая железом, сэр Макс. Отдал салют, сказал четким военным голосом:

– Сэр Ричард, уже темнеет. Не хотелось бы оставаться на ночь в таком неудобном месте. Вдруг повторят попытку?

Я бросил косой взгляд на леди Беатриссу.

– Не повторят, это точно. Но место надо поменять, иначе какой сон…

С утра все рыцари, даже тяжелораненые, чувствовали себя настолько хорошо, что взобрались на коней. Ехать недалеко, леди Беатрисса заверила, что к вечеру доберемся… до ее замка. При последних словах голос дрогнул, пытливо посмотрела на меня, вдруг поправлю ревниво, но я слушал с равнодушным лицом, это же само собой разумеющееся.

Я если и буду претендовать на что-то, то лишь на башню с нехорошей славой. А так мне и башни самой не нужно, а только ее верхний этаж. Даже лишь тот участок стены, где тайная дверь в комнату, которую доблестно охранял герцог Луганер.

Отец Бонидерий ехал на муле горделивый настолько, что я едва не напомнил ему, что гордыня – смертельный грех. Человек не должен впадать в гордыню уже потому, что гордыня останавливает его развитие, совершенствование. Господь это понял и запретил гордиться. Кто гордится, тот перестает качать мускулы. А ему, Господу, зачем-то нужно, чтобы люди качались, стремились, совершенствовались, карабкались выше и выше по лестнице то ли эволюции, то ли еще чего, мне это пока по фигу. Я просто карабкаюсь.

Я первым услышал далекий стук копыт, сразу же послал Зайчика вперед. Кто-то скачет нам навстречу, и, судя по ударам копыт, конь на последнем издыхании.

– Вперед, – сказал я Зайчику, – возможно, спасем хотя бы коня…

Меня бросило на круп, я с трудом преодолел встречный ураган, прижался к конской шее и тут же Зайчик остановился с такой бесцеремонностью, что я едва не сполз по его шее ему же на голову.

Скачущий навстречу всадник остановился, конь хрипит и шатается, широко расставив ноги. Я свистнул сквозь зубы, поспешно спрыгнул на землю и успел подхватить падающего человека. Молодой парень, из спины торчат три стрелы, рубашка в крови. Синие губы шевелились, он пытался что-то сказать, я перебил:

– Успеешь!.. Сейчас отвезу к нашему лекарю. Он же святой отец. Мертвых поднимает!

По бледному лицу скользнула слабая улыбка, но я уже держал его крепко, передавая часть жизни. Потом забросил на своего коня, поспешно вернулся к отряду. Завидев нас, скачущими обратно, Макс тут же послал по два человека в стороны разведать обстановку, сам с двумя рыцарями, все с обнаженными мечами, оказались передо мной.

– Это кто?

– Один из челяди леди Беатриссы, – ответил я отрывисто. – Всегда такая тихая мышка…

Пока снимал с седла и укладывал на траву, послышался дробный стук копыт лошадки леди Беатриссы. Я услышал горестный вскрик:

– Это же Патрик!

– Тот самый? – спросил я. – Это в его честь ирландцы устраивают шествия?

– Это Патрик, – повторила она со слезами на глазах. – Он такой преданный и услужливый.

К нам заспешил отец Бонидерий, возложил руки на чело парня и начал торжественно читать молитву. Я заботливо поддержал свисающую руку парня, холодок от ладони и до самого плеча показал, что в самом деле был при смерти, но теперь все позади, раны начинают быстро затягиваться.

Я быстро отошел, а Патрик открыл глаза и, отыскав взглядом леди Беатриссу, сказал торопливо:

– Леди… Вам нельзя возвращаться…

Все насторожились, Макс и Будакер одновременно бросили ладони на рукояти мечей и огляделись, как в синхронном плавании. Леди Беатрисса спросила испуганно:

– Что… что случилось?

– К графу Хоффману подошел большой отряд. Он… самовольно впустил их. И… захватил ваш замок.

Гробовая тишина, леди Беатрисса вскрикнула:

– Он посмел?

– Это не все, – прошептал Патрик.

– Что еще?

– Он объявил вас изменницей…

Она вскрикнула в ужасе и негодовании:

– Он же клялся в вечной дружбе!

Никакие клятвы перед женщиной не обязательны, подумал я, потому что женщина – не человек. Но смолчал, слушая рассказ Патрика, как воины графа неожиданно оказались в замке и сразу учинили жестокую расправу…

– Как неожиданно? – прервала она. – Это не был штурм?

Патрик покачал головой:

– У Саксона было достаточно людей, чтобы отразить любой штурм. Да и справиться с теми, кто остался… а осталось не так уж и много. После вашего внезапного… убытия все постепенно разъехались. Но кто-то предал… иначе как вошли незамеченными среди ночи, когда на стенах только караульные, да и те не дремали?.. Саксон даже в постели не расставался с мечом, из-за чего над ним смеялись. Зато теперь уложил троих, а потом раненый куда-то уполз. Остальные же почти все погибли в постелях. Потом замок начали грабить, мне удалось улизнуть…

– Правильно сделал, – похвалил я. – Остаться и погибнуть в схватке – это красиво, кто спорит, но куда важнее было предупредить нас. Иначе мы попали бы в ловушку. Ты спас жизнь своей госпоже, Патрик! Ну, заодно еще и нам, что для тебя не так и важно, но что-то значит для нас.

Он посмотрел на меня со смешанным чувством, еще не зная, ненавидеть за узурпаторство или же поблагодарить за спасение. Ничего не придумав, закрыл глаза и сделал вид, что потерял сознание. А может быть, и в самом деле потерял.

За этим небольшим леском, как я помню, откроется грандиозная панорама ухоженных деревень и замка на холме. Я велел слезть с коней и расположиться на отдых. И запретил строго-настрого приближаться даже к опушке, чтобы из замка не увидели отблески на блестящих доспехах.

Из-за деревьев я наблюдал за притихшим замком, приближая изображение до головокружения и тошноты. Донжон, две башни и обе стены выглядят целыми и неповрежденными, но иначе и быть не могло: не землетрясение же вторглось, а всего лишь ублюдок граф Хоффман, который ограничится тем, что изнасилует женщин, сдавшихся мужчин заставит присягнуть себе, а своих верных людей поставит охранять ворота и все подступы к замку.

Хуже то, что подъемный мост опущен, а ворота распахнуты. Прежде всего это говорит о том, что граф готов померяться силами с нападающими. Это не значит, конечно, что всем позволят войти: как только десяток нападающих вбегут в ворота, решетка тут же рухнет, ворвавшихся перестреляют со стен из арбалетов и луков, а оставшихся по ту сторону стены забросают камнями, зальют горящей смолой, попросту перебьют из луков, пользуясь преимуществом в численности.

Замок на каменистом холме подсвечен заходящим солнцем, весь как из червонного золота, торжественный и красивый. И очень тихий, даже стяг графа Хоффмана на верхушке главного здания не шевелится, обвис тряпкой.

– Затих, – сказал за моей спиной сэр Макс. – Ждет.

– Нас? – спросил я.

– Может, и нас. Хотя вряд ли… Здесь такая драчка начнется за кресло верховного лорда…

Я подумал, покачал головой:

– Вряд ли здесь.

– Почему?

– Здесь решалось, – объяснил я, – когда леди Беатрисса была на месте. Все условились, что кого выберет, того и признают хозяином всех ее необъятных земель. А сейчас, вон Патрик рассказал, что многие лорды сразу же начали покидать замок.

– Полагаете…

– Да, – сказал я, – все спешат в свои владения. Кто начнет укреплять оборону в ожидании смутного времени, а кто и попробует половить рыбку… Но этот замок нам все равно нужен.

Он посмотрел на меня с уважением:

– У нас мало людей. Полагаете, сумеем захватить?

– Не сомневаюсь, – ответил я. – Придумать бы, как.

За спиной зашелестели легкие шаги, словно приближается танцующим шагом лесная балерина. Я оглянулся на леди Беатриссу.

– Тревожно? Успокойтесь, это дело мужчин. Набирайтесь сил. Как там ваш драконыш?

– Это и ваш, – ответила она сухо. – За ним присматривает сэр Будакер. Меня сейчас тревожит моя дочь. Конечно, я не думаю, что граф Хоффман может причинить вред ребенку, но все-таки…

– Да-да, – сказал я торопливо, а Макс часто-часто закивал, – никакого сомнения нет, вашей дочери ничего не грозит. Все-таки граф хоть и сволочь, но рыцарь, хоть и… гм…

Она вздохнула:

– Я понимаю, надо бы думать о замке, но у меня все мысли о дочери. Все-таки тревожно. Не успокоюсь, пока не увижу ее целой и невредимой.