Читать книгу Рождённый в Бирюковке, или Жизнь на полшестого - Гаянэ Павловна Абаджан - Страница 8

Чтобы закончить все "повисшие" темы могу сказать, что мама долго одолевала меня вопросами: "Куда делся этот прекрасный мальчик?" Что надо было ей рассказывать? Я ограничилась: "Не заню", которое пришлось повторять многократно.

Мать сокрушалась, она была абсолютно повёрнута на желании выдать меня замуж. Её постоянные, ежедневные страдания, что на работе все обсуждают детей кто- куда- за кого, а обо мне- её дочери даже и обсуждения прекратили- главное, что я помню из тех времён. То есть получалось, что я наношу ей непоправимую боль, которую она испытывает постоянно, тем, что развелась и тут же не вышла замуж, других желаний у неё в жизни не было.

Но оставим тему о моей матери и её любви ко мне для какого- нибудь будущего сложно- драматического повествования. Остановимся на факте, что я- похоронённая её дорогими сотрудницвми заживо – вообще только второй курс института окончила.

С темой Валеры – вообще проще. За пол года до свадьбы он простудился воспалением лёгких, полежал сколько-то в больнице со свойственным ему пониманием дисциплины и типа вылечился.

В возрасте тридцать пять лет он умер от наложившегося на туберкулёз лёгких – рака лёгких. Кроме того, он от алкоголизма перешёл к наркотикам, а возможно, и скорее всего, их смешивал.

Пару историй о нём мне доходило. Например, он с другом поехали в Крым и там жили случайными выигрышами в шахматы и карты у случайных людей. Но вернулся оттуда абсолютно весь избитый, чёрный. Это не удивительно, с учётом милых шуток, которые его спутник весело проделывал. Опять же, например: им надо было из Ялты в Симферополь, но на автобусе ехать не хотелось, а на такси денег не было, но это их не остановило. Кстати, при советском союзе таксование на частном транспорте считалось незаконной формой обогащения, уголовно преследовалось и в журнале "Крокодил" изображалось с эпитетом "рвачество".

Так вот, эта парочка нашла "рвача", села к нему в автомобиль и поехала. При чём они сели так, чтобы выходить из машины последним должен был Валерын друг.

Всю дорогу весёлый "рвач" им рассказывал о трудностях своего заработка. По дороге мимо Артека, он не прихватил на свободные места голоосовавших по трассе "пионеров":

– Заплатят какую-то мелочь! Ну их.

Друг Валеры мысленно ржал с него.

После приезда в Симферополь, они вышли из машины, и "рвач" попробовал зацепить эту парочку, на что они повторно и ещё более выразительно сказали:

– Большое спасибо что подвезли.

Согласимся, что некоторые шутки слишком часто шутить невозможно. И – не знаю как там друга, но Валеру с его двумя метрами роста и кудрями до плеч – точно запомнили.

Короче, тридцать пять лет сумел продержаться на этом свете этот умный и красивый парень. Но жил с удовольствием и напрягался только во время игры, хоть руки у него дрожали смолоду.

Однажды, через года рассказывая о нём кому-то в моём присутствии, мать особо отметила, что когда с ним ругалась, то у него начинали дрожать руки. Я совершенно не задумываясь на автомате ответила ей, что у неё бы тоже тряслись руки, если бы она играла по пятаку за вист. То есть каждая пуля выходила по сумме выигрыша / проигрыша примерно в её зарплату за месяц.

И – последний мой аккорд о Валере, тайная правда – он был моим альтер эго. Я всю жизнь почти не прогуливала занятия, вовремя сдавала сессии, работала то с утра до ночи, то в трёх местах одновременно, но что-то внутри хотело поехать в Крым и жить там в шалаше у моря, варя себе кашу на костре, и больше ничего. Что-то звало играть "под интерес", выигрывая и проигрывая, но и этого не произошло. Это осталось только внутри меня.

И, когда моя бешеная страсть стала более уравновешенной, то стали замечаться удивительные для меня вещи.

Например, на глаза попался листик с написанным мною от руки текстом, я пытаюсь понять степень бесценности информации, но содержание записи не узнаю. Потом приходит – писала не я. Так обнаружилось, что у нас идентичный почерк. Я тысячи раз видела как он пишет, но никогда этого сходства не замечала.

Глядя в его удивительно красивые карие глаза начала замечать, что кого-то сильно напоминают, но вспомнить не могла. Да, не вспоминался мне что-то этот персонаж, пока я не обнаружила его в зеркале. Значит и у меня такие же прекрасные?

Через годы, с мороженым в руках на расслабоне стоя на улице в ожидании своих собратьев – ментов, зашедших в офис каких- то честных ребят на ул. Советской – центральной в нашем городе, увидела очень издалека как Валера в трениках шествовал с очередным другом. Я сделала то, что просила душа – пару шагов за дерево. Когда они прошли мимо, я вышла из укрытия, и увидела как они несколько раз оглянулись и посмеялись. Всё. Через несколько месяцев меня известили – его больше нет.

Теперь попрощаемся с шахматами. На третьем курсе, освободившись от всех любовей, я задумалась: "Чем я, собственно занимаюсь? Куда идти дальше?" И наняла себе за всю стипендию частного тренера, кстати – будущего ныне действующего гроссмейстера. Он мне очень многое объяснил, я стала резко больше понимать в геометрии этой игры. Но вот удивительно – чем больше я понимала, тем дискомфортнее мне становилось, возможно это был какой-то переходный этап в новое качество, но я его так и не перенесла. Как и за пару лет до этого не впрок мне пошли все эти книги Нимцовича "Моя система" и т.д.

Я стала слишком задумываться, бояться принимать решения, а так же уже с юности у меня, как и у Валеры, дрожали руки. Но с другой стороны, мои подруги после учёбы шли работать тренерами – не мешки ворочать, плюс атмосфера приятная, общение ближе к пляжному, это вам не "цемент не завезли", путешествия на соревнования, драматургия турниров.

Но это был не путь моего тщеславия. Я не понимала этих "перезрелых" любителей, для меня эта игра была чисто утилитарна, я бы с таким же успехом взялась перетягивать канат. Весь вопрос сводился к иерархии и моему месту в ней. Вот.

В шахматах моё нынешнее место меня не устраивало, выше подняться не получалось, внутри себя ощущался дискомфорт. Но я училась в институте, за шахматы мне платили стипендию, и надо было играть дальше. И я доигралась до попадания в студенческую сборную Украины, но в запас. Это было связано скорее не только с усилением моей игры, но и с тем, что спортсмены посильнее в студенческих турнирах просто не участвовали, встроившись куда -нибудь в более подходящие системы.

Меня вызвали на летние сборы, но в это время я на неделю уехала к каким-то родственникам осматривать Ереван, и то что за мной приходили домой – мои мать и отец по приезду мне даже не заикнулись. Об этом я случайно узнала через добрых пол года, когда молодой гроссмейстер удивлённо мне сказал: "Я же приходил к тебе домой и с твоей мамой разговаривал".

Если это не предательство, то что? Я отдавала всю стипендию в оплату за занятия, добилась успеха, и мои собственные родители в мои двадцать лет так поступили. Они, очевидно, сами никогда не добиваясь успехов – не понимали как они выглядят и цену им видели грошовую.

Да хотя бы в этом мире у меня появился бы более широкий круг знакомых и друзей, или я бы весело и интересно провела время за – замечу – государственный счёт. Разве это не прекрасно?

Но им надо было только выдать меня замуж и отправить работать в какой- нибудь трест в бухгалтерию, тогда- норма.

По окончании института для меня шахматы превратились в грусть, играть в прокуренном клубе со всевозможными Лёшиками я не захотела, тренером тоже себя не видела и рассталась с этим занятием полностью, как "отрезала".

Вернёмся к нашему герою, а то я сильно отвлеклась на себя- любимую. Но это и не удивительно, воспоминание о нём вбросило в те времена, о которых вспоминать неприятно, и захотелось высказаться.

Итак – новые времена, "Одноклассники", 2011, Толик уже много лет как гражданин Канады. Как там у Дюма? "Двадцать лет спустя"? У нас – двадцать пять, мы побеждаем.