Читать книгу Анатомия чувств - Гайя Колторти - Страница 15

На следующее утро, как и обещал, без четверти девять, ты заехал за Сельваджей на старой французской колымаге. На звонок в домофон ответила твоя мать и сказала, чтобы ты поднялся в квартиру. Войдя, ты обнаружил массу перемен. Теперь квартира сияла чистотой, была со вкусом обставлена, ни в прихожей, ни коридоре не осталось и следов тех коробок, о которые ты спотыкался в прошлый раз. Мама позвала тебя своим пронзительным голосом из кухни.

– Почему ты еще здесь? – спросил ты ее, пока она закрывала за тобой дверь. По твоим расчетам, она уже должна была быть на работе в такой час.

– Сегодня я поеду в офис во второй половине дня, – ответила она. – А ты с чего вдруг решил навестить нас? – спросила она в свою очередь, направляясь в столовую и увлекая тебя за собой.

Пока ты пытался объяснить, что вы с Сельваджей хотели съездить в Мальченизе, она заставила тебя обойти всю квартиру и поведала о своих идеях по обустройству интерьера, которые намерена была реализовать в ближайшем будущем.

За две минуты она утомила тебя своей болтовней до такой степени, что ты серьезно задумался, как мог отец так долго выдерживать ее натиск, не ретируясь и не выбрасывая белый флаг.

Когда она наконец остановила этот словесный поток, тебе показалось, что она думает о чем-то. Она посмотрела на тебя со странной, застенчивой улыбкой, как бы извиняясь, что совсем не привыкла беседовать с тобой. А ты почувствовал неловкость, ты ничего не хотел об этом знать. Ты и так уже с момента, как вошел в квартиру, и во время всей этой импровизированной экскурсии чувствовал себя каким-то бойфрендом, которого впервые принимает в доме мать его девушки, с которой он едва знаком. Ты чувствовал себя скорее гостем, чем членом семьи. Все жесты матери, все ее слова до сего момента были слишком формальными, как у хозяйки дома, которая приглашает гостей расположиться поудобнее, пока она закончит свои приготовления. Ты присмотрелся к ней на мгновение и спросил себя, способна ли она вообще смущаться.

Она предложила тебе кофе и наконец-то дала возможность вставить хоть слово.

– Я заехал за Сельваджей, – сказал ты спокойно. – Мы едем на озеро Гарда. Может быть, это отвлечет ее от ностальгии по морю и по Генуе.

– Отлично! – кивнула мама. – Я не знала, что вы куда-то собрались вместе. Одни едете?

Черт, отличный вопрос. Но, подумав, ты решил, что на самом деле ее вовсе не интересует ответ на него.

– Нет, с друзьями, – соврал ты. – Они присоединятся к нам позже. Так что она сможет завести новые знакомства, верно?

– Конечно, – снова кивнула мама. – Это просто удача, что у Сельваджи есть такой брат, как ты. Не каждый взял бы на себя такую заботу, я очень тебе благодарна за это.

Ты хотел было ответить: «Не за что, мама». В самом деле, не было ничего такого, за что стоило благодарить, потому что счастье быть с Сельваджей принадлежало тебе, и только тебе одному.

В этот момент Сельваджа появилась в дверном проеме кухни, и твое сердце мгновенно провалилось куда-то. Она была обворожительна в черном коротком приталенном сарафане. В руках у нее была соломенная сумка. В знак приветствия она сделала шутливый реверанс.

– Что скажешь? – обратилась она к матери. – Подходит для прогулки на море? Более или менее.

– Неплохо, неплохо, – сказала мама.

На твой взгляд, Сельваджа была безупречна в простоте своего сарафана. Тебе подумалось, что в некотором смысле она как бы пыталась оставить дома ту сторону своей личности, которая была тебе непонятна.

Вы не проронили ни слова, пока городские улицы не остались позади. Впереди показалось шоссе. Молчание не тяготило ее. Сельваджа, казалось, наполняла энергией пространство вокруг себя. Впрочем, ты не мог знать, не обернется ли эта энергия в ближайшее время против тебя, как это уже не раз случалось. Ты опять первым нарушил молчание и принялся рассказывать ей о тех местах, куда вы направлялись. В хорошую погоду там было чудесно. Легкий бриз рябью пробегал по тихой глади озера, искажая отражение старинного замка на его берегу. И вдруг, сам не зная с какой стати, ты спросил ее, какие предметы в школе ей нравились больше всего.

Хоть ты и не смотрел на нее в этот момент, но сразу понял, что Сельваджа бросила на тебя один из своих красноречивых взглядов. Ты догадался, что взгляд этот мог означать только одно: если ты собирался обсуждать подобные темы во время каникул, у тебя явно не все в порядке с головой.

– Психология, – наконец сказала она. – Но я предпочла бы меньше теории. Я думаю, что выберу маркетинг в университете.

О, это многое проясняло. Ты, конечно, не думал, что она может читать твои мысли, потому что посещала определенные лекции и худо-бедно владела теорией, но иногда ее поведение все-таки отражало предметы, которые она изучала.

– А я вот даже не уверен, стоит ли вообще идти в универ. Да, конечно, естественные науки стимулируют мышление. Математика и физика мне нравятся, но я все-таки не научный сухарь. Напротив.

Ты услышал, как она прыснула смешком в ответ:

– Да ну уж. Не верю. Ты кажешься таким ботаником.

– Нет, клянусь! – воскликнул ты. – Еле-еле до «семерки»[9] дотягиваю. Видишь ли, я предпочитаю плавать, а не грызть науки. Вероятнее всего, я профессионально займусь спортом. Да, пожалуй, я скорее атлет, чем ученый.

– Я тебя понимаю, – задумчиво сказала она. – И меня художественная гимнастика интересует больше всего. Но ты же знаешь, какая мама непреклонная. Если я не хочу все лето терпеть ее срывы, мне необходима как минимум «девятка» как средний балл. Ну, вообще-то это не сложно. То есть я хотела сказать, что в Генуе это было легко.

– О’кей, – согласился ты. – Но послушайте, синьорина, где вы на все время-то берете? Я хочу сказать, вы что, вундеркинд, или я просто ничего не смыслю в организации досуга?

Она засмеялась, твоя галантная шутка ей понравилась:

– На учебу хватает и ночи. Или ты не знал?

Тогда ты объяснил ей, что, по-твоему, учиться ночью – бредовая идея. И после этого вы стали говорить о старых и новых друзьях, все больше из твоего круга, потому что, на твой взгляд, ей было бы больно сейчас говорить о Генуе и о любом человеке, связанном с нею.

За полчаса, наверное, ты описал ей во всех деталях недостатки твоих друзей, но, разумеется, обошел собственные. У тебя это здорово получалось, она внимательно слушала тебя, иногда улыбаясь, иногда заливаясь звонким смехом. И тогда, воодушевленный, ты рассказывал ей об остроумных розыгрышах, которые вы подстраивали друг другу, как в тот раз, когда ты чуть было не поцеловал в губы своего друга Вальтера. Ты так надрался, что в пьяном тумане он показался тебе хорошенькой девушкой.

– О, хватит! – взмолилась она, изнемогая от смеха. – У меня уже живот болит!

Сельваджа смотрела на озеро, и, казалось, для нее не существовало более ничего, кроме его простора, тогда как ты смотрел на нее и для тебя не существовало более ничего, кроме этой девушки в сиреневом бикини, ее восхитительного тела, такого тонкого, упругого, желанного.

Ты улыбнулся, поймав себя на мысли, что мог бы распознать каждую косточку ее скелета, от ребер – тебя так и тянуло пересчитать их по одному – до каждого позвонка, от лопаток, таких гармоничных и плоских, до крыльев подвздошных костей, чей очаровательный контур притягивал твой взгляд. Ты рассматривал ее голову правильной формы, красивые, слегка волнистые волосы, спадавшие на левое плечо. Потом ты подумал об интимной, сладостной линии ее груди, идеальные округлости которой, хоть и скрытые от твоего глаза, легко можно было себе представить. И если о груди ее ты мог лишь фантазировать, то что касается ног, ты сразу заметил их четкий контур и гибкость, особенно, когда она на мгновение почти вытянула их вверх, совершенно не беспокоясь о том, что ты наблюдаешь за ней.

Эти стройные и упругие ноги были до такой степени желанными, что тебе пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы оторвать от них вгзляд, когда она пыталась привлечь твое внимание к молодой овчарке, игравшей на берегу с хозяином.

Сельваджа потянулась за своей соломенной сумкой и вынула из нее тюбик крема для загара. Она стала намазывать и втирать крем по рукам и бокам, по животу и груди, распространяя вокруг себя аромат экзотических фруктов. Потом перешла к ногам, а ты наслаждался, следя за каждым участком ее еще непознанного тела, за синусоидной линией бедер, напоминавшей застывших дельфинов.

– Ты не намажешь мне спину, пожалуйста? – вдруг спросила она.

А ты только этого и ждал. Ты сел, скрестив ноги, и медленными жестами стал растирать крем по плечам и спине, исследуя каждый дюйм ее восхитительной кожи.

Она молчала все это время, позволяя гладить себя. Закончив, ты с сожалением отдал ей тюбик, прежде чем вновь улечься на полотенце, повернувшись к ней лицом, с закрытыми глазами и мечтающим сердцем.

Ты отстраненно слушал тишину вокруг вас, пока не почувствовал что-то прохладное на теле. Краем глаза ты увидел Сельваджу, сидящую на пятках и намазывающую тебе на плечи крем.

– Мне это не нужно, не беспокойся, – попытался ты убедить ее, испытывая неловкость.

Но она заставила тебя замолчать.

– Еще как нужно, – сказала она. – У тебя кожа светлее моей, если ты сейчас не намажешься кремом, то сгоришь. Утреннее солнце самое коварное. Ты поймешь это слишком поздно, когда тебе уже станет плохо.

Тогда ты не стал возражать и позволил ей намазать тебя кремом.

Когда она закончила, ты лег на спину, надеясь на продолжение. Но она не поняла или сделала вид, что не поняла, и сунула тебе в руку тюбик, чтобы ты намазывался сам.

Некоторое время вы просто лежали на солнце, ты на спине, она на животе, повернув головы друг к другу, и разговаривали.