Читать книгу Приключения Ромена Кальбри - Гектор Мало - Страница 7

У меня был еще один дядя, в котором кровь Кальбри, однако, совсем не сказывалась: он предпочитал морю твердую землю. Он жил в Доле, занимал должность судебного пристава, и единственной целью его жизни были деньги. Моя мать, обеспокоенная моей судьбой, когда я вернулся домой из Пьер-Ганта, написала дяде, прося у него совета. Месяц спустя он появился у нас в Пор-Дье.

– Я не ответил на ваше письмо, потому что решил сам приехать, так что незачем было тратить деньги на марку – они добываются с таким трудом! А раньше я не мог приехать потому, что ожидал случая. Я нашел рыбного торговца, которому заплатил за двенадцать лье двенадцать су. Деньги счет любят.

Из этого монолога сразу можно было понять, что мой дядя Симон был человеком экономным, и это мы вскоре испытали на себе.

Когда мать рассказала ему о нашем положении, он выслушал ее и сказал:

– Я так понял, что вы не хотите, чтобы ваш сын стал моряком, и вы правы – это собачья жизнь. Вам больше хотелось бы, чтобы он продолжал учиться, как начал у де Бигореля, но вы не рассчитываете на меня, не правда ли?

– Я и не думала просить у вас денег, – гордо ответила мать.

– Денег? Да у меня их нет! Говорят, что я богат, но это неправда: я всем должен. Я купил одно имение, и оно разорило меня.

– Мне говорили, – продолжала мать, – что за заслуги отца Ромена могут принять в гимназию на казенный счет.

– А кто будет хлопотать? Уж точно не я! У меня нет на это времени, и я не люблю затруднять влиятельных людей, поскольку их содействие может оказаться полезным мне самому. Есть способ получше. Братья Леге обещали позаботиться о мальчике. Может быть, они станут платить за его обучение в гимназии?

– Они давно забыли о своем обещании.

– Так я им напомню! – решительно сказал дядя.

Мать хотела возразить ему, но он перебил ее:

– Не нужно лишней деликатности! Вовсе не стыдно просить о том, что они обязаны сделать, поскольку обещание они дали перед всей деревней. И им должно быть стыдно, что они заставляют напоминать об этом!

Дядя Симон принадлежал к тем людям, которым трудно противостоять. Он заставил мать согласиться на его предложение, хотя ее гордость и прямодушие протестовали против такого решения.

– Поймите, – сказал он в заключение, – если я бросил свои дела, чтобы заняться вашими, то вы, по крайней мере, не мешайте мне и делайте то, что я вам советую.

Он не любил терять время даром, поэтому приступил к делу немедленно.

– Иди-ка ты к господам Леге, – обратился он ко мне, – и посмотри, сидят ли они оба у себя в конторе. Я подожду тебя на улице. Если они окажутся на месте, мы пойдем к ним. Знаю я их манеру. Если мы будем говорить с каждым из них отдельно, то первый пообещает нам все, если только брат согласится, а второй откажет нам в том, на что согласился первый. Я не поддамся на эту хитрость!

Так как оба брата оказались на месте, мы вошли, и я присутствовал при очень странной сцене, все подробности которой запечатлелись в моей памяти. Все это, должно быть, очень сильно подействовало на меня, потому что, уходя, я был красный как рак. Я чувствовал инстинктивно, что не слишком-то благородно просить у этих черствых людей платы за самопожертвование моего отца. От стыда у меня даже слезы выступили на глазах.

Выслушав откровенное предложение моего дяди, оба брата, казалось, были очень удивлены. Пока дядя говорил, они ерзали на стульях, словно сидели на иголках.

– Послать в гимназию! – изумился младший.

– В гимназию! – воскликнул старший.

Они переглянулись и уже закричали разом:

– Мы?! Братья Леге?

– Разве вы не обещали обеспечить мальчика? – спросил дядя.

– Обеспечить? Я?! – удивлялся старший.

– Обеспечить? Я?! – вторил ему младший.

– Обеспечить? Мы?! – вопили оба брата.

И тут начался странный и утомительный спор: всякий вопрос младшего брата старший повторял теми же словами, только тон крика все повышался и повышался. Один кричал, другой вопил еще хлеще, но это нисколько не смущало дядю и, когда братья воскликнули разом: «Мы делаем больше, чем обещали, мы даем работу его матери», – на губах дяди Симона заиграла ироническая усмешка. Наконец, когда братья в пятый или шестой раз повторили этот аргумент, он сделал нетерпеливое движение рукой и сказал:

– Можно подумать, что это разоряет вас. Вы даете, вы даете… – передразнил он шумных братьев. – Вас послушать, можно подумать, что вы отдаете ей свое имущество, а вы всего лишь даете работу! И разве вам за вашу пищу и десять су не отдают работой? Разве вы платите его матери больше, чем всякой другой работнице?

– Мы ей платим без вычетов, – сказал младший с гордостью. – Мы так распорядились и делаем это охотно. И не нарушим своего распоряжения! Вы говорите, что Кальбри погиб, спасая наше имущество, но это неправда. Он погиб, спасая людей, – матросов, таких же, каким был он сам. Они тонули, он бросился им на помощь, и вы прекрасно понимаете, что это нас не касается, – это дело губернатора. Есть же фонд наград за спасение утопающих! Туда и обращайтесь. А если этот мальчик подрастет, станет хорошим работником и обратится к нам за работой, мы ему дадим ее. Не правда ли, Жером?

– Работу? Да, конечно, если он захочет, – ответил старший.

Это было все, чего добился дядя.

– Вот люди! – в сердцах воскликнул он, когда мы вышли.

Я думал, что услышу сейчас взрыв негодования.

– Удивительные люди! – продолжал он, пораженный тем, что нашел людей еще более черствых, чем он сам. – Да послужат они тебе примером. Они умеют сказать «нет». Запомни хорошенько это слово. Только с его помощью и можно сохранить то, что добыл.

Так как дяде не удалось поместить меня в гимназию на средства братьев Леге, он предложил моей матери взять меня к себе: ему как раз нужен был писец, но я, по его словам, слишком молод, чтобы занять это место. Первые годы я не буду вырабатывать даже своего содержания, но если мать даст обязательство не брать жалованья в продолжение пяти лет, то я как-нибудь возмещу ему убытки, а так как я его племянник, он хочет что-нибудь сделать для своего родственника. Вот он и предлагает матери отпустить меня к нему.

Увы! Это была не гимназия, о которой мечтала моя мать, но это, по крайней мере, было средство помешать мне сделаться моряком немедленно. Я уехал с дядей.

Это был печальный отъезд. Я плакал, а мать плакала еще горше, чем я. Кто из нас горевал больше – не знаю.

Доль, наверное, производит на путешественников впечатление живописного города. Мне же он показался весьма унылым. Мы приехали ночью. Шел холодный дождь. Из Пор-Дье мы выехали утром в телеге рыбного торговца, который направлялся в Канкаль. За пять или шесть лье до города нам пришлось сойти с телеги и дальше идти пешком.