Читать книгу Дороги ратные крутые. Воспоминания об участии в Великой Отечественной войне - Геннадий Иванович Обатуров - Страница 5

В двадцатых числах июня фашистские разведывательные самолеты все чаще и чаще стали пролетать над районом расположения бригады и, как правило, на высоте, недосягаемой для огня зенитной батареи.

А затем обстановка на фронте резко изменилась. 29-го июня мы получили оперативно-разведывательную информацию из штаба корпуса, из которой узнали, что накануне противник перешел в наступление на курско-воронежском направлении, то есть непосредственно юго-западнее того района, в котором до 16-го июня располагался 11-й танковый корпус. Последующие информации были все тревожнее и тревожнее: 30-го июня противник на указанном направлении прорвал оборону и углубился на 40 км; 2-го июля вражеской группировке, включавшей до полутора десятков дивизий, в том числе до половины танковых и моторизованных, удалось расширить фронт прорыва и углубиться еще больше.

В полдень 2-го июля командир бригады вызвал начальника штаба, ряд командиров штаба, заслушал доклады об обстановке и распорядился подтянуть ближе к району бригады все подразделения, находившиеся в отрыве от нее на разведке и устройстве путей, а также подготовить рекогносцировочные группы.

А в утренней информации 3-го июля, отмечавшей продвижение фашистских войск в сторону Воронежа на 80 км и выход их на рубеж реки Олым (70 км западнее Воронежа), конкретно указывалось, что там наносят удар 4-я танковая армия и ряд армейских корпусов противника.

Так стал ясен ответ на вопрос: где враг нанесет удар? Ответ, не вычисленный заранее, а слепок с фактических событий и потому довольно неожиданный. Фашистскому командованию удалось нанести удар там, где его в меньшей степени ожидало наше руководство. Именно вследствие этого крупная танковая группировка в нужный момент оказалась не там, где нужно.

Около 19-ти часов было приказано бригаде к исходу дня подготовиться к маршу в район поселка Долгоруково и перевозке танков по железной дороге. Но план перевозки был нарушен в самом начале. Побывав на станции Ефремов, помощник командира бригады по технической части инженер-майор М.И.Кедров доложил полковнику:

– Оттягивается погрузка всего корпуса. Станция Ефремов и ближайшие станции заняты прибывающими и разгружающимися эшелонами с войсками.

– Что за странность? Противник рвется к Воронежу, а войска везут к Ефремову, – удивился полковник Шаповалов. – Не перепутали ли вы?

– Лично сказал начальник оперативного отдела корпуса.

Только в 17 часов 5-го июля начал погрузку первый эшелон бригады; завершила же перевозку и сосредоточилась в районе Карташевки (13 км восточнее Долгоруково) она лишь к 13-ти часам 6-го июля. В итоге бригада, да и корпус в целом прибыли в район к юго-востоку от Долгорукова почти надвое суток позже плана.

Вскоре стало известно, что задержку вызвали не только занятость станций погрузки, но и нехватка подвижного состава.

Теперь мы отчетливо слышали стрельбу артиллерии и грохот разрывов бомб и снарядов. И все воины почувствовали, что схватка с врагом близка. Так, при проверке в середине дня окапывания и маскировки в 352-м танковом батальоне, видел, с какой тщательностью танкисты делают это. Заметил, что некоторые экипажи вместо щелей на экипаж роют танковые окопы, хотя стоять в этом районе нам предстояло недолго. Спросил младшего лейтенанта, командира танка:

– Почему вы вместо щели для экипажа делаете танковый окоп?

– В бою нужны и мы и танк. Без танка мы и не танкисты и не пехота, а что-то вроде ухи без рыбы. В случае налета фашистских самолетов окоп спасет танк, А танк – нас: щель то мы сделаем, но под танком. Ведь как бывает на войне-то: сказано на час, а стоим сутки; бывает и наоборот.

– Вы – фронтовик?

– Да, пришлось. Меня фронт уже «приласкал», – показывая шрам на подбородке, ответил он.

Делать щели в танковом окопе под танком экипажи вскоре стали всякий раз, когда приходилось более четырех-пяти часов стоять на месте, вне боя: ведь в воздухе господствовала авиация противника.

В течение 6-8-го июля 160-я танковая бригада назначалась в третий эшелон или резерв корпуса, получала боевые задачи на той же глубине, что и первый эшелон, но фактически в бой вступала лишь частью сил.

Задача на 6 июля была изображена на карте, доставленной офицером связи корпуса сразу после завершения сосредоточения бригады. Ей следовало выдвигаться в третьем эшелоне за 59-й танковой бригадой, овладеть лесом 2 км восточнее Яковлева (схема №1) и в последующем селом Казинка, 7 км северо-восточнее Землянска. Устно он добавил, что задача корпуса, нанося удар в направлении Вислая Поляна, Казинка, Верхнее Турово (40 км западнее Воронежа), выйти в тыл группировке гитлеровцев под Воронежем и во взаимодействии с соседом слева – 7-м танковым корпусом разгромить ее.

По материалам карты сколько-нибудь ясного представления об обстановке составить было нельзя. На ней в районе Голосновки, Хрущева (западного) были помечены части 9-й танковой дивизии гитлеровцев без указания конкретных частей. Со слов офицера связи стало известно также, что у Воронежа противник прорвался к реке Дон, а из соединений корпуса впереди, в районе Новосильского, движется к реке Кобылья Снова 12-я мотострелковая бригада.

– Старший лейтенант Обатуров, а кто наши соседи справа и слева? – спросил в ходе принятия решения полковник Шаповалов.

– Сведений нет, товарищ полковник. Штаб корпуса в движении, его радиостанции не отвечают. На поиски соседей направляю офицеров связи.

– А что у фашистов против 12-й мотострелковой бригады? – задал он вопрос начальнику разведки.

– Данных не имеем, два разведдозора на Т-60 высланы…

– Товарищ Иванов, штаб не делает то, что обязан делать. Как прикажете принимать решение, не зная обстановки?

Командир бригады нервничал, а мы стояли, виновато опустив головы, хотя штаб лишь полтора часа тому назад прибыл в район сосредоточения после выгрузки в Долгоруково. Обнажился просчет: штабу следовало выдвинуться вперед с автоколонной, а не связывать себя с эшелоном. А я больше ругал себя за другое: у нас не оказалось описания района действий, в частности, материалов о реках и заболоченных местах или, как принято говорить на военном языке, о гидрографии. Вот эти-то материалы мною не были заблаговременно запрошены в штабе корпуса.

К исходу дня уже удалось собрать достаточные сведения о своих войсках и некоторые – о противнике. Впереди 12-я и 2-я мотострелковые бригады нашего и 2-го танковых корпусов. После встречного боя с передовыми частями 9-й танковой дивизии противника, к вечеру отошли на северный берег реки Кобылья Снова, на участок Островок, Каменка, а 53-я и 59-я бригады были задержаны фашистской авиацией и дальше указанной реки не продвинулись. Слева 7-й танковый корпус частью сил к этому времени занял северную часть Перекоповки. В связи с этим наша бригада была остановлена в районе Вислая Поляна и севернее. К вечеру дважды она подверглась ударам 10-11-ти пикирующих бомбардировщиков Ю-88. При первом ударе в управлении бригады и в батарее 76 мм пушек два человека было убито, восемнадцать ранено и выведено из строя два орудия с тягачами. Легкое ранение получил начальник штаба, но остался в бригадном медицинском пункте.

Хотя в ходе второго налета зенитная батарея сбила один бомбардировщик, мы отчетливо почувствовали весьма слабую защищенность от гитлеровской авиации. Тем не менее, воины бригады рукоплескали зенитчикам, открывшим первыми счет уничтоженным фашистам.

До сих пор доклады комбригу мною делались или в присутствии начальника штаба, или по его поручению. Естественно за изложенное ответ держал не один я. Теперь же, оставшись за начальника штаба, я отвечал единолично. Поэтому наряду с самостоятельностью возросло и чувство ответственности, однако наивно полагал, что сумею сразу получить во всем доверие командира бригады.

На 7-е июля распоряжением командира корпуса, полученным вечером 6-го, предусматривалось, что из третьего эшелона бригада войдет в бой после того, как первые два эшелона преодолеют Кобылью Снову. Этим обусловливалось построение колонны бригады в готовности к развертыванию и переходу в атаку с ходу. Такой способ и отрабатывался главным образом в ходе боевой подготовки.

Но в ходе раздумий возник вопрос: а как комкор поступит с нашей бригадой, если наступающие впереди не смогут овладеть южным берегом реки? Вероятнее всего прикажет и ей форсировать реку, но где? Слева наступает 7-й мехкорпус, следовательно, скорее всего между Вторыми Тербунами и Островком.

От местных жителей мы уже знали, что пойма реки широко заболочена и лишь у Конного брода ширина и глубина болота наименьшая. Тотчас было приказано саперам произвести разведку, что в сумерках они и сделали. Одновременно в штабе действовавшей справа 55-й кавалерийской дивизии побывал офицер связи. Из полученных там сведений стало известно, что перед ее левофланговым полком, обороняющим Вторые Тербуны, перешел к обороне 770-й пехотный полк 377-й пехотной дивизии противника. Кавалеристы считали, что наименее плотно обороняемым гитлеровцами участком является участок берега, примыкающий к Конному броду с юго-запада.

На основе оценки этих сведений я посчитал предпочтительным построить боевой порядок бригады в предвидении форсирования реки, для чего в первом эшелоне иметь мотострелковый батальон, а во втором танковые в готовности поддержать огнем первый эшелон при форсировании. В случае же ввода бригады в бой южнее реки выдвижение в первый эшелон танковых батальонов и прием ими на усиление мотострелковых рот не должно занять много времени. Такие соображения я и доложил командиру бригады.

Полковник Шаповалов, однако, решительно возразил:

– Я с вами не согласен. Бригаду предусмотрено ввести в бой после форсирования реки 53-й и 59-й бригадами, поэтому боевой порядок надо строить не для форсирования, а для атаки, возможно и во встречном бою. А так как задача глубокая, то и боевой порядок следует иметь глубоким: первый и второй эшелоны – танковые батальоны с мотострелковыми ротами, третий – мотострелковый батальон без двух рот, резерв – рота малых танков.

– Товарищ полковник, если ввод в бой южнее реки вы считаете единственно возможным, то прошу в первом эшелоне иметь оба усиленных танковых батальона. В противном случае удар будет не бригадный, а батальонный, – настаивал я. – Ведь и без нашего решения много непонятного: генерал Попов ночью говорил о сильных, решительных танковых ударах, а на деле корпус наносит удар одной третью танков. Мы тоже хотим лишь половиной их. Где же эти сильные удары?

– Нет! Решение будет таким, какое я назвал, – ответил комбриг. – Готовьте приказ.

Неудача с докладом удручила, хотя и не поколебала веры в предложенное. Наряду с исчезновением некоторой самоуверенности я понял, что нужно учиться доказывать.

Как и ожидалось, первые попытки 53-й тяжелой танковой и введенной левее ее 59-й танковой бригад форсировать реку окончились неудачей. Противник оказал сильное огневое сопротивление, а его авиация, заставив их рассредоточиться, накрепко «приковала» к одному и тому же месту. На это ушла первая половина дня. Поэтому вскоре после 12 часов комкор приказал 160-й танковой бригаде форсировать реку западнее Островка.

На сбор разбросанных по всей колонне подразделений мотострелкового батальона потребовалось до двух часов, чего можно было избежать. Но главное даже не в этом. Ввести бригаду в бой, и тем самым расширить фронт форсирования, можно было с утра. Для устройства 15-метрового моста и гати длиной 270 метров бригаде требовалось примерно 12 часов. Действуя с утра, мы к вечеру могли бы иметь переправу для техники, а теперь это возможно было лишь к утру следующего дня.

И все же к 15-ти часам частью сил мотострелкового батальона удалось захватить участок на юго-западном берегу, отбросив до двух гитлеровских взводов пехоты с двумя танками и приступить к строительству моста и гати, часто прерывавшемуся из-за налетов фашистской авиации.

Между тем другие бригады все же сумели овладеть участком правого берега к югу от Островка, восстановить там мост и к 19-ти часам выйти к Хрущеве. Хотя о функционировании этого моста нам стало известно с большим опозданием, бригада по решению полковника Шаповалова стала переправляться по нему, так как до готовности нашей переправы было далеко.

После прохода через мост головного 352-го батальона, генерал Попов приказал переправу прекратить; бригаде занять оборону в Яковлеве. Составляя резерв корпуса, быть готовыми отразить удар противника с запада. Принимая решение на оборону, полковник Шаповалов высказывал свои мысли вслух:

– Угрозы правому флангу корпуса не вижу. Там прочно стоит кавдивизия.

– К тому же правый фланг корпуса южнее, к западу от Хрущево, – заметил я.

– Вот именно.

Около 19-ти часов зенитная батарея вновь сбила фашистский самолет. Это был «Хенкель-Ш». Один из трех членов экипажа, командир его, обер лейтенант спустился на парашюте и был пленен. Первый пленный фашист, которого я видел; не мог не заметить его надменности и взгляда, полного презрения. А вот наших самолетов, ни истребителей, ни штурмовиков, как и накануне, мы не видели ни одного.

8-го июля я впервые близко увидел настоящий бой.

12-я мотострелковая бригада утром этого дня овладела Хрущевым, а к 15-ти часам захватила большую часть Ивановки. Вслед за ней 59-я бригада восстановила мост через Голую Снову в Хрущеве и переправилась. Стремясь расширить фронт атаки, командование бригады без разведки направило один танковый батальон вброд западнее Ивановки, где 12 «Матильд» засело в пойме. Дальнейшее наступление в направлении Ильиновки, Федоровки полубригадой не сулило успеха, и командир корпуса ввел в бой на этом направлении наш 352-й батальон, отдав приказ непосредственно ему, минуя командира бригады, и не поставив его в известность. Батальон развернулся левее 59-й бригады и совместно с одним из ее батальонов атаковал противника, оборонявшего северную опушку леса и высоту 218,7 юго-восточнее Хрущева. Здесь у фашистов оказались окопанные штурмовые орудия, противотанковые пушки и танки. Сначала оба батальона имели успех, отбросили противника с потерями на полтора километра, но в результате контратаки превосходящего числа танков и мотопехоты при поддержке артиллерии и бомбардировщиков, вынуждены были отойти более чем на километр.

Бой стоил потерь, в 352-м батальоне погиб один из лучших командиров рот старший лейтенант Абрам Васильевич Сокол.

Обо всем этом штабу бригады стало известно около 18-ти часов из донесения комбата, так как из-за удаленности батальона связь по радиостанциям английских танков была потеряна.

– Почему я ничего не знаю! Почему командуют через голову? Кто отвечает за батальон, корпус или бригада? – возмущался командир бригады.

Поостынув, он потребовал:

– Обатуров, начальник разведки, какой там противник?

– Отмечаются части 9-й танковой дивизии. При равенстве по танкам, не считая Т-60, приравниваемых к бронетранспортерам, противник превосходит корпус: по пехоте – более чем в два раза, по артиллерии – в полтора, а в авиации и говорить нечего!

– А П-я танковая дивизия перед 7-м корпусом не выдумана?

– Разведотдел штаба корпуса ссылается на сведения, полученные от 7-го танкового корпуса, – доложил начальник разведки.

– Так как же можно превосходящего противника атаковать не целыми бригадами, а по-батальонно! – досадливо и горячо вопрошал полковник.

Выдержав паузу, я предложил:

– Пока наши батальоны поодиночке не разгромлены, нужно, чтобы в районе 352-го батальона была вся бригада.

– Правильно! Давайте связь с корпусом. Предложение командира бригады было утверждено. И чтобы захватить светлое время для изучения обстановки, с разрешения комбрига мы с начальником разведки отправились в батальон, не ожидая колонну бригады.

Был вечер. Мелкий дождь сделал глинистые подъемы, спуски и подходы к мостам, скользкими, резко снизив скорость движения броневика. Нетерпение напрягло нервы. И лишь около 20-ти часов удалось прибыть к командиру батальона подполковнику Василию Владимировичу Ободовскому. Он показал на местности положение батальона, приданной ему мотострелковой роты и противостоящего противника. И тут с досадой заметил, что если бы несколько наших истребителей помешали бомбардировщикам врага, то не отошли бы.

– А как показали себя наши? – спросил я.

– Храбрость без мастерства. Снарядов выпустили много, а подбили и сожгли два танка и два штурмовых орудия. Мотострелковая рота, наоборот, стреляет мало, а от фашистской пехоты – море огня.

И как бы заканчивая ответ, проговорил:

– Мало учили. Доучивание в бою оборачивается кровью. Недаром говорят: больше пота в учении – меньше крови в сражении.

Артиллерийский и минометный огонь противника не ослабевал. Я впервые попал под него и в дальнейшем пришел к убеждению, что первое его восприятие у каждого свое, субъективно-индивидуальное, и что с накоплением опыта ощущения большинства людей выравниваются. А в тот момент свист и разрывы снарядов и мин как-то не вызывали во мне чувство опасности, не заставляли ни ложиться, ни пригибаться. Больше всего был поглощен стремлением понять, откуда противник ведет огонь: направление приблизительно улавливал, а дальность определить не мог. Восприятие того и другого и степени опасности пришло в последующие дни.

С таким ощущением я следовал за комбатом в мотострелковую роту, а затем к немецкому танку T-IV, подбитому ротой Сокола.

С интересом осмотрели этот танк, который нам был известен по картинкам, а подполковнику Ободовскому – по боям. И потому, что картинка хорошо запомнилась, возникло подозрение.

– Пушка-то значительно длиннее, чем та, которую изображают фотоснимки в разведсводках, – заметил я. – Посмотрите, она выходит за носовую часть танка.

– Верно! Я сразу-то и не обратил внимания, – сказал подполковник Ободовский. – Это – другая пушка.

– Ствол удлинен, значит, увеличен и заряд, за счет чего повышена начальная скорость снаряда. Выходит, что броню «Матильды» этот танк будет пробивать уже на большей дальности, чем с укороченной пушкой, – подумав, сказал я.

А затем разговор перешел на другую тему.

– Фашистская авиация душит нас. Что если перейти к наступлению ночью? – спросил я командира батальона.

– Это очень рискованно, – ответил Ободовский. – Еще днем не научились наступать, куда же лезть ночью.

Встретили мы здесь и разведдозор бригады. Именно в этом подбитом танке командир дозора подобрал дневник и документы ефрейтора 33-го танкового полка, входящего в состав 9-й танковой дивизии. Дозору была поставлена новая задача: разведать район от Перекоповки до Спасского.

На вопросе о танках с длинноствольными пушками следует остановиться подробнее. Короткоствольные 75 мм пушки на танках T-IV и тем более 50 мм на танках Т-Ш не оправдали себя в борьбе с нашими танками KB и Т-34, значительно превосходившими по броневой защите немецкие танки. Поэтому фашистская Германия в 1942 году перешла на выпуск танков с длинноствольными пушками тех же калибров, оснастив их более мощными зарядами.

После возвращения к колонне бригады, я доложил полковнику об обстановке в батальоне и о том, что основная группировка противника, видимо, в районе Ильиновка, Голосновка и что можно бы нанести удар в обход ее с востока, в направлении Спасское, Чибисовка, Никандровка.

Разведдозор донес, что в районе рощ, 3 км южнее Перекоповки и высоты 314,6 противник не обнаружен. Бригада в этот район и выдвинулась. И теперь нас особо интересовала обстановка у соседа слева – 7-го танкового корпуса. Несмотря на настойчивые запросы в штаб нашего корпуса, некоторые данные мы получили только к часу 9-го июля. Правофланговая 3-я гвардейская танковая бригада его к исходу 8-го июля достигла рубежа 2 км южнее Ломова.

В связи с этим отмечу, что информирование бригад в штабе корпуса было поставлено слабо, даже командиры-направленцы ежедневно менялись. Позднее комплектование штаба комсоставом сыграло отрицательную роль.

У нас были свои болячки. Мы неумело вели разведку, поэтому до 10-го июля разведчики не взяли ни одного пленного. Непосредственно противостоявшего противника мы знали плохо. Усложняло управление неустойчивое функционирование радиосвязи, как следствие слабой подготовки радистов, так и малой дальности действия штатных радиостанций РБ и на «Матильдах», не превышавшей 7-ми километров. Лучших станций 9р на малых танках, обеспечивавших связь в телефонном режиме на 15 км, было всего шесть, но три из них обеспечивали разведку.

За первые дни боев выявились и другие недостатки, на устранение которых следовало нацелить коммунистов.

Во второй половине дня 8-го июля было проведено собрание парторганизации управления продолжительностью 25 минут. С кратким докладом выступил я, как секретарь партбюро. В докладе и выступлениях острой критике подверглись коммунисты начальник разведки, начальник связи, один из офицеров связи и некоторые другие.

В докладе мною были указаны и собственные недостатки и промахи. В решении собрания поименованным выше коммунистам было указано на недостаточно добросовестное выполнение своих обязанностей в боевой обстановке, на отсутствие инициативы и необходимой ответственности. В последующие дни эти товарищи улучшили свою работу.

А для меня последние двое суток стали своего рода начальным классом боевой учебы. Появилось чувство уверенности. Начал расставаться с академическим, наивно-упрощенным представлением о бое, увидел его не только как боевое мастерство, но и как человеческую трагедию.

При рассмотрении в те дни места и роли бригады в выполнении задачи, стоявшей перед корпусом, бросалось в глаза то, что корпус наступал как бы колонной, поскольку каждый день развертывались и наносили удар силы не более бригады с последующим втягиванием в бой до половины корпуса. Если такой способ действий 6-го июля был вынужденным, то в последующие дни – ничем не оправданным.

Еще 7-го июля был отмечен переход противника к обороне, а утром 8-го он стал фактом на всем фронте корпуса. Это требовало нанесения ударов крупными силами на широком фронте, однако корпус наступал на узком фронте и не одновременно всеми силами, а последовательным вводом в бой бригад.

Такой ход боевых действий корпуса обеспокоил командование армии. Вскоре после 12 часов 8-го июля на командный пункт бригады в Яковлеве неожиданно прибыли командующий армией генерал-майор Александр Ильич Лизюков и военный комиссар дивизионный комиссар Гай Лазаревич Туманян. Я встретил их у дома, в котором работал штаб, отдал рапорт и доложил, что начальник штаба ранен, а к командиру бригады направлен офицер.

(В первых танковых армиях, сформированных в мае 1942-го года, были введены первоначально должности военных комиссаров).

Взглянув на карту, развернутую на столе, командарм приказал доложить обстановку. Вскоре мой доклад был прерван вопросом:

– Какое у вас образование?

– Год тому назад окончил академию механизации и моторизации, – ответил я. В 1939 году слушал ваши лекции.

– Почему вы всего лишь старший лейтенант?

– Сразу после выпуска назначили младшим преподавателем той же академии, на фронте только второй месяц.

– Начальник академии генерал Ковалев у нас на стажировке в роли моего заместителя. Вот мы ему и наломаем бока за то, что он не заботится о воинских званиях преподавателей.

После такого начала мое волнение прошло и доклад по обстановке на 11 часов прошел нормально.

– Это точно, что сейчас все три танковые бригады не воюют? – спросил командарм.

– На 11 часов – точно. Данные получены от наших офицеров связи в 53-й и 59-й бригадах и из оперотдела штаба корпуса.

В этот момент прибыл и отдал рапорт комбриг, а генерал Лизюков передал по телефону распоряжение о прибытии командования корпуса на наш КП. В ответах на вопросы генерала Лизюкова полковник Шаповалов подтвердил доложенные мною данные обстановки.

– А как настроены люди? – спросил дивизионный комиссар.

– Хотят сражаться, досадуют, что третий день в хвосте боевого порядка корпуса, – доложил комбриг.

Затем он выразил недоумение в связи с отсутствием нашей авиации.

– Да, с авиацией пока плохо, но обещали ее, – ответил командарм.

Около 13 часов прибыли командир корпуса и начальник штаба. Военком полковой комиссар Е.С.Усачев находился еще в одной из бригад.

Понимая неуместность моего присутствия, я попросил разрешения выйти, но генерал Лизюков задержал, сказав, что буду нужен.