Читать книгу Мои литературные святцы - Геннадий Красухин - Страница 10

Январь

Оглавление

***

Со стихами Юргиса Балтрушайтиса я впервые встретился ещё в школе, в пятидесятые годы, прочитав их в дореволюционном «Чтеце-декламаторе», который дал почитать отец моего друга. Они на меня впечатления не произвели. Оценил я Балтрушайтиса позже как переводчика. Причём не поэзии, а прозы. Он великолепно перевёл несколько повестей Гамсуна, которые я прочитал, купив за бесценок «нивский» пятитомник норвежского писателя. Удивительное было время, когда прижизненный Блок у букинистов стоил 90 копеек (нынешними – примерно 100 рублей), а прижизненный Брюсов и того меньше.

Было это в конце пятидесятых. «Голод», «Викторию» Гамсуна в переводе Балтрушайтиса я прочитал, можно сказать, с восторгом: какой чудный стиль, какая поэзия в описании обыденной и даже страшной жизни! Купил четырёхтомник «нивского» Ибсена (он был в тетрадках: несколько тетрадок составляли том). И снова – «Пер-Гюнт» в переводе Балтрушайтиса. Балтрушайтис мне помог постичь, что нравилось Блоку в «Пер-Гюнте», чем нравилась ему эта пьеса норвежского драматурга.

Я увлёкся переводами Юргиса Казимировича Балтрушайтиса. Читал стихотворные его переводы армянских и еврейских поэтов. Одобрял их. И совершенно забыл, что сам он начинал как оригинальный поэт.

Потом я узнал, что после революции ему удалось получить литовское гражданство и, не выезжая из России, стать чрезвычайным и полномочным послом Литвы в ней, то есть в России. Одновременно был представителем Литвы для Турции и Персии. Многим помог уехать от большевиков, многих деятелей русской культуры спас от террора.

Удивительно: я познакомился с ним, современником Блока, Брюсова, Бальмонта, в школьной юности. И естественно, числил его жителем той золотой дореволюционной эры, которая по своим вкусам и пристрастиям была для меня как время античности. Но в восьмидесятых я вдруг услышал его голос и решил, что он жив, что он в полном здравии живёт в Париже, пишет стихи, переводит, то есть занимается тем, что и в своей молодости. Увы, конечно, какой-то западный «голос» поставил фонограмму. Кажется, он читал стихотворение, которое сейчас приведу. Конечно, моя память теперь уже не слишком надёжна. Может быть, он читал и что-нибудь другое. Но хочется думать, что я не ошибаюсь:

Цветам былого нет забвенья,

И мне, как сон, как смутный зов —

Сколь часто! – чудится виденье

Евпаторийских берегов…

Там я бродил тропой без терний,

И море зыбью голубой

Мне пело сказку в час вечерний,

И пел псалмы ночной прибой…

В садах дремала тишь благая,

И радостен был мирный труд,

И стлался, в дали убегая,

Холмистой степи изумруд…

С тех пор прошло над бедным миром

Кровавым смерчем много гроз,

И много боли в сердце сиром

Я в смуте жизни перенёс.

Ещё свирепствует и ныне

Гроза, разгульнее стократ,

И по земле, полупустыне,

Взрывая сны, гудит набат…

Но сон не есть ли отблеск вечный

Того, что будет наяву —

Так пусть мне снится, что беспечный

Я в Евпатории живу…


Да, умер он в относительно преклонном возрасте 3 января 1944 года. (Родился 2 мая 1873-го.)

Мои литературные святцы

Подняться наверх