Читать книгу Нереальное – реально. Нечто сродни мистике - Геннадий Мурзин - Страница 3

– Пошли, мужики. Не будем писателю мешать, – мотая в мою сторону рыжеволосой и кудлатой головой обычно говорил испитым голосом Олег Игнатов, организатор и вдохновитель вечных пьяных застолий.

Парни с пониманием кивали и молча десантировались в соседнюю общежитскую комнату, где и продолжали гульбу.

И что же писал тогда, в далеком 1959-м? Прозвище, конечно, прозвищем, но я и в самом деле возомнил себя на тот момент писателем. А творил я повесть о войне. Откуда фактура? Из рассказов отца. Сюжет таков: танковый полк оказывается в окружении, командование принимает решение: прорываться с боем. Завязывается сражение. Но силы слишком неравны. Один за другим горят танки, гибнут их экипажи. Но гвардейцы с прежним ожесточением противостоят проклятым фашистам. Командир, истекая кровью, целует гвардейское знамя полка и просит командира одного из танков гвардии младшего лейтенанта Морозова сберечь символ боевой чести воинского соединения. Морозов торжественно принимает из рук комполка знамя и клянется доставить его в целости и сохранности к своим. Морозову действительно удается оторваться от фашистов, но потом все-таки и его машину подбивают. Морозов покидает горящую машину и лесами, болотами, из последних сил, теряя в стычках с немцами последних боевых товарищей, идет к своим. И выходит. И выносит боевое знамя полка. Свои его торжественно встречают. Радуются. Младшего лейтенанта Морозова вызывает сам маршал Конев, троекратно, по русскому обычаю, целует и прикрепляет к пропахшей гарью гимнастерке орден Красного Знамени, а потом подносит ему граненый стакан русской водки и произносит тост: «За мужество и героизм русского офицера-солдата!»

Написал повесть, помнится, быстро, перечитал, поправил, переписал начисто в общую тетрадь и бандеролью отправил… Свое «гениальное» творение не мог, понятное дело, доверить абы кому, первому встречному журналисту или заштатному, с провинциальным запашком, журналу. Посчитал, что моя повесть явится украшением журнала «Огонек» – самого популярного тогда издания. Да, чего там мелочиться. Публиковать так уж публиковать. Не в многотиражке же!

Одна неделя сменяла другую. Приходя со стройки1, у вахтерши общежития каждый день с душевным трепетом спрашивал:

– Тетя Шура, мне… ничего?..

– Ждешь? Письмо?

Я с придыханием, боясь вспугнуть маленькую надежду, отвечал:

– Д-д-да.

– Нет, голубок, ничего тебе нет.

Понурив печально голову, отходил. Но по-прежнему не терял надежду.

В одну из ночей…

…Вижу, будто прихожу с работы, а меня встречает сияющая тетя Шура. Она, размахивая в воздухе объемным заштемпелеванным вкривь и вкось конвертом, радостно возвещает, пританцовывая: «Письмо, тебе письмо, голубок!»

Хватаю конверт, тут же разрываю, достаю оттуда лист бумаги, начинаю читать. Точнее – гляжу в конец письма и вижу, что его подписал сам главный редактор «Огонька», сам великий писатель Софронов. Только потом возвращаюсь к началу письма и читаю:

«Дорогой собрат по перу!

Я с огромным вниманием лично прочитал твою повесть «Преодоление» и был просто-таки потрясен той правдой жизни, которая содержится в твоем, не побоюсь этого слова, по-настоящему талантливом произведении.

Поздравляю! Крепко жму твою мужественную руку, коллега!

Я счастлив, что нашему полку гениальных советских писателей прибыло.

Я рад сообщить, что в одном из ближайших номеров моего журнала твоя рукопись увидит свет, и миллионы читателей смогут познакомиться с твоим творением.

Я буду рад, если ты, дорогой коллега, удостоишь мой журнал следующими твоими романами.

Кстати. Твою рукопись я взял на себя смелость показать товарищу Хрущеву Никите Сергеевичу. Он – в восторге и считает, что твое произведение следует выдвинуть на соискание Ленинской премии в области литературы.

Будешь в столице – заходи. Выпьем по чарочке, по нашей, фронтовой.

До встречи, собрат по перу!

С величайшим уважением к тебе и твоему таланту – Анат. СОФРОНОВ»

Эмоции хлещут через край и я дико кричу во всю мощь:

– Ура! Есть! Победа! Я победил!..

И тут просыпаюсь, открываю глаза и вижу лицо сожителя по комнате Олега Игнатова, который трясет меня за плечо.

– Что с тобой, писатель? Чего орешь, оглашенный?

Я молча (недоволен, что разбудили на самом интересном месте) поворачиваюсь на другой бок и вновь засыпаю в надежде досмотреть столь приятный сон до конца. Но, увы…