Читать книгу Фанни Каплан - Геннадий Николаевич Седов - Страница 2

Оглавление

Петербург.

«Всеподданнейшая телеграмма, полученная Его Императорским Величеством от наместника на Дальнем Востоке.

"Всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что около полуночи с 26-го на 27-е января японские миноносцы произвели внезапную минную атаку на нашу эскадру на внешнем рейде крепости Порт-Артур, при чем броненосцы "Ретвизан" и "Цесаревич" и крейсер "Паллада" получили пробоины. Степень их серьезности выясняется. Подробности предоставлю Вашему Величеству дополнительно.


Генерал-адъютант Алексеев"


«Правительственный Листок»:


Петербург. «Высочайший манифест.

Божиею поспешествющей милостью,


Мы, Николай Вторый,


Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Царь Грузинский, Государь Польский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны Повелитель; и Государь Иверский, Картлинския и Кабардинския земли и области Арменския; Черкасских и Горский Князей и иных Наследный Государь и Обладатель; Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Сормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая.


Объявляем всем Нашим верным подданным:


В заботах о сохранении дорогого сердцу Нашему мира, Нами были предложены все усилия для упрочения спокойствия на Дальнем Востоке. В сих миролюбивых целях Мы изъявили согласие на предложенный Японским Правительством пересмотр существовавших между обоими Империями соглашений по Корейским делам. Возбужденные по сему предмету переговоры не были, однако приведены к окончанию, и Япония, не выждав даже получения последних ответных предложений Правительства Нашего, известила о прекращении переговоров и разрыве дипломатических сношений с Россиею.


Не предуведомив о том, что перерыв таковых сношений знаменует собой открытие военных действий, Японское Правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать Нашу Эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артур.


По полученным о сем донесении Наместника Нашего на Дальне Востоке, Мы тотчас же повелели вооруженной силой ответить на вызов Японии.


Объявляю о таковом решении нашем, мы с непоколебимою верою в помощь Всевышнего и в твердом уповании на единодушную готовность всех верных Наших подданных встать вместе с Нами на защиту Отечества, призываем благословение Божие на доблестные Наши войска армии и флота.


Дан в Санкт-Петербурге в двадцать седьмой день Января в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четвертое, Царствования же Нашего в десятое. На подлинном Собственною Его Императорского Высочества рукою подписано

НИКОЛАЙ».


Хлеб и воля


– Товарищи, товарищи! Ну, невозможно же! Товарищ Стрига с дороги, устал. Имейте сознание, потише!

В комнате табачный дым до потолка, шум, толчея. Столпились вдоль стен, по углам, сидят по двое на шатких табуретах, на кровати, подоконнике. Приезжий – моложавый, с курчавой светлой бородкой член группы «Екатеринославских рабочих анархистов-коммунистов» – привык, судя по всему, к любой обстановке. Ждет терпеливо, улыбается.

– Друзья! – произносит, улучив момент. – Еще раз повторяю: отношение наше к войне решительное: никакого сочувствия кровавой власти! Тем более поддержки. Сцепились буржуи двух империй – не поделили Корею и Манчжурию. Черт с ними – пусть свернут себе шею! Легче будет справиться, когда наступит час решающего штурма ненавистного режима…

Закашлялся, хлебнул остывшего чая из стакана.

– Давайте обсудим текущие дела. Кто-то из присутствующих, по-моему, вы, товарищ, – кивнул в сторону низкорослого мастерового у стены, – просили рассказать о деятельности наших анархистских ячеек. Скажу честно: похвастать особо нечем. Набираемся сил. В нынешнем году провели одно покушение в Белостоке на владельца прядильной фабрики. Когда его рабочие забастовали из-за невыносимых условий труда, он вызвал на подмогу штрейкбрехеров. Произошла кровавая стычка, пострадали десятки пролетариев. В отместку наш товарищ Нисан Фарбер подкараулил директора на ступенях синагоги и нанес ему несколько ударов ножом… К сожалению, это у нас пока единственное на сегодня громкое дело. Занимаемся устной пропагандой, проводим беседы среди рабочих и ремесленников, устраиваем сходки. Беда: нет своей типографии. Выпустили несколько листовок на гектографе с призывом к бедноте и трудящимся к самовооружению, распространяем инструкции по изготовлению простейших бомб. В случаях преследования пролетариев со стороны хозяев расклеиваем на заводах и фабриках прокламации, обещаем суровую расправу над директорами и их лакеями-мастерами. Один, как вы только что слышали, получил по заслугам, остальные, как говорится, на мушке…

– Ваше отношение к экспроприациям, товарищ?

Из-за спин стоящей у окна молодежи выбирается парень в алой косоворотке с щегольским чубом набоку. Смотрит прищурясь, с вызовом.

– С оговорками, товарищ. – А ваше?

– Мое без оговорок, – парень оглядывается на приятелей, подмигивает. – Грабь, как говорится, грабленое. Без сомнений. Не так разве?

– И так и не так. Должен предупредить… как вас величать, простите?

– Виктор Гарский. Можно Шмидман, можно Мика.

– Так вот, Виктор или Мика. Я высказываю только собственное мнение… не все его разделяют, даже в нашей ячейке. Анархистское движение очень молодо, мы пока нащупываем правильный путь. Изымание средств у буржуазии, толстосумов пока необходимо, согласен. Без финансового обеспечения мы не можем наладить работу лабораторий по изготовлению взрывчатки, выпускать литературу, организовывать побеги наших братьев из царских застенков. Все так. Но не дай нам бог свести нашу деятельность к «скачкам», как выражаются уголовники, к бандитизму. Уподобиться уличным грабителям, забыть об историческом назначении анархизма – разрушении несправедливого государства со всеми его порядками и законами.

– Мудрено выражается, – голос из зала. – Скажите лучше, что делать конкретно? Нынче, завтра…

– Главное, не ждите повода, товарищи. Расширьте насколько возможно антибуржуазный террор. Индивидуальные покушения на представителей власти, на фабрикантов, банкиров, капиталистов. Не за какие-либо их провинности или действия, а просто за принадлежность к классу эксплуататоров. Террор безмотивный, всеобъемлющий! Я и мои товарищи, к примеру, ставим целью превратить Белосток во вторую Парижскую коммуну. Чтоб земля горела под ногами паразитов всех мастей… Давайте споем, друзья, – обходит стол. Нашу, «Варшавянку», а? – обнимает за плечи Гарского… – Вихри враждебные веют над нами, – запевает вполголоса.– Темные силы нас злобно гнетут…

– В бой роковой мы вступили с врагами, – подхватило несколько голосов.

– Тише, товарищи! С улицы слышно…

– … Нас еще судьбы безвестные ждут, – звучит слаженно, горячо… – Но мы поднимем гордо и смело знамя борьбы за рабочее дело, знамя великой борьбы всех народов за лучший мир, за святую свободу…

– Расходимся! По одному..

Председательствующий машет рукой.

– О новой встрече оповестим. Внимательней на улице, товарищи…


– Как тебе Стрига?

– Лапидус? Я не слушал, Виктор.

– Что так?

– Настроение не то. Давай зайдем куда-нибудь, посидим.

Члены житомирской боевой ячейки анархистов Кирилл Илларионов и Виктор Гарский идут вдоль сонных домишек окраины.

Над Житомиром звездная ночь, запах цветущих акаций из палисадников. Они переходят по шаткому мостку через канаву, подходят к шинку под соломенной крышей. Оглядываются прежде чем шагнуть за порог.

В убогом помещении – духота, коптит на прилавке керосиновая лампа. Посетителей – трое мастеровых за столиком в дальнем углу. Размахивают друг перед дружкой стаканами, шумно о чем-то спорят.

– Милости просим! – бежит навстречу шинкарь. – Давно не захаживали. Сюда, пожалуйста…

Трет полотенцем столешницу, подвигает табуретки.

– Что пить будем? Медовушку очень рекомендую. Только-только забродила, шампанского не надо.

– Давай медовушку. И сушек соленых.

– Момент!..

– Об чем тоска-кручина? – Гарский иронично смотрит на приятеля. – Случилось что?

– Случилось.

– Втюрился, никак? Оставь, Кирилл. Для таких дел заведение мадам Быстровой существует. Барышни на любой вкус. И светленькие и темненькие.

Илларионов угрюм, сосредоточен.

– Давай выпьем, – разливает в стаканы из глиняного жбана.

Чокнувшись, они пьют сладковато-горький тягучий напиток.

– Хороша, – щурится улыбчиво Гарский. – По жилочкам побежала…

– Я на войну ухожу, Виктор, – Илларионов разламывает сушку. – Добровольцем.

– Вот те на!

На лице Гарского изумление, привстал с табурета.

– Добровольцем? На войну?

– Именно.

– Эй, парень! Ты, случаем, не рехнулся? Что ты говоришь!

– Не рехнулся. Читал, что в газетах пишут?

– На хрена мне твои газеты! Мозги дуракам засерают…

– Причем тут дураки! Порт-Артур в осаде, держится из последних сил, крейсер «Варяг» потоплен. Желтолицые дикари вот-вот на колени Россию поставят.

– И поделом. Пусть поставят. Хотя бы и раком. Наше дело – сторона.

– Понятно. Мы, анархисты, всемирный пожар на планете собираемся разжечь. В нем и цари-кровопийцы, и императоры косоглазые, и прочая эксплуатарская сволочь сгорит…

– Разве не так? Стригу слушал?

– Да слушал, господи! Стрига, Стрига. Мне сейчас не до теорий. Пожар в нашем с тобой доме, понимаешь? Родина в опасности! Тебе это слово что-нибудь говорит?

– Еще как! – зло блеснул глазами Гарский. – У любого еврея оно на лбу написано: «родина-мачеха».

– Родина не может быть мачехой!

– Еще как может… Тебе бы, Кирюша, в Ганчештах моих родиться. За чертой оседлости. Куда Россия отечественных жидов пинком под жопу задвинула. Парочку погромов пережить. Грабежи, поджоги. Увидеть, как у тебя на глазах родную сестру пьяная сволочь насилует. Все это я на собственной шкуре испытал, мне твой Порт-Артур и крейсер «Варяг» до фонаря! Мне хлеб и свободу дай! Свободу и хлеб, понял?

– Табачком не располагаете, господа хорошие?

У столика – взъерошенная личность в замасленной рубахе навыпуск. Покачивается нетвердо на ногах, улыбка до ушей.

– Не курим. Отвали!

– Прощ..щения просим…

Допив медовуху и рассчитавшись с шинкарем они идут к выходу.

– Хочу спросить у тебя напоследок, – Илларионов нагибается находу, срывает ромашку у забора. – Не увидимся, должно быть…

Они доходят до конца улицы, поднимаются по узкой тропинке на косогор.

– Говори, слушаю.

– Ты в самом деле той ночью сумку с деньгами не сумел найти? В крапиве?

– Я же говорил, что нет. Забыл?

– Не забыл.

– Чего спрашиваешь тогда?

– Вспомнилось. Ладно, оставим…

– Нет уж, договаривай! Думаешь, зажилил?

Они остановились, глядят в упор друг на друга.

– Скажи, Виктор… – Илларионов держит приятеля за плечо. – Откуда у тебя деньги? На девочек мадам Быстровой? На рестораны? На френч этот? Ребята черт знает в чем ходят, подошвы зевают, а ты в новых сапожках щеголяешь. Яловых…

– Понятно. Все-таки думаешь, что зажилил. Коммуну обобрал!

– Не финти, говори прямо!

– Прямо и говорю – нет! Поклясться?

– Что толку теперь! Обрыдло мне все это, понятно? Ложь на каждом шагу! Говорим одно, делаем другое. Я из дома ушел, институт бросил. Мечтал служить святому делу. А связался со шпаной… Прощай, Гарский! Извини, руки не подам…

Илларионов шагает в глубину переулка, исчезает за поворотом.


… На Острожской, между деревьями, скользит человеческая тень. Мелькнула на глухом пустыре с зарослями лопухов, махнула через забор, пробирается сквозь кусты малины к невысокому флигельку с резными наличниками, тянется к окну.

Негромкий условный сигнал – постукивание костяшками пальцев по стеклу: тук-тук-тук…пауза… тук-тук… пауза… тук-тук…

Скрип оконной рамы, заспанный голос из приотворенного окна:

– Кто там?

– Гарский, Антон Иванович! По срочному делу!


1904 год: газетная хроника.

Апрель:


«Житомирский вестник»:


Житомир. «Загадочное убийство на Рыбной.

Третьего дня, поутру, хозяйкой дома госпожой Сыромятниковой был обнаружен труп жильца, мещанина Павла Антипина, снимавшего угловую комнату в пристройке. Вызванная полиция обнаружила оного жильца лежащим в луже крови со следами многочисленных ранений в грудь и живот холодным оружием. При опознании трупа и в результате дальнейших расследований следствием установлено, что убитый, живший по подложному паспорту, является в действительности разыскиваемым анархистом Кириллом Илларионовым, причастным к ряду дерзких ограблений на территории города и уезда, в частности, недавнего ограбления ломбарда Меира Адисмана.

Несомненная опытность Илларионова в делах конспирации, а также тот факт, что в комнате, снимаемой покойным, не было обнаружено следов насильственного проникновения или взломанного замка, говорят за то, что убийца или убийцы были ему хорошо знакомы, и он собственноручно открыл им дверь.

О дальнейшем ходе следствия и обнаружении новых подробностей происшествия редакция своевременно оповестит наших читателей».


Поворот судьбы


«И море и Гомер –

Все движется любовью».

Осип Мандельштам

Фанни Каплан

Подняться наверх