Читать книгу Великий Краббен (сборник) - Геннадий Прашкевич - Страница 9

1

Это будут не просто записи, думал я.

Это будут свидетельства беспристрастного очевидца.

Кому-кому, а мне есть о чем рассказать. Я знаю Курилы. Я обошел многие острова, поднимался на многие вулканы, знаю, как шумит накат на Онекотане и как отдаются удары волн в скалах Шумшу…

– Эй, слышь, начальник…

Прямо с порога Сказкин запричитал:

– Вот слышь, начальник, хомо хоме – всегда люпус! Вот ты, например, ищешь рабочего, а стесняешься вслух сказать. И зря! У меня племянник растет, честный молодой человек, простое имя – Никисор. Так чего ждать? Чего ждать, спрашиваю. Пусть хлебает с тобой из одного котла, ходит по острову, слушает умного человека. Никисору много не надо. Ну, костюмишко справить, ружьишко купить…

– Для охоты, – неожиданно мрачно заключил Сказкин.

И показал фото, стараясь привлечь внимание к своему племяшу.

На мятой черно-белой фотографии, обнявшись, стояли Серп и его племянник.

Самый либерально настроенный человек понял бы, что перед ним преступники. Закоренелые. Ни в чем не раскаивающиеся. Телогрейки краденые, штаны – из ограбленного магазина, сапоги, несомненно, с чужих ног.

– Едем! Колюня ждет. Заодно и помоешься.

2

Катафалк резво катил сквозь рощицы бамбука.

С широкого плеча вулкана Менделеева открылись вдали призрачные, подернутые дымкой берега Хоккайдо. Мир туманов и солнца, думал я. Мир неожиданных тайфунов, ревущих над медленными течениями. Зеркальные пески отлива, загадочные морские твари. Я напишу книгу, в которой жизнь…

Катафалк остановился перед покосившимся домиком, поросшим по углам золотушными мхами. «Никисор!» – в голос заорал Серп Иванович! «Никисор!» Но только после пятого, очень громкого оклика на темное, лишенное перил деревянное крылечко медлительно выбрался обладатель столь пышного византийского имени. Руки в локтях расставлены, колени полусогнуты. Бледный росток с большим, как арбуз, животом. Я ужаснулся, представив его в маршруте. Белесые ресницы… плотная, как гриб, губа… бездонные васильковые глаза…

Сказкин сладко вздохнул:

– Племянник.

3

В баню мы шли пешком. Я прислушивался к близкому мерному шуму океанского наката и одного боялся: вот не дойдет Никисор до бани, вот не дойдет он, подломятся тонкие паучковые ножки, зароется куриной грудкой в пески.

– Ты ноги-то, ноги не выворачивай!

– А я не могу не выворачивать, – обречено пояснил Никисор. – Я – рахит. Мне соседи это сказали. И дядя Серп сказал. А уж он-то мир видел. Когда приходят на рейд суда, он первый участвует в разгрузке. Смотрит, как матросы на берег сходят, как сезонницы с дембелями знакомятся. Дядя Серп хороший, на него только выпивка плохо действует. Уж это так. Если вы станете часто пить местный квас, у вас тоже по утрам ноги начнут подкашиваться и вы с мешком риса на спине упадете с пирса в воду, а ночью будете бить стекла у тети Люции…

Я опешил:

– Ты силы побереги!

– Да я ничего. Я берегу. И баня у нас хорошая, – никак не мог остановиться Никисор. – Дядя Серп тоже так считает. А уж он-то знает, что такое настоящая баня, потому что настоящий квас подают только в нашей бане…

– Ты силы, силы побереги!

4

Давно я не видал такого длинного банного коридора и стольких перекошенных дверей, из-за которых доносились невнятные шумы, как бы шаги, даже музыка. Ну да, «настоящий квас подают только в нашей бане», вспомнил я. Правда, буфета не увидел, но он мог находиться за одной из дверей. Не торопясь, разделся я и аккуратно сложил на крашеной скамье одежду. Потом дотянулся до медного тазика на стене (там висели и сухие веники) и смело толкнул шестую от входа дверь.

И ужаснулся.

И прижал тазик к животу.

За круглым столом, покрытым пестрой льняной скатертью, в полутемной зашторенной уютной комнатке с простым комодом, под чудесным любительским портретом сказочной Алёнушки и ее утонувшего братца, удобно откинувшись на спинку низенького диванчика, настроенная на честную длительную борьбу белокурая Люция отбивалась от знакомого мне шкипера. Китель шкипера аккуратно висел на спинке стоявшего рядом стула.

Глаза Люции округлились.

Зато шкипер повел себя неадекватно.

Он, не раздумывая, запустил в меня новеньким жестяным будильником.

Отбив звякнувший будильник тазиком, я выскочил в коридор. Там над моей одеждой уже стояли какие-то недоумевающие женщины. «А где мой тазик? Я варенье в нем варю». Увидев голого человека с медным тазиком в руках, женщины дружно вскрикнули, но ни одна не убежала. Больше того, в коридор выскочили еще две – полуголые, румяные, будто со сна. И с этой секунды двери начали открываться одна за другой. Вкусно запахло кофе, жареным…

Я выскочил на узкую улицу.

Пять минут назад поселок был пуст.

Но сейчас буквально у каждого столба прогуливались молодые сезонницы в ситцевых платьицах. Некоторые курили. Другие болтали. Может, о мужчинах, потому что, увидев голого человека с медным тазиком в руках, все они одинаково вскрикивали и устремлялись за мной. Стремительно обогнув библиотеку, так же стремительно миновав неработающие «Культтовары», я скользнул в какую-то калитку и по раскачивающимся деревянным мосткам, неведомо кем возведенным над мутноватым болотцем, бежал в район горячих ключей, где белесо стлался над мертвой землей влажный вонючий пар и скверно несло сероводородом. Тут даже набедренную повязку сплести не из чего, а со стороны поселка приближались женские голоса.

Сгущались сумерки. Заиграло пламя факелов.

Видимо, по поселку уже разнесся слух, что некий дикий человек сбежал в нейтральных водах с иностранного теплохода, добрался вплавь до нашего берега и насмерть загрыз одного вулканолога, не вовремя вышедшего из бани. «Одичаю, – думал я, молча следя за приближающимися факелами. – Обрасту шерстью. Воровать начну. Люцию уведу. Загрызу шкипера».

Впрочем, представив, как одичавший, обросший неопрятными волосами, угрюмый, изъязвленный иприткой и пахнущий так, будто валялся в останках неизвестной твари, иногда попадающейся на зеркальных курильских отливах, я переборол стыд и, прикрыв низ живота медным тазиком, выступил навстречу волнующейся толпе.

– Точно, мой тазик…

– Да тазик что, ты на лоб глянь…

– Да лоб как лоб, ничего такого уж особенного…

– Ну да ты скажешь. Низкий же видишь лоб, ты глянь только…

– Лоб не показатель, – возразил кто-то. – У нас в деревне одного конь ударил. И так был дурак, а теперь председатель Общества глухонемых.

– Эй, что у тебя под тазиком? – крикнула какая-то разбитная молодуха.

– Естественность, – смиренно ответил я. – Для продолжения рода и перегонки жидкостей.

– Ну, этого стесняться не надо.

Женщины жадно сгрудилась. Кто-то принес веревки.

К счастью, на кривеньких ножках, выпячивая вперед свой округлый живот, вынырнул из возбужденной толпы византиец-рахит Никисор. «Это не дикий человек! – запричитал он. – Не надо его вязать! Это мой начальник! Когда в баню идешь, всегда попадаешь к тете Люции».

– А-а-а… К Люции…

Кто-то разочарованно присвистнул.

Осмелев, я положил тазик на землю и молча, на глазах у всех, натянул на себя принесенную Никисором одежду. «Рыбий жир тебя спасет, – бормотал я. – Рыбий жир!» И спросил: «А что это за пёс с тобой? У кого увел?» Но Никисор нисколечко не смутился: «Потап это».

5

Во дворе базы (так я назвал стоянку в Менделеево) Никисор уснул, начав рубить дрова. Замахнулся топором и уснул – стоя, прямо с поднятым топором в руках. Пришлось расталкивать. Тогда спросонья он разжег такой огромный костер, что в огне расплавился металлический котелок вместе с гречневой кашей. На тревожные всполохи, спустив с цепи пса Вулкана, примчалась добрая тетя Лиза. «Ой, люди добрые! – горестно запричитала она. – Мало нам Серпа! Теперь еще племяша его привели». А пес Вулкан молча повалил Сказкина-младшего на землю и вопросительно оглянулся.

– Ты еще тут, – обиделась тетя Лиза.

Вулкан тоже обиделся и отошел, сел в тени.

Чай, заваренный Никисором, оказался почти прозрачным.

Я прополоскал чашку и заварил чай сам. Меня одолевали смутные предчувствия.

– Садитесь с нами, тетя Лиза. Это мой рабочий. Не пугайтесь, мы с ним скоро уйдем в маршрут.

– Ну да, все так говорят, – сердито возразила тетя Лиза. – А сами здесь будете торчать до скончания века…

И закрыла за собой калитку.

За нею, мелко подергивая вздыбленной гривой, хмуро удалился Вулкан.

Только тогда из примятых кустов стеснительно вылез Потап – личная собственность Сказкина-младшего. От Потапа сильно несло. От всего в этом краю сильно несло. От низких сосен, от цветущих магнолий. Смолой несло, ужасами, расплавленным алюминиевым котелком. Потап даже застеснялся, встал против ветра.

– Вы не думайте, он смелый, – пояснил поведение пса Никисор. – Это он только ногу не умеет правильно поднимать. Вырос уже, а писает как девчонка. Как ни показывай, все норовит присесть.

Я печально осмотрел свою команду.

– Мы с ним большую тайну разгадываем. – Никисор нежно обвил Потапа своими картофельными ростками и тот быстро, страстно задышал в ответ, вывалив узкий красный язык. Маленькая тайна им, конечно, никак не подходила, они разгадывали большую. – Вот дядя Серп нам ее открыл, а мы разгадываем.