Читать книгу Шкатулка рыцаря - Геннадий Прашкевич - Страница 2

Константинополь. 14 апреля 1204 года

Когда «Пилигрим», неф епископа Суассонского, ударило бортом о каменную выпуклую стену башни, дико подсвеченную отблесками великого пожара, некий венецианец, чистый душой, сумел спрыгнуть на башню. Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз не успел последовать за венецианцем, ибо волною неф от башни тут же отнесло, однако рыцарь видел, как взметнулись мечи наемных англов и данов, как взметнулись боевые топоры нечестивых ромеев, давно отколовшихся от святой римской церкви. Чистый душой, полный веры венецианец пал, и это зрелище разъярило рыцаря. Когда «Пилигрим» вновь прижало к башне, рыцарь Андрэ де Дюрбуаз легко перепрыгнул с мостика на площадку и всей массой своего мощного тела обрушился на ничтожных ромеев.

Благодарением Господа кольчуга на рыцаре оказалась отменного качества, она выдержала все обрушившиеся на рыцаря удары, его даже не ранили, ибо Господь в тот день не желал смерти своего верного сына. Более того, Господь в тот день так желал, чтобы смиренные пилигримы покарали, наконец, нечестивцев, отпавших от истинной веры, и вошли бы в горящий Константинополь. Господь в тот день так пожелал, чтобы лжеимператор ромеев некий Мурцуфл, вечно насупленный, как бы искалеченный собственной злобой, был жестоко отмщен за бесчестное убийство истинного императора – юного Алексея, а жители бесчестного города покорены и опозорены. Богоугодные мысли рыцаря Андрэ де Дюрбуаза и его безмерная храбрость помогли ему. Он выдержал все удары данов и англов, он решительно разметал трусливых ромеев. Подняв над головой окровавленный меч, он прорычал так, что его услышали даже на отдаленных судах, тянувшихся к Константинополю:

– Монжой!

И с отдаленных кораблей ответили:

– Монжуа!

Вдохновенное лицо рыцаря Андрэ де Дюрбуаза светилось такой неистовой праведностью и такой неистовой беспощадностью, что бесчестные ромеи и их наемники в ужасе и в крови скатились вниз по деревянным лестницам башни, и все, кто находился ниже их, присоединялись к ним и бежали – тоже в страхе и в ужасе. И получилось так, что рыцарь Андрэ де Дюрбуаз один, поддержанный лишь боевым кличем с кораблей, дал возможность праведным пилигримам сеньора Пьера де Брашеля окончательно захватить башню.

– Монжуа! – разнеслось над Золотым Рогом.

И в ответ звучало:

– Монжой!

Ночь святой мести.

Вместе со святыми воинами мессира Пьера Амьенского доблестный рыцарь Андрэ де Дюрбуаз ворвался в горящий осажденный Константинополь. С каменных стен, надстроенных деревянными щитами, на штурмующих беспрерывно сыпались бревна, круглые валуны, горшки с кипящей смолой, шипя, выбрасывался из специальных сосудов греческий огонь, заполняя воздух ужасным мраком и копотью. В какой-то момент отпор, оказываемый бесчестными ромеями, оказался таким ужасным, что даже сам лжеимператор Мурцуфл, вечно нахмуренный, ощутил некоторую надежду. Он, наверное, решил, что Господь остановил нападающих. Радуясь удаче, презренный лжеимператор направил своего коня навстречу кучке окровавленных, вырвавшихся из пламени пилигримов, но его порыв остался лишь порывом – в навалившемся вдруг ужасе лжеимператор повернул коня и погнал его прочь от собственных алых палаток, поставленных на холме так, чтобы явственно видеть флот французов и венецианцев, растянувшийся в заливе чуть не на целое лье.

Грешный город пал.

Огромный горящий город, оставленный Господом, не устоял перед ничтожной по количеству, но крепкой в своей вере армией святых пилигримов; всю ночь на узких улочках звенели мечи, всю ночь святые воины добивали остатки императорской гвардии, хватали рабов и имущество, прибивали свои щиты к воротам захваченных вилл.

Рыцарю Андрэ де Дюрбуазу Господь и меч даровали каменный особняк, уютно затаившийся в тенистой роще. Устало присев на открытой террасе, рыцарь услышал звон фонтана и тревожный шум листвы, раздуваемой порывами налетающего с залива ветра. Отсветы пожара, охватившего всю портовую часть Константинополя от ворот святой Варвары до Влахернского дворца, красиво играли на груде оружия, серебряных светильников, золотых украшений, удивительных тканей и сосудов, кипарисовых ларцев, наполненных жемчугом и золотыми безантами, снесенную на террасу верными оруженосцами рыцаря, но благородный рыцарь смотрел на брошенные перед ним сокровища равнодушно: еще до штурма праведные пилигримы на святых мощах поклялись отдать все захваченное в общую казну для справедливого дележа.

Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз не собирался нарушать клятву.

Однако внимание его вдруг привлекла шкатулка, не кипарисовая, не деревянная, не железная, а как бы из меди, по крайней мере, поблескивающая, как медная. Не было видно никаких замков или запоров. Рыцарь устало дотянулся до шкатулки и удивился еще больше: она весила так, будто ее набили золотом или тем жидким тусклым металлом, который алхимики считают вообще отцом всех металлов; ни одна вещь не должна столько весить.

Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз захотел увидеть содержимое шкатулки.

Действительно, никаких замков, никаких запоров. Однако на крышке, выпуклой и тускло поблескивающей, алело некое пятно, к которому палец рыцаря прикоснулся как бы сам собою, как бы даже нехотя. Сейчас он, честный рыцарь Андрэ де Дюрбуаз заглянет в тяжелую шкатулку и бросит ее обратно в груду захваченной у ромеев добычи – ведь все эти вещи принадлежит святым паладинам.

– Храни меня Бог!

Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз много слышал о мерзостях грешного города. Он слышал, например, что жители Константинополя бесконечно развращены, что сам базилевс бесконечно развращен, а многочисленные священнослужители отпали от истинной веры. Они крестятся тремя пальцами, не верят в запас божьей благодати, создаваемой деяниями святых, они считают, что дух святой исходит только от Бога-отца, они унижают святую Римскую церковь, отзываясь о ней презрительно, а своего лжеиимператора насупленного Мурцуфла равняют чуть ли не с самим Господом-богом, тогда как сей ничтожный базилевс часто, забывая властительное спокойствие, отплясывает в безумии своем веселый кордакс, сопровождая пляску непристойными телодвижениями.

Грех!

Смертный грех!

Город вечной ужасной похоти!

Палец рыцаря Андрэ де Дюрбуаза как бы погрузился в прохладный металл. Вздрогнув, рыцарь оторопело уставился на шкатулку.

– Храни меня Господь!

Дьявольские штучки! Под пальцем рыцаря шкатулка странно изменилась. Долгий звук раздался, будто вскрикнула райская птица, а, может, дрогнула напряженная до предела струна, сама же шкатулка при этом начала стекленеть, мутиться, но и очищаться тут же, как очищаются воды взбаламученного, но быстрого ручья. Она на глазах бледнела, ее только что плотное вещество превращалось в плоть морского животного медузы, только еще более прозрачную. Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз увидел смутную игру стеклянных теней, призрачных вспышек, таинственных преломлений, отблесков, то кровавых от близкого пожара, то почти невидимых, лишь угадываемых каким-то боковым зрением в дьявольской, несомненно, не Господом дарованной игре.

Таинственная шкатулка исчезла.

Она будто растаяла в его руках.

– Спаси нас Бог!

Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз торопливо осенил себя крестным знамением.

Если бы не навалившаяся усталость, если бы не ноющие от боли мышцы, он покинул бы виллу, в которой так откровенно хранятся вещи явно не божественного происхождения, но рыцарь устал. Он первым ворвался в осажденный Константинополь, и он устал, а город нечестивых ромеев горел, и все лучшие здания и виллы давно были захвачены другими святыми пилигримами. Поэтому рыцарь Андрэ де Дюрбуаз еше раз прошептал молитву, отгоняя дьявольское наваждение, и громко крикнул оруженосцев, всегда готовых ему помочь.

13 июля 1993 года

Меняю левое крыло на правое.

Не меньше как два ангела, искалечившись при грехопадении, обмениваются поврежденными крыльями.

Шурик хмыкнул. Женщина, сидевшая между ним и окном автобуса, маленькая, рыжая, нехорошо скосила на Шурика зеленые, болотного цвета глаза. Простенькое ситцевое платье, вполне уместное в такую жару, никаких украшений, разве что простые золотые сережки в ушах. Очень маленькие, не сразу заметишь, сердечки. Мятый голубой плащ и кожаную сумку соседка Шурика держала на коленях.

– Извините.

– Да ладно, – протянула женщина.

Зеленые ее глаза болотно и зло блеснули.

Двухкомнатную квартиру в доме барачного типа, комнаты смежные, одна – шесть метров, другая – десять, первый этаж, без удобств, без горячей и холодной воды, без электричества и отопления, селение Большие Шары за Полярным кругом, меняю на благоустроенную трехкомнатную в любом южном штате Америки. В Больших Шарах хорошо развита грибная промышленность (трудартель «Ленинец»), воздух всегда чист и прозрачен.

Шурик опять хмыкнул.

Рыжая презрительно повела плечом.

Ее неприязнь была чиста и прозрачна, как воздух в Больших Шарах.

Мотор старенького автобуса взрыкивал на подъемах, вдруг набегала тень березовых рощиц, потом открывались поля. Побулькивали баночным пивом уверенные челноки, ввозящие в городок Т. сенегальский кетчуп, японские презервативы, тасманскую шерсть, китайские тапочки и польскую колу – все подлинное. Помаргивали настороженно, с любой стороны ожидающие засад, беженцы-таджики, кутающиеся в пестрые, как листва осеннего леса, халаты. За спиной Шурика двое парней в спортивных костюмах, сработанных даже не в Польше, а где-нибудь в Искитиме или на станции Болотная, приглушенными голосами обсуждали судьбу урода. Кажется, это был их близкий приятель. Они любовно называли его уродом. Из всех уродов урод. Он собирался жениться.

Пять лет назад, будучи военнослужащим, участвовал в ночном ограблении магазина. Осознав вину, готов добровольно отдаться в руки правосудия. Поскольку ограбленный магазин находился на территории бывшей ГДР, могу ли рассчитывать на отсидку в ИТЛ объединенной Германии?

Газета «Шанс» оказалась не худшим чтением.

Расковался народ, одобрительно думал Шурик. Смотришь, собьет копыта.

Две особи противоположного пола, составляющие простую сельскую семью, готовы рассмотреть деловые предложения любого зоопарка мира экспонировать их как типичный биологический вид Гомо советикус на условиях: а) обеспечение питанием по разряду высших млекопитающих; б) предоставление одного выходного дня в неделю для повышения культурного уровня; в) по истечению срока контракта – выход на волю в том районе земного шара, в котором экспонировалась указанная пара.

Может, это и есть зашифрованное указание бывшего бульдозериста?

Две особи – двойка… Затем: а… б… в… Можно наскрести еще пару цифр…

Нет, для кода автоматических камер хранения этого маловато. Скорее, обычный отчаянный крик души вполне конкретных представителей указанного в объявлении биологического вида.

Шурик вздохнул.

Я бы не пошел смотреть указанную пару.

Будь я немцем или аргентинцем, поляком или чилийцем, негром преклонных годов или молодым гусанос, не пошел бы я смотреть на представителей вида Гомо советикус, пусть даже их кормили по разряду высших млекопитающих.

Одинокая женщина с древнерусским характером, потомок известного древнего рода пчеловодов, страстно мечтает о встрече с одиноким мужчиной, гордящимся такими же чертами характера.

Сильно сказано.

А вдруг пчеловод окажется не одиноким?

А вдруг подкачает род пчеловода? Вдруг, хотя бы по пьянке, он начнет гордиться совсем другими чертами характера?

Иван!

И ничего больше.

Бог мой, как страстно могут взывать к любви одинокие женщины с древним древнерусским характером! Вот ведь не Фриц интересует неизвестную женщину. Ведь не к Герхарду обращен этот от сердца идущий зов. Не к Соломону, не к Лукасу…

Иван!

Шурик покосился на рыжую соседку.

Характер явно из древнерусских. Чувств не скрывает. И, не дай Бог, не считает меня пчеловодом. Глаза, как болото, полно малярийных комаров.

Прошу отозваться всех, кто хотя бы раз в жизни сталкивался с аномальными явлениями.

Какие аномальные явления имел в виду вопрошатель?

Однажды Сашка Скоков, о котором никто не знал (все только догадывались), где он раньше работал, рассказал аномальную историю. Его приятель, небогатый фермер, распахивал за городом собственное свекловичное поле. Тракторишко рычит, душно, пыльные поля кругом, рядом скоростное шоссе, по которому бесконечным потоком несутся машины.

Гнусная, ординарная человеческая суета.

Решив перекусить, фермер подогнал свой тракторишко к обочине.

На глазах равнодушной ко всему шоферни, он расстелил на старом пне позавчерашнюю газетку, выложил нехитрую закуску, выставил чекушечку водочки. Сто граммов, не больше, даже и неполная чекушечка. У каждого свои устоявшиеся привычки. Вот свои сто граммов фермер поднял, отвел локоть в сторону, торжественно задирая голову, и в этот момент кто-то требовательно похлопал его по плечу.

– Иди ты! – сказал фермер, зная, что местные алкаши чуют запах алкоголя за версту.

Ему не ответили.

Тогда он обернулся.

Прямо на фермера, опираясь на блестящие, как бы под собственном весом расползающиеся спиральные кольца, пристально, даже загадочно смотрел гигантский питон.

Настоящий.

Не придуманный.

Фермер и раздумывать не стал.

Одним движением он отшиб у чекушечки дно, и с «розочкой» в руке, бросился на вторгнувшегося на его территорию питона. Особой веры в успех у него не было, он надеялся на помощь земляков – машины мимо по шоссе так и катили. По словам Сашки Скокова, а Скокову можно верить, битва Геракла со Змеем длилась минут двадцать. Кровь хлестала фонтанами. Иногда опутавший фермера питон отбрасывал свой хвост чуть не под колеса КАМАЗов и ЗИЛов, иногда крик фермера превышал допустимую норму децибел, но ни одному водителю в голову не пришло остановиться и спросить, не причиняет ли гигантский питон неудобств данному виду человека?

Недавно узнал, что моего прадеда звали Фима. Имею ли я право незамедлительно подать документы на выезд из страны?

Шурик хмыкнул.

Автобус перебежал деревянный мост.

Очень старый мост, судя по простой деревянной конструкции.

Багровые листья осин на высоком берегу мелкой речушки трепетали, как флажки на праздничной демонстрации. Июльский, уставший от жары лес походил на театральную декорацию, перенесенную со сцены на пленер, фальшивую и в то же время невероятно живую. «Пятнадцатого меня убьют», – вспомнил Шурик. Какая самоуверенность! Впрочем, далеко не каждый может так смело заявить о своем последнем дне. Наверное, у бульдозериста Лигуши, наряду с недостатками, имелись и какие-то достоинства.

Отдам бесплатно зуб мамонта.

Человек бескорыстный! – восхитился Шурик.

Плевать ему на рыночную экономику, романтик, наверное.

Целый зуб мамонта! Не молочный, небось. Безвозмездно и бескорыстно. Кому-то очень сильно нужен зуб мамонта, он готов выложить последние миллионы, а тут нате вам: бесплатно! Человек не требует тепленького местечка в зоопарке, не унижается, ничего не просит. Хорошо, что у нас в стране сохранился такой человек.

Усталый мужчина шестидесяти с немногим лет, образование среднее, коммунист, ищет ту свою половину, которая все выдержит и выдюжит, не продаст и не предаст, а в роковой час печально закроет остекленевшие глаза милого друга, поцелует его в холодный желтый лоб и, рыдая, проводит туда, откуда не возвращаются даже коммунисты.

Шурик содрогнулся.

Желтый холодный лоб.

Рыдая и плача. Не продаст и не предаст.

Кто может сказать про себя такое? Кто поцелует в желтый холодный лоб?

Уж точно не рыжая. У нее глаза злые. И не будут рыдать над тобой приятели в спортивных костюмах. И не потянутся они онемевшими губами к желтому холодному лбу отходящего в лучший мир коммуниста. И не зарыдает над усталым мужчиной шестидесяти с небольшим лет хмурый богодул, измученный икотой внезапного похмелья. И не хлынут слезы черных, как ночь, таджиков…

Кстати, вспомнил Шурик, таджикских беженцев в Т. раньше называли максимками, вкладывая в это слово и жалость и благодушие. В Т. максимки основали как бы отдельный кишлак на руинах недостроенной гостиницы. Местные богодулы совершают в кишлак настоящие путешествия. Поход к кишлаку в Т. неофициально приравнивается к загранкомандировке. «Мы так еще до Индии дойдем!» – хвастаются богодулы. Они всерьез уверены, что рано или поздно кто-то из них омоет пыльные сапоги в теплых водах Индийского океана.

Шурик вздохнул.

Широк русский человек.

Не выйди вовремя закон о частной и охранной деятельности, подумал он, тянул бы я армейскую лямку, поддавшись на уговоры сержанта Инфантьева…

Но закон вышел вовремя.

Роальд, суровый прагматик, создал одно из самых первых в стране частных сыскных бюро. Роальд не был романтиком, потому его мечта и сбылась. За два года работы в сыскном бюро Шурик насмотрелся всякого. Его уже не удивляли бурные слезы, вскрики, биение кулаками в грудь, он разучился верить голубизне нежных глаз. Коля Ежов (который не Абакумов) выследил однажды женщину, с завидным упорством преследовавшую свою соперницу. Бывшую соперницу, при этом. Когда утром клиентка сыскного бюро, по нынешним понятиям назовем ее госпожой С., выходила из дому, тут же появлялся синий «жигуленок» некоей госпожи М. Если госпожа С. Прыгала в трамвай или в другой общественный транспорт, госпожу М. это не смущало: в своей машине она следовала до самого места работы госпожи С.

Каждый день, каждое утро.

И все только потому, что год назад госпожа С. увела у госпожи М. мужа, неизвестного господина М. Коля Ежов в тот раз хорошо поработал. Госпожа С., по его сведениям, оказалась скромницей, грубого слова не произнесет, а госпожа М. наоборот – сучка, клейма негде поставить. Богатая волевая хамка, отсюда вопрос: зачем ей преследовать скромницу? Ведь у госпожи М. все было при себе – и пронзительно голубые глаза, и светлые волосы, и холеные руки на руле. Ну, ушел муж к другой, так это сплошь и рядом бывает, никто за это соперниц не преследует. На девичниках – да, можно поговорить. Там все ясно: все мужики – пьянь, грызуны, бестолочь. Один к тебе приходит с цветами, другой с «бабоукладчиком» (так госпожа М. называла сладкие ликеры), а разницы никакой. Только наладишь мужика в постель, а он, грызун, глядь, ужалился, и лежит на полу блаженно. В общем, Коля Ежов разобрался с госпожой М. справедливо. Выяснил, что никакого криминала нет. Даже ежедневных преследований не было. Просто госпожа М. поменяла квартиру, и место ее работы находилось теперь рядом с местом работы бывшей соперницы.

Людям часто кажется, что их преследуют.

На самом деле преследуют не вас, а свои цели.

Всем известно, что монополии это плохо, любую продукцию должны производить несколько предприятий. А предусматривают ли у нас те же антимонопольные меры наличие сразу нескольких президентов, чтобы из кучи многих дурацких указов каждый гражданин мог без труда выбрать для себя наименее дурацкий?

Привычка работать тщательно не позволяла Шурику пропускать массу стандартных объявлений.

«Продам дом с хозяйственными пристройками…»

«Именная бизнес-программа осуществит вашу мечту…»

«Немец тридцати шести лет примет русскую подругу от семнадцати…»

«Опытный юрист поможет неопытной фирме…»

«Продам щенков, куплю корову…»

Шурик уже не верил, что из пестрой мешанины, называемой газетой «Шанс», можно выловить информацию, относящуюся к бывшему бульдозеристу Ивану Лигуше, надежно упрятавшему в городе что-то такое, из-за чего ровно пятнадцатого его могут убить.